Текст книги "Пираты Мексиканского залива"

XVII. СПАСЕНИЕ

Ярость вице-адмирала не знала границ. Вдруг, словно молния, его пронзила догадка, что бегство пленников – дело рук Ричарда. Он тут же потребовал его к себе.

– Что это за матросов ты выискал для сопровождения женщин? – прорычал он, задыхаясь от гнева.

– Четверых, как вы приказывали.

– Кто они такие?

– Почем я знаю? – пренебрежительно ответил Ричард.

– Связать этого негодяя! – крикнул Бродели матросам.

– Горе тому, кто осмелится тронуть меня, – выхватив нож, воскликнул Ричард.

Матросы, в большинстве своем англичане, ненавидевшие вице-адмирала, притворились напуганными и не двинулись с места.

– Вы что, не слышите? – продолжал Бродели. – Вяжите его, трусы!

Никто не шелохнулся.

– Значит, вы не подчиняетесь мне? Взбунтовались со страху? Ладно, трусы… То, что не смеете сделать вы все, сделаю я один…

И, произнеся эти слова, он шагнул к англичанину.

– Бродели! – крикнул Ричард. – Предупреждаю: если ты только прикоснешься ко мне, ты мертв.

– И ты осмелишься?

– Да, осмелюсь.

– Я – вице-адмирал.

– Ты – чудовище! Пользуясь своим положением, ты хотел соблазнить и похитить жену нашего товарища, а он сейчас сражается за нас! Я помешал этому…

– Значит, ты сознаешься в том, что помог бежать этим женщинам?

– Да, это сделал я.

– Тогда казнь будет еще ужаснее.

И, сделав вид, будто хочет уйти, Бродели внезапно выхватил пистолет и выстрелил в Ричарда. Пуля пронзила сердце молодого англичанина.

Ричард застонал, выронил нож, и тело его рухнуло к ногам Бродели.

Крик возмущения вырвался у англичан, и они бросились к вице-адмиралу.

– Отмщение! Отмщение! – раздался общий призыв.

Бродели вытащил из-за пояса второй пистолет и приготовился к защите. Но взбешенные англичане продолжали наступать.

Люди, объединившиеся вокруг Моргана, представляли собой сборище выходцев из всех стран, всех народов. Были среди них итальянцы, испанцы, африканцы, американцы, даже китайцы. Но больше всего было англичан и французов.

Англичане, набранные самим адмиралом, были ярыми его приверженцами и не ладили с французами, которые шли за Бродели. Не раз требовалась вся сила престижа Моргана, чтобы гасить распри, вспыхивавшие из-за этого постоянного соперничества.

Естественно, что, приняв командование над «Санта-Марией», адмирал образовал экипаж из англичан, и теперь вице-адмирал оказался среди людей, которые его ненавидели, и не мог рассчитывать ни на одного защитника.

Бродели отлично понимал свое положение и знал, что спасти его может лишь дерзкая отвага. Отступая и держа под дулом пистолета угрожавших ему матросов, он дошел до борта. Тут он выстрелил в первого попавшегося англичанина, остальные отступили, и, прежде чем рассеялся пороховой дым, прежде чем кто-нибудь успел опомниться, Бродели прыгнул в воду и вплавь добрался до одного из французских судов. С борта бросили трап, и вице-адмирал, изрыгая проклятия, поднялся на корабль.

На борту «Санта-Марии» восстановилось спокойствие.

Друзья Ричарда перенесли его труп в шлюпку. Они решили отправиться на берег и, представ перед Морганом, потребовать правосудия или мести. Вот почему появились они в городе у дома, который занял адмирал.

Морган бесстрастно выслушал отчет о случившемся. Он обещал англичанам справедливый суд и сообщил, что вечером все пираты должны вернуться на борт своих кораблей.

Железная Рука был подавлен горем. Ричард погиб, желая оказать ему услугу; он сдержал слово и спас Хулию. Но где теперь сама Хулия? Что сталось с ней? Блуждая в глухом лесу с людьми, которые совсем не знали этого края, она могла снова попасть в руки к пиратам или умереть с голоду в непроходимой чаще.

Антонио решил отправиться на поиски и сказал об этом адмиралу, к которому относился теперь с полным доверием.

– Это невозможно, – ответил Морган.

– Почему?

– Вы не знаете местности, а через несколько часов мы должны поднять паруса. Наши дозорные перехватили гонца, при нем были письма, адресованные захваченным в плен горожанам. В письмах дается совет не платить выкупа. Утром ожидается мощная подмога, – испанская эскадра разыскивает нас, чтобы отомстить за захват «Санта-Марии» и снова вернуть ее. Нельзя терять ни минуты.

– Как могу я покинуть Хулию, одинокую и беззащитную?

– Но где же выход? Остаться здесь одному, чтобы вас повесили без всякой пощады, возможно, на глазах у женщины, которую вы ищете?

– Пусть я умру, но покинуть Хулию я не в силах!

– Антонио!

– Сеньор, если вы доверяете мне, разрешите мне остаться. Вскоре я присоединюсь к вам. Каким образом? Господь наставит меня. В противном случае – велите отвести меня на свой корабль, как пленника, по доброй воле я не покину этот остров, пока не буду уверен, что Хулия в безопасности.

– Поступайте как знаете, Антонио. Но я советую вам не задерживаться надолго. Завтра испанские войска будут здесь.

– Бесполезно об этом говорить, сеньор. Я решил искать Хулию, решил найти ее, и я буду ее искать и найду…

– Вы свободны!..

Прежде всего Антонио позаботился о том, чтобы сменить одежду. Затем, не теряя времени, он вышел из города и зашагал в том направлении, где, по рассказам англичан, скрылись испанские пленники вместе с женщинами. Долго шел он, никого не встречая среди безлюдных лесов. Но вот он заслышал шум волн. Очевидно, море было близко. Антонио вышел из лесу и оказался на морском берегу.

Грозные черные скалы вздымались из воды, и огромные волны, увенчанные султанами сверкающей белой пены, с грохотом разбивались о камни каскадами жемчуга и алмазов. Антонио понял, что попал на побережье, противоположное месту высадки пиратов. Может быть, здесь нашла себе прибежище Хулия.

Узкая тропинка вилась по песку. С одной стороны лежали густые заросли, с другой – простирался океан. Антонио решительно двинулся по тропинке. Местами океан отступал, и волны, удаляясь, расстилались, словно необъятное покрывало, потом снова бушевал прибой и замирал у самого подножия деревьев. Заслышав приближение волны, Железная Рука замирал на месте, вода заливала его по пояс, потом откатывалась, и он снова продолжал путь.

Тропинка углубилась в лес, отклонившись от берега. Антонио тоже повернул и, прошагав немалое время среди чащи, снова услышал шум морского прибоя. Он взглянул вперед и увидел большую бухту.

Там было полно народу. Вдали стояли на якоре корабли, а жители острова с берега наблюдали за высадкой солдат. Безотчетным движением Антонио бросился назад и скрылся в лесу. Если бы его узнали, он, без сомнения, был бы повешен. Прячась за деревьями, Антонио внимательно присматривался ко всему, что делалось на берегу. С кораблей высадилось большое войско с артиллерией. Солдаты построились в колонны и по одной из дорог двинулись в глубь острова. Это и было подкрепление, прибывшее для разгрома пиратов. Но Антонио не сомневался, что, пока испанцы дойдут до города, Морган уже поднимет паруса.

День угасал, океан покрылся дымкой, вечерний сумрак залил леса. Глаз едва различал пенящиеся гребни волн, деревья смутно проступали на темной синеве небес. Торжественно звучал прибой, а над лесной чащей поднимался смутный гул: звон насекомых, пение птиц, ропот ручья, хруст ветвей, однообразное гудение ветра в листве.

Ночь – на воде, ночь – на суше, затерянной среди океана. Опасная тишина, нарушаемая лишь ударами волн о скалы. В лесу – неясный шум да изредка какие-то странные звуки, недоступные пониманию человека.

Антонио все ждал и ждал. Огни на судах погасли, но он знал, что там бодрствуют часовые. На берегу догорали костры. Глубокое безмолвие царило в неожиданно возникшем поселении, лишь изредка раздавался собачий лай в ответ на далекое рычание лесного зверя.

Наконец Антонио решился покинуть свое убежище и при скупом свете звезд пустился в путь. Крадучись, стараясь слиться с густым кустарником, он дошел до места, где ему послышались приглушенные голоса. Сделав еще несколько шагов, он увидел каких-то людей, сидящих кружком на земле; все они были вооружены. Должно быть, здесь скрывались местные жители, бежавшие из города, – неподалеку от костра стояли сундуки, а рядом, прямо на земле, спали несколько женщин.

Антонио притаился и стал прислушиваться к разговору. С первых же слов ему стало ясно, что он – у цели.

– Теперь вы видите, – говорил один из этих людей, – что бог еще при жизни вознаграждает человека за хорошие поступки. Вы – на свободе и в добром здравии, да еще и встретились со своей семьей, чего уже вовсе не ждали.

– Да, мне есть за что благодарить всевышнего, – ответил голос, слишком хорошо знакомый Железной Руке.

– И как, вы сказали, вас зовут? – спросил третий.

– Дон Педро Хуан де Борика-и-Ленгуадо, – отвечал человек со знакомым голосом, который оказался не кем иным, как нашим живодером, уже вполне уверенным в своем дворянском титуле.

– И вы собираетесь остаться с нами?

– Разумеется, нет, – возразил Педро Хуан, – при первой же возможности отправлюсь с эскадрой в Новую Испанию.

– И хорошо сделаете. На этом острове такое творится, что жить здесь никак нельзя. Да и бедные сеньоры столько натерпелись, что им необходим покой, а здесь его не дождешься.

– Бедняжки! – сказал Педро Хуан. – Только бог был в силах спасти их из рук подлых пиратов.

Тут разговор перешел на пиратов и их обычаи. Живодер принялся расписывать нравы пиратов самыми мрачными красками, какие только мог найти в скудной палитре своего воображения.

Теперь Антонио был уверен, что Хулия и сеньора Магдалена в безопасности и вновь соединились с Педро Хуаном, который, казалось ему, был послан самим провидением для защиты бедных женщин. Он мог спокойно уйти, ему нечего больше бояться за свою возлюбленную, да и ничего он не мог для нее сделать. Так подсказывало ему благоразумие. Но Железная Рука был влюблен, а влюбленные почти никогда не внемлют голосу благоразумия. Эта добродетель им только мешает, и Антонио не был исключением из общего правила. Он, разумеется, собирался уйти, но хотел, чтобы раньше Хулия узнала, что он тревожился за нее, разыскивал, был рядом и ушел лишь тогда, когда увидел ее в безопасности.

Однако заговорить с ней сейчас было невозможно. Может быть, написать? Но как?

И тут Антонио вспомнил былые счастливые времена. Он обошел вокруг лужайки и, приблизившись к месту, где лежала Хулия, засвистал песенку, которой вызывал девушку на свидание, когда они жили в Сан-Хуане.

Мужчины, разумеется, не обратили на это никакого внимания. Но Хулия, которая не спала, решила, что ей пригрезился знакомый мотив, и залилась слезами. Однако вскоре она убедилась, что это не сон; наверное, кто-нибудь случайно насвистывал песенку, навеявшую столько печальных воспоминаний. Она попыталась не слушать. Антонио засвистал другую мелодию, и тут уж Хулия вскочила, чувствуя, что сходит с ума.

– Антонио, – шептала она, – Антонио! Невозможно! Каким образом?

Железная Рука продолжал насвистывать, сеньора Магдалена не просыпалась, и Хулия наконец поняла, что ее возлюбленный близко. При неверном свете угасающего костра Антонио увидел, как поднялась с земли какая-то тень. Он не мог хорошо рассмотреть ее, но знал, что ни одна женщина, кроме Хулии, не могла обратить внимание на условный сигнал. Теперь они оба узнали друг друга, оба поняли, что они совсем рядом, и оба стремились найти какой-нибудь способ поговорить. Хулии, робкой и пугливой, это показалось невозможным, зато для отважного и влюбленного Антонио все было просто.

Охотник пополз среди кустарника, который становился все реже и реже. Педро Хуан еще не спал и продолжал разговаривать, он легко мог заметить Антонио. Но юноша хотел поговорить с Хулией и решил добиться этого любой ценой.

К счастью, мужчины были увлечены беседой, а сеньора Магдалена спала очень крепко. Антонио удалось подползти совсем близко.

– Антонио, ради бога! – прошептала девушка. – Что ты делаешь? Тебя заметят.

– Хулия! Неужели ты думаешь, что я могу покинуть тебя?

– Но будь разумен, Антонио! Я – в безопасности. Беги! Уходи отсюда! Спасайся, умоляю тебя.

– Не бойся, ангел мой. Я уйду. Но раньше я хотел поговорить с тобой. Ты должна знать, что я забочусь о тебе, что я не оставлю тебя.

– Неужто я в этом сомневалась? Разве я не знаю тебя? Но уходи ради бога! Ради нашей любви! Я боюсь, я так боюсь за тебя. Если тебя схватят, я умру от горя. Сделай это для меня, уходи, любовь моя!

– Хорошо, Хулия, я подчиняюсь. Но не забывай меня ни на миг.

– Никогда, никогда! Я думаю только о тебе.

– Ты всегда будешь любить меня?

– Всегда, всегда!

– Прощай! Верь моим обещаниям.

– Прощай! Верь и ты моим клятвам!

Хулия протянула руку, Антонио нежно сжал ее и запечатлел на ней тихий поцелуй, такой тихий, что даже легкий морской ветерок не мог его подслушать. Затем так же осторожно он скрылся в зарослях.

Хулия долго прислушивалась к тишине. Малейший шум, шелест ветра в траве пугал ее, – ей казалось, что Антонио пойман. Неумолчные удары волн о берег, мешавшие ей слушать, приводили ее в отчаяние. Так прошло более часа. Наконец она воскликнула:

– Слава богу, теперь он, наверное, в безопасности!

Радостный и гордый ушел Антонио от Хулии и, никем не замеченный, ловко и бесшумно достиг опушки леса.

Для человека, который любит по-настоящему, самая славная победа – это одобрение любимой женщины. В ней заключается для него весь мир, и, если она довольна, презрение всего общества ему безразлично. Женщина, заслужившая такую любовь, может с гордостью сказать: «Я вдохновила на этот подвиг; мне обязана родина этим героем; мне обязано человечество этой книгой, этим благим деянием. Я поддерживаю это мужество в бою, этот ум в науке, эту душу в добродетели. Ибо человек этот все совершает для меня, для одной меня».

Железная Рука размышлял о любви и гордился своей Хулией. Думая о ней, он прилег у подножия дерева и крепко заснул.

Молодость и усталость помогают заснуть даже среди величайших опасностей. Антонио и не подумал о том, в каком неподходящем месте он устроился. Спал он долго и видел во сне Хулию. Внезапно он почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. Открыв глаза, он увидел вокруг себя множество народу.

– Это не иначе как из пиратов, – сказал один.

– Да, это пират, – подтвердили остальные.

– Вставай! – крикнул кто-то из них и грубо дернул Антонио за руку.

Антонио встал.

– Отвечай: ты – пират?

– Я пришел вместе с ними, – бесстрастно ответил Антонио.

– Значит, пират?

– Если бы это было так, разве спал бы я здесь так спокойно?

Довод этот, очевидно, показался достаточно убедительным, все растерянно переглянулись.

– Как же ты пришел вместе с ними? – продолжал допрашивать его тот же человек.

– Меня взяли в плен на Эспаньоле.

– Неплохо бы спросить других пленников, – вмешался еще один.

– Правильно, правильно, – закричали остальные.

– Теперь это уже невозможно, – возразил тот, кто казался их главарем, – видите, корабль, на котором они отправляются, поднял паруса.

Все взглянули в сторону моря, и Железная Рука увидел, как величественно скользит по волнам большой военный корабль. Напряженно взглядываясь в даль, он рассмотрел на палубе Хулию.

Невольный вздох вырвался из груди Антонио. Почем знать, быть может, им предстояла вечная разлука, и эта мысль так поразила его, что он дал себя связать, не оказав ни малейшего сопротивления.

Вскоре Железная Рука шагал по направлению к городу под конвоем разъяренных островитян, готовых убить его на месте.

Часть вторая. РОД ГРАФОВ ТОРРЕ-ЛЕАЛЬ

I. СЕМЬЯ ГРАФА

Одним из самых прекрасных зданий, построенных в Мехико испанскими конкистадорами и их потомками, был, несомненно, дом, принадлежавший графам де Торре-Леаль. Как все другие резиденции местной знати, он стоял на главной улице Икстапалапа. На этой улице новые властители воздвигали роскошные здания, которые в Мехико скромно именовались домами, но в любом другом месте были бы названы дворцами.

Графы де Торре-Леаль происходили из древнего кастильского рода. Если верить родословным книгам новой колонии, предки их, запершись в крепостной башне, отразили нападение мавров и отстояли целую область то ли для Альфонсо Завоевателя, то ли для другого из королей иберийского полуострова, которые сохраняли и расширяли свои владения лишь благодаря героическому величию своего сердца и мощи своей руки. На щите с родовым гербом графов красовалась в память о достославном подвиге золотая башня на голубом поле, а род их принял имя Торре-Леаль.[2]2
  Торре-Леаль (от исп. Torre leal) – верная крепость.


[Закрыть]

Хроники и предания гласят, что первый граф прибыл в Мексику как солдат Эрнана Кортеса в погоне за приключениями. Ему понравился этот край, и конкистадор превратился в колониста. Он получил от Кортеса землю, выстроил дом, обзавелся семьей. Его потомки обосновались в Новой Испании, и с каждым днем возрастало их богатство, значение, а вместе с тем и гордыня.

В те годы, о которых хотим мы повести свой рассказ, титул графа Торре-Леаль принадлежал старому дону Карлосу Руис де Мендилуэта; супругой его была донья Гуадалупе Салинас де Саламанка-и-Баус. Граф прожил уже шестьдесят зим, а донья Гуадалупе едва достигла двадцать второй весны. Разница была велика, и объяснялась она тем, что дон Карлос решился на второй брак только после долгих лет вдовства. Выбор его пал на красивую и благонравную, но бедную девушку, которую он случайно увидел в церкви на ранней мессе. Эта девушка была Гуадалупе. Граф наблюдал за ней во время службы, пошел ей вслед до самого дома и выведал у соседей ее имя и звание. Через неделю он приехал просить ее руки. Граф был знатен, богат, добрый христианин и честный человек. Гуадалупе сравнялось пятнадцать лет, она слыла превосходной девушкой. Брачный союз был решен, и вскоре дон Карлос повел к алтарю свою юную невесту, красневшую под любопытными взглядами толпы, заполнившей церковь.

У дона Карлоса было двое детей от первого брака: старший – Энрике вел веселую, праздную жизнь, младшая – донья Консуэло приняла обет в одном из монастырей Мехико.

Когда дон Карлос вступил во второй брак, Энрике не выразил ни малейшего недовольства. Напротив, зная, что одиночество могло быть губительно для отца, он радовался его счастью, словно своему собственному, и принял Гуадалупе, если не как почтительный сын, чего не допускал ее юный возраст, то как любящий брат. Старый граф был этим от души доволен. Через год Гуадалупе стала матерью, и Энрике понес младенца к купели.

В Мехико жил брат доньи Гуадалупе, который был старше ее на много лет. Звали его дон Хусто, по слухам, он отличался мрачным, скрытным нравом, скупостью и коварством. Через месяц после крещения сына доньи Гуадалупе дон Хусто явился в дом графа, чтобы поздравить сестру. Гуадалупе была одна. Брат придвинул кресло к ее кровати и сел.

– У тебя красивый ребенок, благодарение богу, – сказал дон Хусто.

– Да, неправда ли, он очень красив? – спросила Гуадалупе с материнской гордостью.

– Очень. Словно ангел! Да простит мне бог это сравнение.

Гуадалупе поцеловала сына, посмотрела на него и снова принялась целовать.

– Да сохранит его бог, сестра, и да ниспошлет ему счастье. Бедняжка! – добавил дон Хусто с удрученным видом, – как мне его жаль!

– Почему? – в испуге спросила Гуадалупе.

– Почему? Ладно, ты сама отлично знаешь. Не притворяйся.

– Да нет же! Говори, ради бога, моему сыну грозит беда?

– Нас никто не слышит?

– Никто.

– Тогда слушай, – шепотом продолжал дон Хусто. – Разве не кажется тебе величайшей бедой то, что этот ангелочек, в жилах которого течет наша кровь, не наследует титул графа де Торре-Леаль, а будет жалким сегундоном?[3]3
  Сегундон – второй сын в знатных семействах, не наследующий родовой титул и родовое имение.


[Закрыть]

– Такова воля божья, – отвечала Гуадалупе. – Но граф меня очень любит, он не оставит нашего сына в нищете…

– Нет, нет, этого я не думаю… Но представь себе… если бы ты была матерью графа, а я его дядей…

– Но право принадлежит тому, кто родился раньше моего сына.

– А если бы это можно было изменить?..

– Изменить? – с удивлением переспросила Гуадалупе. – Что ты хочешь сказать?

– Сейчас поймешь… Единственным препятствием к тому, чтобы твой сын стал графом, является этот праздный гуляка дон Энрике.

– Законный наследник?!

– Да. Но если бы его не было…

– Тогда мой сын стал бы графом.

– Что ж, он легко может умереть.

– Кто?

– Дон Энрике.

– Боюсь, что так. Эта разгульная жизнь, дуэли и бог знает, что еще… Как огорчает он своего доброго отца.

– Неплохо было бы помочь судьбе…

– Каким образом?

– Очень просто. Постараться, чтобы дон Энрике исчез.

– Ты замышляешь преступление! Боже, какой ужас!

– О нет. Зачем же преступление?

– Что же тогда?

– Да так, есть у меня один план. Не знаю, как объяснить тебе…

– Нет, Хусто, не говори мне об этом. Так велел бог, и я буду верна его воле.

– Подумай хорошенько…

– Об этом нечего и думать, Хусто…

– Но судьба твоего сына…

– Бог позаботится о нем.

– Ты ребенок, ты ничего в этом не смыслишь. Но, в конце концов, это мой племянник, и я сам буду действовать.

– Хусто, забудь об этом. Умоляю тебя!

– Предоставь все мне.

– Нет, нет!

– Ты просто глупа, сестрица. Прощай.

– Хусто… Хусто!.. – крикнула ему вслед Гуадалупе.

Но дон Хусто, не отвечая, поспешно вышел из ее покоев.