Текст книги "Убийца из города абрикосов. Незнакомая Турция – о чем молчат путеводители"

Я сопротивлялась. Сказала, что не буду работать. Парень, стоявший в дверях, страшно меня избил. Потом изнасиловал. Мне не давали ни есть, ни пить. Может, я выдержала бы и дольше, если бы дали хоть закурить.

Не дали. Через десять дней я начала работать.

В Турции проституция легальна. Якобы это помогает защитить женщин. Может и так, но никто этого не контролирует! Тогда еще не использовали презервативы. Врача я видела раз в несколько лет, потому что у него была договоренность с хозяином, и он подписывал наши медицинские книжки, никого не осматривая. Врач появлялся, только если нужно было сделать аборт. После аборта девушка на несколько дней получала красную повязку. Это значило, что можно не работать.

В другие дни повязка была черная. Значит, мне нужно было обслужить тридцать клиентов. Но приди тридцать первый, я должна была обслужить и его.

Если из меня текла кровь, давали тампон.

Как-то раз не приехали девушки из другого города. Мне пришлось обслужить семьдесят шесть мужчин. Приходили все. Полицейский, чиновники, даже мусорщики. Двое умерли в моей постели от сердечного приступа.

Картина, которую я буду помнить до конца жизни, – это Озлам и ее отрубленная голова. В бордель ее продал брат.

Озлам забеременела. Решила, что будет рожать. Сутенер позвонил ее брату, чтобы тот отдал ему деньги.

Брат разъярился. Пришел с топором. Когда я вошла в салон, Озлам лежала на диване, а ее голова – в метре от нее.

Мы смотрим фильм, снятый больше десяти лет назад. На стульчиках сидит дюжина женщин. Нарядные, накрашенные, неестественные. Следующий кадр. Невеста в белом платье сидит рядом с женихом. У него на голове копна черных вьющихся волос.

Следующий: невеста режет большой торт. Кто-то пытается танцевать, но все выглядит абсурдно.

Это была моя третья свадьба. Свадьба мечты. Был оркестр, четырехметровый торт с женихом и невестой сверху, подружки невесты. Такой торт я видела в детстве на свадьбе двоюродной сестры.

Не было только детей, которые обычно несут фату. И никого из родственников.

Жениха звали Махмут. Он был моим клиентом. Приходил и приходил, пока наконец не сделал мне предложение. В публичном доме сказали, что я могу уйти, если верну им долг. Считают так: из зарплаты вычитают за еду, ночлег, электричество. И под конец месяца оказывалось, что они мне ничего не должны. Я заплатила им столько, что можно было купить квартиру и хорошую машину. Мне разделили долг на части. Я выплачивала его несколько лет. Но наконец я была свободна!

Нашу свадьбу показывали по всем каналам. “Айше и Махмут – пара из публичного дома”, – писали газеты.

После стольких лет в публичном доме приходится заново учиться жить. Забыть об абортах и кровотечениях. Вспомнить, как нужно готовить и убирать.

Махмут не стал мне хорошим мужем. Целыми днями он смотрел телевизор. Мне казалось, что его жена – телевизор, а не я.

Через месяц он впервые меня побил. Второго раза я ждать не стала. Сбежала.

Дженнет – так зовут куклу – по-турецки значит “небо”. Айше берет ее на колени, гладит по голове и целует руки. Потом повязывает ей платок. Нет, она не ведет себя, как сумасшедшая, которая верит, что кукла – это ее ребенок. Но Дженнет для нее – символ всех детей, которые у нее могли бы быть. На каждой фотографии, в каждой газете Айше хочет быть с Дженнет.

“Неважно, что с тобой происходит. Все равно окажешься под землей. Когда-нибудь на том месте распустятся цветы, а на деревьях появятся плоды”, – написала Айше в стихотворении, напечатанном на ее предвыборной листовке.

– Труднее всего закрывать глаза, – говорит она, когда мы встречаемся уже после выборов. – Все возвращается во сне. Хуже всего, что у меня снова много времени. Закончились интервью, кампания. Я снова сижу дома одна, и прошлое встает у меня перед глазами. И снова у меня есть только Дженнет.

Эпилог

Айше и Салиха получили чуть меньше тысячи голосов на двоих. Мало. Этого не хватило, чтобы пройти в парламент.

Но все же их истории появились в газетах и на телевидении. Они вызвали бурную дискуссию. СМИ начали ратовать за ужесточение контроля над публичными домами. “После их историй мне стало стыдно. Стало стыдно всей Турции”, – написал известный публицист. “Мы не можем брать с этих женщин налоги, а стоит им оказаться в беде, бросать их на произвол судьбы”, – написал другой. “Якобы для турка женщина – святое. И я спрашиваю: где находятся клиенты публичных домов, когда бывшие проститутки умирают с голоду? Разве их не нужно уважать?” – заключал третий.

Для Турции торговля женщинами – женами, сестрами, подругами – настоящая чума. По данным исследования, проведенного в городе Диярбакыр с миллионным населением, в нем в течение года с этого живет как минимум четыреста семей.

Под Араратом

1

– Нас все ненавидят, – Мустафа мочит усы в пиве Efes и обводит взглядом окружающие лица. Настроение у него испортилось – пожалуй, третья кружка была лишней. Так, увы, бывает почти всегда, когда турок хочет обмануть Аллаха и выпить за его спиной немного алкоголя. Я понимающе киваю головой и вместе с ним разглядываю сидящих в зале.

В углу веселится компания бельгийцев. Они только что вернулись с восхождения на Арарат. На это у них ушло примерно четыре дня, и сейчас они фотографируются на прощание, смеются, а лица у них загорелые, как у индейских разведчиков.

В другом углу под картой региона пятеро мрачных мужчин в шароварах с мотней на уровне колен разливают бутылку анисовой ракии. У одного из них на голове чудесная шапочка с помпончиком.

– Курды, – шепчет Мустафа, хоть это ясно как божий день. Мы находимся в регионе, где именно они, двадцатипятимиллионный народ без собственного государства, составляют большинство. – Они нас ненавидят сильнее всех. Взгляни, что они тут понавешали.

Над барной стойкой, как и по всей Турции, висит портрет Ататюрка. Это нормально. Но в глаза бросаются флаги курдского повстанческого движения PKK[7]7
  Рабочая партия Курдистана (курд. Partiya Karkerên Kurdistan) – курдская политическая повстанческая организация, отстаивающая политические права турецких курдов и добивающаяся создания курдской автономии.


[Закрыть]. Рядом – портрет его лидера Абдуллы Оджалана, который уже несколько лет сидит в турецкой тюрьме.

– Да как они смеют! Я им разнесу на хрен этот бар! – горячится Мустафа. Чуть громче, чем следовало. Курды, сидящие под картой, поднимают головы и выжидательно на нас смотрят. Мустафа здесь единственный турок. А господа в шароварах выглядят так, будто в карманах у них ножи, гранаты и калаши. Если мой приятель не уймется, достанется нам обоим. В лучшем случае обойдется разбитым лицом. В худшем – мы уедем отсюда в пластиковых мешках. Такое уже случалось.

2

Забегаловка стоит почти на склоне Арарата, на окраине города Догубаязит.

Крайне неудачное место, чтобы затевать драку. Здесь сходятся границы Турции, Ирана, Армении и Азербайджана. Здесь можно встретить туристов, контрабандистов, торговцев людьми, проституток и даже якобы шпионов. На склонах Арарата не раз собирались курдские партизаны, чтобы начать антитурецкое восстание. Поэтому вокруг окрестных городков расположены военные гарнизоны, а на городских заставах стоят солдаты.

Еще здесь можно встретить безумцев, перекапывающих окрестности в надежде найти Ноев ковчег. Согласно легенде, после потопа он остался где-то тут. Курд за барной стойкой рассказывает о японце, которого недавно загрызла стая диких собак. У него были военные карты, металлоискатель с высокой чувствительностью и Библия на японском с выделенным местом о потопе.

– Он вышел из машины, сделал от силы шагов десять, и тут они на него набросились. Один пес перегрыз ему артерию, – говорит бармен и продолжает разливать алкоголь.

3

– Витольд, а Польша турок уважает? – внезапно спрашивает Мустафа, и я пользуюсь случаем, чтобы отвлечь его внимание от курдов, их флагов и их предводителей.

Я рассказываю ему историю о султане, который во времена разделов Польши все время спрашивал, прибыл ли посол из Лехистана. О Пилсудском, тепло и с уважением относившемся к Ататюрку. О польской деревне на берегах Босфора, которая еще совсем недавно славилась как единственное в Турции место, где в домашнем хозяйстве разводят свиней. Короче говоря, дорогой Мустафа, Польша уважает Турцию как никто другой.

Мустафа счастлив. Он с удовлетворением кивает головой и говорит, что в таком случае мы обязаны выпить за польско-турецкую дружбу.

Позже он просит меня рассказать о моем путешествии. Что тут расскажешь? Я окончил университет, собрал рюкзак и вместе с однокурсницей N отправился в путь, автостопом из Варшавы в Иерусалим. Мы проехали через всю Турцию, Сирию и Иорданию. Затем пол-Израиля. Ругаемся с ней почти что беспрерывно и давно бы уже распрощались, но мы заехали очень далеко, а денег на обратную дорогу у нас нет. Потому мы путешествуем в симбиозе: благодаря N поймать машину легче, а благодаря мне – безопаснее.

Мустафа интересуется, можем ли мы купить билет на поезд или самолет. Объясняю, что с этим тоже проблема, но прежде всего дело в жажде приключений, адреналине и людях, которых мы встречаем каждый день. Вот взять хотя бы его самого. Он ехал на своем грузовике, остановился, подобрал нас и привез аж сюда. И теперь мы сидим, пьем пиво, нам хорошо. Где бы еще я встретил водителя грузовика? Причем от таких, как он, я узнаю о Турции гораздо больше, чем за два семестра в стамбульском университете Мармара.

Мустафа с пониманием кивает головой.

– Вот тут ты прав. У водителя всегда узнаешь что-нибудь интересное. У кого еще столько времени на размышления, как у профессионального шофера. И знаешь, что я надумал?

Откуда мне знать?

– Что все нас ненавидят и все про нас врут. И Восток, и Запад. А знаешь, почему?

Не знаю.

– Потому что мы лучше всех. Луч-ше-всех! – говорит Мустафа и снова предлагает тост за польско-турецкую дружбу. – Вы тоже ничего, – с одобрением кивает он. – Немцы нормальные. Англичане. Но мы луч-ше-всех. Вот поэтому эти аятоллы нас ненавидят, – и Мустафа машет рукой куда-то в сторону границы с Ираном. – Они нас боятся. Завидуют. И эти лжецы тоже. – Мустафа грозит кулаком в сторону Армении. – Только азербайджанцы говорят, что нас любят. Но они тоже нас ненавидят. Потому что азербайджанец – это такой полутурок. Плохая версия.

Я пытаюсь утихомирить Мустафу. Но с подобным успехом можно пытаться остановить коня на полном скаку.

– Арабы? – Мустафа пренебрежительно фыркает. – С тех пор как мы перестали ими править, они все время дерутся между собой. Если бы не нефть, они бы все еще на верблюдах ездили. Американцы? Когда мы были мировой державой, дела у нас шли гораздо лучше. Курды? Да они трясутся при одном только виде турка. И вообще, нет никаких курдов! Нет такого народа!

Мужчины под картой застывают с поднятыми стаканами. Я замираю. Даже бельгийцы, оживленно показывающие друг другу фотографии с вершины, чувствуют, что происходит нечто важное, и замолкают. К счастью, замолкает и сам Мустафа.

Младший из курдов встает, смотрит в нашу сторону и произносит, чеканя каждое слово:

– У каждого турка такие комплексы, как у тебя? – спрашивает он, долго смотрит на нас и наконец садится.

Мустафа неуверенно осматривается. Он тоже понял, что свара – не лучшая идея. Однако через минуту он наклоняется ко мне и шепчет, чтобы никто не услышал:

– Разве я не говорил, что они нас боятся?

Усатая республика

Толпа на стамбульском стадионе неистовствует. Врачи каждую минуту выносят то старуху, то дряхлого деда, не выдержавших жары. Чудо, что никто не умер.

На дворе 15 июля 2007 года, последние выходные перед досрочными выборами в парламент. Жители города с самого утра занимают очередь, чтобы оказаться поближе к сцене. Они обвешаны флагами его партии, ко лбам приклеены его фотографии, в руках шарики с его портретом, еще у них наклейки, кепки, свистки, эмблемы и все то, что можно на себя нацепить, дабы поддержать любимого политика.

И вот появляется он. Реджеп Тайип Эрдоган, премьер-министр Турции, поднимается на сцену и взмахивает рукой. Люди бросают ему под ноги цветы. Он едва успевает сказать пару слов, как его прерывают бурными овациями и криками “браво”.

Над головой премьера развевается огромный транспарант с его лицом. Что притягивает взгляд? Коротко подстриженные усики размером с малолитражный автомобиль.

Как Эрдоган напугал весь мир

В Турции политиков различают по усам.

Самые длинные у националистов. Чуть короче – у социалистов. Самые короткие – у исламистов.

У националистов усищи подстрижены над верхней губой и очень ухоженны. Кончики свисают вниз. Подковкой они спускаются туда, где заканчивается лицо и начинается шея. Их партия называется MHP (Milliyetçi Hareket Partisi) – Партия националистического действия. Их среднестатистический избиратель мечтает о сильной Турции и не приемлет идею присоединения к Евросоюзу. В отпуск он ездит только на турецкие курорты и злится, что там так много иностранцев.

У социалистов под носом занавесочка, свисающая на зубы. Если за ней не ухаживать, она лезет в рот. Избиратели их любят. Самую большую социалистическую партию основал сам Ататюрк. Эта партия называется CHP (Cumhuriyet Halk Partisi) – Республиканская народная партия. Ее среднестатистический избиратель не ходит в мечеть, пьет алкоголь и ездит как на Запад, так и на турецкие курорты.

Но больше всех за своими усами следят исламисты. У них усам отведено ровно столько места, сколько положено матерью-природой. Исламисты носят усы не длиннее пяти миллиметров.

Исламисты за последние полвека проигрывали все возможные выборы. Турки боялись, что они введут закон шариата – религиозного права, опирающегося на Коран. Отдалят Турцию от Европы и приблизят к Ирану. Среднестатистический избиратель Партии справедливости и развития (Adalet ve Kalkınma Partisi, сокращенно – AKP) предпочитает пятимиллиметровые усы, а его жена носит на голове платок. Он ненавидит Европу, чурается алкоголя и одобряет порку за прелюбодеяние.

Именно поэтому мир замер, когда выборы в Турции выиграли джентльмены с пятимиллиметровыми усиками. Их лидер и есть Реджеп Тайип Эрдоган.

Как Эрдоган творит чудеса

Премьер Эрдоган – эксперт по чудесам и невозможному. У него имеется специальный диплом с подписью и печатью. И множество доказательств. Взять хотя бы последнее.

В 2007 году, за два месяца до выборов, улицы крупнейших турецких городов были парализованы противниками правительства. Люди в Анкаре, Измире и Стамбуле жгли чучела Эрдогана. Они говорили, что сыты исламистами по горло. Слышались крики: “Долой шариат!” Транспаранты гласили: “Турция, свободная от религии!”

Протестующие не желали, чтобы один из обладателей пятимиллиметровых усов стал их президентом. Дело в том, что в апреле Эрдоган объявил, что партия AKP выдвинула в президенты своего кандидата – министра иностранных дел Абдуллу Гюля.

В Турции президента избирает парламент. У АКР в нем было большинство. Казалось, Гюль обречен на успех. Но оппозиция не пришла на голосование, а Конституционный суд признал выборы в отсутствие кворума недействительными.

АКР решила изменить конституцию и вынести выборы президента на всенародное голосование. Тогда-то и начались демонстрации.

Двухмиллионная акция протеста обязана произвести впечатление на любого политика. Особенно если в то же самое время генеральный штаб посылает предупреждающие сигналы: если Гюль не снимет свою кандидатуру, может случиться все что угодно. К этому нужно относиться серьезно. За прошедшее столетие турецкие военные четыре раза совершали военный переворот.

Объявлено, что 22 июля состоятся досрочные выборы в парламент.

Оппозиция распрямила спину. Массовые протесты придали ей сил и надежды. Поражение усачей казалось неминуемым.

Несмотря на это, исламисты добились очередного оглушительного успеха. Как это возможно? Чудо! Сначала Эрдоган меньше чем за год создал партию, которая выиграла выборы и самостоятельно сформировала правительство. Затем это правительство начало переговоры о вхождении в Евросоюз, которых Турции не удавалось начать более полувека. Он наладил отношения с соседями и не вмешивался в войну в Ираке. Мало? Он улучшил положение курдов и турецких женщин. Экономика работала как часы. И только поклонники Ататюрка все еще не верили, что у усачей благие намерения.

Как Эрдоган бил в морду

Маленький мальчик висит как натянутая струна и извивается от боли. Он привязан за руки к потолку. Отец смотрит на него со злостью: “Еще будешь сквернословить?”

“С тех пор я ни разу не произнес ни одного бранного слова”, – вспоминает Тайип Реджеп Эрдоган. Он часто подчеркивает, что тяжелая отцовская рука сильно на него повлияла.

Детство он провел в Касымпаше, рабочем районе Стамбула, славящемся своими карманниками и уличными бандами. Его отец приехал туда с побережья Черного моря в поисках лучшей жизни. Жили они бедно. Маленький Тайип, как и многие его ровесники, подрабатывал после школы, продавал козинаки и лимонад.

Мужчины из Касымпаши резкие, смертельно гордые, ничего не стоит довести их до кипения. Именно там Эрдоган научился бить кулаком по столу, если что-то ему не нравится.

Али Риза Сивритепе, друг детства, в турецкой прессе так вспоминает премьера: “Он хотел быть лучшим во всем, даже в игре в мяч. Его воздушный змей должен был летать выше всех. Стоило ему проиграть, как у него сразу же портилось настроение”.

Сивритепе добавляет, что Эрдоган никогда не был членом банды.

– Но в морду бить умел, – смеется Хасан Озлам, приятель Эрдогана по двору. Я встречаю его, когда он пьет чай неподалеку от старой мечети в Касымпаше. – Он не раздумывал, просто бил в морду наотмашь. Вот так! – Хасан показывает на себе, как будущий премьер когда-то ему приложил. Два хлестких удара, и Хасан, хоть и был старше, лежал на земле. – Он всегда бил первым, – подчеркивает Хасан, – не задумывался ни на долю секунды. И ничего не изменилось!

Касымпаша тоже мало изменилась с тех пор, как маленький Тайип запускал там воздушных змеев. Мужчины сидят в чайных, куда женщинам входа нет, пьют чай и играют в tavla – нарды, любимую настольную игру турок. Женщины в платках и широких шароварах заняты стиркой.

– Эрдоган! Мы его любим! Это наш ангел, – говорят люди.

– Он никогда не зазнавался. Даже когда стал мэром Стамбула, стричься ходил только ко мне, – хвастается парикмахер Али.

– У меня пахлаву покупал, – говорит хозяин маленькой кондитерской.

– Помогал жене носить сумки с покупками, – вставляет его жена.

– Он премьер, я никто, – добавляет Хасан Озлам. – Он мог бы повернуться к нам спиной. Но он показывает пальцем на таких, как я, и говорит: “Я один из них! Я старый друг Хасана!”

– Это и есть тайна его успеха, – говорит мусульманин Мустафа Акьол, журналист Hürriyet Daily News, специалист по вопросам ислама и его влияния на политику. – Обычный турок может посмотреть на Эрдогана и сказать: “Он живет так, как я! Для него на первом месте семья. Он любит свою страну. Уважает традиции. Я буду голосовать за него!”

Как Эрдоган удивил святого мужа

Усатых было четверо.

Самого религиозного звали Бюлент Аринч. Он пользовался наиболее сильной поддержкой партийных низов. Сначала он стал главой парламента, затем вице-премьером. Прославился тем, что притащил на пресс-конференцию большой рекламный плакат чулок с изображенными на нем сексуальными ногами, дабы показать, “какие картинки в Турции нужно запретить”. Запретить не вышло, а чулки получили бесплатную рекламу.

Абдулла Гюль был самый образованный. Он учился на Западе и любил употреблять в речи слова, непонятные для других. Сначала он стал премьером, затем главой МИДа. После победы на очередных парламентских выборах Эрдоган наконец смог сделать его президентом.

Джем Тенекеджилер был самый загадочный. Он быстро оставил партийную жизнь, и сегодня никто не знает, где он и чем занимается.

Реджеп Тайип Эрдоган не был ни самым умным, ни самым религиозным. Зато он обладал фантастическими организационными способностями и харизмой, которой остальные были лишены.

В 2001 году эта четверка основала AKP – Партию справедливости и развития, символом которой стала ярко горящая лампочка. Новая партия противопоставляла себя беспомощным, коррумпированным и скомпрометировавшим себя партиям истеблишмента.

Но не бывать бы у власти ни усачам, ни правительству исламистов, если бы не святой муж с побережья Черного моря – Неджметтин Эрбакан. Усатые познакомились друг с другом в его партии Refah (Партия благоденствия). Эрбакан был прекрасным инженером и изобретателем. “Меня ждала успешная карьера в этой области. Но Аллах велел мне заняться политикой”, – объяснял он в одном интервью.

Соратники называли его ходжа – святой муж, учитель. Они мечтали, что благодаря ему Турция вернется к исламским корням. Что восемьдесят лет притеснения религии закончатся, как дурной сон.

Партия благоденствия в 1990-е годы приобрела популярность – главным образом благодаря беднякам, которым она бесплатно раздавала продукты и уголь и помогала найти работу.

В те годы Эрдоган тоже смотрел на ходжу как на святого. Он работал в Стамбульском транспортном управлении и вел себя как ортодоксальный мусульманин: не подавал руки женщинам, поносил магазины, торгующие алкоголем, а Евросоюз с презрением называл “клубом христиан”. Он повторял вслед за своим учителем, что “из трамвая под названием “демократия” мы выйдем на ближайшей остановке”. Но о громкой политической карьере не задумывался.

До того самого дня, когда шеф вызвал его на ковер и велел сбрить мусульманские пятимиллиметровые усы.

– В светском государстве чиновнику не пристало иметь нечто подобное на лице, – сказал он.

– Я скорее умру, – ответил Эрдоган и уволился.

Это унижение стало настоящим переломным моментом в его жизни. С тех пор его политическая карьера быстро пошла в гору. Ходжа считал его самым способным учеником. Эрдоган отдал ему должное, выиграв выборы мэра Стамбула – самого богатого города Турции. Ради победы он проводил рекламную кампанию на дискотеках и в публичных домах. Ради нужд политики он научился подавать руку женщинам, хотя ислам это запрещает, и будущий премьер позднее молился о прощении.

Когда Эрдоган выиграл, ходжа плакал от радости.

Но новому мэру и другим усачам программа ходжи нравилась все меньше и меньше. Они считали, что необходимо менять курс. Группку подхалимов, сбившихся вокруг Эрбакана, они называли Политбюро. Себя же звали реформаторами. Эрдоган, единственный из членов партии, демонстративно перестал целовать руку ходже при приветствии (целование руки и приложение ее ко лбу в Турции считается знаком уважения к старшему).

В 1996 году ходжа стал премьером. За несколько месяцев он полностью заморозил отношения с Западом и нанес торжественный визит в арабские страны. Он пообещал создать исламский союз от Марокко до Казахстана. Поклялся вызволить Иерусалим. Покорно выслушал Каддафи, который публично отругал его за то, что Турция – недостаточно мусульманская страна. Но в Египте Эрбакан переборщил – он пообещал ввести на берегах Босфора шариат. С этого момента турки начали считать дни до падения правительства.

В 1997 году, в четвертый раз в послевоенной Турции, армия взяла бразды правления в свои руки. Четвертый государственный переворот оказался самым стремительным из всех. По улицам Анкары проехали танки, а один из генералов позвонил премьеру Эрбакану и предложил ему сложить полномочия. Большинство турок даже не знали, что что-то происходит. Эрбакан безропотно отказался от власти.

Этот военный переворот – ключевой момент в жизни Эрдогана. Его знакомый так рассказывает о событиях тех дней:

– Он ненавидит проигрывать. И понял, что борьба за шариат и исламское государство обрекает его на поражение. Он понял, что ему придется идти на уступки. Это было началом его больших перемен.

После захвата власти военными ходжа был лишен права принимать участие в политике в течение пяти лет, а Партия благоденствия оказалась под запретом.

Люди из Политбюро незамедлительно основали Партию добродетели[8]8
  Постоянное образование новых партий типично для исламистов и курдов. Суды очень часто выносят решения о запрете их партий. Поэтому исламисты и курды основывают сразу несколько. Если суд запретит ту из них, которая в данный момент считается главной, ее члены быстро переходят в следующую. – Прим. автора.


[Закрыть]. Суд запретил и ее. Когда спустя несколько месяцев ходжа возглавил Партию счастья, Эрдогана с ним уже не было. Он отделился, чтобы вместе с усачами основать Партию справедливости и развития – AKP.

– Предатели, – говорит Эрбакан. – Они пустое место. Мы раздавим их на выборах.

Через год АКР выиграла парламентские выборы и самостоятельно сформировала правительство. Ходжа не преодолел десятипроцентный порог.