Текст книги "Вечный хранитель"

Глава 4

– Куда девался этот чертенок?! – бушевал дядюшка Мало, размахивая укороченным кутлассом, переделанным в нож для разделки туш. – Поймаю – уши обрежу!

– Повар послал грума за специями, – ответил кто-то из слуг.

– Что, больше некого было послать?! У нас тут полно бездельников. Чего стоите?! Марш, марш! За работу, бродяги, за работу, якорь вам в глотку!

Тем временем «чертенок», которого разыскивал хозяин постоялого двора, торопливо шагал точно по середине узкой и грязной парижской улочки (которая, тем не менее, имела звучное название Кутюр-Сен-Жерве), стараясь, чтобы ему на голову не вылили содержимое ночного горшка.

Трех и четырехэтажные дома почти смыкались над головой подростка, и ему была видна лишь узкая полоска неба. Каждый верхний этаж нависал козырьком над нижним, и часто расстояние между домами, стоящими друг против друга по разные стороны улицы, было не больше трех французских футов[34]34
  Французский фут (точнее, парижский) равнялся 324,8 мм; английский фут равен 304,79 мм.


[Закрыть]. Это было очень удобно для разного рода мазуриков. Во время полицейской погони они могли уходить по крышам, перескакивая с дома на дом и перебираясь с одной улицы на другую.

Грум по прозвищу Фанфан торопился в заведение хромого Гильотена. Это была харчевня (кабак) на улице Фур, где обычно собирался парижский сброд. Горожане обходили ее десятой дорогой, так как в заведении Гильотена (которого называли «папашей») можно было лишиться не только кошелька, но и жизни.

Кроме харчевни, звучно именуемой таверной, папаша Гильотен держал еще и лавочку, где торговал разным старьем. Лавочка была прикрытием. На самом деле папаша Гильотен больше приобретал, чем продавал. Он скупал краденые вещи, которые приносили ему обитатели Дома Чудес. А чтобы его не арестовала полиция, папаша Гильотен воровскую добычу отправлял на реализацию в другие города Франции.

Среди мазуриков упорно ходили слухи, что папаша Гильотен богат, как королевский сборщик налогов, но по его внешнему виду и образу жизни этого нельзя было сказать. Он носил одну и ту же засаленную одежду много лет, ел грубую пищу, а доброму вину предпочитал хмельную граппу – виноградную водку, крестьянский напиток.

Папаша Гильотен был женат, однако его супругу никто не видел и никто не знал, где она живет. По крайней мере, в харчевне своего мужа она никогда не появлялась. В отличие от младшего сына, которого тоже звали Гильотен и который подавал надежды стать таким же негодяем, как и его отец. Сынок прислуживал в заведении папаши Гильотена с десяти лет, в основном выполняя функции шпиона и наушника. Гильотен-младший подслушивал пьяный треп мазуриков и доносил отцу.

Двое других сыновей хозяина кабака были и вовсе беспутными. Они записались в наемники. Но их поманила не романтика военных походов, а возможность безнаказанно грабить взятые на шпагу города и вражеские замки.

Однако вернемся к Фанфану. Он родился в обозе Бурбонского полка. Его матерью была маркитантка, а отцом – кто-то из бравых наемников. Наверное, и сама маркитантка не знала, кто именно. Фанфана воспитывали всем полком. А так как в Бурбонском полку служили наемники со всей Западной Европы, то к десяти годам мальчишка свободно изъяснялся на нескольких европейских языках.

Что касается грамоты, то юному Фанфану крупно повезло. В те времена редко можно было встретить человека, умеющего читать и писать. Часто даже вельможи были безграмотными и вместо подписи ставили оттиск фамильного перстня. Как-то так получилось, что в воинский обоз затесался монах-расстрига, изгнанный из монастыря за пьянство. Его приставили в помощники к повару, который обслуживал господ офицеров; на удивление, монах-забулдыга знал толк в приготовлении изысканных блюд.

А поскольку предприимчивый, несмотря на юный возраст, и почти всегда голодный Фанфан старался держаться поближе к кухне, то монах между делом научил мальчика всему тому, что знал сам. В качестве платы за свои труды учитель требовал, чтобы Фанфан снабжал его вином. Для юркого мальца это не составляло большого труда. Он как ящерица проникал в святую святых обоза – повозку, где хранился запас спиртного, предназначенный для господ офицеров, и воровал бутылки с вином.

Когда ему исполнилось двенадцать лет, мать умерла от какой-то болезни, и Фанфану пришлось оставить полк. После полугодичных скитаний по Франции он оказался в Париже, где его приметил папаша Гильотен. Но в услужение к себе не взял, а направил на постоялый двор «Ржавый якорь», где как раз требовался грум – за годы, проведенные в Бурбонском полку, Фанфан научился ловко управляться с лошадьми.

Питейное заведение папаши Гильотена представляло собой большой, насквозь прокуренный квадратный зал с сильно закопченным потолком и давно не белеными стенами. Грубые деревянные столы и скамьи образовали круг для танцев, а в дальнем конце помещения высилась эстрада. Она представляла собой помост на четырех столбах, прикрытый изрядно вытертым ковром.

На эстраде царил дирижер, которого звали старина Буатель. Роста он был маленького – с карлу, а повадками и ужимками напоминал обезьяну. На голове у Буателя красовалась копна седых кудрявых волос, а красные с синими прожилками щеки ясно говорили, что дирижер – большой любитель спиртного.

Музыка, которую исторгали два кларнета, тромбон и барабан была воистину варварской, но собравшимся в кабаке пьяным мазурикам она казалась весьма мелодичной. Они танцевали с публичными женщинами, за что приходилось платить их содержателям; но это не останавливало любителей хорошо повеселиться. В заведении папаши Гильотена собирались в основном мошенники всех мастей, карманники и громилы. Они легко добывали деньги, и с такой же легкостью с ними расставались.

Что касается одежды клиентов папаши Гильотена, то большее разнообразие трудно было представить. Казалось, что охотничьи куртки всех фасонов и расцветок, доломаны венгерских гусар, английские рединготы, изрядно потрепанные вицмундиры, узкие уланские панталоны с нашивками, сюртуки с оборванными фалдами и прочее тряпье их хозяева привезли в Париж со всех стран Европы на выставку, организованную цехом старьевщиков.

Но абсолютным шиком считались красные шаровары в комплекте с высокими армейскими сапогами. На них были особенно падки женщины, которые питали большую слабость к ярким военным костюмам. Любой кавалер в такой одежде мог надеяться, что цена, которую ему придется заплатить за ночь продажной любви, будет ниже обычного тарифа.

Почти все клиенты папаши Гильотена говорили на арго – воровской «музыке». Этот испорченный французский язык не знала даже полиция, не говоря уже о простых подданных короля Людовика XV, который в данный момент правил Францией. Послушав разговоры в кабаке, можно было подумать, что случилось еще одно вавилонское столпотворение и парижане стали изъясняться словами-перевертышами.

Однако гвоздем программы была кухня папаши Гильотена. Повар Жоссаз и его одноглазый помощник Симон творили с продуктами чудеса. В их руках конина превращалась в говядину, собачатина шла на котлеты, которые именовались бараньими, а какая-нибудь бездомная кошка, приготовленная под пикантным и острым испанским соусом, выступала в меню под гордым именем «зайца из охотничьих угодий короля», добытого, естественно, браконьерским способом.

Полицейские офицеры и инспекторы в притон папаши Гильотена даже не заглядывали. Они считали, что в этой клоаке им просто нечего делать. Тем более, что по улице Фур и днем ходить было небезопасно.

Но это не относилось к Фанфану. Он был храбрым малым. Никто не знал, что в кармане его обтрепанных шаровар покоится наваха, которую мальчик пускал в ход, когда было нужно, не задумываясь. Он разил, как змея – молниеносно. А еще он весьма прилично владел шпагой и метко стрелял – годы, проведенные в Бурбонском полку, не прошли даром.

Фанфан отворил дверь в кабак и невольно отшатнулся назад. В нос ему ударила такая невообразимая смесь запахов дешевого спиртного, немытых человеческих тел, подгорелого оливкового масла, табачного дыма и еще чего-то, совершенно непотребного, что у мальчика, привыкшего к свежему воздуху и гораздо более приятным запахам конюшни, закружилась голова.

Но он превозмог минутную слабость и храбро ступил в сизый от табачного дыма полумрак. Как всегда, людей в кабаке было полно. Фанфан посмотрел на эстраду и обрадовался – музыканты во главе со своим дирижером Буателем отдыхали. Тонкий слух мальчика плохо переносил грубую какофонию не очень мелодичных звуков, исторгаемых инструментами, место которым разве что в походных порядках армейского полка.

– Эй, гарсон, поди сюда, рыжая образина! – заорал кто-то из мазуриков, да так, что Фанфан, как раз проходивший мимо его стола, шарахнулся в сторону.

– Чего изволите? – гарсон и впрямь был рыжим и кудрявым, как херувим; вот только лицом он был совсем не похож на библейского персонажа.

– Принеси нам чернушку в восемь «жаков»[35]35
  Чернушка в восемь «жаков» – кувшин или бутыль вместимостью четыре литра (жарг.)


[Закрыть] и чего-нибудь пожевать. Да только побыстрей! А то знаю я тебя…

– С вас двадцать четыре су[36]36
  Су – старинное простонародное название медной французской монеты соль; 1 соль = 12 денье.


[Закрыть], мсье.

– Уж не думаешь ли ты, что я хочу тебя околпачить?! – возмутился мазурик.

– Извините, но у нас так заведено – оплата вперед. – Гарсон был отменно вежлив и невозмутим.

– Дьявол тебя дери! То гнусное пойло, которым потчует честных людей папаша Гильотен, нужно подавать бесплатно. Держи, сын блудницы! – мазурик бросил на стол несколько монет.

Мельком взглянув на Фанфана, гарсон побежал выполнять заказ. Глаза мальчика тем временем привыкли к скудному освещению и он наконец увидел папашу Гильотена, который как раз разливал вино из бочки в кувшины разной вместительности. На нем, как обычно, был надет замызганный фартук, под которым владелец притона прятал острый нож. Ему не раз приходилось разнимать пьяных драчунов, и его добрый клинок исполнял роль арбитра с непререкаемым авторитетом.

– А, это ты… – Папаша Гильотен мельком взглянул на Фанфана и подозвал своего сынка, который шнырял между столами, как хорек в курятнике. – Займись… – указал он на пустые кувшины. – Иди за мной, – молвил хозяин харчевни Фанфану, и они поднялись на второй этаж, где находились так называемые «спальные» комнаты.

Обычно в них «отдыхали» с женщинами легкого поведения особо нетерпеливые мазурики – в основном те, кого недавно выпустили из тюрьмы Сен-Лазар и кто еще не успел завести себе постоянную подружку.

Папаша Гильотен и Фанфан уединились в крохотной комнатушке без окон со столом, двумя стульями и запирающимся на ключ массивным дубовым шкафом; комната служила хозяину притона своего рода кабинетом. Там он сводил дебет с кредитом и принимал своих наводчиков и тайных осведомителей (на воровском жаргоне их называли «мухами»), к которым относился и Фанфан.

– Есть новости? – спросил он, усаживаясь за свой стол.

– Есть, – ответил мальчик. – У нас новый постоялец. Граф Сен-Жермен. Очень богатый. Не знаю, как насчет кошелька, но перстни у него на руках огромной цены. Я таких бриллиантов еще не видывал.

– Бриллианты, говоришь? – папаша Гильотен подался вперед и вперил в Фанфана свои огромные глазищи; при этом он стал похож на старую ощипанную сову. – Ты не ошибаешься?

– Что вы, господин! Вы ведь меня знаете. Я никогда не принесу вам туфту.

– Бриллианты… Это хорошо… – На плоском и круглом, как блин, лице папаши Гильотена появилось мечтательное выражение. – Молодец, Фанфан! Отличная наколка. Ну, ладно, ты иди. Теперь это уже мои дела.

– И это все? – дерзко спросил мальчик; он сложил ладони лодочкой и потряс ими, словно наслаждаясь звоном несуществующих монет.

– Ах, да, да… – Папаша Гильотен достал кошелек и отсчитал Фанфану десять су.

– Господин хороший! За такую козырную наколку нужно бы добавить…

– Неблагодарный мальчишка! – взвился, как ужаленный, хозяин притона. – Ты, похоже, забыл, сколько я для тебя сделал. Не будь папаши Гильотена, ты сейчас был бы бездомным голодранцем или заключенным тюрьмы Сен-Лазар. Ему мало десяти су! Какая наглость! Это в два раза больше, чем стоит твоя услуга. Но если ты хочешь отказаться от этих денег…

– Нет! – монеты словно испарились со стола. – Премного вам благодарен, господин Гильотен. Так я пошел?

– Иди, иди… Я пришлю к тебе Трипо (вы уже знакомы), и ты покажешь ему комнату этого графа.

– Всенепременно…

С этими словами Фанфан сбежал вниз по лестнице в зал питейного заведения папаши Гильотена и с легким сердцем выскочил на улицу. Наверное, хозяин притона очень удивился бы и обеспокоился хорошим настроением подростка. Но, к счастью, он не знал, что у Фанфана на уме.

Вместо того, чтобы возвратиться в «Ржавый якорь», Фанфан взял курс на площадь Шателе. Там он отыскал весьма симпатичный с виду дом, в котором сдавали комнаты внаем, и дернул за цепочку звонка. Парадная дверь дома отворилась и на пороге появился хмурый консьерж.

– Тебе чего? – спросил он неприветливо, с подозрением глядя на одежду мальчика.

– Мне нужен мсье Винтер.

– Зачем?

– Мсье Винтер знает, что я должен прийти, – уклонился от прямого ответа Фанфан. – Мое имя Фанфан. Он ждет меня.

– Бродят тут всякие оборванцы… – пробурчал консьерж. – Ладно, жди… – И закрыл дверь.

Отсутствовал он недолго. Следующее его появление разительно отличалось от предыдущего. Консьерж был сама любезность. Фанфан лишь скептически ухмыльнулся – похоже, в кармане консьержа зазвенела монета немалого достоинства; господин Винтер всегда был щедр со слугами. За это они приносили ему немало ценных сведений, которые не купишь ни за какие деньги.

Фанфан поднялся по узкой лестнице на третий этаж и постучал в прочную дубовую дверь.

– Входи, мой мальчик, входи! – раздался приветливый голос, и Фанфан очутился в богато обставленной комнате.

Там его ждал высокий мужчина в гражданском платье иноземного покроя. На его хищном ястребином лице светилась приветливая улыбка.

– Надеюсь, у тебя важные новости? – спросил он, жестом приглашая мальчика присесть на крохотный диванчик.

– Да, господин. Вы оказались правы – он остановился в «Ржавом якоре». Птичка в клетке!

– Граф Сен-Жермен?! – лицо Винтера от волнения покрылось бледностью.

– Он. Прибыл сегодня.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи мне все по порядку. Не упускай ни единой подробности!

Когда Фанфан закончил свое повествование, Винтер подошел к столу, налил бокал божанси и выпил одним духом.

– Интересно, интересно… – Винтер в задумчивости потер виски. – Наконец объявился Мюррей… Ну, с ним мы разберемся здесь, в Париже. А что касается графа… Значит, Сен-Жермен настроился на поездку в Руссию?

– Именно так, мсье.

– Когда граф собирается покинуть Париж?

– Увы, этого он не сказал.

– Скверно… Но это не беда. – Винтер некоторое время смотрел на Фанфана со странным выражением на лице. – Скажи мне, ты любишь путешествовать?

– Очень. Но я ведь привязан к постоялому двору дядюшки Мало…

– Эту проблему можно утрясти… – Винтер хищно осклабился. – В судьбе человека много разных случайностей… Ты упоминал, что у графа есть мальчик-слуга примерно твоего возраста. Это так?

– Да. Его зовут Жиль.

– Отлично, отлично… С Жилем мы разберемся. А как ты думаешь, дядюшка Мало отпустит тебя в услужение к графу Сен-Жермену?

– Если граф попросит, дядюшка Мало не сможет ему отказать, – уверенно ответил Фанфан.

– Надо, чтобы попросил. Ты должен за очень короткий срок войти в доверие к графу. Сумеешь?

– Постараюсь. Есть у меня одна мысль… – На лице мальчика появилась коварная ухмылка.

В этот момент он вспомнил о папаше Гильотене и его «щедростях».

– Тогда действуй. Я на тебя надеюсь. Уверен, ты сумеешь… – Винтер достал небольшой кошелек в виде кожаного мешочка с завязками и отдал его Фанфану. – Это тебе за труды. Если все получится, как я задумал, твое будущее будет обеспечено. Мое слово твердо.

– Спасибо, мсье. Я вам верю. Разрешите откланяться.

– Иди. И да пребудут с тобой Господь и Дева Мария…

Забежав в темную подворотню, мальчик нетерпеливо распустил завязки кошелька и пересчитал монеты.

– Пять луидоров[37]37
  Луидор – старинная французская золотая монета (по весу около 7,275 г золота), чеканка которой по образцу испанского пистоля началась в 1640 году при Людовике XIII (отсюда и название монеты) и продолжалась до Великой французской революции (1789–1794).


[Закрыть]!!! – прошептал он хриплым от волнения голосом и, пораженный щедростью Винтера, сел прямо на грязные камни мостовой. – Это целое состояние! Да теперь… если он прикажет, я… Я брошусь в огонь!

На Париж опускались сумерки. Мимо Фанфана катили тильбюри, фаэтоны, дилижансы[38]38
  Тильбюри – старинный легкий двухколесный экипаж (англ.); фаэтон – конная повозка с откидывающимся верхом (фр.); дилижанс – четырехколесный многоместный экипаж для перевозки пассажиров и почты (фр.).


[Закрыть], шли горожане, торопясь до захода солнца очутиться в своих домах и квартирах, проехал небольшой отряд гвардейцев короля, который сопровождал какого-то важного господина в раззолоченной карете, скорее всего, принца Конде, судя по гербу, а подросток, очарованный своими лазурными перспективами, брел с широко открытыми глазами, как сомнамбула, спотыкаясь почти на каждом шагу.

Мыслями Фанфан уже был в далекой и таинственной Руссии…

Глава 5

Николай Данилович уехал в Лондон на четвертые сутки. Похоже, несмотря на столь короткий срок, англичане успели по нему сильно соскучиться, потому что названивали каждый день. Глеб проводил его в аэропорт, вернулся домой и захандрил от безделья. В голову не лезла ни одна толковая мысль; даже не хотелось просматривать по компьютеру новостные программы. Он валялся на диване, как Обломов, и вяло размышлял на разные отвлеченные темы – чтобы лишний раз не вспоминать о разговоре с отцом.

И все равно таинственная баба Глаша, едва он разными благоглупостями успокаивал разыгравшееся воображение, выскакивала перед его мысленным взором, как черт из табакерки. Тогда он плюнул на все и пошел субботним вечером в ресторан с намерением надраться до положения риз, чтобы таким образом очистить мозги от скопившегося там хлама. А еще Глебу хотелось поесть по-человечески, потому что после отъезда отца он сидел на сухомятке – бутербродах с колбасой и сыром.

Ресторан назывался «Королевский двор». Прежде – в пятнадцатом – семнадцатом веках – на месте города, как гласит легенда, находилась небольшая деревенька с постоялым двором, где будто бы останавливался какой-то король. Что он делал в России, народная молва об этом умалчивает – может, воевать приходил. Скорее всего, так оно и было, потому что на Русь-Московию-Россию кто только не зарился; почти все европейские монархи пытались откусить лакомый кусок богатой территории, да только зубы на нем ломали.

Как бы там ни было, но легенда благополучно дожила до наших дней, пока местный предприниматель не увековечил ее в названии ресторана. Мало того, он даже поставил перед своим заведением бронзовую статую безвестного короля с длинным рыцарским мечом в руках, который в своих латах и диковинного вида шлеме больше смахивал на кондотьера[39]39
  Кондотьеры – в Италии XIV–XVI вв. командиры военных отрядов, находившихся на службе у городов-коммун и государей и состоявших в основном из наемников-иностранцев. Случалось, что кондотьеры захватывали власть в городах, основывая синьории. В рядах кондотьеров было немало авантюристов. Часто кондотьеры после получения платы за свою работу переходили из одного воюющего лагеря в другой и шантажировали своих нанимателей.


[Закрыть], нежели на коронованную особу.

Но как бы там ни было, а кормили в «Королевском дворе» отменно, и главное – недорого. Поэтому там собиралась городская богема и практически не было проституток – что возьмешь с бедного художника?

Глеба встретили, как дорогого гостя. Он и впрямь был в «Королевском дворе» завсегдатаем. Мало того, Тихомиров-младший прослыл еще и другом хозяина ресторана (что было не совсем так), поэтому относились к нему весьма предупредительное и никто из официантов его не обсчитывал. (Правда, на чаевые Глеб не скупился.)

Что касается ресторатора, то Глеб консультировал его по части антиквариата. Хорошо обеспеченному хозяину «Королевского двора» некуда было девать лишние деньги, и он вкладывал их в произведения искусства, скупая старинное серебро и фарфор.

Глеб сел за свой любимый столик возле декоративного розового дерева, занимавшего весь угол почти до самого потолка. Маленькие розочки среди лакированной зелени листьев цвели все лето и осень, до морозов, источая приятный аромат. На столике всегда стояла табличка «Заказано». Конечно же, его придерживали не для Тихомирова-младшего, а так, на всякий случай. Обычно табличку со стола снимали ближе к одиннадцати вечера, потому что в такое время солидные клиенты уже не появлялись.

– Вы один? – не без задней мысли спросил официант, которого звали Стас.

– Да. Только никаких подсадок! Я хочу поужинать в спокойной обстановке.

– Без вопросов… – сказал Стас и побежал выполнять заказ.

Все столы в «Королевском дворе» были массивными, изготовленными из дуба. Дизайн ресторана был выполнен в стиле средневекового замка, окна заменяли витражи, а посреди зала стояла огромная жаровня, где готовили прямо на глазах у клиента мясо, рыбу, птицу – по его выбору. Но главным коньком «Королевского двора» был великолепный глинтвейн, который готовился по старинному рецепту. Люди от него не дурели, как от водки, особенно паленой, а приятно хмелели. При этом даже записные бузотеры становились добрыми и кроткими.

Когда Глеб заканчивал разбираться с большой форелью, которую повара при нем выловили из аквариума и зажарили, к столу подошел официант Стас. В руках он держал лишь пустой поднос.

– Кгм!.. – прокашлялся официант в кулак и замялся, изображая из себя большого скромника.

– Грузи, – милостиво разрешил немного захмелевший Глеб, который сразу понял, о чем пойдет речь.

– Там один молодой человек, – Стас указал на входную дверь, – утверждает, что вы будете очень рады его компании.

– Как его зовут?

– Насчет имени не знаю, а кличут его Жук. По крайне мере, так он сказал.

– Жук, говоришь? Ну, ежели он настаивает, что я буду безмерно рад лицезреть его мордуленцию, то зови.

Жук – это было прозвище одного из «коллег» Глеба. Вообще-то, его звали Антон Жучихин, а кликали Железный Жук. Свой псевдоним он получил за уникальную способность пролазить сквозь такие маленькие отверстия и щели, что другие «черные» археологи диву давались.

Но и это еще не все. Жучихин-Жук мог зарываться в землю с невероятной скоростью. У него была немецкая саперная лопатка, лезвие которой он хитро изогнул. Благодаря этому усовершенствованию своего рабочего «агрегата» Жук делал прямые и наклонные ходы, как медведка, выталкивая землю наружу сильными, как пружины, ногами. Кроме того, он мог очень долго находиться в замкнутом пространстве, каким-то непостижимым образом регулируя потребление кислорода своими легкими.

– Привет, наука! – поздоровался Жук с Тихомировым-младшим, сжав ему ладонь, словно тисками. – Я тебя не стесню? – спросил он с улыбкой, усаживаясь за стол.

– Если не будешь много балаболить, то нет, не стеснишь.

– Я буду нем, как печка, – манерно ответил Жук словами одного киношного героя. – Половой! – позвал он Стаса. – Ведро глинтвейна и чего-нибудь пожрать. Рыбу? У нас что сейчас, Великий пост? Нет? Тогда тащи мне хорошо прожаренный бараний бочок. Да только смотри, чтобы это был молодой барашек, а не ветеран, который помер естественной смертью! И зелень давай.

Официант убежал выполнять заказ. Жук критическим взглядом окинул стол и потянулся за бутылкой, в которой осталось не более ста граммов коньяка.

– Можно?.. – спросил он Глеба.

– Нужно, – ответил тот.

– Тады ой… – Жук вылил остатки коньяка в бокал и молвил: – Ну, чтоб всегда… Твое здоровье.

Он выпил, закурил и пристально посмотрел на Глеба.

– Ты чего такой смурной? – спросил Жук. – Неужто женился?

– Чур тебя! Не заставляй меня плевать через левое плечо. Кругом люди.

– Значит, какая-то другая причина… Что ж, попробую еще раз проявить свой провидческий дар. Похоже, в этом сезоне у тебя с «полем» вышел полный абзац. Я прав?

– Прав.

– Тогда мы с тобой кореша. Такого провала, как в этом году, у меня еще не было. Мало того, я едва не попал в ментовку. Хорошо, бабки были, откупился. Короче говоря, пошел по шерсть, а вернулся стриженный.

– Где копал? Если, конечно, не секрет.

– Секрет. Но тебе скажу, потому как знаю, что ты своим дорогу не перебегаешь. На Симкином погосте.

– Круто… Не боялся? Про Симкин погост идет дурная слава…

– А мне по барабану. Я не суеверный. Плохо лишь одно – какая-то сволочь из местных ментам стучит. Нынче это просто – купил мобилу и звони, куда хошь. Раньше менты в те места и носа не казали, а теперь ездят, как на работу. Много там нашего брата паслось, ты знаешь. А сейчас только самые смелые копают. И то по краям, где поближе к лесу. Чтобы в случае чего когти побыстрее рвануть. Но таких орлов единицы.

Местность, о которой говорил Жук, Глебу была хорошо известна. По какой причине ее назвали «погостом» (притом очень давно), поначалу трудно было сказать, так как обычным кладбищем (пусть и старинным) там и не пахло. А высились лишь невысокие холмы, поросшие кустарником и чахлыми березками. Но в них-то для «черных» археологов и заключался весь смысл их существования.

Оказалось, что холмы – это захоронения древних скифов или сарматов. А когда в одном из них нашли золотые украшения, кочевые гробокопатели словно с ума спрыгнули. Они налетели на Симкин погост, как саранча на хлебное поле.

Поначалу их никто не трогал – властям не до того было, делили смачный пирог с начинкой из фабрик, заводов и просто дорогой земли под застройку дач и коттеджей. Но когда на подпольном рынке древностей начали появляться изумительные по красоте изделия древних мастеров из Симкиного погоста, тут уж власть имущие и всполошились. Как так, почему все это добро плывет мимо наших рук?!

В общем, после этого переполоха для «черных» археологов наступили воистину черные времена. Менты ловили их, как тараканов, и прессовали в «обезьянниках» по полной программе. Исполняли наказ вышестоящего начальства. И, нужно сказать, отбили не только почки у некоторых, особенно рьяных искателей приключений на свое заднее место, но и охоту соваться на Симкин погост.

Лишь самые отчаянные пытались ковырять там землю, но толку с этого было мало. Не тот размах. Впрочем, в связи со свежими веяниями на самом верху – с приходом к власти нового президента – и менты немного присмирели; так сказать, «очеловечелись».

– Да, измельчал народ… – молвил Глеб и с удовольствием выпил кружку глинтвейна, предложенную Жуком. – На Симкином погосте нужно работать артелью: три человека с рациями на стреме, а четверо-пятеро посменно копают. Хорошо бы и технику туда загнать, но там такие места, что и человеку трудно пройти.

– Может, в следующем году возглавишь это дело? – с надеждой спросил Жук. – Народ найдется…

– Нет. Ты же знаешь, я волк-одиночка. Многолюдье меня раздражает.

– Скажи лучше, что у тебя на примете есть что-то козырное…

– Как ни странно, но увы, даже в отдаленной перспективе ничего не вижу. Пытаюсь нащупать какую-нибудь ниточку, но в итоге пока получаю голый вассер. В общем, тоска. Потому и приперся сюда, может, что в голову придет, когда оприходую литра три этого пойла, – Глеб указал на братину с глинтвейном.

– А я пришел, чтобы обмыть сделку. С прошлого года у меня завалялось кое-какая рухлядь, так я сегодня толкнул ее иностранцам. Хорошие бабки получил. Теперь мне хватит перекантоваться до следующей весны.

– Было что-то стоящее?

– Как по мне, так барахло. Ни серебра, ни злата. Медь, бронза и черепки.

– Нашел на Симкином погосте?

– Нет, в другом месте. Есть у меня такая заначка на черный день. Ежели дела идут совсем худо, я гребу туда и достаю все, что лежит поближе к поверхности земли. Глубже зарываться боюсь. Может завалить.

– Какой век? – поинтересовался Глеб.

– Немчуре я сказал, что пятнадцатый, но на самом деле не старше семнадцатого, а то и восемнадцатый. Больно работа хорошая. Так чисто в пятнадцатом веке не работали. Ну да им все равно. Лишь бы старина.

– А как они твои находки вывезут из страны?

– Это их заботы. А вообще, каналов хватает. Хоть бомбу вези. У нас сейчас не граница, а решето.

– И то правда… – сказал Глеб; и вдруг почувствовал на себе чей-то недобрый пристальный взгляд.

Стараясь не делать резких движений, он переменил позу, взял кружку с глинтвейном и как будто от нечего делать стал с безразличным видом оглядывать зал ресторана.

Народу было много. С некоторыми Глеб был знаком лично, кого-то знал по именам, кого-то – только в лицо, но были и незнакомцы. И как раз один из них, явно чужак, который сидел в дальнем конце зала, в тени, буквально пожирал Глеба хищными глазами. Стараясь не смотреть на него прямо, а всего лишь держать в поле зрения – чтобы не вспугнуть – Тихомиров-младший начал в уме лихорадочно перебирать всех тех, с кем ему доводилось встречаться.

Увы, этот человек не значился в его мысленной «записной книжке». Он вообще казался не от мира сего. У него были длинные волосы с проседью, тонкие, лихо закрученные на французский манер усы, и борода-эспаньолка. Нынче такие бороды редко кто носит, разве что экстравагантные представители богемы, начинающие день с посещения личного визажиста; эспаньолки были в большой моде до революции 1917 года.

«Интересно, как его пустили в ресторан?» – подумал Глеб. В «Королевском дворе» на фейс-контроле стоял не человек, а зверь; обычно его звали не по имени – Никита, а по прозвищу – Винт. Его он получил за феноменальную память на лица, которые были записаны в его башке, как на жестком диске винта – компьютерного винчестера.

Никита помнил всех, кто побывал в ресторане со дня открытия. Мало того, он мог с одного взгляда определить, что за человек стоит перед ним и сколько у него денег в кармане. Буянам и дебоширам в «Королевский двор» путь был заказан.

Однако нужно отметить, что перед творческой братией Винт все-таки пасовал. Он уважал творческие личности. И когда кто-нибудь из артистов, художников или журналистов перебирал лишку и начинал свинячить, Никита вежливо брал такого индивидуума под белые руки, выводил на улицу и подзывал такси; бывало, что он и оплачивал доставку домой «груза», совсем не вязавшего лыка.

Спорить с ним, а тем более бодаться, было бесполезно. Винт был двухметрового роста, имел пудовые кулаки и черный пояс по карате. Кроме того, как поговаривали, он служил в ФСБ или ГРУ, и даже где-то воевал, но на эту тему Никита никогда не распространялся.

Глеб знал, что Винту платили как шеф-повару, а то и больше. Зато хозяин ресторана мог особо не беспокоиться о своем заведении – рэкетиры обходили «Королевский двор» окольными путями. Правда, Глеб подозревал, что не из-за большого пиетета перед Никитой. Скорее всего, у Винта была прочная «крыша» в виде его сослуживцев, продолжавших работать в органах.

«Где я видел этого фраера? – думал Глеб. – Где и когда? Очень знакомая мордуленция… И притом навевает неприятные ассоциации. Ну, вспоминай же, вспоминай, олух царя небесного!» Увы, мыслительный аппарат Тихомирова-младшего только бестолку напрягал свои извилины, работая вхолостую.

Наверное, незнакомец каким-то шестым чувством уловил флюиды настороженности, исходящие от Глеба, потому что сначала резко опустил взгляд на стол, а затем подозвал официанта, рассчитался и быстро пошел к выходу. Он был среднего роста, изящного (даже хрупкого) телосложения и немного приволакивал правую ногу.

Глеб машинально отметил, что на его столе присутствовала только минералка, а из еды – какой-то салат и хлеб. «Хорошо повеселился мужик…» – мысленно улыбнулся Тихомиров-младший. Но улыбка эта вышла несколько кривоватой, потому что в душу змеей подколодной вползло беспокойство.