Текст книги "Любовница своего бывшего мужа"

14 февраля

Если тебе только что разбили сердце, День Святого Валентина – не тот праздник, который хочется отмечать.

Но все меняется, если ты фотограф. Зимой заказов не слишком много, свадьбы и красивые фотосессии – летнее развлечение. Поэтому 14 февраля просто спасает. В этот день имени плюшевых сердечек фотограф, специализирующийся на романтических съемках, зарабатывает до-фи-га.

Свадьбы, помолвки, романтические свидания, вечеринки – у меня довольно быстро пропала возможность печалиться в День всех влюбленных. Слишком много было работы.

Сначала сердечко, конечно, екало, когда на моих глазах нежные влюбленные обменивались кольцами, клялись любить друг друга до самой смерти, танцевали, смеялись, целовались и прикасались друг к другу с таким светом в глазах, что у меня потом еще долго все расплывалось в видоискателе. Хорошо, что современные фотоаппараты практически все умеют без участия фотографа.

Но это поначалу. Потом меня все меньше пронимали трогательные надписи под окнами «Оля, прости меня», от одних и тех же песенок все чаще тошнило, в обнимашках я видела изрядный процент фальши, и чем больше было однотипных сессий, тем меньше мне хотелось всей этой слащавой мишуры, до которой оказалась низведена любовь. А была ли она там вообще?

Один раз меня пригласили на мрачную вечеринку протеста против Дня Святого Валентина. Гости ходили с бейджиками «Я не чья-то половинка, я целый». Повсюду были развешаны черные воздушные шарики с надписями вроде «Ненавижу тебя меньше всех» и «Не облажайся сильнее, чем сейчас», а когда все достаточно напились, начали надувать на скорость презервативы и писать на них собственные креативные поздравления. Я с огромным наслаждением пообщалась с этими прекрасными людьми, сделала им гигантскую скидку и с некоторыми даже подружилась. К сожалению, попасть на последующие вечеринки мне была не судьба, но с тех пор я всегда вспоминала их, если мне казалось, что розового сиропа и умиления на романтических фотосессиях слишком много.

Сегодня должна была быть стандартная помолвка: доставшие уже шарики, розовые пирожные в сердечках, влюбленная парочка и очень радостные гости. И, конечно, торжественное предложение руки и сердца, в подробностях запечатленное на фото и видео. Невесты в последнее время даже стали брать уроки актерского мастерства, чтобы убедительно изобразить удивление предложением. Хотя бы на камеру.

Но меня трясло с самого утра.

Вчера Егор приехал через полчаса после того, как я разобралась, каким из совершенно одинаковых ключей открывать подъезд, каким холл, а каким – квартиру. Я отговорилась тем, что очень устала и мне нужно хорошенько выспаться, и ушла в свою спальню. Утром он уехал на работу, а я дрожащими руками собирала фоторюкзак и психовала.

Интересно, Антон с женой придет?

А у него дети есть?

А его друзья знают, что он был женат?

Надо было, блин, все-таки поменять фамилию…

Обычно на такие праздники я одеваюсь попроще и поближе к обслуживающему персоналу: черные брюки, простая рубашка, удобные туфли без каблука. Так меня реже принимают за гостя, и я избегаю кучи неловких ситуаций.

Но в этот раз праздник очень неформальный, совсем крошечная вечеринка без официантов, поэтому рубашку я заменила на обтягивающую кофту с качественным таким декольте, дальше которого мужские взгляды обычно не продвигаются.

И еще не хотелось выглядеть совсем уж служанкой, с кем бы Антон ни пришел.

Но он пришел один.

Я почувствовала его затылком. Спиной. Не буду продолжать логический ряд. Пусть будет – сердцем.

В этот момент будущие супруги возились среди взбитых сливок в декоративной ванне. Самые главные кадры с кольцом, утопленным в шампанском, мы уже сделали, и теперь оставалась всякая репортажно-живая ерунда – по парочке хороших фото каждого гостя, мелочи вроде ленточек и крошек торта на скатерти, закат за окном. И смешные дурацкие кадры вроде возлежания в постели в полном свадебном обмундировании или эротических игр с едой в духе «9 ½ недель».

И вот когда жених с невестой как раз достаточно измазались в сливках, Антон и пришел.

– Тошииииииик! – завопила невеста, выпрыгивая из ванны и повисая у него на шее. Учитывая, что ростом она была еще ниже меня, а легче так и вовсе в полтора раза, смотрелось феерически. Мне даже пришлось сделать усилие, чтобы не снять эту трогательную картинку.

Он всегда нравился людям. Пока они не узнавали его получше.

– Все, идем умываться и давайте уже бухать! – Перемазанная кремом невеста в розовом пеньюаре сделала попытку утащить жениха в ванную, но гости его отбили, заявляя, что знают, чем они там будут заниматься.

– Леся, ты тоже откладывай камеру и пошли, у нас есть отличное испанское вино, – предложил жених.

– Я не пью на работе, – попыталась отказаться я.

– Значит, ты ешь на работе, а у нас отличный бельгийский шоколад! – возразила невеста.

Я мечтала оказаться на другом конце стола, подальше от Антона, но, увы, его посадили почти напротив. Он бросил на меня очень загадочный взгляд, который я не поняла. Сначала.

– Мы хотели жениться 14 февраля, так там за полгода все было занято, – делился жених.

– Поэтому мы схитрили! – подхватывала невеста. – Сделали сегодня помолвку.

– А свадьба когда? – любопытствовали гости.

– Ой, зачем нам свадьба? – смеялись те.

Влюбленные смотрели друг на друга такими глазами, что всем хотелось смущенно отвернуться.

– А я этот буржуйский праздник не люблю. Вот придумали же в июле день любви и верности, так я его праздную, – это кто-то из гостей.

– Живя на Кипре!

– У меня русская душа, русское сердце! – горячится он же.

– И русский кошелек. Ведь вся эта розовая лабуда летом дешевле стоит.

Я вздрагиваю от каждой фразы Антона и стараюсь не смотреть в его сторону.

– А мои знакомые расстались несколько лет назад именно в День Святого Валентина. Но с той поры каждый год отмечали годовщину счастливой раздельной жизни.

– Вдвоем?

– Иногда своих новых приводили. Но традиция была бессменной. Умеют люди наслаждаться жизнью.

– Тошик, а ты чего без Натки?

Я насторожилась.

– Она в Москве еще.

– Вот так, праздник влюбленных, а вы порознь.

– Да какие мы влюбленные…

Делаю вид, что увлечена соскребанием шоколадного крема с чизкейка. Очень увлечена. Совершенно ничего не слышу и даже не смотрю в ту сторону.

– Не может быть, чтобы у тебя, да не было какой-нибудь байки про 14 февраля!

– Ну, ладно, – в голосе Антона совершенно незаметный для остальных оттенок иронии. – Мы с моей бывшей женой старались на день влюбленных пробовать что-нибудь новое и романтически-эротическое. Каждый раз.

И в этот момент он посмотрел мне прямо в глаза. Долго.

Потому что на словах «бывшая жена» я не удержалась и посмотрела на него. И попалась.

– Что же, например? Может, мы тоже попробуем? – обрадовалась невеста.

– Как-то раз делали шоколадные конфеты. – Антон смотрел на меня. – Довольно забавно, особенно если не умеешь. Главное, не обжечься шоколадом. Зато потом можно превратить это все в эротическую игру и слизывать его, например. Но мне запомнился совсем другой день. Очень… экспериментальный.

На меня дохнуло жаром от него. Я тоже вспомнила один из таких… экспериментов.

Запах корицы от разогревающей смазки, тепло ароматических свечей, дрожащее пламя, пересохшие губы. То, как запретно-стыдно и волнующе это было, как наполняло и распирало внутри… сначала тяжело, больно, неудобно, но его пальцы нырнули под живот и легли между ног… он вжал меня всем телом в простыни и двинулся вперед, я захныкала, а потом назад, так что я ощутила облегчение… но снова неутомимо и неумолимо… но пальцы в смазке скользнули, обвели по кругу, потерли… и что-то случилось, какое-то жаркое безумие, включившее дрожащую волну, превратившее тело в тающий воск в его руках…

Все вместе соединилось в такое невозможное, что даже сейчас щеки у меня вспыхнули от одних воспоминаний. Я быстро опустила глаза в тарелку, чтобы никто не понял, почему Антон на меня смотрит. Но мысли не отпускали.

Как я извивалась под ним и просила еще, еще, не понимая, где и как мне надо это еще, и неприятное вдруг обернулось дразнящим, и когда он ускорился, уже причиняя боль, запротестовала, но пальцы ускорились тоже и вошли внутрь, и все, чем я была – растворилось в горячем жгучем удовольствии, немыслимом, невероятном, всепоглощающем…

Я долго тогда не могла двинуться с места, настолько ошеломляющим был оргазм.

Таким невыносимо горячим, что опалял меня даже сейчас, и я сжала бедра, потому что между ног у меня стало тяжело и влажно.

Подняла глаза и тут же натолкнулась на острый взгляд Антона – его расширенные зрачки, едва поднятые уголки губ, судорожно сжатые на вилке пальцы – вряд ли он думал о том дне, когда мы делали шоколадные сердечки и неправильно темперировали шоколад.

Я провела рукой по лицу, уверенная, что если сейчас на меня посмотрит кто-нибудь еще, то все сразу поймет.

Тихонько встала, вроде бы направляясь в туалет, но на полпути заметила выход на пустой балкон, который был не виден из гостиной, и свернула туда. На улице было совсем не жарко, и прохлада окатила меня исцеляющим спокойствием.

Я глотала воздух, словно вынырнула из глубины, и дышала так громко, что не услышала легких шагов.

И когда мне на талию легли горячие руки, от жаркого прикосновения которых еще больше распалялся жар моего тела, и Антон развернул меня к себе с ехидным: «Тебе не жарко, дорогая?», я обвила его шею руками и поцеловала его сама, отдавая весь разгоревшийся во мне огонь – губы к губам.

Поцелуй

Теперь я целовала его, а не он меня. Я брала все, что мне нужно. Весь огонь, всю влагу, всю тяжесть, всех бабочек в животе. Полностью, без остатка, столько, сколько мне нужно.

Выплескивала все желание, что родилось во мне от этих воспоминаний.

Хорошо, что нас не было видно из комнаты, где все собрались.

Мои пальцы зарылись в его волосы, я стояла на цыпочках, вся натянутая как лук, нацеленный в солнце. Мое солнце. Давно не мое солнце.

Горечь, которая рождалась от этих мыслей, только прибавляла сложности вкусу этого поцелуя. Я уже взрослая, я научилась любить не только сладкое, но еще и острое, и горькое.

Гладила его по плечам, проводила ладонью по колючей щеке, нежно и не очень нежно – как получалось.

Не могла напиться им, не могла утолить себя.

На секундочку оторвалась, чтобы спросить:

– Натка это жена?

– Невеста… – растерянно.

И снова в глубину поцелуя. Сплетаться языками, высасывать друг из друга весь воздух, необходимый для жизни, чтобы становиться друг для друга этим воздухом. Прикусывать губы, зализывать саднящие укусы, не останавливаться до последнего, пока еще есть силы, еще есть воля, еще есть жажда – слишком сильная жажда, до невозможности выпустить другого из объятий.

Не знаю, почему он это не прекращал. Я слишком этого хотела. Твердые мужские губы, короткая стрижка под пальцами, быть прижатой к горячему телу. Хотеть, как я никого не хотела после него. Их было много, тех, кто мог разбудить во мне огонь, но никто не умел разжечь его так, что из головы вылетает все на свете и хочется только этого мужчину. Если бы такой был хотя бы один, я не была бы сейчас одна.

Не была бы сейчас с Антоном.

Потому что на свиданиях надо трахаться как нормальная женщина, а не сбегать в тот самый момент, когда кавалер уже почти незаметно перекладывает презервативы из бардачка в карман джинсов, намекая, что страшно хочет кофе.

Тогда не будет вот так рвать крышу.

Столько лет я не помнила ничего этого, не пыталась повторить и не хотела. На моих еженедельных свиданиях мне встречались потрясающие мужчины: умные, щедрые, красивые, добрые, сексуальные до такой степени, что я едва удерживалась от того, чтобы утащить их в туалет ресторана. Но все это длилось до момента, когда надо было уже точно-точно решаться. Уже идти следом, уже разрешать их рукам дотрагиваться там, где раньше дотрагивался только муж, уже раздеваться. И вот тут я останавливалась.

Я нисколько не была против этого секса, особенно учитывая, что иногда не-секс был так откровенен, что сложно было провести черту. Я не собиралась засушить себя до конца дней и хранить верность только одному-единственному. Я иногда даже искренне считала, что люблю мужчину рядом со мной. Но неизменно и безотказно в самый ответственный момент у меня включалась голова. И продолжать можно было только исключительно из упрямства, просто чтобы довести до конца начатое. Мне не хотелось насиловать себя. Мне хотелось, чтобы отказывали тормоза и сносило крышу. Чтобы было не хуже, чем в браке, потому что если хуже, то зачем?

Секс у нас с Антоном сломался в тот последний день весны, когда мы, как обычно, почти без слов, столкнулись, сплелись, свалились на постель, утоляя друг об друга физическое желание. Даже зная, что все это уже кончается, мы продолжали трахаться каждый день.

Но завтра он переставал быть моим мужем.

И выезжал из квартиры.

И в первый раз я в процессе задумалась об этом: что он будет с другими женщинами.

Мой мужчина. Мой единственный мужчина. А я его единственная женщина.

То есть уже не единственная.

Все внутри заледенело и кончилось. Как-то разом.

Он почувствовал это тогда и остановился.

Спросил: «Не хочешь?»

Я помотала головой, опасаясь, что меня стошнит, если я открою рот.

Он встал и ушел в ванную, а оттуда на кухню и остался спать там на диване.

Я не смыкала глаз до самого рассвета, но притворилась спящей, когда он встал, стал кипятить чайник, одеваться.

Заглянул в комнату: «Машина за вещами приедет через полчаса».

Тогда я встала, впрыгнула в джинсы и ушла из дома.

Шла долго, пешком, не глядя по сторонам, но все равно пришла к загсу слишком быстро.

Там разбрасывали блестящие конфетти, рис и лепестки цветов, там играла музыка, там хлестало из бутылок шампанское… Но мне надо было в соседнюю дверь.

Там мне поставили еще один штамп в паспорт и выдали свидетельство о разводе.

Когда я вернулась домой, на полу валялись какие-то ошметки веревок и куски картона, на столе лежали ключи, и у меня больше не было мужа.

Я так и не поцеловала его на прощанье.

Зато сейчас…

Поцелуй за все те поцелуи, которые так и не переросли в страсть, как бы я ни старалась. Я очень хорошо старалась – я выбирала только лучших. Я выбирала тех, от которых сердце билось сильнее. Но магии так и не случалось. Их поцелуи были мне скучны, как алгебра.

Даже необременительного романа мне не доставалось. А затягивать их в серьезные отношения я не имела права.

Сейчас я позволила себе совсем немного. Один-единственный раз перестать держать себя в руках. На секундочку, растянутую в вечность этим поцелуем.

Кончится эта вечность – и что дальше? За пределами нашего слияния жизни нет. Оставаться здесь – где тепло губ, острота жалящего языка, гладкость зубов, один вздох на двоих. Словно не расставались. Никогда.

Никогда.

Я поймала его руки, уже нырнувшие под кофту, с трудом оторвалась от таких знакомых губ, сделала шаг назад и сказала:

– А теперь, пожалуйста, уходи и больше никогда не появляйся рядом со мной.

Пандора

Всю жизнь мечтала хоть в чем-то сделать Антона и оставить стоять вот такого ошеломленного, моргающего, растерянного. С эрекцией, конечно. Чтобы ощутил, что потерял. Прямо сейчас. И насладиться выражением его лица.

А дальше уже можно вежливо прощаться с заказчиками, обсуждать, когда прислать готовые фотографии, куда перечислить деньги, обмениваться контактами на будущее. И сбегать в квартиру Егора.

Он пока не вернулся с работы, и у меня было время, чтобы прийти в себя, попытаться разложить все по полочкам. Выдохнуть. Почистить зубы.

Что бы это ни было, оно не повторится.

Но на сердце не было покоя: я пыталась читать – буквы разбегались, а смысл ускользал, включала сериалы – и не понимала проблемы этих людей, села разбирать фотографии – и зависала над каждой по десять минут, а потом закрывала, так ничего и не сделав. Там работы было от силы на час, но внутри меня как будто перекатывались звенящие китайские шарики и не давали оставаться на месте.

Я шаталась из комнаты в комнату, заглядывала в холодильник, открывала кухонные шкафы, включала и выключала воду, падала на кровать и тут же подскакивала.

Обнаружила дверь на балкончик, вышла туда и застыла: прямо под ним в неглубоком овраге шумела маленькая, но бойкая речка. Шумела лихо, говорливо, так что я поначалу приняла этот звук за какие-то работающие механизмы.

Был там даже низенький водопад, возле которого сидели две кошки: рыжая и черепаховая, и черепаховая время от времени окунала в воду лапку, будто проверяла температуру.

Между речкой и балконом ввысь вздымались серебристые стволы эвкалиптов. Я даже сорвала листик, растерла между пальцами – он пах, как пастилки от кашля.

Потрясающе! Настоящие эвкалипты! Это почти так же круто, как деревья, усыпанные апельсинами посреди зимы. Они тут, кстати, тоже в изобилии росли вдоль оврага.

В общем, ничего не знаю, но до возвращения Егора из Москвы я тут точно остаюсь. Потому что на родине сейчас пахнет только снегом и сухим, перегретым батареями, воздухом. И уж, конечно, никакие говорливые речки не радуют беспечных котиков.

Послышался скрежет ключа во входной двери, и я выпрыгнула в комнату, как будто стеснялась того, что меня могут застигнуть за любованием рекой.

– О, привет, Лесь! – в руках у Егора была стопка разнокалиберных розовых коробочек. – Надеюсь, ты любишь пирожные.

– «Пандора»… – прочитала я название на них. – Егор, а ты точно знаешь, что там пирожные? Мне вот страшновато открывать.

– Надеюсь, вино «Подарки Афродиты» не так страшно? – поинтересовался он, выставляя на стол еще и несколько темных бутылок.

– Ну хоть не проклятия Афины… – Я аккуратно приоткрыла коробочку и достала тарталетку с клубникой. – Ладно, что бы сейчас я ни выпустила из этого ящика, надеюсь, соседство с ванильным кремом пошло ему на пользу.

У настоящего мужчины Егора, конечно, не оказалось бокалов под вино, и пришлось вспомнить юность и пить из чайных кружек. Ложек, вилок и тарелок у него тоже было по две, видимо, на случай, если первый комплект будет лень мыть. Классический холостяк. Я бы предположила, что второй комплект на случай свиданий, но тогда бы у него были бокалы!

– Ты не против, если я разденусь? – Он снял рубашку, скрылся за дверцей шкафа и появился обратно в серых спортивных штанах, сидящих низко на бедрах, открывая хорошо проработанные мышцы живота и ту самую V, от которой тащатся все девчонки. Ох, не просто он по утрам бегает, парень явно работал над собой. – Не смущает мой вид? Я просто привык так дома ходить.

– Нет, конечно.

Хотя, по правде сказать, он меня смущал, но приехать к человеку в гости и диктовать ему, как одеваться у себя дома, было бы невежливо.

Еще больше смущало то, что он постоянно вставал, чтобы то выбросить коробочку из-под пирожного, то вытереть руки полотенцем, то еще зачем-то, и каждый раз проходил, задевая меня этим своим торсом и прессом с кубиками, хотя мне казалось, что кухня довольно просторная.

– Видел сегодня Антона… – начал Егор, разливая по нашим чашкам еще вина. Его ладонь промахнулась и легла мне на плечо вместо спинки стула. – Что он все время от тебя хочет? Сам же ушел?

– Ну, допустим, не сам… – Я заглянула в рубиновое нутро чашки.

Егор встал, чтобы выбросить уже выпитую бутылку и открыть новую. Я залезла в следующую розовую коробочку и обнаружила там профитроли, политые шоколадом.

– Это где такая кондитерская?

– Тут, в пяти минутах, я тебе покажу. – Егор потянулся, чтобы взять из моей руки телефон, и задержал ладонь на моих пальцах.

– Не надо… – тихо попросила я. Полбутылки вина – недостаточная доза для таких заходов. Даже если мы ее сейчас догоним до целой.

– Почему, Лесь? Я сначала подумал, что у тебя к нему еще не все отболело, но он ведь несвободен. Быть любовницей женатого – это одно, но быть любовницей своего бывшего мужа – еще и женатого по новой – это совсем другое.

– Как у тебя все просто… – Я еще раз внимательно посмотрела на вино в чашке. Напиться в хлам, чтобы все было пофиг, или наоборот – завязывать, а то черт знает чем этот вечер закончится такими темпами?

– А что сложного? Он тебе изменил, ты ушла. Начала новую жизнь.

– Егор, ты понимаешь… эммм… Мы встретились, едва закончили институт. У нас практически опыта-то и не было.

У нас вообще не было опыта, скажем прямо. Я была девочка-скромница, один раз целовалась, а дальше «сначала надо доучиться». А он был слишком гордым, даже высокомерным, чтобы набирать этот опыт с доступными однокурсницами, как его друзья. А когда перевалило за двадцать, и вовсе стало невозможно преодолеть свою гордость. Он мне в своей девственности признался-то исключительно на «слабо» и в такой ситуации, где это было для него скорее поводом для понтов. Но так оказалось даже лучше. В сексе вообще лучше, когда никто не притворяется.

– Ну мало ли у кого в двадцать два достаточно опыта. Двадцать два ведь? – Егор посмотрел на меня вопросительно, я кивнула. – Но так, чтобы залипнуть на всю жизнь…

– Ну, до всей жизни пока далековато, – ухмыльнулась я и все-таки приняла решение – и допила залпом. Налила себе еще, Егор даже дернуться не успел. – И у нас не просто роман был, мы поженились и планировали отметить золотую свадьбу.

Мы были единственными друг для друга. Вдвоем против всего мира. Навсегда. Мы могли преодолеть вообще все, когда были вместе. Это была настоящая любовь – та, что одна на всю жизнь. Та, что про две половинки и родственные души.

Ну, мне так казалось.

– Но он тебя предал, Леся!

Спасибо, что напомнил.

Я налила себе еще. Вот теперь я ощутила это блаженное состояние расслабленных нервов, когда кажется, что даже извилины в мозгах распрямляются. Длинный был день. Чересчур, пожалуй.

В голове взвихрилось и заплясало. Да вообще все неважно!

У меня тут котики, две недели в тепле и кондитерская в пяти минутах пешком!

– Поэтому все мужики сволочи, и я больше ни с кем не связываюсь, ясно? – заявила я заплетающимся языком и встала. Пол чуть качнулся, но это нестрашно. Там эвкалипты и речка! Хочу посмотреть на речку!

– Лесь, ну что ты ерунду говоришь? Не все такие. – Егор тоже встал, чтобы меня поддержать, и я неожиданно оказалась прижата к его твердой теплой груди. Пробежалась по ней пальцами – в голове приятно шумело, и все казалось возможным.

В конце концов, он был первым заинтересованным во мне мужчиной, которому я рассказывала о своем браке и своем разводе. А это было чуть ли не главное, что мешало мне расслабиться рядом с другими претендентами.

Я была сломанной, и мне казалось нечестным начинать серьезные отношения, в которых человеку придется сначала долго возиться с моей болью.

А Егор… кажется, он не испугался.