Текст книги "Дада"

Благодаря всем этим встречам ему удалось узнать кое-что о ее жизни. Что она родилась в Тбилиси, но выросла в Одессе, где отец ее промышлял антиквариатом. Который, надо думать, попадал к нему от портовых менял и местных воров. Она иногда невзначай рассказывала немыслимые истории про его друзей, которые, как несложно догадаться, были форменными аферистами и уголовниками. У них дома жила настоящая обезьянка, которую подарил отцу кто-то из друзей. Они назвали ее Коба. Мама ее была чистая грузинка, работала акушером. Она умерла еще когда Рита была маленькой, как он понял, от чахотки (после чего они с отцом и переехали в Одессу). Поэтому по-грузински она не понимала ни слова, но вот грузинские штрихи, переданные ей от матери, он в ее облике сразу различил наперечет. За год до ее совершеннолетия отец внезапно пропал. Скорее всего бежал из-за проблем, ей не успел оставить и записки. Какой-то человек позже передал от него весточку, что он жив, но увидеться они смогут не скоро. О его местонахождении она до сих пор не знала. Так она осталась одна в большом доме, и пока опека рисовала ей бумажки для отправки в приют, ей уже стукнуло восемнадцать. Какое-то время получала помощь от друзей отца, потом начала работать сама, жила временами с разными ухажерами, но по прошествии нескольких лет такой жизни уехала в Москву и поступила на обучение на актрису. Ходила даже время от времени на кастинги, но особых успехов на этом поприще не имела и учебу в конце концов бросила не довершив. Тут же, в Москве, в первые пару лет нашла себе жениха. Его семья принадлежала к роду Чарторыйских, владельцев сотни тысяч полотен, включая даму с горностаем руки Да Винчи. Никто из них, впрочем, с ним самим поддерживать отношения не спешил. Леня не понял, на что именно она намекала, история запутанная, но было похоже, что у нее есть какие-то виды на их деньги в результате развода. План выглядел посредственно, но Розанов не стал вдаваться в детали. Важнее было то, что с мужем Рита уже давно не виделась. Она, кажется, не говорила об этом прямо, но по всему было понятно, что это так. И было похоже на правду. Возрастом она была не более, чем на десять лет младше его (хотя в начале ему она показалась совершенно молоденькой).

В какой-то раз он принес ей букетик карликовых роз, нёс его спрятанным под курткой. И как-то спонтанно вышло прикосновение их рук. Она не поняла куда идти, и он направил ее, слегка проведя пальцами по ее ладони, после того как вручил ей букетик. Всё происходило естественно и они не подали виду, но внутри он растаял от удовольствия. Легкое тепло исходящее от нее, отразилось в нем многократно и разрослось в пожар. А потом она еще прикоснулась губами к его щеке – за цветочки. То была спичка, брошенная в тополиный пух. После этого началась настоящая мука. Хотя прикосновения постепенно становились все более обыденными, они только сильней и сильней разжигали это пламя. Он и без того все дни ждал, когда сможет снова увидеть ее лицо, это средоточие всего на свете. Этому лицу Леонид Андреевич не переставал удивляться. Помимо того, что оно конечно было красиво, была одна загадочная, неуловимая особенность. Смотря в одну точку – в центр ее носа, воспринимая весь ее облик как бы без фокуса, сквозь, когда она говорит что-то своим сладким звенящим голосом, смеется, или отправляет в рот еду и невозмутимо жует, можно было увидеть сразу крайние проявления сокровенного и вульгарного. Эта близость в ней высокого и низкого, и их бесстыдное соседство, представляли в ней для него некое чудо природы. Но касание – это была мука сверх того колдовства. Он вытерпел еще несколько встреч, после каждой из которых ходил как пьяный. И все это запылало в нем еще сильнее после одного эпизода.

В один день была возможность пропасть допоздна. И в тот вечер они сидели в темноте парка на веранде уже закрывшегося кафе с шампанским и ягодами, и с дорогими прекрасными бокалами, купленными просто так на один раз в салоне хрусталя попавшемся на пути. Рита увидела их в витрине, зашла и купила, даже не глянув на ценник. Болтали без умолку (ощущение что невозможно наговориться так никуда и не ушло), и в какую-то кратчайшую паузу, родившуюся когда она очень громко ударила допитым бокалом о тяжелый деревянный стол, она посмотрела на него со всей серьезностью и решительно сказала: «Чего тут сидеть, может поедем к тебе?» Он потерялся. Начал пытаться что-то ответить, но первые секунды только мычал, подбирая слово. В его голове беспорядочно роились варианты из их многочисленных квартир, которые по большей части простаивали, ожидая роста в цене. Ходить на них с Ритой было опасно – в любой из них мог в любой момент появиться Макс, брат его жены, или какой-нибудь риэлтор с клиентами (что в Москве могло произойти даже под ночь). Да и, сверх того, надо было раздобыть ключи, и где-то могла стоять сигнализация или видеонаблюдение, о которых он мог не знать. С яхтой были все те же самые проблемы, да она в довесок еще по сезону стояла укрытая. Во всей этой внутренней сутолоке он торопился выдать какой-то внятный ответ, но так и остался с первой буквой на языке, которая не смогла родиться даже с пятой попытки. Но мука его скоро прервалась – Рита хрюкнула и расхохоталась в голос. На освещенной фонарями аллее даже кто-то обернулся в их сторону, пытаясь разглядеть хохот в темноте. Она просмеялась, сказала, что таким потерянным она его еще не видела, а потом призналась, что его обручальное кольцо она заметила еще когда он утащил ее с сеанса. Эта жестокая шутка наполнила его счастьем. Он посмеялся вместе с ней, но дело было не в этом. Дело было в том, что он понял все! Между ними уже все понятно. Между ними все было откровенно, и все было безопасно. Это было неподдельно. Он понял, что надо двигаться дальше, больше выносить было нельзя.

Тем же вечером было решено встретиться на днях в театре. Леня хотел было протестовать – в театрах его поджидали по меньшей мере две дюжины опасных знакомцев – но быстро отступил, и вот почему. Оказалось, Рита пригласила его на свой дебют. Он чрезвычайно обрадовался, он то был уверен с самого начала знакомства, что по ней плачет сцена. Но потом выяснилось, что дебют весьма своеобразный. По скрипту она должна была в течение трех часов стоять нагишом на сцене, окруженная витками колючей проволоки. Постановка, похоже, авангардная. Он смутился. Он конечно был не против возможности три часа наблюдать обнаженную Риту (своеобразное превью), но наличие других зрителей его крайне раздосадовало. Рита увидела его смущение и успокоила – остальные артисты тоже будут au naturel. Розанов изумился – постановка задумывается еще более прогрессивная, чем он сначала вообразил. Осталось поинтересоваться, не надо ли будет раздеваться зрителям. Потом, правда, выяснилось, что на гениталиях артистов все же будут какие-то ленточки.

Однако, в день премьеры судьба преподнесла ему скверный сюрприз. Приехал Макс, упомянутый уже как-то младший брат жены, то бишь Розанову шурин. Он приехал с утра и все засуетились по дому. Тома, волоча мимо пустой чемоданчик, протараторила, что забыла предупредить. Розанов в замешательстве еще ходил по квартире, не понимая, о чем его забыли предупредить и не понимая, что ему тоже следует собираться. Макс заметил это и обратился лично: «А ты что, в пирамиду не поедешь?»

Замешательство от этого только возросло. Тут надо подробнее сказать про Макса. Максим Генрихович Гафт был для Розанова человеком особенным. В семье Томы он был единственным настоящим бизнесменом. По темпераменту, по манере держаться, что-то среднее между героем и проходимцем. Сложно выразиться. Еще на свадьбу с Томой, в незапамятные времена, Макс умудрился принести в подарок два ящика дефицитного заграничного шампанского. Такой марки никто раньше даже не слышал. А он тогда был еще простым студентом. Наделенным как видно от природы чрезвычайной способностью добиваться своего. У него был несгибаемый характер в сочетании с какой-то потусторонней удачей. Даже Леня не знал и половины его связей и занятий и мог только догадываться о его реальном влиянии. Говорил он тихо, кротко. А погруженный в раздумия о делах, что бывало часто, ритмично, непременно мягко и не спеша сжимал и разжимал кулаки, в каком бы положении не находились руки. Макс в Томе души не чаял. По возрасту он был младшим, но по их отношениям он всю жизнь был за старшего. Так было всегда, но особенно проявилось когда умерла их мать, которая вырастила их обоих. Именно Макс выбил для сестры рекомендации обкома с которыми она поступила в университет. И Макс, как будто отец для своей сестры, не принимал Розанова в качестве ее ухажера. И Розанов очень долго завоевывал доверие Макса, на это ушли годы. За эти годы Леня и привык то ли заискивать, то ли бояться. Потакать каждой прихоти, не дай Бог вызвать какой конфуз. А позднее, мало того, добившись таки этого заветного доверия, он только еще сильней посадил себя на этот крючок, когда Макс специально расчистил в захваченной им серыми методами компании главное место для Розанова. В сущности, все положение Томы, все ее возможности, а следом и возможности Леонида Андреевича, были лишь следствием львиной хватки этого Макса. Розанов, конечно сам был довольно способным управленцем, но к точке своего настоящего положения его все же привели за ручку.

Поэтому, если надо ехать «в пирамиду», как выразился Макс, надо было, значит, ехать. Хотелось бы только еще понять, о какой конкретно пирамиде идет речь (впрочем, и это было не обязательно для его выученной послушности). Long story short звучала таким образом. Через самого директора Эрмитажа Макс договорился о лечебной процедуре в объекте общемирового культурного значения. В какие-то века царская знать под влиянием может быть масонской моды выстроила себе в Царском Селе каменную пирамиду посреди парка, дабы в ней насыщаться целительной космической энергией. Пребывание в ней давало, дескать, здоровье и продлевало жизнь. И вот закрытый объект чрезвычайной культурной ценности специально для Макса и его спутников должны были отварить на несколько часов. Место действия – Екатерининский парк под Пушкиным – стало быть, дорога на Сапсане, который должен отбыть вот-вот через час-другой. Макс наглядно отсчитал два деления на часах, Розанов же не знал как презентовать свой отказ. Макс только заметил едва замешкавшиеся движения Лени, и тут же припомнил ему как он уже давеча отказался от семейной поездки в Тулу, от чего Тома тайно обиделась и высказала потом все брату. Отказываться в этот раз совсем было не с руки. Да и что он должен был сказать? Что у него уже запланировано свидание? Любые его деловые встречи Макс мог с легкой руки отменить ради поддержания семейного досуга, тем более что, как ему казалось, он всех предупредил заранее.

Внутренне Розанов чрезвычайно поник и начал неохотно собираться. Благо, поездка была всего на день. Он вообразить все не мог, как объяснить это Рите. Сперва подумал даже соврать, может быть в зале будет темно. А по окончании скажет пришлось уехать срочно по делам. Но было опасно, хрупко. До самого поезда он так и не решился ей набрать. Спектакль все приближался, а он уже мчался со всеми в поезде за двумя смежными столиками. Взяли с собой всех детей – Марка, Миру и племянника Сашку. Уже важного подростка с первыми признаками половых перемен. Розанов, видимо пытаясь отвлечь свои мысли от досадных обстоятельств, еще разволновался тем, как же Рита будет стоять у колючей проволоки – не поранит ли она своей нежной кожи. Этим вопросом он подумал смягчить свои новости для нее и уже готовился звонить. И тут она сама позвонила. Он поспешно убежал в тамбур. Макс не обратил внимания – смотрел что-то вместе с сыном в телефоне. Гафт ковырялась в детских обедах, помогая мелким отобрать лук из еды. Розанов незаметно ускользнул и ответил на звонок.

Рита сразу спросила подтверждения, что он явится в театр, и он с досадой оправдывался, мямля что-то невпопад. А четко и понятно произнес только последнее – дескать быть он будет в царской пирамиде для омоложения. Рита переспросила. И как будто не сильно расстроилась, видимо обескураженная его планами. Он просил ее быть осторожнее с проволокой, дабы не поранить себя. Рита его успокоила, сказав что проволока будет болтаться в метре от нее, не ближе. От звонка он остался в смешанных чувствах и еще до самого спектакля названивал ей со своими волнениями, навязчиво проявляя заботу. К последним звонкам, которые он делал уже переступая по мягким перешейкам между лебяжьими прудками, Рита даже как будто стала на него злиться за опеку. Пока говорил, туфли промочил в траве – который день к ряду в Петербурге лил дождь. Он извинился в сотый раз и убрал телефон – издалека позвали.

Пирамидка была метра три в высоту, с окошками у верха, похожими на бойницы, вся из серого камня, с калиткой на замке. Его позвал Макс потому что как раз дождались специального человека с длинным ключом. Усатый мужчина с полными щеками поздоровался с Максом и отворил. Когда все отряхнулись от приставучей мороси, сложили зонты и расположились задницами на промозглых каменных лавочках по периметру пирамидки, установилась тишина. Розанов достал телефон и включил фонарь, чтобы осмотреть внутренние стенки. Было весьма тесно, зеленый мох обжил камень изнутри таким слоем, что можно было биться головой со всех сил и не набить шишки. Дети были в восторге. «Вот. В этой пирамиде я вас уверяю сидели все Романовы.» – Важно заметил Макс. На что Розанов иронизировал: «Что-то им это не помогло.» В пирамиду вдруг зашла компания каких-то людей, в темноте было плохо различимо. По говору сталось что это французские туристы – они вежливо поздоровались на английском со страшным акцентом. Однако через секунду появился тот человек с ключами и грубейше пригрозив кулаком, вытолкал их наружу. Бедолаги не поняли что произошло но поспешно ушли прочь. Выйдя наружу через добрых полчаса болтовни, все дружно делились впечатлениями. У всех вдруг произошел беспрецедентный прилив сил, просветлела голова и Макс даже заметил Томе, что она похорошела: «Скажи, скажи, Леня!» «Возможно, возможно.»

Закончив все эти позорные семейные мероприятия, Розанов поторопился конечно выяснить как прошла премьера у его любимой грузиночки, а Рита как назло не отвечала. Только под вечер она сняла звонок и доложила очень расстроенная, что премьеры никакой не было. Появились какие-то непонятные люди в исторических костюмах и заблокировали театр, вызвали прокуратуру и будут требовать отмены репертуара. К слову, артистов на сцене, зрителей в зале и бдительных граждан, желающих запретить это безобразие по итогу оказалось примерно поровну. В общем, премьера не состоялась, и Леня порадовался главному – никто так и не смог поглазеть на его прелесть. А Рита потом еще несколько дней непременно хотя бы раз сокрушалась о бедствующем положении современного искусства в России.

В считанные дни судьба сжалилась над нашим мучеником. Тамара Генриховна неожиданно уехала на три дня в спа-отель своей подруги за рубежом. И он тут же воспользовался этим обстоятельством. Няне сказал, что будет поздно. Она зачем-то тут же при нем повторила детям «папа будет поздно», но он этого уже не услышал – весь был в своих мыслях и торопился к парикмахеру. Волосы его наконец-то уже немного отросли и их можно было по каемочке оформить во что-то приличное. С работой расквитался до обеда – неважное на кого-то оставил, важное перенес. Из кабинета на встречу выбегал суетясь, как жонглер – в одной руке пальто, в другой зонт прихваченный на всякий случай. Между пальцев зажат телефон, и косая шляпа, которая вот-вот упадет на тротуар от порыва ветра встреченного сразу за дверью. Торопился. На месте они гуляли по парку, который начинал уже зеленеть. Когда устали ходить нашлась старомодная сцена-ракушка и совершенно пустой амфитеатр перед ней. Там они расположились с горячими каштанами и брютом, смотреть невидимое представление. Его амбициозный план был закончить вечер у нее в гостях. И когда он обдумывал как от точки А переместиться в точку Б, она внезапно спросила: «А у вас с женой есть дети?» Он немножко опешил. Вопрос, впрочем, был ожидаем, должна же она была, в конце концов, начать интересоваться его семьей. Но он не ждал такого поворота беседы именно сейчас. Он рассказал про Марка и Миру, про то как любит их, как они сговорившись придумывают вместе детские проказы и потом дружно прикрывают друг друга. Как ему иногда в ярости до дрожи хочется выпороть их до томатного цвета (чего он, конечно, никогда не сделал бы). Рассказал про то, как они мирятся друг с другом даже после самых страшных ссор (у них для этого есть свой стишок), как заботливо готовят друг другу подарки, и как не могут зачастую поделить сущую безделушку. Рита заключила, что это прекрасно, и что ей очень хочется детей. Леонид Андреевич в это время с содроганием подумал, что они впервые пьют по очереди из одной бутылки. Через полчаса из ракушки, из какого то громкоговорителя включили вечернюю классическую музыку, появились еще люди в других концах уличного зала. Вечерело, и холод опустился ниже десяти градусов, поэтому Розанов заботливо прикрыл ей плечи своим кашемировым пальто. В какой-то момент, когда Рита закончила увлеченный рассказ про свое путешествие через Северное море, он почувствовал какую-то особую красоту в установившейся тишине. Он повернулся к ней и смотрел на нее, она была так близко, и она смотрела на него, и он было снял шляпу, прижал к груди у самого горла, потянулся своими губами к ее губам, но она вдруг усмехнулась и сказала «не надо.» После этого снова установилась тишина, но уже совсем другая.

Гафт вернулась, поэтому в его глазах это была упущенная возможность. Розанова стала злить манера Риты безответственно относиться к его чувствам, и что не менее важно – времени! Родилось даже жалкое желание мести. Настолько жалкое, что оно и само про себя знало, что осуществиться ему никто не даст. Но все равно Леонид Андреевич фантазировал: «Пусть пишет, звонит сколько хочет!» Мало того, что решиться на месть он бы не смог, самое ужасное, что он не озвучивал даже себе – ее это, вероятно, не сильно заденет. Но она спасла его самолюбие еще до обеда. Всего одним сообщением. Предложила встретиться вечером в фойе отеля на Маяковской. Едва увидев, как он подходит к ней развязывая ремень тренча, она сразу спросила издалека, придумана ли у него для жены отговорка на ночь. Он подготовил легенду только на вечер, поэтому сразу парировал: «А что, мы провозимся всю ночь?» Вечером часто можно было выпить с баре с друзьями, ассортимент которых был примерно один и тот же. Сегодня он пил с Витей, отставным воякой весьма интеллигентного склада, с которым всегда можно было обсудить китайскую поэзию и попасть в интересное приключение. Витю Тамара Генриховна презирала всей душой, хотя, как ей казалось, очень тщательно это скрывала. Пошло все сразу со знакомства, когда они пьяными пришли домой и Витя все восхищался их интерьерами, а потом, когда он ушел, Тома сказала чтобы ноги его здесь больше не было – она уверяла Леню, что он ему завидует и дружить с ним не стоит. Леня видел, что высказала она не все, что было у нее на уме к нему. Со временем за Витей устоялась характеристика – скупердяй и трус. Прикрытие надежное – она ему ни за что не позвонит. У Розанова на миг проявилось ощущение, что до того момента в их отношениях с Ритой не было никакого прогресса. В том смысле, что не будь всех этих общественных условностей, то и через полчаса после знакомства они могли бы точно так же стоять в фойе отеля и брать один номер на двоих – она в несуразном, он в строгом. И чего было так тянуть? Пикнула дверь по карточке. Воздух в номере судя по всему стоял уже несколько дней, но они оставили все как есть, не включали свет, кондиционер, и вскоре вся эта темнота пошла кругом.

Как пролетели следующие полтора часа (последние тридцать минут из которых они пролежали на влажных простынях, и бурчали друг другу глупости) он не понял. Вся их манера общения – непристойно фамильярная, игривая, полная двусмысленностей, какого-то корифейского куража – все это настроение точно так же оказалось с ними в постели. Они играли совершенно бесчинно, как дети. Теперь он стоял в темноте у окна и смотрел между штор на улицу (полоска света делила его лицо пополам). Стоматология, йога-центр. Ощущение было такое, как будто этот день только что наступил, все что было до этого – осталось на предыдущей странице. Опять захотелось закурить, черт его дернул, ведь он делал это редко, в основном с алкоголем. Эйфория. Захотелось помыться и в куче из постельного белья на полу он отыскал ее джинсы, в них нащупал карточку, вставил ее в паз в стене у двери. Загудел кондиционер, воздух с толикой запаха антифриза врезался в жар плотно заполонивший комнату и при свете он увидел Риту. Бесстыдное естество ее тела, которое она подарила ему. Она лежала среди белоснежного полотна, на подушке, полусидя, заломив руки за голову, из-под мышек ее начинали свой изгиб плавные линии ее груди. Она смотрела на него новым взглядом, какого он еще не знал. «Ты мыться? Я тоже».

Время двигалось к ночи, выбираться из номера надо было как можно быстрее, но с каждой минутой хотелось все меньше. Розанов смотрел на Риту, вольготно в полотенце рассевшуюся в кресле с телефоном в руках. Он только недавно заметил, что под определенным углом становится видно, что ее глаза смотрят как будто немного в стороны. Уловить это удавалось только иногда. И это был один из множества ее мелких изъянов, которые ее несомненно только украшали. Назад пути уже нет. «Пошли» – то ли вопрошая, то ли утверждая сказал он. Рита не реагировала с четверть минуты, он уже подумал что она чем то увлеклась и не услышала его. Он нежно провел рукой по ее голой голени, закинутой на край кровати, она вздрогнула – у ней по шее пробежали мурашки. От них Рита наконец ожила и начала собираться. Она всё хорошо понимала. Из номера они шли взявшись за руки, но когда вышли в фойе, он не спеша убрал свою руку в карман. Рита посмотрела на него, то ли с упреком, то ли с досадой – он даже не глянул. Не решился.