Текст книги "А было это так… Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС"

На заседании Политбюро в сентябре 1987 г. М.С. Горбачев утверждал: «Экономическая реформа тормозится неудовлетворительной работой местных партийных комитетов, есть попытки дискредитировать перестройку. Мы вступили в критический этап перестройки». Это был провокационный призыв. Он был негативно воспринят на местах. Явно просматривалась попытка свалить вину за сбои в перестройке на других. Появились сомнения в искренности его намерений и правильности выбранного пути перестройки. Его призыв сосредоточить нажим на другие уровни партийно-государственных структур вызвал протест. Речь пошла и о перекосах в идеологии, о неоправданном критиканстве прессы, о многочисленных выпадах некоторых неформальных организаций. Отмечалось, что решения июльского (1987 г.) Пленума сложные, непонятные многим. Высказывались пожелания посвятить вопросам идеологического обеспечения перестройки специальный Пленум. Горбачев нехотя соглашался, что идеологическое обеспечение перестройки нужно, а с органами информации-де «надо работать». Думаю, что это был маневр, уход от прямого ответа. Дело в том, что демократизация и гласность вышли из-под контроля. Они уже не столько стимулировали, сколько возбуждали общественное мнение, направляя его активность на противостояние правительству, КПСС.

Гласность и плюрализм мнений. Эти лозунги вышли из принципиальных установок перестройки. Они предполагали необходимость перестройки сознания, психологии людей, более глубокий, творческий подход к общественным проблемам, овладение широким кругом информации, постоянное сопоставление мнений. Приобщение людей к духовным ценностям, повышение политической культуры и активности людей. Но что же получилось на деле? Развернулась критика стиля и методов работы местных партийных и советских органов. Хлестко, с сарказмом и издевкой «разделывали» тех, кто недостаточно активно воспринимал идеи перестройки. Начав с упреков за медлительность и консерватизм в проведении перестроечных реформ, перешли затем к фронтальной атаке на все стороны деятельности партии. Действия прессы, зачастую носившие поверхностный, недостаточно объективный характер, основанные на полуправде, домыслах, лишь дезориентировали общественное мнение.

Однако в интерпретации Горбачева в этих действиях не было ничего предосудительного. Осуждая отдельные перехлесты, он в то же время поддерживал и поощрял настрой «бить по штабам». На первом этапе перестройки – по Центру, а теперь по среднему уровню партийных и советских кадров, которые, по его мнению, и являлись тормозом в проведении перестроечной политики. Получая такую поддержку, СМИ развернули еще более активную деятельность. «Разоблачительные» антисоветские, антипартийные публикации стали превалировать на страницах многих газет, на радио, телевидении. И Горбачев, реагируя на требования коммунистов, партийного актива, пытается якобы приостановить этот поток. Говорит, что «люди возмущаются огульным охаиванием прошлого и неконструктивной критикой настоящего. Спрашивают, а мы-то в чем виноваты? А вот ответа наша идеологическая братия не дает». Однако средства массовой информации не восприняли его призыв, а продолжали массированную обработку общественного мнения с антисоциалистических позиций. Разговоры о плюрализме и гласности были для них не больше чем пропагандистской маскировкой.

Таким образом, молодую советскую демократию, которую, по выражению главного идеолога партии, надо лечить от детской болезни (корь, скарлатина), видно, лечили сверхмощными гормонами, и она не только не выздоровела, а набрала такую негативную силу, что стала крушить все вокруг, используя «спецгласность», о которой тот же А.Н. Яковлев в 1992 г. скажет, что не предполагал такой ее разрушительной силы.

Хотя в середине 1987 г., когда, возбуждая людей, псевдодемократы провоцировали их на массовые выступления против властей, когда возмущение дезориентированных людей выплеснулось на улицы, прозвучали успокаивающие слова Яковлева: «В народе растет настроение сопричастности к делам страны, повышается культура восприятия. Это хорошо». Вот так? Ну а Горбачев, получая информацию своих идеологических советников, основное внимание прессы направляет на борьбу против «консерваторов». Он все больше упирает на то, что «в стране нарастают силы, которые видят в перестройке, в демократии, гласности угрозу своему привилегированному положению. Они используют имеющиеся трудности, чтобы дискредитировать перестройку».

Вот, собственно, мои комментарии к событиям и состоянию перестройки на начало октября 1987 г.

8 октября. Политбюро. Вел М.С. Горбачев.

Н.И. Рыжков информирует о проектах плана и бюджета на 1988 г.

Говорит, что «сокращаются возможности импорта, так как меняется конъюнктура международного рынка, а валютные платежи растут. В 1988 г. они составят примерно 25,2 млрд рублей. Национальный доход на 1988 г. снижается. Финансовый дефицит увеличивается почти вдвое. Нарастают сложности в денежном обращении. Сложно балансировать материальные ресурсы с потребностями промышленности и строительства. Все это потребует увеличить ряд основных показателей по сравнению с 5-летним планом».

Так, уже в 1988 г. начнут рельефно проявляться в экономике результаты «перестроечной» политики Генсека и его окружения. И при такой ситуации все же приоритетная роль в 1988 г. отводится не экономике, а политике. Горбачев отмахнулся от высказанных Щербицким, Долгих, Слюньковым и другими товарищами замечаний и предостережений по проекту плана и бюджета на 1988 г. Заявил: «План одобрить. Некоторые вопросы дополнительно проработать в Совете Министров. План трудный. Акцент должен быть на работу».

Обсудили тезисы доклада на торжественном собрании, посвященном 70-летию Октября. Материал был разослан заранее. Многие дали замечания. Они сводились к следующему. Полнее показать единство фронта и тыла в Великой Отечественной войне. Раскрыть объективнее обстановку, сложившуюся в стране к моменту начала перестройки. Надо ли так говорить: «Пропасть между прошлым и настоящим, из чего же мы тогда вышли?» Отразить крайние тенденции в современном обществе. Оправданы ли «серьезные сомнения» в правомерности Основного закона? Что такое «социалистический плюрализм»? Что для него характерно и чем он отличается от свободы мнений? Идеи и установки доклада по идеологической работе – туманны. То же и о позиции партии по национальному вопросу. Много лозунгов. В итоге поручили докладчику М.С. Горбачеву доработать проект с учетом высказанных замечаний.

21 октября. Пленум ЦК КПСС.

«Вопросы, связанные с 70-летием Октября, и некоторые текущие задачи». Докладчик М.С. Горбачев.

Это был, безусловно, важный Пленум. Он расставил акценты на основных этапах исторического 70-летнего пути нашего государства после Октябрьской революции. Причем необходимо было, рассматривая все перипетии нашего исторического прошлого, и плохое, и хорошее, постараться оценить это прошлое объективно. Снять розовые, белые и черные тона. Поразмышлять о прошлом с позиций сегодняшнего времени. Доклад Горбачева обстоятельно обсуждался на Политбюро, вносились (отвергались или принимались) различные предложения, уточнения. Отрабатывались не только принципиальные положения, но и редакционные поправки, иногда отдельные фразы, обороты. Необходимо было определить и нынешнее положение страны, партии. Уточнить задачи на будущее. Думаю, что в основе своей это тогда удалось.

До Пленума (или в перерыве) Горбачев беседовал с Г.А. Алиевым. Речь шла о его отставке в связи с состоянием здоровья. В начале июня у него случился тяжелый инфаркт, несколько месяцев Гейдар Алиевич не работал. В начале октября вышел, но состояние неважное. Горбачев рассказал нам о беседе – «трудный был разговор, но потом в итоге договорились».

Доклад излагать нет смысла, так как он был опубликован.

После окончания доклада Лигачев, председательствовавший на Пленуме, спросил: «Есть ли вопросы? Нет». (Обсуждение доклада не предполагалось.)

В первом ряду зала, где сидели кандидаты в члены Политбюро, как-то неуверенно поднял руку Б.Н. Ельцин, потом опустил. Горбачев: «Вот у Ельцина есть вопрос». Лигачев говорит: «Давайте посоветуемся, будем ли открывать прения?» Послышались голоса: «Нет». Лигачев: «Нет!» Ельцин было привстал, потом сел. Вновь подал реплику Горбачев: «У товарища Ельцина есть какое-то заявление». Тогда Лигачев предоставил слово Ельцину. (Вышло все так, что один раздумывает – говорить или нет, а второй – его подталкивает выступить. Обычно в аналогичных случаях, чтоб не затягивать время, Горбачев предлагал: «Ну, слушай, давай обсудим с тобой после, что всех держать». И на этом – согласие. А сегодня?!)

Ельцин как-то не торопясь вышел на трибуну. Явно волнуясь, немного помолчал, потом начал говорить. Сначала несколько сбивчиво, а потом уже увереннее, но без обычного нажима, а вроде полуоправдываясь, полуобвиняя, стараясь сдержать эмоции. Говорил он в общем минут пять – семь, не больше.

Основные тезисы:

«Доклад полностью поддерживаю. Тем не менее хочу высказаться. Надо перестраивать работу партийных комитетов, начиная с Секретариата ЦК, стиль которого не меняется, как и Лигачева, носит разносный характер. Разного рода накачки хозяйственных органов. Это не революционный стиль. Необходимо делать выводы из прошлого для настоящего и будущего.

Наши планы о перестройке за два-три года (о чем говорилось на съезде), а теперь опять два-три года, это дезориентирует партию и массы. Настроение в народе поэтому идет волнами. То был подъем (после января 1987 г.), то вера стала падать (после июня 1987 г.). Авансы перестройки влияют на авторитет партии.

Уроки прошлого – тяжелые уроки. Поражения были потому, что нарушилась коллегиальность в принятии решений. Власть была отдана в одни руки. Вот и сейчас в Политбюро обозначился какой-то рост славословия у некоторых членов Политбюро в адрес Генерального секретаря. Это недопустимо. Сейчас нет каких-то перекосов, но штришки есть.

И последнее (немного помолчал): видимо, у меня в работе в составе Политбюро не получается. И опыт, и, может быть, отсутствие поддержки со стороны особенно Лигачева привел к мысли об отставке, об освобождении меня от должности, обязанностей кандидата в члены Политбюро. Заявление я передал. (Кому? Горбачеву?! Так, значит, он все знал!) Как будет в отношении первого секретаря МГК, будет решать Пленум горкома». Сказав все это, Ельцин вернулся на свое место в зале.

Я понял его так, что он ставит вопрос только об освобождении из состава Политбюро, а не секретаря горкома партии. Это вызвало недоумение. Вероятно, я что-то не расслышал.

Все как-то опешили. Что? Почему? Непонятно… Причем такой ход в канун великого праздника! Я про себя подумал, что Михаил Сергеевич сейчас успокоит Бориса Николаевича. Хорошо, раз есть замечания, то давайте разберемся, обсудим, определим, что делать. Но не сейчас же? Поручить Политбюро разобраться и доложить. Все. Но дело приняло иной оборот. (Хочу категорически заявить, что накануне Пленума никакого обсуждения, сговора, организации выступлений членов ЦК по адресу Б.Н. Ельцина не было. Они были спонтанными. И может быть, их спровоцировало поведение на Пленуме Генерального секретаря ЦК КПСС.)

Горбачев как-то весь напрягся, подвинул Лигачева и взял председательство в свои руки. Посмотрел налево, направо в Президиум, где сидят только члены Политбюро, – вот, мол, такой «фокус», в зал и говорит: «Выступление у товарища Ельцина серьезное. Не хотелось бы начинать прения, но придется обсудить сказанное. Это тот случай, когда необходимо извлечь уроки для себя, для ЦК и для Ельцина. Для всех нас». Повторил сжато основные тезисы выступления Б.Н. Ельцина и попросил высказываться. «Я приглашаю вас к выступлениям. Может, кто из членов Политбюро хочет взять слово? Пожалуйста». И начались выступления. Экспромтом. Без бумажек, тезисов. Сначала Лигачев. Отвел обвинения. Пауза. Потом Горбачев обращается к залу: «Может, кто-то из членов ЦК возьмет слово?» Встал С.И. Манякин, за ним выступили: Бородин, Шалаев, Богомяков, Моргун, Месяц, Коноплев, Арбатов, Рябов, Рыжков, Сайкин.

Сидя за столом, я, как и другие коллеги, поймал взгляд Горбачева, ну что, мол, надо определить и вам свои позиции. Посоветовались с В.М. Чебриковым: надо, действительно, высказаться, как-то искать выход из этой ситуации. И стали выступать члены Политбюро, секретари ЦК, другие товарищи. Выступления были разные. Одно мягче, другое резче, острее, но все осуждали позицию и выводы, прозвучавшие в словах Ельцина. Вот некоторые конспекты выступлений.

Лигачев: «В работе секретариата и моей действительно есть недостатки. Но я не могу согласиться, что неуважительно отношусь к партийным работникам. А требовательность есть. Была и будет. О славословии – я к этому числу не принадлежу. О том, что в народе падает вера в перестройку, – это принципиально неправильное политическое заявление».

Арбатов: «Б.Н. Ельцин не проявил чувства ответственности, политической зрелости, которых требует наше время. Единство – вот что особенно необходимо сейчас. Сегодня он нанес ущерб делу».

Рыжков: «Б.Н. Ельцин бросил серьезные обвинения, что мы скатываемся к прошлым методам руководства. Разве можно сравнить работу прошлых и нынешнего Политбюро. Он вбивает клин в Политбюро, что там нет единства, там занимаются словоблудием. Это неправда. У самого Ельцина стал развиваться политический нигилизм. Он решил дистанцироваться от Политбюро. На заседаниях молчит, даже когда речь идет о делах Москвы».

Воротников: «В Политбюро принципиальных разногласий нет. Каждый волен излагать свою позицию. Есть споры. Это естественно. Я давно знаю Бориса Николаевича. Но здесь в МГК с ним происходит какая-то трансформация. Излишняя самоуверенность, амбиция, левацкие фразы. На Политбюро он пассивен. Постоянная неудовлетворенность, отчужденность. И вот сегодня… это неожиданно. Я даже не знаю, чем закончить. Надо обсудить, найти выход из этого положения».

Яковлев: «Наверное, Борису Николаевичу кажется, что он выступил смело и принципиально. Ни то ни другое. Выступление ошибочно политически и несостоятельно нравственно. Да, на Секретариате идут споры, дискуссии, но что же здесь ненормального. Ельцин перепутал большое дело, которое творится в стране, с мелкими своими обидами и капризами, что для политика недопустимо».

Шеварднадзе: «Борис Николаевич, вы очень многое поставили под сомнение. Да, нам не все удается. Вы это знаете. То, что вы сказали, это безответственность перед партией, перед народом, перед коллегами – товарищами по Политбюро. Вы хотели нам навязать другой стиль. Наш стиль действительно коллективный, ленинский. Но это вам не удастся, не пройдет».

Громыко: «Первое – ЦК отбросит всякие попытки пошатнуть нас, бросить тень на курс перестройки, поколебать уверенность. Второе – единство. Партия не позволит расстроить свои ряды».

(В таком примерно духе выступали и другие.)

Затем Горбачев обратился к Ельцину: «У тебя есть что сказать? Давай».

Ельцин: «Школа для меня суровая. За всю жизнь. На тех постах, где я работал, где доверяла мне партия. Несколько уточнений. У меня не было никаких сомнений ни в стратегической, ни в политической линии партии в том, что касается перестройки. Говорил о волнообразном отношении людей в период от январского до июньского Пленума ЦК. Видимо, мы мало проводили разъяснительной работы и поэтому допустили спад. Имел я в виду не страну, а московскую организацию. Я не хотел вбить клин в единство ЦК и Политбюро. Также и в отношении членства в Политбюро. Есть моя записка, я считаю, что в этом случае они как бы выводятся из зоны критики. (Он вел речь о тех секретарях ЦК КП республик и Ленинградского обкома, которые были в составе ПБ.) О славословии – я имел в виду, есть два-три члена Политбюро, которые, по моему мнению, говорят много положительного. Я верю, это от души, но тем не менее…»

(Горбачев и другие из зала репликами несколько раз перебивали Ельцина, уточняли его выступление и фактическую обстановку.)

Горбачев: «Скажи, как ты относишься к замечаниям товарищей?» (То есть он подводил его к позитивному исходу.)

Ельцин: «Кроме некоторых выражений, в целом я с оценкой согласен. Что я подвел ЦК и московскую парторганизацию, выступив сегодня, – это ошибка».

Горбачев: «У тебя хватит сил дальше вести дело?» (Спасательный круг.)

Ельцин: «Я сказал, что подвел ЦК, Политбюро, МГК. Повторю: прошу освободить меня от кандидата в члены Политбюро и от руководства московской парторганизацией». И сошел с трибуны.

Горбачев: «Давайте сначала возвратимся к основному вопросу. Если есть предложения, замечания по докладу, прошу передать их А.Н. Яковлеву, Е.К. Лигачеву или мне. Вношу предложение – одобрить основные положения доклада. Поручить выступить на торжественном заседании Генеральному секретарю ЦК». Голосует. Принято единогласно.

Потом Горбачев дал ряд пояснений к выступлению Ельцина. Он сказал, что «Ельцин прислал мне письмо на юг (где Горбачев находился в отпуске), в котором выразил эти мысли и просил решить вопрос о его пребывании в Политбюро. По возвращении из отпуска был с ним разговор. Условились обсудить этот вопрос позже, после 70-летия Октября. Но Борис Николаевич не выдержал. Я не думал, что он так поступит. Поэтому о наших беседах даже не информировал членов Политбюро». (Но и на Пленуме он не зачитал письмо Ельцина, не раскрыл полностью его содержания. Ограничился самим фактом – было письмо. И значит, подталкивая Ельцина к трибуне, он знал, о чем тот будет говорить!)

Затем Горбачев более спокойно дал оценку выступлению Ельцина: «Видимо, Б.Н. Ельцин оказался не подготовленным к такому посту, и ему сейчас трудно. Но я бы не сказал, что эта работа непосильна ему в перспективе, если он сможет сделать выводы. Но я не услышал от Ельцина ответа на прямой вопрос: способен ли он взять себя в руки и уверенно повести дело. Поэтому я сейчас в трудном положении. Давайте не будем сгоряча решать этот вопрос. Предложение: первое – признать выступление товарища Ельцина политически ошибочным. Второе – поручить Политбюро, МГК рассмотреть вопрос о заявлении Ельцина, с учетом состоявшегося обмена мнениями на Пленуме». Голосование. Приняли.

Сейчас, по прошествии времени, анализирую ход Пленума и поведение Ельцина, Горбачева, и возникают некоторые вопросы. Прежде всего не ясно, о чем писал Ельцин в письме Горбачеву. Почему Горбачев, имея якобы договоренность с Ельциным, по сути «вытащил» его на трибуну (Ельцин просил слова неуверенно). Чем вызвана была необходимость организации «массового» отпора Ельцину, продемонстрированного Горбачевым? Думаю, что Ельцин не ожидал такой реакции со стороны Генсека. Он, считаю, не хотел «бить горшки» с ним и т. п. Все это непростые вопросы. Вывод – Горбачев сам создал себе оппозицию в лице Ельцина. Чем больше он наносил ему урон, тем быстрее рос авторитет Ельцина. А если учесть самолюбие, властность, жесткий характер Бориса Николаевича, непомерное честолюбие, то эта публичная «порка» нанесла Горбачеву большой вред. Здесь горбачевский маневр дал отрицательный эффект. Ельцин «закусил удила».

Горбачев: «Теперь второй вопрос. Организационный. Гейдар Алиевич Алиев перенес тяжелый инфаркт. По состоянию здоровья не может исполнять свои обязанности члена Политбюро. Оформить на пенсию. Утвердить его советником при Президиуме Верховного Совета СССР. В Москве, в Политбюро он работал активно». Голосуют. Принято.

Вот так закончился октябрьский Пленум ЦК.

27 октября. Принял посла ФРГ г-на А. Майер-Ландерута. Обсудили вопрос о состоянии отношений между странами, а также РСФСР с землями ФРГ; о предстоящем визите в Москву г-на Лотара Шпэта – премьер-министра земли Баден-Вюртемберг и о моей поездке в ФРГ.

31 октября. Политбюро.

Обсуждение доработанных разделов доклада к 70-летию Октября.

Период 20–30-х гг., предвоенная обстановка, оценка 50-х и 70-х гг. Дополнения по докладу – борьба с троцкизмом и новой оппозицией, роль Бухарина, оценка индустриализации и коллективизации. О порядке заседания: откроет А.А. Громыко, доклад М.С. Горбачева примерно три часа. Выступления представителей трудящихся, гостей. Концерт.

О заявлении Б.Н. Ельцина на Пленуме.

Горбачев информировал Политбюро о разговоре с ним:

«На Пленуме Борис Николаевич оценил свое выступление как ошибочное. Вопрос – надо ли изменять решения Пленума? Как развивались события после Пленума.

Он информировал членов бюро МГК о самом факте заявления и о решении Пленума. Они собрались без него (так предложил Ельцин) плюс члены ЦК от Москвы и обсуждали. Был обстоятельный разговор. Каждый мог высказать свое мнение. Второй секретарь МГК передал об их отношении к нему (Ельцину), что бюро осуждает выступление и заявление об отставке, выразило претензию, почему предварительно не посоветовался с ними о своих намерениях. Бюро полностью согласно с решением ЦК, но если спросят Бюро МГК, то оно выскажется, чтобы Ельцин заявление об отставке забрал. Надо не капитулировать, говорят они, а работать. Предложили ему написать заявление и отозвать прежнее.

Вот такой был разговор, – подытожил Горбачев. – Складывается, с его слов, ситуация, что Ельцин в принципе остается на своих позициях, но Бюро-де просит, и если надо, то он подчинится. Давайте сегодня ничего не будем пока менять. Есть поручения Пленума рассмотреть на Политбюро и МГК. Надо спокойно и серьезно разобраться с учетом разговора с Ельциным». Согласились.

2 ноября 1987 г. Кремлевский Дворец съездов.

Торжественное заседание ЦК КПСС, Верховных Советов СССР и РСФСР, посвященное 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции.

Вступительное слово сказал А.А. Громыко.

Доклад «Октябрь и перестройка: революция продолжается» сделал Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев. Содержание доклада известно.

Торжественное заседание продолжалось два дня. На нем выступило много именитых гостей, руководителей стран и лидеров партий, а также и ряд советских товарищей. Состоялось возложение венков к Мавзолею В.И. Ленина.

7 ноября. Состоялся грандиозный военный парад и демонстрация трудящихся на Красной площади. А вечером большой прием, посвященный 70-летию Октября, в Кремлевском Дворце съездов.

9 ноября, понедельник. В 13:30 срочно пригласили в Кремль.

В кабинете Горбачева собрались члены Политбюро: Лигачев, Громыко, Рыжков, Воротников, Чебриков, Шеварднадзе, Соломенцев, Яковлев.

Сообщение Лигачева. Ему позвонил второй секретарь МГК (по-моему, Белянин) и сказал, что у них ЧП. «Госпитализирован Ельцин. Что произошло? Утром он отменил назначенное в горкоме совещание, был подавлен, замкнут. Находился в комнате отдыха. Примерно после 11 часов пришел пакет из ЦК (по линии Политбюро). Ему передали пакет. Через некоторое время (за пакетом с визой Ельцина) зашли к нему в комнату и увидели, что Ельцин сидит у стола, наклонившись, левая половина груди окровавлена, ножницы для разрезания пакета – тоже. Сразу же вызвали медицинскую помощь из Четвертого управления, уведомили Чазова, сообщили Лигачеву. О факте знают несколько человек в ГК».

Дополнительно нас информировал и Чебриков. Подтвердил сказанное. Сообщил, что «в больнице на Мичуринском проспекте, куда привезли Ельцина, он вел себя шумно, не хотел перевязок, постели, вырывался. Ему сделали успокаивающую инъекцию. Сейчас заторможен. Спит. Там находится Е.И. Чазов. Что он говорит? Был порез (ножницами) левой стороны груди, но вскользь. Незначительная травма, поверхностная. Необходимости в госпитализации нет. Сделали обработку пореза, противостолбнячный укол, дали успокаивающее».

Вывод. Факт сам по себе беспрецедентный. Что это? Случайность или срыв? Форма протеста или малодушие? Не похоже на Бориса Николаевича. Может быть, стремление привлечь внимание?! Все эти соображения высказали Горбачев, другие члены Политбюро. Однако что же делать? Факт скрыть не удастся. Станет известно в Москве. Надо принимать решение. Пленум МГК намечен или нет? Дата уже известна. Необходимо решать вопрос, откладывать нельзя. Однако следует подождать дополнительной информации о состоянии здоровья. Новые сообщения врачей – состояние удовлетворительное. Возбуждение после сна пройдет.

Возвратились к факту заявления об отставке на октябрьском Пленуме ЦК. Чем действительно было вызвано это выступление? Неужели только обида, амбиции? Неудовлетворенное стремление к популярности? Члены Политбюро, секретари ЦК стали рассуждать. Обстановка в Москве, особенно в активе, сложилась в последние месяцы не в пользу Б.Н. Ельцина. Взялся он за дело по обыкновению активно, круто. Тезис «все плохо было при В.В. Гришине» сначала срабатывал. Шли разнос и замена кадров. Закручивание гаек. Хождения в народ – на заводы, стройки, в магазины. Выслушивал, критиковал старые порядки, давал обещания и авансы. Но видят, время идет, прошло почти два года, а дела не поправляются. Стали спрашивать, где обещанное. Да тут и в ЦК не только помогают, но и критикуют, требуют более результативной работы. К этому не привык Борис Николаевич! (Во время заседания вновь позвонил Е.И. Чазов. И еще раз подтвердил, что порез небольшой, можно два-три дня подержать? А вообще – это амбулаторная обработка.)

Опять стали обсуждать, как поступить. Горбачев, другие члены Политбюро склонились к выводу, что налицо депрессия. А может, расчет на сочувствие. Тянуть с решением нельзя, надо вносить вопрос на Пленум МГК, как было поручено Пленумом ЦК. Итоги обсуждения подвел Горбачев: «В принципе решение о том, что Ельцина надо освобождать от работы, как он и сам просит, в Политбюро уже созрело и раньше. Иначе – беспринципность. Сегодняшний день еще раз подтвердил правильность оценок на Пленуме. Убежден, что мы верно поступили, не став (хотя было сильное давление членов ЦК) решать этот вопрос на Пленуме ЦК. Но сейчас откладывать уже нельзя. Надо будет встретиться с секретарями РК, обсудить предварительно на бюро МГК, а затем на Пленуме МГК. Видимо, необходимо поручить это Генеральному секретарю. Как считаете? (Реплики – конечно, ведь это Москва.) Хорошо. Будем действовать».

На другой день, 10 ноября, М.С. Горбачев вновь собрал у себя в ЦК членов Политбюро.

Горбачев: «Вопрос один. О кандидатуре на пост первого секретаря МГК. Нужен известный в партии человек. Я долго думал, с некоторыми членами Политбюро советовался. Есть двое: Л.Н. Зайков и В.И. Воротников. Давайте обсудим».

Я молчу, со мной предварительного разговора не было. Готовлюсь к решительному отказу. Причины: я давно вжился в дела РСФСР. Зачем двоим осваивать новое дело – в Москве и России. Потом, Москву я мало знаю и т. п.

Заговорил Л.Н. Зайков. Стал рассуждать, что надо все взвесить, много дел в оборонном комплексе, но дело Политбюро, если надо, то… (Чувствую, что ему импонирует предложение.)

М.С. Горбачев стал рассуждать о близости проблем Москвы и Ленинграда: «Это два самых крупных центра страны. Бывшая и нынешняя столицы государства. Структура промышленности, наука, творческая интеллигенция. Опыт есть у Льва Николаевича. В то же время надежна кандидатура Виталия Ивановича – такт, умение работать с кадрами, выдержка – это за него. Однако возникает проблема Совета Министров РСФСР, это задача не меньше, а больше Москвы. Туда просто не подберешь человека. Вывод – рекомендовать Л.Н. Зайкова, внести вопрос на Пленум МГК. Что касается оборонных отраслей, то кураторство его над оборонным комплексом сохранить. Оставить его и секретарем ЦК. Как смотрите?»

Выступили члены Политбюро, тоже поразмышляли о мнении Горбачева, активно поддержал это предложение и я. Сошлись, что такое решение верное. Л.Н. Зайков: «Ну, если надо, то… но прошу поддержать и помочь, если изберут». Это предложение было принято затем и на заседании Политбюро.

11 ноября я с делегацией вылетел в Чехословакию, там проходили Дни культуры РСФСР. В делегации: А. Баталов, Ю. Бондарев, Н. Гундарева, К. Горин, В. Лановой, Ю. Мелентьев, академик Г. Месяц, В. Сидоров, В. Чичеров, М. Ульянов.

(Пленум МГК был в мое отсутствие. Ельцина освободили от работы, а Зайков был избран первым секретарем МГК.)

Встречали нас в Праге на высоком уровне, тепло, радушно. Помимо общих мероприятий у меня было несколько важных встреч.

12 ноября. Беседа с Л. Штроугалом. Доверительный, доброжелательный разговор. Однако он нервничает, это уже не тот уверенный в себе глава Правительства Чехословакии.

13 ноября. Принял меня Г. Гусак. (Участвовали Л. Адамец и В. Ломакин.) Более часа – содержательный разговор о проблемах перестройки у нас. Г. Гусак информировал о сложных процессах в экономике своей страны, усилении националистических проявлений чехов и словаков. Высказался и о недостатках в сотрудничестве наших стран. Вел беседу бодро, свободно, сразу была создана хорошая, товарищеская атмосфера.

Затем, по просьбе Л. Адамеца, поддержанной нашим послом, заехали ко мне в гостиницу. Состоялась обстоятельная беседа. Л. Адамец горячо и взволнованно говорил о ситуации в стране. «Положение в руководстве сложное. Г. Гусак не улавливает потребности в демократизации, консервативен. Назрела необходимость обновления руководства». Критиковал Л. Штроугала. Рассказал о нарастании недовольства в обществе и т. п. На декабрь намечен Пленум ЦК КПЧ. В партии и обществе, в Чехии и Словакии брожение.

Вечером вылетел в Братиславу.

14 ноября. Встреча в ЦК КПС с Й. Ленартом. Беседа с участием руководства ЦК и Правительства Словакии. Разговор затянулся за полночь.

Интересным был разговор с Й. Ленартом в машине по пути в сельский кооператив «Прогресс». Высказывания Й. Ленарта касались этапов развития наших отношений. Вспомнил он послевоенные годы. Подозрительность Сталина к лидерам КПЧ, то же и у чехословацких лидеров. Например, к А. Запотоцкому: «Надо работать, а не писать романы». Отношение к Генсеку ЦК Р. Сланскому, который был впоследствии репрессирован. Характерно, отмечал Й. Ленарт, что Сталин сам говорил К. Готвальду: «Не доверяй нашему МГБ, не повторяйте наших ошибок». Об этом был разговор в Москве с чехословацким министром юстиции и В. Червенковым. «Есть документы». Смысл высказываний Й. Ленарта – «необходимо поднять архивы и реабилитировать незаконно репрессированных в Чехословакии».

О сегодняшней обстановке. Сейчас, по словам Й. Ленарта, развивается национальная психология. Создание ЦК КП Чехии воспринято неоднозначно.

Авторитет Г. Гусака снижается. Нужен объективный товарищеский анализ ситуации. Ваша перестройка будоражит ситуацию и у нас. Обычно очень сдержанный, на этот раз Й. Ленарт разговорился. Я его знал давно, еще с времен посещения им Куйбышева и Тольятти в 1970 г. О чем мы вспомнили.