Текст книги "Незримое, или Война в иномирье. Монасюк А. В.: Из хроник жизни – удивительной и многообразной. Книга вторая"

Глава 8-я

Тем временем лаборатория изготовления сверхсложных процессоров (иначе – цех вакуумных камер) претерпела разительные перемены.

Значительное пространство вокруг пятой вакуумной камеры было освобождено – несколько камер демонтированы и перенесены на другие места, вокруг пятой были возведены звуконепроницаемые стены от пола до потолка.

Внутри образовавшейся комнаты у одного угла оказалась камера, над ней был помещен огромный экран компьютерного дисплея. Напротив, в противоположном углу был такой же экран, под ним – кресло и стол. Рядом располагалось считывающее лазерное устройство, второе, такое же – возле камеры.

Сейчас в помещении для переговоров – а это было прекрасно подготовленное помещение для переговоров, причем лазерный считыватель, предназначенный для работы с губами человека, сидящего за столом, был опробован, и показал отличные результаты. Русский техник, который участвовал в создании лазерной аппаратуры, садился за стол, бойко говорил по-русски, на его рот были направлены лучи сразу нескольких лазеров, а на экране над головой говорившего по экрану дисплея бежали строчки буквенного текста.

Когда придет время, и разговаривать придется с головой в камере, она сможет видеть на экране перед собой то, что ей говорит собеседник.

Такое же устройство (правда, не опробованное на практике, – и голова давно уже не появлялась в пятой камере, да и если бы появлялась – было решено лазерами ее пока не облучать) было смонтировано возле стола.

Фостер Дони вернулся из далекого сибирского Алтая через пять дней – назад он прилетел самолетом.

Как только была обработана последняя видеозапись с изображением Монасюка, из Изумрудной долины сообщили, что голова вновь появилась, но молчит – то есть, губами не шевелит, а как будто чего-то ожидает.

В огромном кабинете на тридцать втором этаже здания, в котором размещалось женевское отделение корпорации Бейтс Индастриз, собрались Гил Бейтс, Джанни Абрахамс и Фостер Дони.

Перед ними на экране медленно вращались вокруг оси сразу три человеческие фигуры – Монасюка, Василькова и Кравца.

Несмотря на различную одежду, небольшую разницу в росте и некоторые возрастные особенности (а они были, хотя разница в возрасте между собой у всех кандидатов не превышала и десяти лет) все мужчины на экране были разительно похожи. Особенно это касалось их лиц.

Гил Бейтс пожелал лично сопровождать Фостера Дони с визитом к иррациональной голове. По дороге из Женевы в Изумрудную долину, сидя рядом на сидении просторного лимузина, Дони спросил:

– Мистер Бейтс, может быть, вы посвятите меня до конца в эту историю? Из-за чего такой переполох – поездки по различным странам, траты средств, наконец, какая-то нездоровая спешка – что, все-таки, происходит? Что вам до этой головы, да еще и какого-то русского?

Бейтс молчал. Он смотрел в окно на проносившиеся деревья, холмы вдали, пасущихся на лугах коров. Потом негромко сказал:

– Знаете, Фостер, вы скорее всего узнаете все. Но тогда, когда для этого придет время. А пока… Давайте помолчим. И мысленно взовем к богу, чтобы один из трех оказался тем, кого ждет наша гостья из вакуума. Ведь русские живут и в остальных государствах, которые когда-то все вместе составляли Советскую Россию, и если ни один из трех не окажется тем, кого мы ищем, придется все начинать сначала, и искать теперь уже чуть ли не в десятке бывших советских государств. Я имею в виду базы паспортных данных… А это – плохо, поверьте мне.

Но искать больше никого не пришлось.

Дони сел за стол напротив камеры, в середине которой как бы висела голова. «Неприятное вообще-то зрелище, – подумал он. – Нечто из фильмов ужасов». На экране над головой Дони вспыхнуло изображение трех мужчин в полный рост, они медленно двигались, словно бы демонстрируя себя. Заработали лазеры, невидимые лучи касались губ Фостера Дони и гостя.

Стараясь говорить без акцента, Дони медленно произнес:

– Вы просили найти вас. Посмотрите, пожалуйста, есть ли здесь среди трех мужчин вы.

На обоих экранах загорелся текст на русском языке.

– Это номер три, – голова шевелила губами, а на экранах появились три русских слова. – Теперь вы должны сделать так, чтобы на вашем месте сидел этот человек. Я буду говорить только с ним.

Вакуумная камера внезапно опустела. Без звука, без искорки или вспышки света. Просто вдруг оказалась пустой.

И опознание, и переговоры завершились неожиданно быстро.

Опознанным оказался житель алтайского города Барнаула Монасюк.

Проблема была решена, однако так только казалось. На самом деле она еще только-только осознавалась Бейтсом.

Вопрос – а каким образом можно сделать, чтобы Монасюк Анатолий Васильевич оказался в Изумрудной долине в кресле перед вакуумной камерой номер пять?

Действительно, как?

Правда, сны уже не мучили Бейтса, но он в глубине души знал, что это – всего лишь отсрочка. И нужно было спешить – ему даже вспомнить было страшно, то, что снилось ему еще недавно, а уж переживать вновь такое из ночи в ночь – казалось страшнее смерти.

Сразу же после недолгого свидания с головой Гил Бейтс вместе с Фостером Дони заперлись в кабинете здесь же, в Изумрудной долине, и Бейтс ввел Дони в суть дела.

Конечно, он не рассказал ему всего. Но о своих снах и предсказании цыганки поведал, причем сделал особый упор на слова: «Неживой и живой могут помочь. Неживой научит, как, живой сделает. Если захочет».

– Вы теперь понимаете, что значит для меня эта голова. Если они с вашим Монасюком – те самые Неживой и Живой, то Монасюк – тот, кто поможет мне. И не одному мне. Но он должен это захотеть сделать по доброй воле. Как мы можем этого добиться?

Бейтс надолго задумался.

У Фостера Дони сейчас был тот самый колючий неприятный взгляд, который совершенно преображал его. Растягивая слова, он ответил:

– Мистер Бейтс, сэр… Для начала придется поехать в этот Барнаул еще раз. И пригласить его на работу, как говорят в России – за границу. За большие деньги.

Он – пенсионер, сэр. И далеко не старый – вы же сами видели. Думаю, проблем не возникнет.

На этот раз Бейтс думал недолго:

– Я дам распоряжение, чтобы вам в Москву перевели дополнительные средства. С документами у вас нет проблем, насколько я понял из вашего рассказа о поездке в Россию?

– Нет, сэр. Необходимые документы у меня есть – кое-что я сохранил с прежних времен.

– Помните о главном, Фостер. Никакого давления, все должен решить он сам, добровольно и без какого-либо принуждения.

Я распоряжусь, чтобы вас доставили в Женеву.

Незадолго до этих событий необычные явления затронули еще один уголок планеты – Гималаи.

Здесь внезапно глубоко внутри земной коры произошло нечто, до сих пор аналогов в истории науки не имеющее.

Внешне, на поверхности, это выразилось в легком дрожании горного массива, причем если бы кто-то мог наблюдать в это время с высоты происходящее, он изумленно заметил бы, что дрожанием охвачены скалы, хребты и горные перевалы как бы по некоей изогнутой местами линии. Дрожали не горные массивы целиком, колебания затронули лишь узкую длинную как бы полосу гор.

Те из жителей горных поселков, кто оказался на этой линии, не испытали особых неприятностей – повторимся и напомним, что колебания коры были несильными. Но люди явственно ощущали, что дрожание имело некую закономерность – оно напоминало раскачивание лодки, которое осуществляли два человека – то один тянул лодку за борт на себя, то это же делал второй, а в результате лодка раскачивалась из стороны в сторону. Говоря проще – дрожание гор имело явно выраженное направление колебаний в горизонтальной, но не в вертикальной плоскости. При этом явственно можно было различить четкую ритмичность, с которой раньше жители гор, к землетрясениям привыкшие, никогда не сталкивались.

Недоумение их было усилено совершенно необычным поведением животных и птиц. Во-первых, животные всегда заранее чувствуют приближение земных катаклизмов и убегают, но в этот раз…

Лишь после начала колебаний животные и птицы начали реагировать на приближающееся бедствие – птицы полетели, животные побежали. Но все они двигались вдоль этой невидимой линии колебаний, словно привязанные к ней – они не могли ни пересечь ее, ни удалиться от нее в сторону.

Явление это продолжалось не более пяти минут, после чего внезапно прекратилось.

И вновь животные повели себя необычно – они все разом успокоились и не спеша вернулись в места обычного обитания.

Газеты уделили происшествию в Гималаях не слишком пристальное внимание. Лишь два издания опубликовали интервью на эту тему. Корреспондент религиозного журнала «Голос Будды» сумел побеседовать с далай-ламой, и тот сказал, что необычность явления свидетельствует о проявлении воли Будды. «Мы будем денно и нощно молиться, чтобы понять его волю», – сказал верховный служитель.

Наоборот, весьма светская газета «Радуйтесь, люди!» (такие еще называют бульварными) поместила пророчество некоего колдуна-отшельника, живущего где-то в горах и почему-то вдруг объявившегося прямо в редакции газеты. Колдун (имя его не называется) сказал, что в Гималаях на границе Шамбалы столкнулись две древнейшие силы – Добра и Зла. Они не сражались – они просто столкнулись, и теперь в этом месте проходит граница влияния этих сил.

На вопросы отшельник отвечать отказался, но сказал, что эти силы чужды нашему миру, и если они не исчезнут – грядут страшные бедствия. Здесь журналист добавил свои комментарии – мол, это всегда так – раз столкнулись Зло и Добро – жди Армагеддона.

Заметка заканчивалась весьма фривольно – газета призывала радоваться жизни, пока не грянул гром, и поместила далее рекламы нескольких ночных клубов, в том числе – массажных и стрип-заведений.

Поздний май в Западной Сибири почти всегда – время жаркое. Но одновременно и весьма приятное – цветет повсеместно сирень, и сладковатый чарующий аромат цветов заполняет все. В городе Барнауле вечерами за столиками открытых кафе молодежь потягивает пиво, гуляющие заполняют городские аллеи, над которыми шумят кроны тополей и берез.

Великолепное время! Время, когда расцветают бутоны жизни, жизни во всех ее проявлениях.

Но все это мало волновало Анатолия Васильевича Монасюка. Он был домоседом, а сейчас, когда он, наконец, мог посвятить себя писательскому труду, он то сидел за столом с ручкой в руке, то – перед экраном компьютера, бойка стуча по клавишам клавиатуры.

Анатолий Васильевич начал писать роман. О жизни в советское время, которое представлялось ему идеальным.

Но роман – романом, а, как говорится, кушать хочется всегда. Взяв авоську и деньги, Анатолий отправился в магазин за покупками – в доме кончился хлеб, да и молочных продуктов нужно бы прикупить…

С этими незатейливыми мыслями он вошел в супермаркет, взял батон, упаковку масла и пакет молока и направился к кассе.

Работали две кассы, Анатолий встал в очередь, и тут какой-то неопрятно одетый мужчина грубо оттолкнул его и полез без очереди. В руках он держал две бутылки пива, а разило от него, как от пивоваренного завода.

От толчка Анатолий Васильевич выронил магазинную проволочную корзинку с продуктами, с трудом (расстояние от прилавка с кассами и турникетом было небольшим – все было сделано по принципу: в тесноте, да не в обиде) наклонился и стал собирать свои продукты. Тут кто-то быстро помог ему, потом со словами: «Ты чего это делаешь, дерьмец?» ухватил за шиворот пьянчугу и водворил его обратно от касс внутрь магазина. «Стань в очередь, как все, понял?»

Казалось, наказанный даже не осознал, что произошло – он вообще вряд ли понимал, за что подвергся наказанию. Не протестуя, он стал в очередь.

Тем временем заступник помог выпрямиться Монасюку и спросил его: «Вы как, не ушиблись? Пьянь чертова!»

Говорил мужчина с легким акцентом.

Анатолий Васильевич ответил нечто в смысле, что все в порядке, большое спасибо, не стоило, мол, и так далее.

После чего Монасюк расплатился и пошел домой, уже через минуту забыв о случившемся с ним.

Прошло два дня, и когда Анатолий Васильевич в очередной раз пошел в супермаркет за продуктами, он, входя, столкнулся в дверях с мужчиной, который выронил из-за столкновения бутылку водки.

Водка упала на асфальт, бутылка разлетелась в дребезги, а Монасюк узнал в пострадавшем того, кто совсем недавно оказал ему помощь и кому он, в общем-то, был обязан.

– Что же это такое, – сказал с отчаянием в голосе пострадавший. – Что за день – все вперемешку. Хотел отметить удачу, и вот тебе, пожалуйста!

Монасюк почувствовал себя виноватым вдвойне. Русский человек, лишив другого водки, уже чувствует себя сильно виноватым, но испортить человеку празднество, это уже, что называется, ни в какие ворота…

Далее воспоследовало то, что опять-таки возможно скорее всего именно в России – Монасюк и Янис Круминь, житель города Славгорода (и Барнаул, и Славгород – города Алтайского края) познакомились, купили не одну, а две бутылки водки, и отправились к Анатолию Васильевичу отметить знакомство, выпить и поговорить.

Вскоре на кухонном столе (в России любимое место для дружеских посиделок за рюмкой – именно кухня) стоял летний салат из огурцов и помидоров, шкворчала яичница-глазунья, приятно пахла нарезанная колбаса, а в кастрюле на плите, издавая аромат, варилась, булькая, картошка.

После нескольких рюмок разговор пошел ни о чем – и одновременно, обо всем.

Янис, акцент которого был почти незаметен, рассказал, что его отец был офицером-летчиком, служил в Славгороде, но теперь живет в Латвии – вернулся на родину, уйдя на пенсию. А Янис остался. И вот сейчас он получил работу за границей, в Швейцарии, сам он шофер, и родственники сумели пристроить его в крупную транспортную фирму. Зарплата – раз в десять больше, чем у нас, в России, если, конечно, валюту перевести в рубли.

Анатолий Васильевич на это ответил, что ему хватает денег и здесь, на родине. Пенсия, правда, небольшая, но ему немного помогает зажиточный родственник.

– Главное, – говорил Анатолий Васильевич – покой и возможность делать то, что я хочу. Вот сейчас пробую написать роман…

– А не поздно начинать в таком возраста? – удивлялся подвыпивший уже Круминь.

Монасюк принес свои книги по философии и ответил, что нет, мол, начал-то он давно, вот эти книги, написанные около десяти лет назад, есть даже в библиотеке конгресса США.

Пока он ходил в туалет, его собутыльник зачем-то быстро переписал названия и выходные данные книг на салфетке, которую спрятал в карман.

Анатолий вернулся, и они выпили под горячую картошечку с селедочкой еще по паре-тройке рюмок. Стало совсем хорошо, разговор пошел еще более свободный.

Выяснилось, что Янис знает несколько иностранных языков. На что Анатолий сообщил, что несколько лет назад неожиданно стал экстрасенсом и тут же продемонстрировал силу свой биологической энергии – положил на раскрытую ладонь листок бумаги, и тот немедленно начал сворачиваться в трубочку.

По мере того, как пустела вторая бутылка, разговор принимал все более сумбурный характер, и сводился в основном к тому, почему Монасюк не хочет поехать на работу за рубеж.

Словно бы кто-то Анатолию это предлагал.

Как бы то ни было, когда Янис Круминь вышел от своего нового знакомого на улицу и вдохнул напоенный сиреневым ароматом вечерний прохладный воздух, он с сожалением думал, что тот – упертый мужик, и вряд ли поедет куда-нибудь из этого уютного мирка, который себе создал. Причем – ни за какие деньги не поедет.

С таким результатом на другой день он возвращался в Женеву.

Сейдзе Сото беседовал с племянником в своем кабинете. На этот раз Тахиро было позволено сесть в кресло в присутствии дяди.

Как и у Бейтса, у Сейдзе Сото некоторое время не было сновидений, он хорошо высыпался, и был, как никогда, здоров и бодр.

Тахиро прилетел из Джакарты рано утром, и сразу же приехал в офис дяди.

– Рассказывай все по-порядку. Сначала – как дела у Тогу Накаямы в Джакарте?

– Пока он не смог узнать ничего нового. Мио Неру он разыскать не смог, обслуга дома Неру после отъезда хозяина разъехалась к родственникам – они устроили себе отпуска. Нанятый для охраны дома сторож – ничего не знает, он новичок, его наняли для этой работы со стороны, на время.

– А что на Того-Паго? И на этом новом острове?

– Там происходит что-то странное, дядя. Неделю штормило, а как только шторм утих, от острова в сторону Робертсвиля пошла стена тумана. Аборигены говорят, что это – впервые с тех пор, как остров поднялся со дна океана.

Но нам удалось узнать, что Каладжи Неру – там, на острове. А с ним – местный колдун – Туси. Проговорился один пьянчужка. И после этого – исчез. Может быть – утонул.

Я думаю, нужно подождать немного и идти к острову на лодке. В конце-концов, компас у нас есть, поплаваем, поищем, если нам повезет – найдем и остров, и Каладжи.

Сейдзе помолчал, подумал. У него было хорошее настроение, да и племянник, чувствовалось, старается.

– Тахиро, возвращайся. Пусть Накаяма продолжает работать в Джакарте, пока не узнает все о Мио Неру. Бесследно человек исчезнуть не может – пусть ищет эти следы.

А вы на Того-Паго дождитесь все-таки, пока сможете увидеть остров. Нельзя идти в океан в тумане, наугад – с океаном не шутят. Ждите. У нас есть время.

– Но раньше вы торопили меня, дядя.

– Обстоятельства изменились. Знаешь, я стал хорошо спать. Иди, возвращайся назад.

Не стоит Тахиро знать о ночных кошмарах. Тех, что были еще недавно.

Доклад Дони Гилу Бейтсу был безрадостным.

– Сэр, начну с главного – он не просто не хочет куда-либо уезжать. Он не поедет. Ни за какие деньги.

– Но почему?

– Видите ли, так получилось, что жизнь он прожил как бы напрасно. Он сам так считает. И именно теперь он начинает жить так, как ему хочется. Занимается тем, что ему нравится, ни от кого не зависит, никому не подчиняется и не должен выполнять ничьих приказов. Он доволен тем что есть, и ничего не хочет менять.

– Расскажите все очень подробно. Как вы познакомились, о чем говорили. Все расскажите, в деталях.

– Познакомиться с ним было нетрудно. Я нашел одного человека, за небольшую сумму он помог мне, как я ему объяснил, выиграть спор – разыграть одного человека в магазине…

Дони подробно рассказал обо всем. Когда он рассказывал, что у Монасюка не так давно проявились экстрасенсорные способности, Гил насторожился. Когда же Дони достал из кармана салфетку и сказал, что Монасюк одно время занимался философией и написал несколько книг о строении материи и Вселенной, что эти книги по его просьбе были отправлены в числе других и в библиотеку конгресса США, Гил Бейтс принял решение.

Не получится вот так, сходу убедить Монасюка приехать в Женеву. Но это означало лишь одно – новую попытку нужно подготовить тщательно, а для этого Монасюка необходимо узнать как можно лучше.

Он решил начать с философских трудов алтайского учителя.

– Ну, что ж, Фостер, вы отлично поработали. Думаю, с вашим новым знакомым вы встретитесь еще не один раз. Пока возвращайтесь к своим текущим делам. Сделаем перерыв – мне нужно кое-что предпринять. И сделать это самому.

По распоряжению Бейтса в библиотеке конгресса США специально нанятыми людьми были сделаны переводы всех трех книг Монасюка.

На исходе второго дня Бейтс, лежа на кровати в спальне, заканчивал читать третью. Книги были написаны легко читаемым языком, без обилия специальных терминов, и, судя по всему, предназначались для чтения обычными людьми. То есть это не были научные труды. Но вот то, что было написано в них…

Монасюк считал, что атомарная материя – не есть некая единая Сущность. То, что было когда-то до Великого Взрыва, в процессе которого образовались атомы, а через какое-то время – нынешняя атомарная материальная Вселенная, не исчезло в процессе этого преобразования. Монасюк считал, что наша материя имеет гораздо более сложное строение – в ней имеется составляющая материи, которая представляет из себя не преобразовавшиеся части прежних, доматериальных, Вселенных.

Монасюк приводит пример с растворенным в воде сахаром. Все вместе, вода и сахар – это единая сладкая вода. Но мы можем как-то познать и воду, и сахар, можем разделить их.

А вот разделить Материю и Нематерию мы не можем. Не можем также ни ощутить, ни познать доматериальную составляющую. Просто потому, что мы, материальные существа – вторичны. Наша основа – атомарная материя. Но в нас, и вокруг нас есть и та, древняя сущность. И она тоже играет какую-то роль в нашем существовании.

Какую – мы можем только догадываться.

Бейтс закрыл книгу и задумался. Теперь ему многое становилось ясным.

Голова в вакуумной камере, как говорит Клаузих, нематериальна. Ее как бы нет.

Если верить теории Монасюка, голова просто представляет из себя порождения древней, доматериальной сущности. Так что она вполне реальна.

С другой стороны, Монасюк – экстрасенс. В своих книгах он пишет, что экстрасенсорные способности – результат проявления доматериальной сущности.

Становилось понятным, почему голова и Монасюк связаны. А если учесть, что они похожи, как две капли воды… Гм-м, Мертвый и Живой?

Есть ведь теория, что те два десятка граммов, на которые облегчается тело человека в момент смерти и есть отделяющаяся душа. А если она состоит в основном из доматериальной сущности, тогда… Может быть, можно т а к о е назвать НЕЖИВЫМ? Что же, это будущее Монасюка? Если это он – Живой из предсказания цыганки?

Бейтс еще долго размышлял, лежа на кровати с книжкой в руке. Он перелистывал страницы, читая в который раз одни и те же строчки.

И постепенно решение созрело.

Пора было собирать всех.

В Женевском аэропорту Сейдзе Сото, прилетевшего на собственном самолете, Гил Бейтс встретил лично.

Они крепко обнялись – ведь когда-то, пусть и короткое время, они были друзьями. Но лица их были печальными.

Они не виделись около полувека.

Тем не менее, желание стать вновь близкими, как когда-то, было обоюдным.

– Как ты? – спросил Гил, держа руки на плечах Сото и всматриваясь в постаревшее (господи, насколько постаревшее!) лицо японца.

– Неплохо. Вот только мне кажется, что прошлое вернулось.

Гил взял Сейдзе Сото под руку, и они медленно пошли по взлетной полосе к стоявшим поодаль автомобилям.

– Значит, и у тебя тоже… Это сны?

– Да, старый друг. Да это и понятно – то, что мы втроем когда-то совершили, не может остаться безнаказанным.

Оба на глазах словно бы состарились еще на десяток лет – они шли медленно, шаркая подошвами по бетону. Голоса их звучали глухо.

– Но прошло столько лет… Жизнь прошла, неужели мы не расплатились сполна?

– Не знаю. Сейчас мой племянник пытается разобраться, что происходит. Но он – шалопай, хотя и по-своему хитер. Ведь мы не можем никому чужому ничего рассказать. Мы несли это в себе столько лет, мы не виделись с тобой все эти годы. Кстати, я думал, Паша тоже будет здесь?

Они подошли к автомашинам, шофер открыл дверцу, и Гил за локоток придержал садившегося в авто японца.

– Я решил подождать. И посоветоваться с тобой, – Бейтс усаживался на сидение рядом с Сейдзе Сото. – Есть кое-какие обстоятельства, которые, мне кажется, нам лучше обсудить вдвоем. Отдохни с дороги, а потом вечером все обговорим.

Они сидели в гостиной в квартире Бейтса в мягких креслах. На столике горела настольная лампа. Кофейник исходил ароматным парком, но чашки собеседников были пустыми.

Сначала Сейдзе Сото рассказал о снах, о том, что он разыскал несколько лет назад Каладжи Неру, о племяннике, который сейчас пытался попасть на вновь образовавшийся в океане остров и почему ему это никак не удается.

Бейтс слушал внимательно. Он начинал как-то увязывать до того ничем не связанные факты. И хотя картина никак не становилось ясной, некие взаимосвязи в происходящем с ними обоими четко образовывали единое целое.

Вот только целое чего?

– Когда у тебя прекратились ночные кошмары? – спросил он у Сото.

Сейдзе думал недолго.

– Около двух недель назад.

– У меня – тоже. Прочитай-ка вот эту заметку.

Он протянул японцу газету. Прочитав название «Радуйтесь, люди!», пробежав глазами передовицу, Сото улыбнулся и спросил:

– Ты читаешь такой мусор?

– Я приказал читать всю прессу и отслеживать только определенную информацию. Тут важно другое. Газета – тибетская, а нужная заметка – на второй странице, внизу.

Японец прочитал заметку о гималайских странностях и предсказании колдуна, сложил листы и спросил:

– Продолжай. Причем здесь Гималаи?

– А когда прекратились сновидения?

Японец задумался.

– Так ведь и этот твой остров в Океании – возник недавно из пучины. А у нас в результате небольшого землетрясения, которых, кстати, давно уже не помнят местные жители, появилась голова…

И он рассказал японцу, откинувшемуся на спинку кресла и от изумления широко раскрывшему глаза, все, что произошло в Изумрудной долине, о предсказании, о поисках, давших в результате русского Монасюка.

Он закончил тем, что показал Сото книги Анатолия Васильевича, рассказал о визите Дони в Россию, и закончил словами:

– Если в Гималаях сошлись некие вселенские силы Добра и Зла, если появление острова в океане, землетрясение в Альпах и появление головы – все это связано, то мы и Осиновский оказались вовлечены в такое… Я не могу подобрать слов.

И во всем этом может как-то разобраться лишь один человек. Но он этого – не хочет. А принудить его мы не можем, я теперь верю цыганке, а она дважды дала понять, что Монасюк должен захотеть приехать к нам и помочь нам добровольно.

Они оба молчали. Молчали долго. Потом Сейдзе наклонился над столом, налил в обе чашки кофе, прихлебнул из своей, и сказал:

– Гил, мы можем сделать только одно. Нужно изучить этого вашего Монасюка наиподробнейшим образом, разобрать на молекулы и рассмотреть каждую под микроскопом. Но сделать это незаметно для него.

У каждого человека есть слабое место. Воздействуя на это место, можно его уговорить. Заметь, не принудить, не заставить, а именно уговорить.

Пусть твой парень, Фостер Дони, займется этим. Он профессионал, уже знает Монасюка, бывал в России. Кроме того, он уже в курсе наших проблем, пусть и не полностью.

И давай поторопимся – мы ведь не знаем, что еще с нами вдруг начнет происходить. Какие испытания приготовило нам будущее…