Текст книги "Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II"

Осечка с акцией Соловьева на Дворцовой площади была весьма болезненной для репутации Александра Михайлова как организатора и как секретного агента, не обеспечившего успех дела при стопроцентном варианте. Кроме досадных промахов при стрельбе, Соловьев дал себя схватить и вполне мог «расколоться» на разоблачающие показания. Имевшийся у него яд, которым снабдил его Михайлов, оказался слабым и не сработал. Только чудом Соловьев выдержал все следственные процедуры и ничего не рассказал об ускоренном курсе подготовки к нападению на императора, пройденном им под руководством Михайлова. Можно только представить, какую взбучку получил Михайлов от Черевина, который тоже многим рисковал.

В окружении Михайлова в декабре 1878 года появился некто Степан Ширяев, 22 лет, убежденный социалист-народник, только что вернувшийся из Европы, где он осваивал специальность электротехника. Был он родом из Саратова, таким же недоучившимся студентом, избравшим «просвещение народа» вместо своего собственного. В Европе Степан Ширяев провел два года на традиционном для русских социалистов маршруте «Париж – Лондон», где непременной достопримечательностью было посещение квартиры беглого полковника П.Л. Лаврова в Париже. После Лаврова, напитавшись от него социалистических идей, все направлялись в Лондон на стажировку. В Лондоне оказался и Ширяев, где изучал электротехническое ремесло в англо-русской мастерской «Reed’a Реньева». Никаких контактов с Secret Intelligence Service (SIS) у начинающего электрика Ширяева, разумеется, не было, по крайней мере исторической науке об этом ничего не известно. Потом снова Париж, мастерские П.Н. Яблочкова, где Степан шлифовал свои электротехнические навыки в приложении к динамиту и подрывному делу, тем более что лаборатория изобретателя динамита Альфреда Нобеля находилась там же, в Париже.

В Петербург Ширяев вернулся в конце 1878 года, как раз ко времени формирования нового состава «Земли и воли». Привезенная им из Лондона плодотворная идея фабрикации динамита в домашних условиях Михайлову пришлась по вкусу, и он выделил средства на опытные работы. Ширяев снял квартиру, где вместе с А.В. Якимовой приступил к первым опытам с нитроглицерином. Впоследствии он так рассказал о своих первых шагах в «Земле и воле»:

«Я остановился на изучении нитроглицерина потому, что при его сильных разрушительных свойствах производство его не требует сложных приспособлений, может быть ведено при самой обыкновенной обстановке и с незатейливыми приборами. Эти первые занятия имели чисто опытный характер, без той определенной цели, какую я преследовал позднее, и количество добытого мною вещества не превышало 10 золотников» [18].

На техническом языке то, что рассказал Степан Ширяев, называется отработкой пошаговой технологии производства с целью ее тиражирования. Последовательность всех операций Степан аккуратно заносил в тетрадь, которая потом тоже оказалась в руках следователей. Одним словом, молодой социалист, обученный ремеслу в Европе, наладил в Петербурге поточное производство динамита в условиях городской квартиры. Расширение производства потребовало увеличения штата, и к делу привлекли еще двух проверенных социалистов. Как это выглядело и работало в жизни, рассказал в своих воспоминаниях рядовой функционер-народник Владимир Йохельсон:

«Я прибыл в Петербург с юга России в конце лета 1879 г., и первым делом, к которому меня пристроила организация, была работа в динамитной мастерской. Это была квартира в Басковом переулке в пятом этаже. Она была устроена с таким расчетом, чтобы окна выходили в открытое место и чтобы из квартир соседних домов нельзя было в них заглядывать. В квартире жили Григорий Исаев и А.В. Якимова. Работами руководил Ширяев. Здесь было два лабораторных прибора для производства нитроглицерина. В сосуд с известной смесью серной и азотной кислот, стоявший в холодной ванне, пускали капли глицерина из стеклянной банки с краном. При образовании нитроглицерина жидкость часто начинала дымиться от самонагревания смеси. Для предупреждения взрыва быстро охлаждали смесь бросанием в ванну кусков льда. Раза три, я помню, за время моей работы на этой квартире мы стали задыхаться в ядовитых парах, и пришлось открыть окна с риском обратить внимание соседей на выходивший из нашей квартиры дым. Но все обходилось благополучно. В последнем процессе при смешении нитроглицерина, насколько мне помнится, с магнезией, получался динамит в виде тестообразной жирной массы, которую мы мяли руками. От отравления при вдыхании паров нитроглицерина и от проникновения его через кожу при приготовлении месива появлялась тошнота и головные боли. Я помню, раз с А.В. Якимовой случился продолжительный припадок, и мы в тот день остановили производство. Я ходил за кислотами в аптекарский магазин Штоля или еще в один оптовый склад, название которого забыл. Кислоты покупались обыкновенно в 20 фунтовых бутылях, и это не обращало на себя ничьего внимания» [19].

Молодой и порядочный Володька Йохельсон, зная всю кухню организации, от подделки паспортов до переправки отдельных персонажей за границу, откровенно рассказал о своей «революционной работе» в Петербурге под руководством Александра Михайлова. Это был тот самый период зарождения и формирования новой организации с целевой установкой – убить императора. Простодушием и доверчивостью проникнут и рассказ Йохельсона о средствах, на которые жили первые социалисты революционеры:

«Хотя все народовольцы состояли из людей с самыми скромными потребностями, принципиально дрожавших над расходованием каждой копейки, но масса нелегальных людей вынуждена была жить на революционные средства. Александр Михайлов, исполнявший обязанности казначея, мне раз говорил, что на одни конспиративные квартиры приходилось ежедневно тратить по 200 рублей. По тогдашним представлениям это были большие деньги. Мы ездили всегда в третьем классе, но разъезды по России поглощали много средств. Приходилось также одеваться соответственно занимаемой мнимой позиции. Средства доставляли состоятельные лица, как состоявшие в организации, напр. Лизогуб, так и просто сочувствующие. Отчасти деньги собирались по подписным листам… В числе сочувствующих лиц были и либералы-земцы. Правда, либеральные круги были против покушений на царя, но они сочувствовали террору, направленному против государственных сановников. Вспоминаю разговор на эту тему с одним земцем, от которого я получил для организации 10 000 рублей. Он жил в Европейской гостинице, и я к нему пошел вместе с Иванчиным-Писаревым по поручению Михайлова. Этот земец говорил, что, по его мнению, покушения на царя мешают необходимым политическим реформам, в то время как убийство министров может заставить высшие сферы направить царя по другому руслу».

Сам того не предполагая, честный Йохильсон рассказал об одной из форм передачи денег от генерала Черевина своему агенту Михайлову в гостинице «Европейская». Поразительно, но большинство участников «Земли и воли», а в дальнейшем и «Народной воли» охотно верили, что деньги на террор валятся с неба.

Степан Ширяев в полной мере проявил свои профессиональные навыки не столько в изготовлении самого динамита, сколько в практическом его применении. Отвратительное месиво нитроглицерина с магнезией, которое Йохельсон с Анной Якимовой мяли руками, надо было еще уметь взорвать. Изготовление запалов к уже готовому динамиту явилось едва ли не самой сложной задачей, так как для этого применялась так называемая гремучая ртуть. Здесь без лабораторного оборудования было не обойтись. Пришлось нанимать студента Медико-хирургической академии Григория Исаева. Он оказался удивительно восприимчивым как к социалистическим лозунгам, так и к творческой работе, которой загрузил его Ширяев. Наиболее тонкие манипуляции Исаев выполнял в лаборатории академии, но потом пришлось обзаводиться своими приборами. Ширяев рассказал об этом в своей «Автобиографической записке»:

«…В производство был посвящен… еще один студент-естественник, который, впрочем, не работал со мной регулярно, но зато, имея доступ в лабораторию университета, приготовлял там гремучую ртуть, которая необходима для запалов и производство которой очень опасно, и вообще безумно рискованно в том месте, где делается и хранится динамит».

Когда проблема запалов была решена, сотрудники экспериментальной лаборатории перенесли свои опыты в поле, для отработки практического применения динамита в подрыве конкретных объектов. Ширяев вспоминал: «Я производил кое-какие опыты с динамитом, для чего ездил по Финляндской железной дороге на станцию Териоки и уходил там на взморье». Минировались самые разные предметы, от большой сосны до крупного валуна, и везде получали впечатляющие результаты: динамит разносил все в куски. Испытания посещал Александр Михайлов и однажды высказал Ширяеву пожелание, прозвучавшее как приказ: «Пора отработать схему минирования полотна железной дороги для подрыва поезда на полном ходу». Задача, поставленная Хозяином, требовала серьезных материальных затрат, так как предусматривала закупку дорогостоящих устройств и материалов. Необходимые средства были немедленно выделены, и под руководством Ширяева в специализированных магазинах Петербурга и на складах приобретались индукционные приборы Румкорфа, элементы Грене, мотки изолированного проводника (медного провода) и другое, по мелочи.

Как ни описывай работу, проделанную убежденным социалистом Степаном Ширяевым за какие-нибудь три месяца, все равно получается одно и то же – такая работа под силу только профессионально подготовленному подрывнику-динамитчику. Изобразить деятельность Ширяева как творчество энтузиаста-самоучки, можно только в расчете на очень наивных людей, далеких от самой простой технической практики. Советская историография, а вслед за ней, к сожалению, и современная российская по сей день тщится уверить всех и вся, что Ширяев – одержимый идеей борец за свободу, а не профессионально подготовленный в Европе подрывник. Динамит, изготовленный в лаборатории Ширяева, был исследован русскими специалистами, в силу обстоятельств, только в декабре 1879 года. Ординарный профессор по кафедре химии новороссийского университета Александр Вериго так оценил качественные характеристики динамита Ширяева:

«1) Вещество это имело вид белой однородной массы, весьма жирной на ощупь; масса эта была завернута в свинцовый лист.

2) Качественное исследование показало, что вещество это состоит из нитроглицерина, углекислой магнезии и небольшого количества метилового алкоголя (древесного спирта)… Процентное же содержание выражается в следующих цифрах: нитроглицерина 68,8 %, углекислой магнезии 29,5 % и метилового алкоголя 1,7 %…

а далее выводы:

– Такого рода взрывчатое вещество могло быть приготовлено повсюду из материалов, которые могут быть добыты в любом городе, и людьми, обладающими небольшим запасом технических сведений по имеющимся для приготовления взрывчатого вещества рецептам.

– Это взрывчатое вещество следует отнести к разряду сильных динамитов, который не производится в технических размерах по дороговизне углекислой магнезии этого высокого достоинства» [20].

Профессор Вериго сделал, как минимум, три остроумных вывода после исследования вещества:

1) вещество своему составу является «сильным динамитом»;

2) вещество можно изготовить в любом городе, но надо знать рецепт;

3) вещество не стоит производить в технических размерах, так как это очень дорого.

Красноречивые выводы исследования профессора Вериго так и не были услышаны ни российскими спецслужбами, ни военными ведомствами. Странные вещи происходили в Петербурге с начала 1879 года. Аресты прекратились, и наступило затишье. Зато в городе развернулась подпольная работа невиданных доселе масштабов: приезжали и селились на квартирах вызванные с периферии люди; заработала типография; в секретном логове империи – Третьем отделении – расположился «крот» Клеточников; в лаборатории специалиста Ширяева спешно фабриковали динамит. Вся эта удивительная картина имела место сразу после разгрома «Земли и воли», который Осип Аптекман назвал «полным крушением после рокового удара». Кто же был тем волшебником, возродившим из пепла разгромленную фирму? Это был Александр Михайлов, герой, счастливо избежавший ареста, обманувший всех своих преследователей и изумивший современников предприимчивостью, а главное – своим жизненным кредо «цель оправдывает средства».

Роль Михайлова во всех успехах общества социалистов-революционеров очень точно подметил сотрудник Третьего отделения Николай Клеточников:

«Специальность Александра Михайлова была так называемая конспиративная деятельность: постоянное хождение изо дня в день, с утра до вечера, от одного члена партии к другому, переговоры и проводы с приезжими из провинции, отсылка изданий и других предметов, и поездки лично его в провинции, как я предполагаю, главным образом по денежным делам партии, так как обыкновенно с исчезновением его ощущалась нужда в деньгах, а с возвращением его они являлись в избытке» [21].

Здесь нечего добавить, в особенности по поводу периодических исчезновений Михайлова в провинции, после которых всегда появлялись деньги.

* * *

В кружке «Земля и воля» становилось тесно: радикалы, тянувшиеся к Михайлову, перестали воспринимать примитивных народников и их тупое желание просвещать деревню. Пришло время объяснить ходокам в народ, что новая фирма больше не будет морочить голову крестьянам, а займется политической борьбой на самом высоком уровне. Как справедливо отмечал в свое время В.И. Ленин, «пришла пора размежеваться». Многочисленные противоречия и разногласия, обострившиеся после выстрелов А. Соловьева, привели к тому, что по настоянию Г.В. Плеханова и М.Р. Попова решено было собраться в Воронеже и обсудить создавшееся положение. Заполучив такого ценного работника, как Ширяев, Михайлов приступил к формированию команды, способной действовать только по указаниям Хозяина, исключая всякую самодеятельность. В Петербурге имелось несколько реальных кандидатов, но этого было недостаточно. Именно по этой причине он в мае 1879 года выехал в южные губернии, где надеялся пополнить список. Основная масса «Земли и воли» – действующие в народе пропагандисты – даже не представляла, какой крутой поворот задуман, и пребывала в полном неведении. Так как съезд «Земли и воли» назначили на конец июня, Михайлов решил собрать свою группу несколько раньше в Липецке, куда по списку приглашались отобранные кандидаты. Главный теоретик политических убийств Н.А. Морозов так описывал предсъездовскую подготовку:

«Каждый лишний день нам казался лишней отсрочкой, и мы тотчас же написали приглашения немногим известным нам выдающимся деятелям в новом духе, как принадлежащим, так и не принадлежащим к “Земле и воле”. Мы созвали их на совещание в Липецк, который представлялся нам удобным как по причине находящегося в нем курорта, так и потому, что из него легко было переехать в Воронеж, уже назначенный провинциальными товарищами как место для общего съезда организаций “Земли и воли” и для суда над нами» [22].

Брошюра Николая Морозова «Террористическая борьба», изданная в Лондоне в 1880 году

Запланированное в Липецке совещание вошло в историю как Липецкий съезд партии «Народная воля», где собравшимся были объявлены цель, которую преследует новая организация, и условия работы в ней для каждого вступающего. Организатору совещания Александру Михайлову пришлось изрядно потрудиться, чтобы обеспечить консенсус между своими будущими сотрудниками, прежде всего в части руководства и распределения основных функций. На совещании развернулась скрытая от глаз борьба пустых амбиций и крепкой, знающей себе цену группы людей, поверивших в своего лидера.

Благодаря воспоминаниям Николая Морозова, сыгравшего видную роль на съезде в Липецке, нам известен не только внешний антураж пленарных заседаний, но и точный состав участников:

«В начале июня 1879 г. все подходящие лица были уведомлены, и съезд был назначен на семнадцатое число. Я не буду здесь рассказывать романтической обстановки Липецкого съезда, нашего появления в городе в виде больных, приехавших лечиться, заседания на пнях и стволах свалившихся деревьев в окружающих лесах, куда мы брали для виду несколько бутылок с пивом и газетных свертков с закусками, для того чтобы придать нашим собраниям вид простых пикников».

Надо добавить, что в «окружающие леса» компания добиралась на извозчиках, которые неподалеку дожидались окончания «пикника» и развозили участников по гостиницам.

«К 17 июня собралось нас в Липецке около 14 человек. Это были почти все наличные силы нашей боевой организации, наводившей столько страха на современное нам самодержавное правительство стомиллионной России. Из нашей петербургской группы “Земли и воли” приехали, кроме меня: Александр Михайлов, Мария Ошанина, Баранников, Квятковский, Тихомиров. Из посторонних лиц явились: Ширяев, как наиболее выдающийся член незадолго перед тем основанного нами в Петербурге самостоятельного общества “Свобода или смерть”, а из провинции Колодкевич, Желябов, Фроленко и Гольденберг, вызванный из Киева».

Одиннадцать молодых людей съехались совсем не затем, чтобы определиться, «как им обустроить Россию», а договориться о принципах взаимодействия и ответственности при выполнении центральной задачи – устранении императора Александра II. Потом, на следствии и в судах, они в один голос будут утверждать, что на сходке в Липецке обсуждались только общие «программные принципы» борьбы с правительством, а не задача убийства конкретного лица. Только двое из одиннадцати, каждый в свое время и по личным мотивам, откажутся от своих прежних убеждений и откроют подноготную происходивших в Липецке обсуждений. Ими окажутся Григорий Гольденберг и Лев Тихомиров. Первый, не выдержав давления следователей, даст откровенные показания; второй, после тщательного анализа всего произошедшего, вообще отречется от своего прошлого и начнет другую жизнь. Советские историки запишут обоих в предатели, а при возведении памятника в Липецке, на месте заседаний съезда, их лишат стелы с именем участника. Так и стоят по сей день девять, по кругу, стел как память о беспримерном в истории России совещании убийц. Советская власть если лгала, то лгала до конца.

Болтливый мемуарист Николай Морозов, выйдя на свободу после амнистии 1905 года, поспешил выложить все, что знал о том, как сговаривались убивать царя-реформатора. Он готовил исходные документы к Липецкому съезду и помнил их наизусть:

«На первом же заседании Квятковский и Михайлов приступили к чтению уже заранее составленной мною начерно программы и устава нового общества, к которому они перед этим сделали несколько дополнений».

Вся программа, подготовленная Морозовым, была еще короче его собственной статьи о политических убийствах в Листке “Земли и воли”:

«Наблюдая современную общественную жизнь в России, мы видим, что никакая деятельность, направленная к благу народа, в ней невозможна вследствие царящего в ней правительственного произвола и насилия. Ни свободного слова для действия путем убеждения в ней нет. Поэтому всякому передовому общественному деятелю необходимо прежде всего покончить с существующим у нас образом правления, но бороться с ним невозможно иначе как с оружием в руках… Поэтому мы будем бороться по способу Вильгельма Телля до тех пор, пока не достигнем таких свободных порядков, при которых можно будет беспрепятственно обсуждать в печати и на общественных собраниях все политические и социальные вопросы и решать их посредством свободных народных представителей».

Все, как видим, коротко и ясно: для свободного обсуждения вопросов надо устранить тех, кто этому препятствует. Именно так поступал швейцарский крестьянин Телль со своими врагами. Убивать врагов, по Морозову, предстояло до тех пор, пока… Список врагов и последовательность их устранения к программе не прилагались. Николаю Морозову очень нравился его маленький шедевр, и он доходчиво объяснил скупость в изложении основных установок:

«Эта программа была нарочно составлена такой коротенькой, так как я из опыта всей своей прежней деятельности убедился, что чем больше деталей заключается в программе, тем более дает она пунктов для возражения посторонним критикам. На Липецком съезде она была принята единогласно, и было постановлено напечатать ее в первом же номере будущего органа преобразованного Исполнительного Комитета».

На программу, написанную в общем конспиративном стиле, почти не обратили внимания – всем было понятно, зачем здесь собрались. Другое дело – Устав нового Исполнительного комитета партии «Народной воли», который предполагали сделать «боевой группой партии “Народная воля”». Здесь сразу наметили первый нюанс членства:

«К партии этой мог причислять себя всякий сочувствующий, но в ее боевую и руководящую группу он мог быть зачислен только по выбору ее самой».

Рука Александра Михайлова чувствовалась в каждом пункте Устава, начиная с первых двух:

«1. В Исполнительный Комитет может поступать только тот, кто согласится отдать в его распоряжение всю свою жизнь и все свое имущество безвозвратно, а потому и об условиях выхода из него не может быть и речи.

2. Всякий новый член Исполнительного Комитета предлагается под ручательством трех его членов. В случае возражений на каждый отрицательный голос должно быть не менее трех положительных».

На членов Исполнительного комитета накладывался еще ряд ограничений в части их поведения на следствии и в суде: отказ от дачи показаний и признания себя членом Комитета и ряд других. Устав обязывал признавать себя только агентом Комитета. Повседневное руководство деятельностью организации возлагалось на Распорядительную комиссию из трех человек. Морозов был удивлен, когда по баллотировке в Распорядительную комиссию, кроме Александра Михайлова, прошел Лев Тихомиров, а не Квятковский, как предполагали в Петербурге. Третьим в комиссию избрали Михаила Фроленко. По своей наивности Морозов не замечал, что у всего происходившего на съезде есть режиссер, заранее обдумавший, с кем и как он будет работать. Морозову нашлось место в редакции печатного органа партии «Народная воля» вместе с тем же Тихомировым. Кроме того, он был оставлен хранителем бумаг и непременным секретарем партии. После всех процедур обсуждения, утверждения и баллотировки наступил главный момент съезда, когда слово взял Хозяин сходки – Александр Михайлов. Это был третий день съезда, и выступление Михайлова логически завершило встречу партнеров и окончательно прояснило общую задачу:

«Александр Михайлов произнес длинный обвинительный акт против императора Александра II-го. Это была одна из самых сильных речей, какие мне приходилось слышать в своей жизни, хотя Михайлов по природе и не был оратором. В ней он припомнил и ярко очертил сначала хорошие стороны деятельности императора: его сочувствие к крестьянской и судебной реформам, а затем приступил к изложению его реакционных преобразований, к которым прежде всего относил замену живой науки мертвыми языками в средних учебных заведениях и ряд других мероприятий назначенных им министров. “Император уничтожил во второй половине царствования, – говорил Михайлов, – почти все добро, которое он позволил сделать передовым деятелям шестидесятых годов под впечатлением Севастопольского погрома”. Яркий очерк политических гонений последних лет заканчивал эту замечательную речь, в которой перед нашим воображением проходили длинные вереницы молодежи, гонимой в Сибирские тундры за любовь к своей родине, исхудалые лица заключенных в тюрьмах и неведомые могилы борцов за освобождение. “Должно ли ему простить за два хороших дела в начале его жизни все то зло, которое он сделал, затем и еще сделает в будущем?” – спрашивал Михайлов в заключение. Все присутствующие ответили “нет!”… Липецкий съезд был объявлен закрытым».

Николаю Морозову исполнилось в то время 25 лет, но демагогия уже тогда воспринималась им как истина, не требующая доказательств. Этот восторг перед легковесными и вздорными утверждениями он пронес через всю свою жизнь, сохранив это чувство даже после двадцатилетнего пребывания в тюрьме. Энергия графомана, накопившаяся до критической массы в заключении, выплеснулась в многотомных сочинениях, удивлявших современников масштабом своей глупости. Остальные участники съезда отнеслись к словам лидера более сдержанно, понимая, что выход из общества, в которое они вступили, – виселица или, в лучшем случае, тюрьма. Это убеждение несколько скрашивали уверенность Михайлова в успехе задуманного и его впечатляющая финансовая состоятельность.

Вся компания, за исключением Ширяева, Фроленко и Гольденберга, проследовала в Воронеж, где предстояло представить свои наработки остальной «Земле и воле», склонной к диалогу с деревней. В Воронеже собралось всего 19 участников, в основном из ходоков Саратовской губернии. По воспоминаниям Веры Фигнер, все обсуждения протекали миролюбиво и компромиссно, если не считать выступления Плеханова, который весьма остро отреагировал на озвученную Морозовым программу в целом и способ Вильгельма Телля в частности. «И это ваша программа? – вопрошал будущий теоретик социал-демократии. – В таком случае мне здесь делать нечего!» Плеханов ушел прямо с заседания съезда, что произвело на присутствовавших неприятное впечатление, впрочем, его никто не уговаривал. Георгия Валентиновича всегда отличало чувство брезгливости ко всякой уголовщине. Невозможно себе представить Плеханова договаривающимся организовать убийство человека, а тем более убеждающим сделать это других. Этот бескомпромиссный жест на Воронежском съезде украшает его образ настоящего либерала, дружившего прежде всего с совестью. Собственно, с демонстративным уходом Плеханова с Воронежского съезда закончилась «Земля и воля» как организация и как идея мирной пропаганды в народе. Несмотря на принятые в Воронеже компромиссные решения, всем стало понятно: пришли другие люди, с другими целями и возможностями. Хозяин имел право считать себя победителем.