Текст книги "Незримое, или Война в иномирье. Монасюк А. В.: Из хроник жизни – удивительной и многообразной. Книга вторая"

Глава 4-я

Сейдзе Сото с криком проснулся и вскочил с постели, обеими руками держась за пах. То, что только что ему приснилось, вызвало не просто страх – это было нечто большим.

Во сне Сейдзе Сото, абсолютно голый, был распят на пыточном столе. Это было ясно ему, так как на стенах висели устрашающего вида приспособления, рядом стоял столик, накрытый белым, на котором были разложены различные медицинские инструменты, да и сам стол – оцинкованный, в каких-то грязных омерзительных потеках, наводил именно на мысль о пытках. Или о морге.

Но не это было самым ужасным.

Приподняв голову, он увидел нечто, что приближалось к нему со стороны распятых ног. Именно к тому обнаженному месту, которое называют мужским естеством.

Нечто было огромными ножницами. Кто держал их в руках – Сейдзе Сото было не видно, но вот сверкающий на свету инструмент, который медленно приближался к нему, иногда щелкая лезвиями длиной чуть ли не в полметра, был виден во всех деталях.

Вот он приблизился к паху вплотную, вот какая-то сила еще больше раздвинула его ноги, вот что-то коснулось яичек, и тогда Сото закричал. Даже не закричал – заверещал тоненьким голосом, забился на столе – и проснулся, уже стоя на ногах, крепко прижимая руками к телу то, чего только что чуть не лишился во сне…

На дрожащих, подгибающихся ногах он добрел до ванной комнаты, открыл кран с холодной водой и долго мыл потное лицо.

Потом еще раз внимательно осмотрел свое естество, как будто желал убедиться, что все на месте.

А потом японец заплакал.

Он, жесткий выдержанный человек, привыкший контролировать свои чувства, заплакал, как маленький ребенок.

Потому что в глубине души осознавал, хоть и не хотел, что все происходящее с ним – заслуженная кара.

Анатолий Васильевич Монасюк, человек с недавнего времени не связанный какими-либо определенными обязательствами и обязанностями, валялся, что называется, на диване в большой комнате.

Это был человек самой обычной внешности. Среднего роста, светлоглазый, с редеющими на макушке головы волосами с сильной проседью. От сверстников его отличала разве что некоторая моложавость – выглядел он на десяток лет моложе своих шестидесяти. И взгляд светлых глаз был пытливым и умным, что выдавало человека незаурядного и, возможно, необычного.

У противоположной стены на экране телевизора мелькали картинки, что-то бубнили голоса, но это был так, фон.

Здесь необходимо отвлечься и дать пояснения. Квартира Анатолия Васильевича была двухкомнатной, вторая, меньшая по размерам, комната была одновременно кабинетом и спальней.

Здесь на столе стоял компьютер, а у стенки – диван, превращенный в удобную постель, которая почти не застилалась – зачем, считал Анатолий, делать столько ненужного – утром заправлять, вечером – опять разбирать… Чтобы утром опять застилать, и так далее.

Проснулся, встал – набросил простыню (зимой – одеяло) поверху – и до вечера. Удобно и необременительно.

Удобство, необременительность и функциональность – вот то, что, в частности. ценил и исповедовал в повседневной жизни Анатолий.

Одним словом, именно в силу такого отношения к жизни Монасюк в кабинете/спальне либо сидел перед компьютером, когда работал над очередной книжкой, либо спал на диване.

А всю остальная, дневная жизнь, проходила в большой комнате (когда-то их называли «залом»),либо на кухне, когда нужно было приготовить еду.

В описываемый момент Анатолий лежал в зале на тахте и листал свои книжки.

Несколько лет назад Анатолий Васильевич Монасюк написал и издал их на свои деньги. Все они были посвящены им же разработанной философской теории, которую он назвал философией биполярности.

Согласно этой философской теории, высшая цель существования и изменения в процессе существования Вселенной и вообще всего Сущего – достижения тройственного мира, состоящего из двух полюсов, каждый из которых концентрировал вокруг себя все особенности мира, свойственные лишь ему, и третьей части, в качестве которой выступала среда – почвообразующая основа разделения, как называл ее Монасюк.

Согласно его теории, достижение полной гармонии – то есть образования такой вселенской конструкции – невозможно. Но именно стремление к ней порождает движение, постоянное изменение окружающего мира, то есть – все, что происходит вокруг нас.

Анатолий даже создал структурно-логические схемы действия вселенских законов в рамках своей теории, а также разработал и обосновал новый философский закон – закон биполярности.

Книжек, посвященных этому вопросу, им было написано пять, все разосланы по крупнейшим библиотекам (включая библиотеку конгресса США). Но результат от этого был нулевой – никто не заинтересовался, никто не откликнулся, и Анатолий дальнейшую работу забросил.

Сейчас он обдумывал сюжет романа, над которым собирался поработать. А пока отдыхал, набираясь сил перед новым рывком – так называл он работу над очередным трудом, поскольку если уж начинал писать – то делал это самозабвенно, ежедневно и не прерывал работу, пока не заканчивал.

Полистав свой очередной труд, он решил, что не мешает позвонить своему другу Борису – поинтересоваться о самочувствии, и вообще…

В далеком от России Лондоне по своему кабинету буквально метался Павел Абрамович Осиновский. Он мерял обширное пространство комнаты мелкими шажками, передвигаясь из угла в угол, и что-то бормотал себе под нос.

Только что ему позвонил давний знакомый, некогда деловой партнер, а ныне, как и Павел Абрамович, миллионер в изгнании, Абраша Утинский.

Абраша примерно в то время, когда Осиновский был в России, что называется, «на коне», первым совершил ошибку, которая и заставила Утинского спешно покинуть родину, правда, предварительно переведя за рубеж все активы и банковские вклады. Скрылся он на просторах Пиренеев – кто говорил, что в Португалии, кто – в Испании. В любом случае, на некоторое время все его связи с Пашей Осиновским были прерваны.

Когда Паша, по примеру Утинского, вынужден был скрыться от пристальных взоров властных (и правоохранительных) структур российского государства, Утинский как-то легко и быстро, не в пример российским властям, разыскал в Лондоне Осиновского, и они иногда перезванивались, обмениваясь информацией.

В отличие от Паши, возвращаться в Россию он не собирался. Дело в том, что Генеральная прокуратура России сумела доказать, что большая часть переведенных за рубеж Утинским денег – украдена, и давно уже пыталась деньги эти в зарубежных банках найти и, по возможности, вернуть.

То есть, конечно, по мнению российских предпринимателей – деньги Утинским были ЗАРАБОТАНЫ, пусть с некоторыми нарушениями закона, но именно заработаны.

Но дело в том, что взгляды предпринимателей и прокуратуры на данный предмет с некоторых пор оказались диаметрально противоположными.

И вот сегодня, да что там просто сегодня – вот только что, Утинский позвонил и сообщил, что ему достоверно известно – вчера Генпрокуратуре России было дано «добро» на аналогичные действия в отношении Осиновского.

Российские власти покусились на самое дорогое для Паши – его деньги.

Утинский, правда, мог и ошибаться. Ну, а если нет? Тогда…

«Нет, – думал Павел Абрамович, – меряя шагами пол кабинета, – нужно что-то придумать. Президента нужно менять!»

Но как?

В далекой от Англии Джакарте Тогу Накаяма приступил к работе.

Не составляло труда разыскать дом Каладжи Неру. Восьмидесятилетний предприниматель был своеобразной достопримечательностью деловой части населения столицы Индонезии, а потому и в телефонных справочниках, и в компьютерной базе данных городского управления все необходимые сведения Накаяма получил сравнительно быстро.

И тут появилась первая странность.

Не было ни среди проживающих в Джакарте, ни среди работающих или пенсионеров никакой Мио Неру.

Да, предприниматель и домовладелец Каладжи Неру в Джакарте был, а вот Мио Неру – нет.

Предстояло познакомиться с домочадцами Каладжи, которого, действительно, в городе сейчас не было. Но именно это могло помочь получению информации от тех, кто жил рядом с Неру уже давно и мог сообщить сведения, необходимые Того Накаяме.

А в Изумрудной долине кипела работа.

После первого изумления, вызванного увиденным, Бейтс быстро пришел в себя и стал таким Бейтсом, каким его знали все – человеком сдержанным, холодным, а потому спокойным и основательным.

Прошли давно те времена, когда Джанни Абрахамсу приходилось время от времени охлаждать горячие порывы своего друга и партнера.

– Сделайте голографическое объемное изображение ЭТОГО… Через час в моем кабинете совещание. Джанни, я хочу, чтобы кроме Клаузиха и тебя, в моем кабинете был кто-нибудь из аналитического отдела.

Ульрих, теперь ты. Оборудуйте пятую камеру приборами для получения объемного изображения, саму камеру оградите так, чтобы никто, кроме нас, доступа к ней не имел.

Наша голова говорит беззвучно, значит, услышать что-либо лишнее никто не сможет. Поставьте охрану возле ограждения, и пускай цех работает по обычному графику. У нас ведь здесь работа в одну смену?

Клаузих кивнул, взметнув шапку волос:

– Да, основные работы ведутся днем.

– Значит, мы сможем общаться с нашим гостем по ночам. Так что пока экран переключите на обычный режим – визуальный контроль за работой всех вакуумных камер, кроме пятой. А вот аппаратура наблюдения за происходящим внутри пятой камеры должна работать постоянно – мы ведь не знаем, когда следующий раз появится изображение… Да, и если оно будет появляться время от времени – определите периодичность. Все это нам может понадобится.

Абрахамс тронул Бейтса за локоть.

– Послушай, Гил. У меня такое чувство, что ты что-то знаешь об этом, словно бы был даже как-то готов к этому явлению из ниоткуда. Может быть, объяснишь нам?

– Джанни, я все расскажу у себя в кабинете через час.

В служебном здании находились кабинеты только тех администраторов, подразделения которых были непосредственно задействованы в работе основных корпусов Изумрудной долины. Были здесь кабинеты также Бейтса и Абрахамса, хотя большую часть времени они проводили или в Женеве, или в Нью-Йорке – в основных офисах корпорации Бейтс Индастриз.

Правда, сам Бейтс предпочитал Женеву.

Глава аналитического отдела, Мария Оверман, высокая, что называется – крупная, женщина, была тем не менее прежде всего профессионалом-аналитиком и лишь после этого – женщиной.

Она носила джинсы, свободные свитера и пуловеры, много курила и много работала.

А потому семьи у нее не было. Но были острый ум и профессионализм, и именно она держала руку на пульсе международных связей корпорации, отслеживая все текущие изменения в мировой экономике и возглавляя перспективное планирование работы Бейтс Индастриз.

Сейчас, сидя в удобном кресле возле длинного стола в зале для совещаний, она потягивала сигарету и пикировалась с Клаузихом, подтрунивая над пышной прической инженера, очень похожей на копну волос на голове знаменитого физика.

Сама Мария предпочитала простоту и удобство, а потому стригла волосы коротко.

Клаузих, усмехаясь, отбивался.

В зал вошли Бейтс и Абрахамс. Клаузих встал, подошел с аппаратуре, установленной в противоположной стороне от кресла Бейтса и завозился там, что-то подключая и регулируя. Затем, держа в руке пульт дистанционного управления, сел на место.

Бейтс уселся в кресло во главе стола, Абрахамс – в кресло по правую руку. Мария Оверман и Ульрих Клаузих оказались напротив него.

– С чем мы имеем дело, продемонстрируйте нам, – сказал Гилмори Бейтс Клаузиху.

Ульрих направил пульт в сторону дальней стены, надавил одну кнопку, потом другую. Возникло объемное изображение головы.

– Когда сделана эта съемка? – спросил Абрахамс.

– Минут двадцать назад. Когда наш гость появился снова. Мы успели поставить съемочную аппаратуру.

Мария, приоткрыв рот, смотрела на голову. Вот та повернулась вокруг оси, и, словно бы именно Марии, что-то сказала, беззвучно шевеля губами.

– Ну, Гил, ты обещал объяснить нам, что это такое. Давай, мы ждем!

Гилмори Бейтс помолчал. Он обдумывал, как им объяснить и что именно сказать. А о чем лучше умолчать – он не собирался говорить всего. Скорее всего, здесь все замешано на далеком прошлом, о котором даже Джанни Абрахамс ничего не знал.

Но что-то объяснить им нужно. Даже необходимо…

И Гилмори принял решение.

– Тут какая-то странная цепочка совпадений. Вот ты, Джанни, сказал там, у вакуумной камеры, что я как-будто чего-то такого ждал.

А знаешь, наверное, ты прав – именно чего-то ждал. Сам не зная чего.

Дело вот в чем.

С недавних пор меня стали мучить ночные кошмары. Ну, страшные сновидения – вы ведь если не сами видели такие сны, то слышали каждый от кого-нибудь что-то подобное, не так ли?

Сидящие переглянулись и закивали – в смысле, конечно, что это такое – все знают.

– Когда вчера я был с племянником на ярмарке – я летал к брату в Джорджию… – Все вновь закивали, потому что знали о брате своего патрона, знали об отношениях между братьями и о том, что единственный наследник – именно племянник Бейтса, о котором он говорил. – Так вот, там, на ярмарке, я каким-то образом оказался в палатке у предсказательницы-цыганки…

Я никогда не верил всем этим колдунам и предсказателям. А тут вдруг сижу перед цыганкой с ее хрустальным шаром, и она мне говорит что-то вроде того, что мне грозит страшная беда, что меня спасет кто-то… – он пошевелил пальцами в воздухе.

– Они всегда так говорят, – встрял Клаузих. – Гил, вы что же, фильмов ужасов никогда не видели? Цыганки предсказывают, проклинают, ну, и все такое, но это же все выдумки!

Гилмори кивнул:

– Я же говорю – сам не знаю, как оказался с ней в палатке. А дальше она сказала, что спасет меня неживой и живой.

И когда я увидел эту голову…

– Гил, – перебил его Джанни Абрахамс, – но какое отношение может иметь это явление к предсказанию? Хотя она как-будто пытается что-то сказать…

– Правильно, Джанни, вот и давайте выясним, что это за голова, что она говорит, и вообще – она мертвая или живая? Наконец, почему это в нашей вакуумной камере появляется ни с того ни с сего какая-то штука… Клаузих, вам ведь это интересно?

– Гил, я и хотел предложить именно это! Все происходящее касается в первую очередь меня! Не знаю, кто и от чего вас должен спасти, на мой взгляд – разве что спасти от глупости, не обижайтесь, Гил!

– Все в порядке, продолжайте, Ульрих.

– Так вот, это в моей вакуумной камере произошла эта чертовщина, потому что это мой цех производства процессоров, и производство это – тоже на мне. И значит – именно я заинтересован узнать, что это за голова, кому она принадлежит, и почему появилась в Изумрудной долине, а не где-нибудь в цехе заводов БМВ.

– Вот! Не знаю, к чему Ульрих приплел заводы БМВ, но он четко обозначил все, что нам предстоит сделать.

Во-первых, что это за голова? Во-вторых, что она пытается нам сказать? И в третьих, кому она принадлежит? Вообще, есть ли в реальности человек, чьей может быть эта голова? Или – был ли такой человек?

– Лучше, если бы это все-таки оказался живой человек, – мрачно произнес Абрахамс. – Ну, и как все это можно узнать?

– Можно, и довольно легко, – вступила в разговор Оверман. – Правда, и времени это потребует, и денег, да и людей нужных немало придется задействовать.

– Давайте рассуждать, – продолжила Мария, раскурив сигарету. – Ну, о том, чтобы узнать, ЧТО ЭТО за голова, должен позаботиться Ульрих. Это – инженерная и научная загадка, а так как все произошло в его цехе-лаборатории, где у него есть и необходимые приборы, и необходимые люди, пусть Клаузих занимается исследованием этой стороны загадки. Ты как, Ульрих, считаешь, я права?

Клаузих кивнул.

– Конечно. Я займусь этим.

– А вот исследовать природу головы с антропологической точки зрения должен соответствующий специалист.

Джанни наклонился над столом и прищурился:

– Мы что, допустим к этому кого-то со стороны?

Мария в ответ улыбнулась ехидной улыбкой:

– А вы, Джанни, способны, исследовав голову, определить, кому хотя бы ПРИМЕРНО может принадлежать голова – кавказцу, норвежцу или англичанину? Может быть, вы умеете читать по губам? Единственное, что определите, так это то, что по внешнему виду голова не может являться частью азиата, ну, и представителя вашей собственной расы, естественно, тоже.

Господа! – Мария аккуратно стряхнула пепел сигареты в пепельницу. – Во-первых, нам не обойтись без ученого-антрополога. После него будут просто необходимы специалисты-сурдопереводчики, причем множество – вряд ли антрополог определит национальность нашего гостя, он определит группу, к которой принадлежит по своему строению голова. Ну, германская, тюркская, славянская, да мало ли…

Сурдопереводчик определит язык объекта, возможно – поймет, что пытается нам сказать это существо..

И лишь после этого мы получим возможность попытаться определить, кто это, и, может быть, нам удастся найти человека, которому принадлежит эта голова. Если только он существует среди живых.

Она загасила сигарету, и продолжила:

– Поверьте, я, может быть, что-то упустила, но без того, что сказала, нам не обойтись.

И еще нам нужен человек, который будет заниматься этой проблемой. Компетентный, умеющий молчать.

Абрахамс оживился.

– Я могу это взять на себя на первых порах. А когда необходимо будет заниматься поисками конкретного человека, живого или мертвого, передам все в другие руки.

Гил Бейтс, который молчал все это время, о чем-то думая, пристукнул ладонью по столешнице и сказал:

– Вот на этом давайте и закончим, Оверман. Вы все толково распланировали. Как, и всегда, впрочем.

Джанни, займись этим немедленно, пусть Мария тебе поможет разыскать всех необходимых специалистов.

Мария Оверман кивнула и встала, отодвигая кресло.

– Ульрих, вы будете снабжать необходимым научным материалом тех, кто будет заниматься этим делом – нужны будут фотографии, множество видеопленок для сурдопереводчиков – все это на вас.

– Все сделаем, – ответил, вставая, Ульрих Клаузих.

Глава 5-я

Сейдзе Сото провел еще одну неприятную ночь, но все кончается когда-нибудь, все остается в прошлом…

Но все ли?

Ведь именно то, что, как много лет считал он, должно было остаться в далеком прошлом, покрыться пеплом десятилетий, кажется, вернулось сейчас к Сейдзе Сото, сомнений у него в этом не было.

И оно, как теперь становилось ясно, не вернется назад само по себе, это Сото уже понял.

Он принялся набирать номер мобильного телефона находящегося в Джакарте Накаямы, но, переговорив с ним, ничего нового не узнал.

Каладжи Неру находился на Того-Паго – но это было уже известно.

Однако появилась новая загадка – куда подевалась Мио Неру?

Сейдзе Сото отключил связь с Джакартой и задумался.

Звонить или не звонить Гилу Бейтсу? И если звонить, то что именно говорить ему?

Джанни Абрахамс вызвал к себе Ульриха Клаузиха.

– Ульрих, – сказал он, – мы, кажется, нашли нужного нам антрополога. Это специалист по определения расовой принадлежости человека по каким-то там узловым точкам его черепа.

Вот что меня смущает. Мы не можем передать ему обработанную на компьютере объемную видеозапись в том виде, в каком сами получаем эту голову через пятую камеру. Этот ученый просто испугается, увидев голову, которая растет неизвестно откуда.

Клаузих, профессионал и ученый, мгновенно сообразил, что именно хочет ему сказать Абрахамс.

– Вы хотите, чтобы мы «приделали» голову к какому-нибудь туловищу с использованием программы компьютерной графики?

– Ни к какому-нибудь туловищу, Ульрих. Пусть твои научные кадры – а у тебя их в цехе полным-полно, изобразят такое туловище, чтобы только тщательная экспертиза могла определить подделку. Наш ученый не должен заподозрить ничего. И помни, что он – антрополог, следовательно, знает все о человеке, а не только лишь разбирается в черепах.

Клаузих задумался.

– Джанни, но тогда придется использовать для моделирования туловища живых людей, а не какую-то абстракцию.

Абрахамс, приподняв, красиво поиграл бровью, а затем, наморщив лоб, спросил:

– Ну, и что нас беспокоит?

– А то, что ваш антрополог может попытаться для более точного определения принадлежности нашей головы взять, и использовать все тело. Он ведь наверняка и в скелетах разбирается не хуже, чем в черепах, ведь так?

Абрахамс кивнул, и, поразмышляв несколько секунд, сказал:

– А что, если мы после того, как приделаем туловище, как бы обрежем изображение на уровне плеч. И дадим задание определить именно по форме головы то, что нам нужно?

Настала очередь задуматься Ульриху Клаузиху.

– Думаю, это можно сделать. Ограничим картинку до плеч, и в таком виде сделаем объемное вращающееся видеоизображение. Но я думаю, мы можем все сделать проще.

Давайте с компьютерного изображения сделаем скульптурную объемную композицию нашей головы. Причем размеры выдержим в точности, без искажений. И передадим вместе с изображением эту модель.

Джанни Абрахамс моментально уловил мысль Ульриха.

– Это было бы вообще идеальным решением. А что, есть такие специалисты?

– Да полным-полно. У меня ребята многие балуются этим – делают в натуральную величину птичек, ну, и различные предметы – смотря у кого какое хобби.

– Тогда договоримся так. Срочно попросите лучшего из них заняться изготовлением скульптуры. А компьютерную композицию для него сделайте сами. В этом случае вряд ли нужно так уж тщательно искать нужное туловище – просто сделайте так, чтобы у вашего парня не возникли вопросы – вот и все. Сможете придумать, что ему сказать?

– Конечно. Ну, готовлю подарок другу на день рождения, например, вот и решил сделать его скульптурный бюст.

– Ульрих, главное – после того, как вам отдадут скульптуру, сравните и размеры, и вообще конфигурацию с реальными. Мы не можем передать антропологу неточное изделие – вы понимаете, о чем я?

– Конечно. Компьютеры позволяют сделать сравнение, и причем быстро.

Антрополог Джорджтаунского университета Берни Джоунс торопливо поднялся по лестнице, ведущей к двери корпуса естественных наук университета. Здесь находилась антропологическая лаборатория – гордость университетского руководства и лично Джоунса. Главная ценность антропологической лаборатории – коллекция человеческих черепов представителей всех рас и множества народов мира. Все четыре стены занимали застекленные стеллажи, на которых располагались снабженные табличками с необходимыми пояснениями черепа. Без преувеличения можно было сказать – в области определения по узловым точкам любого человеческого черепа принадлежности его к какому-либо расовому типу и с высокой степенью вероятности – народу, специалиста более квалифицированного, чем Берни Джоунс, в США не было. Да что там в США – пожалуй, не было и в Европе. Поэтому именно с ним связался сам Джанни Абрахамс – ближайший помощник Гила Бейтса, владельца крупнейшей транснациональной корпорации Бейтс Индастриз и весьма уважаемого в научных кругах, к которым принадлежал Джоунс, человека. Он попросил его, причем подчеркнул, что просьба строго конфиденциальная, провести исследование изображения человеческой головы и дать заключение – к какому народу она может принадлежать? Для исследования ему самолетом направили и скульптуру, и компьютерное объемное изображение человеческой головы.

Профессор Джоунс спешил в лабораторию. Утром ему позвонили из канцелярии факультета и сказали, что на его имя прибыли посылка и бандероль. А так как значительность заказа была покреплена уже полученным им чеком на весьма немаленькую сумму, Берни Джоунс спешил отработать заранее оплаченный заказ.

А в Сибири в своей квартире Анатолий Васильевич Монасюк сидел на диване и перебирал фотографии, пачками лежащие между страницами альбома.

Как уже упоминалось, Анатолий Васильевич был человеком незаурядным и необычным.

Вот как раз об этом он и размышлял сейчас, перебирая фотографии.

Как получилось, что закончив школу, а затем и институт, он не имеет того, что есть практически у каждого – групповых выпускных фотографий своего класса и своей институтской группы? В которой, кстати, он был бессменным старостой все четыре года?

А врочем, ладно, нет фото. Но ведь у него на данный момент нет не то, что ни одного школьного или институтского друга, у него нет ни одного телефона своих товарищей по учебе? Как такое могло получиться – к близкой фактически теперь уже старости он стался чуть ли не один?

А взять последние двадцать лет работы – учителем общеобразовательной школы? Ведь в школах жизнь кипит ключом, все построено на тесных связях учителей друг с другом – и с учениками. Но ведь и здесь он ухитрился выбрать направление работы, где он оставался в одиночестве. Индивидуальное обучение больных детей – работа эта подразумевает занятия на дому с учениками, причем один на один.

В результате – у него и на работе не осталось близких ему людей…

Странно все это…

Но ведь если задуматься, то странности преследовали его уже с самого детства, точнее, еще в школе.

Это ведь только представить себе – как можно было так сдавать выпускные экзамены – учить по каждому предмету лишь первые четыре билета, и ухитриться на каждом экзамене вытащить билеты с номерами от первого до четвертого?

Ну, на что он надеялся? Как можно было ТАК РИСКОВАТЬ?

Но насколько легко дались ему эти экзамены, настолько тяжело приходилось ему всю последующую жизнь воплощать свои мечты и желания, даже – небольшие…

Да-да, если подумать, желания-то у него были – так себе, мечты – самые приземленные… Поэтому он, конечно, всего добивался, но с каким трудом…

А ведь вокруг было множество людей, которым все (ну, или хотя бы кое-что) давалось легко, как говорится – играючи. А сколько сил он, Анатолий, тратил каждый раз?

Не потому ли в данный момент ему ничего такого уже и не хочется?..

Но разве на этом заканчиваются все странности?

А эта странная способность угадывания времени, когда на экраны кинотеатров вновь выйдет старый фильм? Началось ЭТО еще в молодости, когда ему было лет тридцать. Стоило ему вспомнить какой-нибудь старый кинофильм и подумать что-нибудь вроде: «Что-то давно не показывали… а хорошо бы посмотреть снова…», и вот тебе, пожалуйста – через одну-две недели кинофильм появляется либо на экранах кинотеатров, либо его показывают по телевидению. Как по волшебству!

Кстати, эта его особенность нет-нет, да и проявляется до сих пор.

Или экстрасенсорные способности, которые вдруг появились у него несколько лет назад – Анатолий, правда, значения им особого не придавал, развивать не старался, но приступ боли легко мог снять у любого – неважно, что болело, зубы, сердце или печень…

Или совсем уж недавно – он, сидя у экрана телевизора, вдруг стал явственно ощущать запахи того, что видел по экране – цветов, которые преподносили певицам на сцене, пищи, которую ели герои фильма… Но это – ладно, а вот совсем недавно…

То, что с ним стало происходить по ночам, он объяснить никак не мог. Он просыпался ночью и оказывался в какой-то серой мгле, в которой словно бы в каком-то другом мире неспешно текла некая жизнь: пол покрывали листья каких-то растений, иногда на полу что-то делали существа вроде муравьев – они копошились на полу среди листьев…

Иногда он как бы находился в воде: она чуть-чуть колыхалась, в ней неспешно плавали алые рыбы…

Что интересно – Анатолию не было страшно. Наоборот, одолевало любопытство – что это? Пару раз он протягивал руку к этому ирреальному – но предметы и существа словно отступали перед протянутой к ним рукой.

Анатолий аккуратно закрыл альбом, встал с дивана и положил его в ящик серванта.

Он подошел к окну.

Если уж думать о странностях, то как расценить, что вот он ушел на пенсию, а его никто даже не попытался убедить остаться и еще поработать несколько лет… Да что там – не попытался убедить. Никто как будто и не заметил, что вот был такой А. В. Монасюк – и не стало его.

Получается, что всегда и везде он был чужим. Именно так – не необычный, а просто-напросто чужой.

Наверное, именно поэтому самая большая странность, случившаяся с ним в прошедшую новогоднюю ночь, вообще могла иметь место… И вот теперь фактически в нем одном – словно бы мирно сосуществуют два Анатолия Васильевича Монасюка…

Анатолий отошел от окна и подошел к серванту. Открыв выдвижной ящик, достал старую потертую от времени папку с документами и порывшись в толстой стопе дипломов, удостоверений и других документов, нашел среди них конверт. Подержал его в руках и положил обратно. «Будем надеяться, адресат со временем это послание получит», думал он, завязывая веревочки папки и засовывая ее на место.

(ПРИМЕЧАНИЕ: О невероятном событии, случившемся в Анатолием Васильевичем Монасюком в новогоднюю ночь 2007 года – читать роман В. Полищука «И на этом все…»)

Анатолий пошел на кухню и включил электрочайник. Достал чашку, насыпал в нее заварку и принялся ждать, пока чайник закипит.

Он подумал, что всю жизнь его преследовало какое-то странное чувство. Ощущение, что с ним что-то должно произойти. Что-то необычное, важное, такое, что перевернет всю его жизнь.

Он все время словно бы чего-то ждал…

Наверное, именно это ожидание заставляло его постоянно делать что-то бессмысленное, ненужное. «Ну, и зачем это тебе надо?» – бывало, говаривали его друзья…

Тогда, давно, когда они еще у него были.

Прошло несколько дней, когда Гилмори Бейтс, покончив с обязательными ежедневными делами, уже ближе к вечеру вызвал к себе Абрахамс.

– Как наши дела, Джанни? – спросил он, пожав руку Абрахамсу и жестом показывая тому на кресло.

– Гил, – сказал Абрахамс, удобно устроившись в кресле. – Все необходимое пока делается быстро – мы нашли ученого-антрополога, Мария сказала, что он – лучший в цивилизованном мире в этой области. Я сам созвонился с ним от твоего имени и все объяснил. Он согласился сделать для нас эту работу.

Клаузих со своими ребятами изготовили скульптурный бюст головы в натуральную величину, на компьютере сделали объемное изображение.

– А что, такое теперь делают? Я имею в виду – можно вылепить скульптуру, не имея перед собой натуры объекта?

– Да, Гил. Оказывается, таким скульптурным моделированием с использованием компьютерных объемных изображений занимаются многие. Модное хобби. Ульрих лично провел сравнение скульптуры с натурой – получилось один в один.

Я послал чек Берни Джоунсу – так зовут нашего ученого, он из Джорджтаунского университета. Утром мы отправили самолетом бюст и DVD-диск с объемным изображением профессору, он уже, наверное, начал работу.

– Хорошо, – сказал Бейтс. Он налил себе и Абрахамсу в стаканы минеральной воды.

– Гил, ты не хочешь сказать мне, с чего это голова так тебя обеспокоила? Дело ведь не только в предсказании какой-то там цыганки?