Текст книги "Вайделот"

Но по здравом размышлении менестрель решил не придавать огласке факт мошенничества со стороны оруженосца. Во-первых, не факт, что возле позорного столба окажется Эрих; туда могли поставить и Хуберта, как нарушившего эдикт короля Фридриха о запрете игры в кости. А во-вторых, менестрель надеялся, что эта игра не последняя, и он обязательно отыграется.

Эрих почему-то сильно заволновался. Нужно было выбросить двенадцать очков, но как это сделать, когда руки трясутся? Он постарался взять себя в руки, примерился – и бросил.

– Одиннадцать… – тихо прошептал Хуберт, боясь поверить своим глазам.

– Одиннадцать… – трагическим шепотом повторил Эрих. – Одиннадцать! О, горе мне! Я погиб! – И он начал биться головой о стол. – Мне конец! Как я теперь появлюсь перед моим господином?!

– Э-э, успокойся! – схватил его за плечи менестрель. – Башку расшибешь! Стоит ли так убиваться из-за денег? Это дело наживное. Сегодня они есть, а завтра – тю-тю, денежки ветром унесло. И так всю жизнь. Тем более, что проиграл ты не очень много – всего полмарки. А за пиво не переживай – заказ твой я оплачу.

– Ты не понимаешь! – Эрих поднял лицо, залитое слезами. – Мой хозяин продаст меня другому рыцарю, если я не принесу ему деньги! Всего одну марку! Притом сегодня, сейчас!

– Зачем? Что за срочность?

– Она нужна ему, чтобы заплатить за участие в рыцарском турнире!

– Вон оно что… – Менестрель покачал головой. – Рыцарский турнир – это серьезно. И ты, значит, решил найти эту марку в моем кошельке?

– Ну, не совсем так…

– Мне все понятно… – Хуберт ненадолго задумался, затем решительно поднялся и сказал: – Пойдем к твоему господину! Безвыходных положений не бывает. Считай, что перед тобой не бедный менестрель, а святой, который поможет в твоем несчастье.

– Но как?!

– Очень просто. Я ссужу мессиру марку… под долговую расписку. Конечно, я рискую – вдруг твоего господина уже заждались на небесах, но он понравился мне, а значит, я просто обязан его выручить. Кстати, и тебя тоже. Ты теперь мой должник. Понял мысль?

– Понял! – В этот момент Эрих готов был согласиться на что угодно.

– Тогда что же ты стоишь столбом? Вперед!

Они выскочили из харчевни и быстро зашагали по пыльной улице, разбитой копытами коней и колесами повозок. Вслед за ними топал и монах с видом мученика, которого вели на экзекуцию. Он надеялся, что после столь знатного выигрыша последует богатое угощение, но Хуберт очень некстати проявил христианскую заботу о ближнем. И теперь в объемистом желудке святого отца, как в бочке, плескалось на самом донышке одно пиво (по правде говоря, скверное), настоятельно требовавшее кое-чего посущественней.

Глава 6
Лес тридцати холмов

Ночь подходила к концу. Огромная луна постепенно растворялась в светлеющих небесах, и соловьиные трели превратились в хорал, приветствующий скорый приход на землю бога Еро. Проснулись сонные деревья, загомонили между собой, зашелестели ветвями, гладкий речной плес пошел кругами – рыба устроила утренние игрища. Запахи цветущего разнотравья в этот утренний час были настолько сильными, что, казалось, чистый прохладный воздух стал гуще, из-за чего пение птиц было завораживающе мягким, будто по всей Пуще играли божественные свирели.

Весна пришла ранняя, и месяц первоцвет[22]22
  Названия месяцев в календаре древних балтов: первоцвет – апрель, протальник – март, ярец – май, хлеборост – июнь.


[Закрыть], умывшись дождями, показал себя во всей своей красе. Трава росла так быстро, что если ночью приложить ухо к земле и прислушаться, можно было услышать, как молодые стебельки прорываются из глубины к весеннему небу. Все вокруг кипело возрождающейся жизнью, цвело, и от многообразия красок голова шла кругом. У молодых вайделотов при виде девушек кровь бросалась в голову, и даже самые большие скромницы испытывали странный душевный трепет и ловили украдкой горячие взгляды парней. Приближался второй праздник бога Еро – день выгона скота на пастбища.

Собственно говоря, «ярого» бога пробуждающейся природы и вешнего света ятвяги, пруссы и русы чествовали четыре раза в год. Сначала приходил Еро Вешний; он отмыкал томившуюся в холодной темнице Весну. Это происходило, когда снег еще не совсем растаял, в месяце протальнике, в весеннее равноденствие. Потом наступал черед второго праздника, в месяце первоцвете, когда бог Еро ступал на землю. В этот день вместе со своим небесным отцом он выгонял на заоблачные пастбища небесных коров – дождевые тучи, а люди выводили свои стада на пастбища земные.

Затем приходил месяц ярец, а с ним и праздник – чествование Еро Сильного. В праздничный день, связанный, кроме всего прочего, еще и с первыми всходами, хозяин, с утра пораньше, обязательно выходил в поле – «смотреть жито». Он оставлял специально испеченный и освященный вайделотами пирог среди молодых ростков, затем отходил на несколько шагов и смотрел – виден пирог во всходах или нет. Если его не видно, значит, урожай будет хорошим.

Но особенно любила праздник Еро Сильного молодежь. В это день происходило так называемое «катание по житу» – любовные игрища, призванные обеспечить плодородие. Молодые люди разбивались попарно – парень с девушкой – и, тесно прижимаясь друг к дружке, перекатывались по полю с боку на бок. Для юных дайнавов это было весьма увлекательное занятие…

И наконец приходило время летнего солнцеворота, месяц хлеборост, когда люди провожали бога Еро, – праздник Росы. Бог уже был не молодым, а седобородым старцем, отдавшим всю свою ярь, всю живительную силу земле. Вайделоты изготавливали чучело Еро, и жители селения хоронили его в торжественной обстановке. При этом женщины шуточно оплакивали уходящего бога, одновременно в весьма откровенных выражениях восхваляя его любвеобильность и прочие мужские качества, а мужчины отпускали по этому поводу непристойные шутки. Затем «оплакивание» плавно и незаметно переходило в веселые песни и пляски с хороводом и прославлением богов.

Несмотря на раннее время, обширная луговина за оборонительными валами селения дайнавов полнилась народом. Горел большой костер, возле которого, ведя неспешные разговоры, стояли группками мужчины, туда-сюда мотались дети и подростки, которым очередной праздник бога Еро обещал вкусные угощения, а женщины и девицы «топтали росу» – весело перекликаясь, ходили босиком по росной траве и собирали ее кусками холстины, чтобы затем протереть влажным полотном лицо и тело. По старинным поверьям роса в этот день обладала особыми целебными свойствами, полезными не только для скота, но и для людей, особенно для женщин.

Все ожидали восхода солнца, когда должен появиться сам бог Еро – ряженый юноша. Его роль поручили на этот раз Скуманду, которому уже исполнилось шестнадцать лет. Он был удивительно статен, широкоплеч, красив, а его густая светло-русая грива волос отсвечивала золотом. На Скуманда надели длинную белую рубаху, расшитую красными и черными нитками, голову украсили венком из первоцветов и посадили на доброго белого коня. В одну руку ему должны были дать сноп ржаных колосьев, а в другую – факел, но пока он томился в ожидании своего часа, который должны определить жрецы племени. Ряженого юношу чествовали как воплощение самого Еро; считалось, что на него сходила сила самого бога.

Для Скуманда уже выбирали и «невесту», олицетворявшую богиню весенней природы. Девушку тоже одели во все белое, на шее у нее висело ожерелье из «солнечного камня», а голову украсили венком. Когда перед жителями селения появится «бог Еро», девушку должны были привязать к одиноко стоящему дереву и водить вокруг нее хоровод. Этим обрядом прославляли неразрывность жизненного круга, в котором за смертью всегда следует возрождение.

Молодой жеребчик нетерпеливо фыркал, и Скуманд едва сдерживал его порывы сорваться с места в галоп. До этого юноше приходилось ездить на лошадях всего несколько раз – у дайнавов не было конного войска – и он с невольным страхом думал, что будет, если он грохнется с коня перед соплеменниками. Стоявший рядом Павила понял, что творится в душе воспитанника; он подошел к жеребчику, погладил его по лебединой шее, что-то пошептал ему на ухо, и животное успокоилось – словно стоя уснуло.

Конь этот был непростым. Жрецы ятвягов покупали жеребчиков в Ромуве[23]23
  Ромува, Ромова – одно из главных языческих святилищ у средневековых прибалтов. Располагалось в провинции Надровия у поселения Бочаги (ранее Шлоссберг) Калининградской обл. Название Ромуваили сходные с ним топонимы достаточно распространены на территории проживания балтийских племен. Так, существуют лес Ромува и город Ромэйней, где в более ранний период могли находиться святилища. Ромувой называлось и литовское святилище Перкунаса в Вильнюсе.


[Закрыть], где находилось главное святилище всех богов прибалтийских племен, за большие деньги. Все они были белой масти. Священные кони никогда не ходили под седлом, и только один из них подвергался объездке – как тот, что был под Скумандом.

После охоты на тура, когда стрелы Скуманда поразили трех разведчиков дикого племени, его авторитет вырос до небес. Такой удачей не могли похвастаться даже знатные воины дайнавов. Если до этого все же были сомнения в его «небесном происхождении», то теперь даже самые большие скептики и недоброжелатели вынуждены были прикусить языки. Ведь такой подвиг под силу лишь человеку, которому благоволят боги. На Скуманда начали смотреть с уважением и даже боязнью. Но ему самому такая слава вышла боком. Сверстники начали чураться Скуманда – они просто побаивались его, а молодежь постарше очень неохотно выходила в круг, чтобы сразиться с ним на мечах, потому как итог таких схваток был известен заранее – одержать победу над учеником вайделота было невозможно. Известные воины на первых порах пробовали сражаться со Скумандом на равных, но когда он выходил супротив кого-нибудь из них с мечом в руках, в него словно вселялись лесные духи. Молниеносные удары, необычные приемы владения клинком – уже настоящим, который отковал местный кузнец из заготовки, предоставленной Павилой, – заставляли зрелых мужчин биться против юнца с полной отдачей сил, и мало кто из них мог похвалиться победой над Скумандом.

Меч был ценным подарком, потому что железо привозили издалека, стоило оно дорого, а уж про изделия европейских оружейников и говорить нечего – их могли покупать только весьма обеспеченные, знатные люди племени.

Скуманд по-прежнему уединялся на островке, где тренировался до изнеможения, прилежно повторяя уроки Воислава. Правда, для таких занятий времени у него оставалось немного, потому что быстро стареющий Павила начал учить его ремеслу вайделота на полном серьезе. Они днями бродили по лесу, и старик заставлял юношу запоминать, в каких местах растут целебные травы, когда нужно их заготавливать, от каких они болезней и как ими лечить. Скуманд прилежно зубрил заговоры, применявшиеся во время лечения, молитвы богам дайнавов, учился предсказывать погоду и виды на урожай, запоминал множество различных рецептов от различных хворей, часами толок в ступке корешки и целебные камешки, чтобы приготовить настой или мазь…

По словам Павилы, все, что росло в лесу, обладало целительными свойствами. И не только росло, но и бегало, прыгало, ползало. Оказалось, что даже змеиный яд обладает удивительными целебными свойствами, не говоря уже о желчи животных или их желудках, высушенных до каменной твердости и растертых в порошок. Особенно ценными были барсучий и медвежий жир. Смешивая жиры с настойками целебных трав, жрецы лечили полученными мазями различные лишаи, ожоги, язвы, раны, простуду, заболевание костей и много других болезней.

Скуманд впитывал уроки Павилы, как губка. Неожиданно для юноши его лет (да и вообще для молодых людей племени) он вдруг осознал, что знание – то же оружие, притом не менее опасное и серьезное, чем меч. Даже вождь племени не мог принять какое-нибудь судьбоносное решение без одобрения вайделотов. Потому как они хранили в тайниках своей памяти вековую мудрость и знания, неизвестные простым людям.

– Пора… – тихо сказал Павила и слегка похлопал жеребца по шее.

Все это время он не спускал глаз с линии горизонта на востоке, которая постепенно приобретала золотой оттенок. Повинуясь его жесту, к Скуманду подошли другие жрецы и дали ему в руки зажженный факел и сноп жита.

Конь встрепенулся, словно ожил, и опять начал выказывать свою молодую резвость. Но теперь это Скуманда волновало меньше всего; он отпустил поводья, и жеребец пошел к спуску в речную долину – туда, где дайнавы ожидали появления Еро. Юноша с душевным трепетом мысленно молил бога весны, чтобы он был милостив к нему и дал возможность сыграть свою роль с блеском.

Дайнавы неотрывно смотрели на широкую тропу, которая вела к реке. Уже изрядно развиднелось, и все с нетерпением ждали появления Скуманда на священном коне. Народ изрядно проголодался и его больше волновал даже не приход бога Еро (куда он денется?), а запах поджаривавшейся на костре оленьей туши.

И наконец свершилось! Белый жеребец со Скумандом появился у края тропы и на какое-то мгновение застыл, словно изваяние. И в этот миг дайнавы ахнули: появившееся из-за горизонта солнце подсветило сзади пышную гриву волос юноши, и они засияли, словно золотой венец. Но не только это поразило дайнавов – по обе стороны коня стояли громадные белые волки!

– Еро… – не веря своим глазам, прошептал жрец более низкого ранга, чем Павила, который распоряжался приготовлением праздничной трапезы. – Еро! Сам Еро! Люди, на колени! Молитесь! Великий бог явил нам свою милость!

Скуманд с недоумением смотрел на луговину, где свершалось что-то невероятное – дайнавы пали на колени и что-то бормотали, протягивая к нему руки. Что это с ними?! – испуганно подумал юноша. Он сидел прямо и не смотрел по сторонам, поэтому не видел волков. Их заметил только жеребчик (еще бы не заметить!), но его испуг был несколько иного характера; он просто закаменел в ужасе при виде огромных волков. Белые священные кони были на свободном выпасе, хоть и под присмотром опытных конюхов, поэтому им не раз приходилось отбиваться от волчьих стай, и жеребчик хорошо знал, что за звери взяли его в клещи.

Волков увидели и жрецы, которые в некотором отдалении шли за конем Скуманда. Но если для Павилы белые волки уже не были в диковинку, то остальных они поразили до глубины души. Лишь чувство собственного достоинства и способность сдерживать свои эмоции не позволили им пасть на колени, как простой народ, собравшийся на луговине для пиршества по случаю прихода Еро.

Звери не стали долго третировать своим видом дайнавов; они исчезли в лесных зарослях так быстро и бесшумно, что кое-кто из жрецов даже начал тереть глаза – уж не померещились ли им это необычное и необъяснимое видение? А успокоившийся жеребец начал медленно спускаться в речную долину, неся на своей спине земное воплощение бога Еро – найденыша Скуманда…

Наступила осень. Пуща постепенно одевалась в свои самые дорогие одежды перед тем, как погрузиться в белый зимний сон. Ее нарядный зеленый плащ был вышит золотом и оторочен багрянцем, и каждый день на нем появлялись все новые и новые золотые узоры. Перелетные птицы сбивались в стаи, и их прощальные кличи звучали под ясным и прозрачным небесным куполом торжественно и печально, словно музыка на тризне богов.

В один из таких осенних дней Павила засобирался в путешествие – к святилищу богини Прауримы, которое находилось на берегу моря. За две недели до этого события вайделот строго сказал Скуманду:

– Я считаю, что ты уже достаточно подготовлен для того, чтобы вступить в наш круг Посвященных.

Юноша в знак согласия покорно склонил голову, хотя в душе у него бурлили иные чувства. Что за счастье для молодого энергичного человека вместе со старцами свершать разные обряды, часами сидеть в полной неподвижности, творя молитвы богам, лечить больных, предсказывать погоду и виды на урожай?! Ведь в таком случае ему придется попрощаться с оружием, а ведь он уже снискал себе славу большого мастера мечевого боя, которую обязательно нужно подтвердить в настоящем сражении. Тем более, что князь Судовии великий Скумо готовился пойти в поход на рыцарей Тевтонского ордена и набирал добровольцев в свою дружину.

Скуманд не горел желанием стать вайделотом, которому противны мирские соблазны. По мере взросления его начало с непреодолимой силой тянуть к девушкам, и только врожденная стеснительность и уроки Павилы, вырабатывавшие хладнокровие и рассудительность в любых обстоятельствах, сдерживали юношу от греховных поступков. Он завидовал своим сверстникам, вольным, как ветер, и кусал губы до крови, издали наблюдая за хороводами у костра на выгоне и слыша веселые песни молодых дайнавов, девичий смех и визг, когда парни обращались с ними чересчур вольно.

– Но прежде ты должен пройти еще одно испытание – пожалуй, главное, – продолжал Павила. – Нужно знать, примет ли тебя Священный лес ятвягов – Лес Тридцати Холмов.

– Это как? – оживился Скуманд.

– Узнаешь на месте, – отрезал вайделот. – Собирайся в дорогу…

Скуманд был наслышан про этот таинственный лес. Будто бы в старые времена на холмы поднимались жрецы – по одному на каждую возвышенность, которые были разбросаны по лесу на большой площади, – и управляли погодой. В Священном лесу всегда стояла хорошая погода. Если совсем неподалеку шел дождь или снег, над Лесом Тридцати Холмов светило солнце. Когда Павиле требовались растения, обладающие наибольшей целительной силой, он собирал их именно в Священном лесу; вайделот говорил, что для этого не нужно долго бродить среди деревьев, так как целебные травы росли там на всех полянах и в больших количествах.

В Лес Тридцати Холмов могли входить только вайделоты. Непосвященные попадали туда лишь в сопровождении жрецов. И не потому, что на вход в Священный лес был наложен запрет, а по той причине, что человек неподготовленный, без поводыря-вайделота, мог просто сойти там с ума или заболеть неизлечимой болезнью. И главное – ни в коем случае нельзя было унести оттуда даже маленького камешка, хотя камней в Лесу было полно, самых разных размеров. Того, кто на это осмеливался, ждал трагический конец, будь он хоть самим криве-кривейто[24]24
  Криве-кривейто, кирвайто – название верховного иерарха прусского и литовского языческого жречества. Криве-кривейто имел резиденцию в Ромуве, а затем в Вильне. Криве-кривейто почитался прибалтийскими языческими племенами, словно папа римский христианами. Если криве-кривейто заболевал и не мог длительное время выполнять свои обязанности, он удалялся, чтобы совершить акт самосожжения, после чего вайделоты выбирали нового верховного жреца.


[Закрыть].

Священный лес имел еще одно название – Покаянный. Тот, кто хотел очистить свою душу от скверны, покаяться в грехах, приходил сюда, чтобы принести жертвы богам и попросить прощение. Жертвы, как и все, что связано с Покайни (так дайнавы чаще всего называли Священный лес), были странными. Каждый грешник должен был принести в Лес камень – чем больших размеров, тем лучше, – и оставить его там. Таким образом кающийся избавлялся от своих грехов, а вот полного прощения он мог и не получить. Почему так, не знали даже самые старые и опытные вайделоты.

Возможно, причиной тому был капризный нрав древнего властелина, хозяина Леса, гробница которого находилась под одним из холмов. Он был таким страшным грешником, что его не принял даже огонь погребального костра. Чтобы избежать больших бед, древние люди не решились похоронить усопшего повелителя вблизи своих жилищ, и жрецы, а также самые сильные колдуны, нашли ему место в Лесу Тридцати Холмов.

С той поры все камни, которые находились в Покайни, были теплыми на ощупь в любое время года, а покайнские дубы напоминали сосны. Они были высокими, стройными, без обычных раскидистых дубовых крон, и у некоторых ветки с листвой росли практически с одной стороны. В Священном лесу были места, где человек мог согреться даже в самую лютую зиму. В общем, местность, куда привел Павила юного Скуманда, была более чем странной.

Прежде чем войти в Лес, старый вайделот натянул на себя кольчугу; точно такую же он приказал надеть и Скуманду. Юноша подивился – кольчуги были не железные, боевые, а сплетенные из тонких медных проволочек и длиной ниже колен. Подивился, но расспрашивать Павилу не стал – вайделот стал мрачнее темной ночи, и было видно, что он совсем не расположен заниматься праздными разговорами.

По дороге к Покайнскому лесу они нашли два камня – будущую жертву, – которые несли на вытянутых руках. Спустя какое-то время Скуманд вдруг почувствовал, что его булыжник начал… нагреваться! Да так сильно, что ладоням стало горячо. Но терпеть можно было, и Скуманд продолжал шагать за Павилой по узкой, едва приметной тропинке, ведущей в глубь Леса…

Скуманд, раскинув руки, лежал на плоском камне, уставившись в звездное небо. Рядом горел костер – импровизированный жертвенник – и Павила, бормоча молитвы и заклятия, пытался умилостивить повелителя Леса жертвенными дарами: молоком, смешанным с кровью черного козла, медом и хлебными зернами. Капли молока и меда, падая в огонь, тихо шипели, и юноше казалось, что из темноты к ним ползут змеи.

Едва он, по приказанию Павилы, улегся на камень, как почувствовал, что все его тело будто пронзили тысячи мелких шипов. Боль от уколов была несильной, скорее приятной, и вскоре перестала беспокоить юношу, но Скуманд чувствовал, как сквозь него течет поток неведомой энергии и поднимается в заоблачные выси. Камень был теплым, несмотря на то, что повеяло ночной прохладой, и юноше казалось, что он дремлет возле большого очага – такого, как в избе вайделота.

В какой-то момент он и впрямь забылся неким подобием сна, которое явило ему страшные картины. Скуманд увидел поле, на котором шло беспощадное сражение. Лились потоки крови, падали раненые и мертвые, воины рубились неистово, но в полной тишине, а в вышине уже кружилось воронье в ожидании скорой поживы. Не было слышно ни единого звука – ни криков раненых, ни звона мечей, ни гудения тугой тетивы лука в руках стрелка, стоявшего рядом со Скумандом. Сам он видел себя как бы со стороны – зрелый сильный муж в ясной броне, руководивший своим войском. Неожиданно откуда-то сбоку на него налетел конный рыцарь, и меч Скуманда столкнулся с его мечом. И опять все произошло беззвучно.

А потом вдруг пришла боль – такая сильная, что юноша вскрикнул. Какая-то неведомая сила подняла его в небо, в теле появилась необычайная легкость, и он полетел – нет, скорее поплыл по серебристым волнам облаков к золотому замку вдалеке, стоявшему на берегу солнечного моря, где находился (это Скуманд точно знал) бог Еро…

И в этот миг он очнулся; сновидения растаяли в черном небе золотой дымкой, и юноша очутился на земле. Камень по-прежнему был теплым, и потоки неведомой силы пронизывали каждую мышцу, каждую клеточку его тела, а вот голос Павилы стал громче и в нем послышались шипящие звуки. Скуманд скосил глаза на костерок – и обомлел. Из темноты выползла огромная змея и уставилась на вайделота гипнотизирующим взглядом. Павила стоял неподвижно, как столб, но теперь вместо молитвы древним богам он пел. Мелодия этой странной песни состояла из двух-трех звуков разной высоты, тем не менее она завораживала.

Зрелище было потрясающим. В неверном, колеблющемся свете костра фигура вайделота на фоне ночного леса словно разделилась на две части. Нижняя часть скрывалась в тени высокого камня, а верхняя словно парила над землей. Этой иллюзии способствовал широкий белый пояс жреца высокого ранга и его ритуальный черный плащ. Глаза змеи горели зеленым светом, по ее телу, толщиной с человеческую руку, пробегали фосфоресцирующие волны, и казалось, что еще мгновение – и скользкие кольца обовьют Павилу и задушат его в своих тисках.

Скуманду померещилось, что прошла целая вечность, прежде чем закончился поединок взглядами. Готовая к смертоносному броску рептилия, которая поднялась почти на уровень человеческого роста, расслабилась, опустила свою треугольную голову и скользнула к чаше с молоком, которую Павила поставил несколько поодаль. Отведав жертвоприношение, чудовищных размеров змея, сверкнув на прощание белым чешуйчатым брюхом, бесшумно исчезла среди деревьев, а Павила вдруг пошатнулся и, чтобы не упасть, присел на камень. Похоже, общение со страшным гадом отняло у него слишком много сил.

Немного посидев, он устало сказал:

– Вставай… лежебока. Боги приняли нашу жертву, и теперь Священный лес будет помогать тебе во всех случаях жизни. Если сильно заболеешь или тебя ранят в бою, то здесь ты исцелишься. Я научу тебя заклинаниям, как нужно действовать в разных случаях, что говорить и какие жертвы приносить лесному Хозяину. А сейчас мы должны немедленно покинуть это место, уйти из Леса.

– Но как мы пойдем? Темно ведь. Мы и светлым днем-то сюда едва добрались, а уж ночью…

– Так надо! – отрезал вайделот. – Иначе останемся здесь навсегда. В моей сумке лежат факелы. Как-нибудь выберемся…

Они вышли из Леса Тридцати Холмов, когда уже начало светать. Скуманд оглянулся, и ему показалось, что на него кто-то смотрит. Взгляд этот был не то чтобы недобрый, но и приветливости в нем было мало. Он вызывал озноб, будто вдруг резко похолодало, и чувство безотчетного страха. Если до этого изрядно уставший юноша мечтал упасть в траву и уснуть, едва они окажутся за пределами Священного покайнского леса, то теперь ему хотелось уйти от него как можно дальше. И вайделот, и Скуманд, не сговариваясь, прибавили ходу, и вскоре Лес оказался далеко позади.