Текст книги "Черный Леопольд"

Глава восьмая

Чертовщина

Вася как ошпаренный сорвался с места и побежал в дом. Пугающий крик отца заставил его буквально онеметь от страха, но, несмотря на это, он бежал в дом один, не дожидаясь своих близких. Уже поднимаясь по лестнице на второй этаж, он услышал голоса Михаила и Никиты, брат и дядя бежали следом.

В комнате, где спал отец, всё было как обычно. Всё оставалось на тех самых местах, что и утром. Открытое окно проветривало комнату, пузырьки с микстурой мирно стояли на комоде и только сам Сомов, снова белый как смерть, забившись в угол комнаты, трясся как осиновый лист.

На этот раз спрашивать, что произошло, не понадобилось. Увидев родственников, хозяин дома моментально взял себя в руки и перестал дрожать. Он выглянул в окошко, и с негодованием захлопнув ставни, обратился к сыновьям и брату. – Сюда бегут рабочие, наверное, они тоже слышали, как я кричал. Отделайтесь от них, скажите, что всё в порядке и возвращайтесь сюда. Где мать?

– С Дуней на речку пошла. – Хлопая глазками, сказал Вася.

– Хорошо, бабы в таком деле не советчицы. Вам троим, только могу довериться.

Когда Никита, Михаил и Вася успокоили рабочих и вернулись к отцу в комнату, Сомов ещё раз взглянул на улицу, через щёлку ставней, плотно закрыл дверь и сел на кровать. Лицо его всё ещё было бледным, но напоминал он теперь не напуганного ребенка, а загнанного зверя, способного на отчаянный и безрассудный поступок.

– Он был здесь! – Начал Пётр.

– Кто? – Косясь на пустую спиртовую мензурку, с раздражением произнёс Михаил.

– Умбра Дагон, морской дьявол из темноты, пират Вальдман, называйте, как хотите, но он был здесь.

– Ты что несёшь Пётр!? – Даже немного с усмешкой перебил его Никита. – Ты же сам нам сто раз рассказывал, что убил его штыком в живот двадцать два года назад. Убил, а потом ещё кота чёрного за борт вышвырнул.

– Да я же вам говорю, что он был здесь и кот его чёртов на меня опять бросился. – Голос Петра становился раздражённым, и он очень сердился, видя, что ему не верят, и, может даже, принимают за сумасшедшего. – Этот Вальдман был не простым пиратом. Он явился отомстить мне из самой преисподней. Ночью мне ещё могло показаться, что он приходил бросить мне вызов, но теперь я абсолютно себя контролирую и уверен, что он был здесь.

Убедившись, что его никто не перебивает и слушают внимательно, Сомов перешёл к деталям. – Когда уехал доктор, я ещё поворочался немного, принял для успокоения ещё одну мензурку и уснул. Час прошёл или несколько, не знаю, вам виднее, а только слышу я через сон голос, вернее шёпот, леденящий душу настолько, что прозвучал он не иначе, с того света.

Вася открыл было рот, чтобы сказать что-то, но Сомов увидел это, взял сына за руку и, не давая ему вымолвить ни слова, продолжил шёпотом. – Умбра Дагон сказал мне дословно. Я пришёл за тобой и последние семь дней будут для тебя сущим адом. Пострадают все, кого ты любишь, пока на седьмой день я не заберу тебя с собой в могилу. Если тебе дороги твои близкие, и ты не боишься, приходи ко мне заранее, я, Умбра Дагон, приглашаю тебя в ад.

После этого Сомов перестал шептать и начал говорить нормальным голосом. – На лицо мне бросился чёрный кот. Это постоянный спутник Вальдмана. Я же вам говорю, они были здесь несколько минут назад, оба.

– Папа, а может тебе это всё приснилось? – Заботливо подметил Вася.

Сомов вскочил на ноги. – А это что!? – Он повернулся к присутствующим правым боком и указал на щёку, на которой алели три свежих царапины, очень схожие, как от кошачьих когтей.

– Наверное, ты сам себя с похмелья ногтями расцарапал, а потом забыл. Призраков не бывает, пей меньше, вот и чертовщина мерещится перестанет. – Михаил был всегда резок в высказываниях и, пользуясь тем, что ему уже двадцать, в словах не церемонился. – Весь дом переполошил, Вася из-за тебя в ливень за доктором ездил. Сестрёнка полночи не спала, вздрагивала. Мать в Петербург не поехала, а он знай себе, чертей по дому гоняет.

Михаил демонстративно развернулся и, хлопнув дверью, вышел на улицу. Сомова это не очень удивило, пасынка он отлично знал и на другую реакцию не особо рассчитывал.

– Я понимаю, мне сложно верить, но я многого и не прошу. С Вальдманом у меня личные счёты, и вас это вообще не должно касаться. Один раз я уже убил его и попробую снова. Вася. – Он повернулся к сыну. – Бери сейчас коня и поезжай на станцию. Узнай, когда следующий поезд в Петербург. Передай смотрителю станции, чтобы оставил два места в купе, для матери и Дуняши. А также пусть за два часа до поезда, за пассажирами пришлют бричку в Лопухово. Пусть приезжает прямо к нашему дому, закажи обязательно, сколько бы это ни стоило. Матери и сестре ничего не рассказывай, просто объясни, что отец переживает из-за сорвавшейся поездки и хочет всё исправить.

– Никита. – Повернулся он к брату. – Принеси мне в комнату моё любимое охотничье ружьё. Я просто так не дамся. Я не боялся его живого, не побоюсь и мёртвого.

Вася и Никита не стали спорить и решив, что действительно будет лучше, если Екатерина Владимировна и Дуняша уедут, направились выполнять свои поручения. Уже на лестнице Сомов окрикнул их. – А где верный?

Никита почесал затылок. – Я видел собаку во дворе, он опять на привези.

– Спустите его, и предупредите всех, чтобы больше не привязывали. Двери в дом не закрывайте, пусть бегает, где хочет.

Вася спустился вниз и первым делом пошёл отвязывать собаку. Верного ему подарили два года назад, когда Василию исполнилось шестнадцать. Это был огромный и лохматый пёс, на половину то ли серого, то ли жёлтого окраса. Настоящая махина, был превосходным сторожем и в то же время очень ласковым и весёлым с хозяевами и их друзьями. Он беспрекословно слушался всех обитателей дома, даже маленькую Дуняшу. Дружил с Храповым и его женой, и быстро привык к инженеру. Словом, это был превосходный пёс, хотя и напрочь непородистый.

Почесав собаку за ухом, Вася подумал. – Странно. Кто его опять привязал? Мы никогда его на верёвку не сажаем. Что вообще происходит? Отец сам не свой, история эта с пиратами становится просто навязчивой фобией. Не может же всё это человеку, который сутки назад ещё был абсолютно здоров, просто показаться. Странно всё это, очень странно. Мистер Крэмпэ в такие совпадения не поверил бы. Что-то здесь не так. – Вася с прищуром огляделся вокруг. – Да, что-то тут не так.

Глава девятая

Предрассветный час самый тёмный.

Второй день после происшествия начался неплохо. Сомов несколько раз спускался со второго этажа и, утешая домочадцев, даже попросил прощения за те неловкие моменты, которыми так расстроил своих близких. Хозяин дома много шутил, улыбался, сам сел заплетать косички Дуняше и тем самым действительно успокоил всех, кто не присутствовал вчера на последнем разговоре.

Лицо Сомова было совершенно измождённым, а глаза выдавали, что он не спал почти всю ночь, но из-за бинтов и марлей, которыми была покрыта физиономия, этого никто не заметил. Всё шло своим чередом.

Екатерина Владимировна, ещё вчера узнавшая, что едет в Петербург, так и вовсе вся сияла от радости, а маленькая Дуняша в восторге скакала по комнате и напевала. – Петербург, Петербург! Они обе периодически подходили к окну и, жмурясь от слепящего солнца, высматривали, не едет ли за ними бричка, о которой договорился вчера Вася с начальником станции. У Сомова, конечно, была и своя бричка, но лопнувшая рессора на правой стороне надолго отправила незадачливую карету к местному кузнецу, который возился с ней уже целый месяц. Мужчины в доме Сомова по привычке ездили верхом. Екатерина Владимировна редко куда-то выезжала, и поэтому за не особой надобностью кузнеца с работой никто не торопил.

Во дворе возились рабочие, хрюкали поросята, мычали коровы. Инженер Тимофеев снова рисовал какие-то наброски и мерил площадки, делая вид, что очень занят. Все были очень довольны, и лишь когда Сомов сказал, что сегодня не пойдёт к рабочим и поднялся опять наверх, сославшись на головокружение, все снова насторожились. На Петра Матвеевича это совсем не было похоже. Ревностно относившись к хозяйству, он всегда контролировал его и сейчас, когда всё оставалось уже третий день без его внимания, было, по меньшей мере, с его стороны, непривычно.

Прошёл где-то час, когда вдалеке послышались бубенцы станционной брички. На лестнице снова появился Сомов, чтобы проводить супругу с дочкой. Вася взял сумки с гостинцами, которые Екатерина Владимировна приготовила для своей столичной подруги, и понёс их к околице. Миша привязывал алый бант сестре, а Никита в расстройстве, что не увидит любимую невестку и племянницу целую неделю, уже хватил рюмаху и, вытирая сопли, полез обниматься.

Все готовились к отъезду Екатерины Владимировны с дочкой, когда пронзительный крик Василия нарушил умиротворённый ход событий.

Через пять секунд все уже стояли у околицы, где на красном от крови песке, лежал Верный. Глаза его были закрыты, из открытой пасти вывалился язык, а на боку алела свежая рана. На коленях над ним сидел Вася и плача как ребёнок гладил бедную собаку. Пёс был ему настоящим другом, вырос на его глазах и теперь юноша не мог поверить, что Верного не будет больше рядом. Все в оцепенении смотрели то на Верного, то на Васю. Все понимали, насколько дорог был этот пёс своему хозяину. Тяжело дыша, мама, сестра и брат с дядей опустили головы и молчали, не в силах подобрать слова утешения.

– Кто, кто это сделал?! – Начал кричать юноша. Его всего трясло от злобы и бессилия, вырывая с клочьями земли траву, он мотал головой не желая верить в происходящее.

На крик прибежал Мирон Храпов. Моментально сориентировавшись в ситуации, он послушал у собаки сердце и одним своим видом прекратил истерику окружающих. Он говорил чётко и внятно, словно отдавая команды. – Он ещё жив, я чувствую. – Обхватив голову руками Храпов на секунду задумался и вдруг буквально осенённый мыслью закричал. – За лесом есть брейтор, при нём клиника для лошадей, каких там только лекарей нет. Я к ним год назад жеребёнка лечить возил. Там и собаке помогут. Это рядом верстах в шести не больше, успеем.

Стрельнув глазами в кучера со станции, который тоже подойдёт к околице, Храпов подытожил. – Бричка нужна, чтобы не растрясти, по-другому не довезём.

К разговору подключился Сомов. – Отвезёшь? – Строго, но с уважением обратился он к кучеру брички.

– Отвезу. Я знаю, где эта клиника, но мы тогда на поезд опоздаем.

– Бог с ним с поездом. – Вмешалась Екатерина Владимировна. – Я умоляю, помогите нам, отвезите собаку доктору.

Кучер в недоумении, что из-за собаки столько переживаний, всё же быстро смекнул, что Сомов в долгу не останется, и побежал стелить в бричку рогожку, чтобы собаке было мягко, а сидение не перемазалось кровью. Через минуту Вася уже сидел в бричке, зажимая рану Верного, который лежал рядом на рогожке. Михаил хотел ехать с ними, но кучер сказал, что чем меньше народу, тем быстрее доберёмся до места, и Мишель остался. Уже вдогонку отец сунул Васе денег, за которыми успел сбегать в дом и, поднимая клубы пыли, бричка понеслась по деревенской дороге в сторону леса, за которым располагался брейтор.

***

К вечеру дом Сомовых начал напоминать Алькасар. Амбары, конюшня, хлев и другие приусадебные строения были заперты на засовы. Ставни у дома закрыты, а рабочие отпущены на выходные, до дальнейших распоряжений. Только двоим было велено явиться на следующее утро, чтобы накормить и обиходить скотину. Екатерина Владимировна и Дуняша сидели в детской. Произошедшее сильно напугало ребёнка и она, всё ещё дрожа, прижималась к матери и тихонечко посапывая, то засыпала, то снова просыпалась и просто глядела в одну точку.

Сомов стоял у окна и глядел на улицу сквозь щёлку закрытых ставней. За поясом он держал здоровенный матросский нож, а в руке крепко сжимал приклад ружья. Напоминая охотника, он был холоден и сосредоточен, как перед важным выстрелом, когда промах по свирепому зверю мог стоить жизни уже самому промысловику. За столом, за тем самым столом, где ещё несколько дней назад гуляли всей семьёй, в полумраке сидели Никита, Миша и Тимофеев.

– Михаил ёрзал на скамье. – Я за Васю волнуюсь, скоро стемнеет, а его всё нет.

– За него как раз моё сердце спокойно. – Размеренным тоном успокоил всех Сомов. – Если бы собака сдохла, он бы давно вернулся. Получается, живой пока. Вася, вероятно, остался в клинике, деньги у него есть, значит, не пропадёт. Поверьте мне, в нашем доме сейчас гораздо опаснее, чем там, где он находится.

– Тогда может и нам временно перебраться в уезд. На постоялых дворах наверняка найдутся свободные номера. – Подал голос инженер.

– Нет. Из дома выходить опасно, он вероятно только и ждёт этого.

– Кто он? – Вмешался Михаил, которого происходящее уже просто начинало бесить.

– Умбра Дагон. – Шипел хозяин дома, боясь разбудить ребёнка. – Я видел его своими глазами первой ночью. Я уже несколько раз слышал его голос, а этот чёртов чёрный кот меня буквально преследует. Он обещал мстить мне и моим близким, поэтому я буду на чеку, и вам не позволю подставиться.

Михаил, который по горячности мог дать любому в деревне десять очков форы, забыл, что в детской спала сестра, вскочил из-за стола и заорал на всю комнату. – Какой Умбра! Нет никакого Умбры! Если бы ты не напивался до беспамятства, тебе бы и черти разные не мерещились.

– А это что? – Сомов показал на перебинтованное лицо.

– Откуда я знаю, где ты там, в потёмках, пьяный валялся!?

– А собака?

– Воришка приходил посмотреть, чем ночью поживиться можно, вот Верный его и спугнул. Собака уже час раненая валялась, перед тем как её нашли. Вор сто раз улизнуть успел.

За стеной послышался Дуняшин плач и в дверях детской, появилась Екатерина Владимировна. – Перестаньте немедленно сорится и кричать. – Её голос был строгим, но спокойным. – Солнце уже зашло, скоро будет совсем темно, Вася сегодня не вернётся. С ним всё в порядке, я чувствую. А вот вам всем не мешало бы отправится спать, в таком мраке вы всё равно никого не поймаете. Александр. – Обратилась она к инженеру, глядя сквозь мужа. – Завтра поможете мне с хозяйством, а сейчас отправляйтесь отдыхать. Миша, Никита вам тоже работа найдётся. Ты. – Повернулась она, наконец, к Сомову. – Можешь дежурить хоть всю ночь, сходи с ума, если тебе так нравится, только попробуй ещё хоть раз напугать ребёнка. – Указала она на дверь детской.

Вид Екатерины Владимировны был, мягко говоря, не очень. От былого румянца, который так красил её ещё утром, не осталось и следа. Мешки под глазами, бледный цвет кожи, неприбранные волосы, всё это говорило о том, что она тоже очень устала от происходящего.

Видя всё это, Сомов не стал спорить, и просто отвернувшись к окну, слушал, как по одному расходятся его близкие. – Неужели мне никто не верит. – Думал он. – Неужели остаётся только один выход?

***

На дворе уже стемнело, и через час готово было рассвести, когда Сомов, совсем выбившийся из сил, тоже был захвачен объятиями Морфея. Он сидел на лавке, отперевшись одной рукой в стол, а другой, обнимая охотничью двустволку. Глаза его были закрыты, мысли его были далеко, он сидел и спал, не подозревая, что новая опасность уже приготовилась постучаться к нему в дом.

– Пожар – Пронзительно прозвучало по ночному небу, так словно сама загробная бездна низвергла этот крик. Сомов бросился к окну, и широко распахнув его, высунулся наружу. Комната моментально наполнилась резким запахом гари, а в лицо ударил поток тёплого воздуха.

Полыхала деревянная крыша конюшни, которая располагалась чуть в стороне от усадьбы. Небо, горевшее красным заревом, колыхалось, как огненная река, медленно наплывающая на весь участок. Столб пламени взмывал в воздух и, разбрасывая гигантский сноп искр, испарял едкую смолу, шипевшую из свежеспиленных брёвен.

– Это его рук дело. – Проговаривал Сомов, в ужасе глядя на происходящее.

– Что случилось? – Кричала Екатерина Владимировна, выскочившая из детской.

Сомов, обычно отличавшийся в таких ситуациях несдержанностью, сейчас взял себя в руки, и, не смотря на творившееся вокруг, был твёрд и спокоен. Он подошёл к жене и обнял её за плечи. – Конюшня горит.

– Какой кошмар, что теперь делать?

– Тебе, прежде всего, успокоится и идти к ребёнку. Конюшня далеко от дома и огонь сюда не перекинется, всё будит хорошо, я тебе обещаю.

Екатерина Владимировна снова удалилась к ребёнку, а Сомов глядел через окно как бушует огонь. – Это его рук дело. Нельзя идти на улицу, он этого и добивается. В доме останется Катя, Дуняша, Михаил и Никита, он может попытаться добраться до них. Хорошо, что Вася ещё не вернулся, за него хотя бы бояться не нужно.

Размахивая малиновыми рукавами, языки пламени делали картину пожара действительно страшно жуткой. Но самое страшное творилось внутри конюшни. Закрытые в огненном плене, по конюшне метались насмерть перепуганные лошади. Дикое ржание, хрипение и визг смешались с треском угольных головешек, отлетающих в разные стороны от полыхающей крыши.

– Чёрт!!! – Прорычал Пётр Матвеевич, когда вспомнил, что сам закрывал на замок конюшню.

По двору побежали проснувшиеся рабочие и переполошившиеся соседи. Впереди всех, в одном исподнем, бежал Мирон Храпов. Разбирая валявшиеся у колодца вёдра и лохани, все выстраивались цепочкой, передавая наполненные кадушки, и лили их на пожарище. Жар от огня нарастал, и долго находиться рядом с конюшней, было невозможно. Храпов и ещё пара мужиков, по крепче, вылив два три ведра, из-за того, что нечем было дышать всё время отбегали на несколько секунд, чтобы вдохнуть глоток свежего, драгоценного воздуха.

Огонь побеждал. Ухватившись за высушенные солнцем доски забора, он медленно, но верно распространялся в сторону других построек.

– Ключи, где ключи. – Орал кто-то в суматохе. – Надо открыть ворота, там же лошади.

Пётр Матвеевич уже было кинулся звать старшего сына, чтобы оставить вместо себя, отдать ему ружьё, а самому взять ключи и открыть конюшню, но было поздно. Миша, Никита и Тимофеев сбежали с лестницы и, сорвав с гвоздя ключ от конюшни выскочили из дома. Через секунду Сомов увидел их уже в окне.

– Назад, Миша назад. – Орал Сомов. – Вернись. – Но вспыхивание всё новых и новых факелов сопровождалось таким гулом, что докричатся было невозможно.

Хозяин видел, как его рабочие и соседи боролись с жутким пламенем, как все в саже и грязи они бегали по двору. Несколько отважных прямо под полыхающий крышей баграми и топорами развалили часть забора, чтобы огонь не пошёл дальше, но больше всех отличился Мирон Храпов. Он увидел, как Михаил с ключами бежит к воротам конюшни, и, поймав его за руку забрал ключи, и вылив на себя ведро воды, пошёл сам. Деревянные балки и стропила огонь сожрал уже на половину, в тот момент, когда громила Мирон, закрывая лицо рукавом, вставил ключ в амбарный замок конюшни. Через секунду засов был откинут и в распахнутые ворота ринулись перепуганные животные. Первым нёсся чёрный Сармат с уже хорошо подпаленной гривой. Не различая ничего перед собой он, сшиб с ног, не успевшего отскочить Храпова и весь в мыле выскочил на улицу. Остальные четыре кобылицы и жеребёнок, также вихрем пронеслись мимо Мирона, колотя своего спасителя железными подковами. Храпов лежал недвижимый, ему здорово досталось и многие в тот момент подумали, что он зашибся насмерть.

– Оттащите его, на изгородь лейте, вёдра несите. – Отчаянно и громко доносилось с той стороны, где когда-то была конюшня. Пётр Матвеевич смотрел на всё это то с недоумением, то с отчаянием, не в силах удержать боль в груди, которое вызвало колотившееся сердце. Вдруг сзади, не смотря на весь переполох, он отчётливо услышал кошачьи шаги и мурчание.

– Кто здесь!? – Крикнул Сомов в полумрак не освещённой комнаты.

Мягкие шаги слышались то справа, то с лева. На некоторое время Сомову даже показалось, что на улице ничего не происходит. Нет ни пожара, ни истошных криков, ничего, что на самом деле сейчас творилось у конюшни. Ужас, преследовавший его уже несколько дней, оставил его один на один с собой. Пётр Матвеевич, храбрившись, опустился на одно колено и аккуратно взвёл курки двустволки, когда почувствовал, по мимо кошачьей нежной поступи, ещё и чьё-то дыхание. Тяжёлое, глубокое дыхание человека. Мужчины.

– Дагон, это ты? Выходи и сразись со мной, в честном бою.

Шаря в темноте глазами Сомов, мысленно представлял, куда произведёт выстрел, но то, что случилось через секунду, парализовало его волю и тело.

Металлический шёпот донёсся из мрака, со стороны двери. Он звучал так жутко, что кровь в жилах Петра застывала, обдавая всё тело холодным потом. Голос читал стихи.

– Я здесь, я пришёл, я запомнил тебя.

У мести найдутся угли, для огня.

Я буду являться опять и опять.

Пока мой убийца способен дышать.

Семь дней и ночей я отмерил тебе.

От рока не скрыться матросу нигде.

И близких твоих заберу я с собой.

Пока твоя смерть не подарит покой.

***

Предрассветный час в Лопухово был по-настоящему жутким. Грязные, обожжённые, валящиеся с ног люди глядели на пепелище, когда первые лучи солнца пробили темень над восточной частью соснового бора, виднеющегося вдалеке. Конюшня, когда-то вмещающая до десяти лошадей, выгорела дотла, но все остальные постройки удалось спасти, вовремя отрезав огонь на всех направлениях. Деревенские хлопали друг друга по плечу, обнимались и отплёвывали сажу, когда новый звук, заставил замереть сердца местных.

По утреннему воздуху прокатился отчётливый громовой выстрел из двуствольного ружья.