Текст книги "Шиза, Хром и всякая хтонь"

Шиза

Дверь за Зарецким едва закрылась, как в нее снова постучали. Хром уже был на полпути к чайнику, вероятно, успевшему остыть, но свернул в комнату, к забытым гостем на столе у дивана женским трусам. Не то чтобы он брезговал – чего только ему ни приносили: золотые зубы, вставные челюсти, домашних крыс, кактусы, очки, даже накладные ногти. В основном тащили мужики, и понятие «личной вещи» у них оказывалось довольно широкое и специфическое. И вот чего уж Хром не любил, так это когда вещи потом забывались, на радостях или от больших потрясений. Хорошо, что этот за своей вернулся, – не хватало еще Хрому и дальше чужую жизнь в своем доме наблюдать. Он подцепил розовое и невесомое указательным пальцем и понес. Вообще, возвращаться считается нехорошим знаком не просто так, но Хром уже столько предсказаний увидел за такое короткое время, что, совершенно не задумываясь, открыл дверь и тут же был сбит с ног мощным ударом «в солнышко», а следом – между глаз. Даже сгруппироваться не успел.

– Волыну п-проверьте, – хрипло скомандовали знакомым голосом откуда-то сверху.

Пусть проверяют. Не найдут. Хорошо, что травмат Хром по привычке в буфет отправил. Тот, конечно, повыкобениваться может – любит, когда его упрашивают, но так надежнее. Перед глазами все плыло и, пока Хром пытался проморгаться и перебороть звон в ушах, его перевернули на живот, завели руки за спину и затянули чем-то противным таким, тонким. Впилось в запястье неслабо – походу, стяжками. И связали, суки, за спиной, об колено не разбить. Хром смирился, решил силы экономить, пока его торопливо обыскивали.

– Это чё еще та-та-такое?

На линолеум перед глазами упали знакомые розовые кружева. Точнее, розовое пятно.

– Как чё? Тебя, суку, ждал – готовился, – прохрипел Хром и тут же получил по почкам.

– Побазаришь еще у м-меня. Пасть открывай. Открывай, ко-кому го-го-ворю!

Подбородок придавило холодной мокрой подошвой, и нижняя челюсть, поддавшись, отъехала сама.

– Жри! Чё, нравится, а, м-моль ты белобрысая? Сигой надо угощать, когда вежливо просят. А у т-тебя тут ларек можно открывать, на хрен, – зашуршал пакетом с подгоном нежданный гость.

У Хрома началась почти паника: ничего, абсолютно ничего не почуял – да быть такого не может! Даже сейчас, пока трусы жевал, успел уже словить инфу, как Зарецкий прется к своей телке, торчит под окнами ее квартиры, но в подъезд так и не заходит. Дальше не видел, потому что ни карт, ни других предметов в руках не было. Руки начали неметь, но Хром лежал, не шевелился. Это ж какую наглость надо иметь, чтобы устроить такое прямо в его хате! Совсем берега попутали. Что чепушилам нужно – Хром пока не понял. Однако и он не спрашивал – им надо, сами и скажут.

Так он пролежал, считая в обратном порядке от ста и стараясь не сбивать дыхание, еще какое-то время, пока визитеры обшаривали хату и проверяли углы. Судя по звукам, их было не больше трех. Наконец кто-то поднял Хрома за подмышки и притащил в комнату. Зрение к нему вернулось как раз в тот момент, когда знакомый дылда, встреченный утром у подъезда, с жутковатой ухмылкой вытащил у Хрома изо рта розовый кляп и уселся на стуле, развернутом спинкой вперед. Кивнул на карты, рассыпанные на столе, и усмехнулся:

– На интерес играли?

– Не-а, на бабу. – Хром сглотнул противный металлический привкус во рту вперемешку с какой-то порошковой отдушкой. Морозная свежесть, походу, тоже знак. Этим, очевидно, встреча не окончится.

– И кто п-проиграл?

– Хахаль ее на стороне, – усмехнулся Хром.

Он разглядывал стриженного под «горшок» петушка, борзого явно не по годам. Глаза у него казались бешеными, и вообще, создавалось впечатление, что психанутый – зрачки бегают, дерганый весь, зубоскалит в пол-лица. Такая знаменитость в городе имелась только одна, но Хром лично со всеми приблатненными за одним столом не сидел, свечку не держал, да и в целом жизнь вел правопослушную. Даже на вызовах если пересекался, то редко: районы поделены, все давно бизнесмены, серьезные люди. А если кто нарывается, то по незнанию или в состоянии опьянения, больше аптеки грабят, магазины, склады. Этот товарищ с челочкой по линеечке, как в старых советских фильмах, в сводках не светился, но в городе о нем все-таки болтали. Остальные двое его подельников особого интереса не представляли – Тимон и Пумба, не больше. И пока Хром силился вспомнить, как там их главного, психованного, называли, тот не стесняясь разглядывал самого Хрома. Редко кто такое себе позволял, но у Хрома руки были связаны, и дылда будто наслаждался тем, какой Хром сейчас беспомощный и злой. Наконец он перестал улыбаться.

– А ть-ть-теперь по существу.

Хром промолчал, заработали шестеренки в мозгу: по бокам две шестерки, еще один, должно быть, на шухере у мусорных баков припаркован, чтобы не светиться. Значит, здесь всего четверо. У всей шайки вид мелких шакалов, ничего примечательного – обычные пацаны с района, если бы не прическа дылды. Утром Хром его не признал, тот в шапке был. А теперь и морду рассмотрел, и руки, что тот сложил у подбородка. На одном пальце набит крест, на другом – шахматная фигура.

– Кони, – вздохнул Хром. – Чего забыли в Красноармейском? Не ваша местность.

Ну вот, не удержался, по неосторожности задал вопрос, да еще и с наездом там, где следовало вообще промолчать.

– Вопросы з-задаем мы. П-п-понял, Вася?

– Василий, если можно, – поправил Хром, чувствуя, как уже капает из носа. Ведь накануне полы надраивал, как знал, марать будет.

Подавшись немного назад, Хром запрокинул голову в надежде, что кровотечение остановится, но струйка лишь свернула по щеке к шее и спряталась под воротом футболки. Дылда расхохотался:

– Ха! Ха-ха-ха! Ну ты д-дерзкий, Вася, ты что, в натуре В-вася, что ли? Я думал, ты у-у-умный вроде как, шаришь в сделках там всяких. Видать, на-на-на-свистел нам твой кент с картишками.

– А ты тот самый, из коней? – вскинулся Хром. – Про тебя, психованного, точно не свистят. Давай свои вопросики, быстрее начнем – быстрее закончим, а то руки уже затекли.

На мгновение на лице дылды проскочило небрежное самодовольство, быстро сменившееся высокомерием. Как у местного авторитетишки, с которым уважительно поздоровались соседи по койкам в вытрезвителе.

– Слышь, – прошипел тот, подскочив ближе и склонившись над лицом Хрома, – подментованный, что ли? Ты мне железными яйцами тут не па-па-нтуйся. Жмуру-то они нах… ну, на хрен не с-сдались.

Последнее было сказано на ухо уже шепотом после того, как он, оттянув за волосы голову Хрома вбок, слизал дорожку крови с его шеи и даже не поморщился. На это отвечать, конечно, не стоило. Хотя Хром знал все про себя – его день не сегодня, и не завтра тоже, – но зубы по полу собирать сломанной рукой не очень-то хотелось. Оставалась еще надежда разойтись мирно, правда, собеседник ее не особенно внушал. И больше всего Хрома нервировало то, что он не читался. Совсем. Будто что-то мешало, блокировало, двоило ощущения. Хром иногда такие вещи чувствовал от женщин в положении, но этот мудень беременным точно не являлся. И все же что-то с ним было не так.

– Зенки чё выкатил, Вася? – игнорируя просьбу Хрома, дылда снова плюхнулся на стул и устроил локти на спинке перед собой. – Как считаешь, сложится у нас с тобой д-диалог или п-п-почки у тебя раньше а-атвалятся?

Хром, не поворачивая головы, покосился на ковер – тот молчал, прикинувшись скучным предметом советского интерьера. Зато, хотя он был уверен, что никто, кроме него, этого не слышит, позвякивали стекла в буфете, словно где-то под фундаментом дома проходил поезд. Звук был тревожный. Наверное, из-за того, что буфет всегда был в разы истеричнее ковра.

– Ну, допустим, сложится, – прогундосил Хром, чувствуя, как начинает закладывать нос. Спасибо, что хоть течь из него перестало.

– Шаришь, – одобрительно кивнул дылда, и один из шестерок бросил на стол перед Хромом мутную фотку мужика в черном пальто. – Д-давай, нащебечи, г-где он, как он, кто по-по-по жизни. – Хром выразительно дернул плечами, приподнимая руки, и тот снова оскалился, как будто услышал нечто смешное. – Гонишь, Вася? Так с-с-смотри. Щупать свою Г-галю из ларька б-б-будешь.

Дылдовские прилипалы заржали, а Хрому стало ясно, что следили за ним, возможно, не только сегодня. Но все это значения не имело, потому что он уже не мог как-то изменить происходящее, оставалось только дать этому дерганому все, что тому надо, а потом запереть дверь и приложить к носу что-нибудь холодное. Хотя и это уже поздновато делать.

Дылда расспрашивал про мужика дотошно, как следак, которому надо повесить глухарь, но из-за того, что руки Хрому так и не развязали и карты он достать не мог, ответы были скупые и явно не слишком удовлетворяющие вопрошающего. Шахтера он сразу узнал, но личной инфой о нем не владел. Говорил только общее про его строительные бизнесы – где, чего, когда – и без подробностей, что дылде, само собой, не понравилось. Однако у Хрома и не было цели удовлетворять какого-то залетного петушка, у которого зрачки расширились так, что стал похож на обдолбанного. Если бы Хром не слышал про него раньше, то так бы и решил. Однако нет – дылда всегда такой и был. Про него и его автомастерские много чего говорили, как плохого, так и хорошего. Только как же его…

– Вася, ну м-мы же с т-та-абой вроде договорились, – почти ласково произнес спустя некоторое время тот, похрустывая пальцами.

– Больше ничего не могу сказать, – отозвался Хром. – Не помню.

Дернув уголком рта, дылда начал подниматься со стула, но в этот момент в кармане у него заиграла мелодия из детского мультика – Хром узнал «Мишка, плюшевый мишка» и невольно хмыкнул. Тот, закатив глаза, приложил телефон к уху. Слушал молча, с каждой секундой мрачнея, потом сухо сказал: «Выезжаем!» – и подскочил.

– Там Антошке п-п-плохо, надо ехать. А этого в т-тачку, п-потом додиаложим, – приказал он, и Хрома тут же вздернули на ноги.

Хром хорошо знал местный контингент, поэтому успел сунуть ноги в тапки, – если бы он этого не сделал, то по снегу его тащили бы в одних носках. Куртку надеть, конечно, тоже не дали, вытолкали в прихожую, где дылда вытряхивал из пакета сиги.

– Если не хочешь ехать обратно в разных п-пакетах, придется прокатиться с нами в этом. Ля, в рифму сказал, п-п-приколи! – пояснил тот, собираясь напялить его Хрому на голову, но последний отклонился назад.

– Стой! Просьба есть. Хату заприте, ключи в двери торчат. Тут ковер бабкин и буфет, не хочу, чтоб растащили.

– Б-бабулечкин буфет, ути-пути! – кривляясь, передразнил дылда и одним отработанным движением нахлобучил на голову Хрома плотный черный полиэтилен.

После такой реакции Хром и не надеялся, что его просьбу выполнят, однако, почти скатываясь по лестнице под контролем двух братков по бокам, он услышал, как в скважине проворачивается ключ. Пока его спускали, откуда-то сверху дылда мурлыкал мелодию: «Утомленное со-о-олнце… нежно с морем проща-а-алось…»[1]1
  Песня со словами Иосифа Альвека на музыку танго Ежи Петерсбурского «Последнее воскресенье» (To ostatnia niedziela). Впервые исполнена в 1937 году и тогда же записана на пластинку (под названием «Расставание») джазовым оркестром Александра Цфасмана и его постоянным солистом певцом Павлом Михайловым.


[Закрыть] Хром подкол заценил и как раз успел мысленно со всем попрощаться, как минимум на ближайшие сутки. Потом, в вечерней тишине пустого двора, его по морозу в одной футболке дотащили до машины, где запихали в нагретый салон. В спину, явно с издевкой, коротко и громко каркнула с дерева поздняя ворона.

– Слышь, Шиз, чет вы быстро, – прозвучало с водительского, и Хром едва не цокнул вслух – точно ведь, Шиза. – И этого берем?

– Тебе а-а-атчитаться, мелкий, не вкурю? – огрызнулся тот, и дверца хлопнула, закрываясь. – Ехай давай.

Привет, буфет!

Пока ехали, Хром пообвыкся, сидя между двумя туловищами в дутых куртках, и слушал репчину вместе со всеми, типично дворовую: о почти здоровом образе жизни, девчонке, которая ушла к мажору, бандитском прошлом и депутатских сынках а-ля «рашн роуд муви». Репчину он в целом никакую не любил, однако приходилось слушать, потому что включили ее специально для него, чтобы не возникал с вопросами. Он бы и не стал, но Шиза этого знать не мог. Хром дышал в запотевший изнутри полиэтилен и покачивался взад-вперед, испытывая настоящие муки от сведенных за спиной рук, невозможности опереться обо что-то или откинуться на спинку сиденья. И даже не из любопытства, а стараясь отвлечься, он начал «всматриваться» в людей, сидящих в салоне.

Тощий, очень нескладный и скуластый, каким Хром его запомнил до пакета, парень справа, несмотря на свою внешнюю неприветливость, ощущался простым и незлобным. Хром бы даже сказал, что у него была энергетика табуретки. Сидевший слева громила, какие обычно бывают на фейсконтроле ночных «быдлодромов», казался уже сложнее, более бодрый, но все-таки тоже не представляющий интереса. Следом водила – этот прямо живчик, Хром так и чувствовал, как того распирает от любопытства и желания докопаться до Шизы и узнать, кого и почему они везут. А вот в самого Шизу Хром снова врезался, как чайка в скалу: ни единого образа, хотя у всех троих его товарищей прослеживалось общее прошлое, какое-то несчастливое, с непроходящим чувством голода. Он даже ухватил вскользь мутную картинку с корками мандаринов и кучей оберток от конфет на выстиранном, почти бесцветном казенном покрывале. Один из немногих моментов совместной радости, запечатлевшийся в этих парнях навсегда. Хром попробовал глянуть глубже, но опять отвлекся на дылду-главаря, и картинка исчезла. Люди были для Хрома как шкатулки, каждая из которых хранила внутри неповторимую мелодию, и если говорить про Шизу, то это была мало того что немая шкатулка, так еще и без ключа. Обычно от человека шло хоть какое-то, пусть и слабое, ощущение, тут же чувствовался один сплошной долбанутый на стриженную под горшок голову трындец. Когда машина остановилась, репчина заглохла вместе с ней, и Шиза скомандовал:

– Этого в п-п-подвал.

Хром про себя усмехнулся: повезло так повезло, в подвалах он еще не сидел, будет запоминающийся опыт. То, что именно опыт, а не финал его существования, он был уверен – всегда точно знал, что умрет не сейчас. Сто процентов не в этом месте и не сегодня.

– Шевели, емана, – тощий с энергетикой табуретки, вытащив его из машины, подтолкнул в спину. – Не курорт, чтоб расслабляться.

Шиза исчез сразу, вместе с ним громила, ехавший сбоку, а остальные двое дотолкали Хрома до поворота, судя по всему, угла дома, где загремели рольставни, а потом заставили спуститься по ступенькам, ведущим вниз, к двери. Тут с него наконец сняли пакет, и он смог увидеть, что заходят они не в самый хреновый подвал. Это место и подвалом-то назвать язык не поворачивался, скорее, складом для коробок: стены не голые, а с отделкой, по потолку тянулись лампы, и самое главное – присутствовало отопление. Оставалось предположить, какой дом такому подвалу должен соответствовать.

– Кудряво живете, – не удержался Хром и получил тычок под ребра от второго провожатого.

– Побазарь мне еще!

– Побазарю. – Хром повернулся и посмотрел тяжело, своим самым ледяным, спокойным взглядом, в котором не сквозило прямой угрозы, однако люди всегда тушевались. Шизы рядом не было, чтобы ему помешать, поэтому он мог себе позволить лишнего. – Вы же серьезные, уважаемые люди. Не шпана малолетняя без устава. Я тоже не самый последний человек в городе, и если я тебя запомню злым, то это будет плохо, потому что за меня много кто впишется. Давай без понтов.

Он в который уже раз дернул плечами, и тощий, сдавшись, разрезал стяжки ножом из кармана. Чернявый водила рядом с ним состроил морду осуждения, но ничего не сказал, пока они вместе с тощим не вышли. Когда дверь оказалась заперта на ключ, Хром услышал, как тот что-то бубнит.

– Да куда он денется отсюда, на! – отозвался тощий. – Ты тоже, Бабай, не гони, мы же не отбитые, как мой батя. Чтоб ему в гробу хорошо вертелось.

Шаги снаружи вскоре стихли, и, разминая затекшие руки, Хром прошелся по всему помещению. В коробки заглядывать смысла не было – и так понятно, что там запчасти от тачек и хлам. Кроме них на стеллажах вдоль стены еще нашлись комплекты летней резины, каждая покрышка в своем фирменном мешочке, и какая-то мудреная краска в банках. Действительно, не подвал, а склад вещей, которые либо не пригодились, либо ждали своего часа. Прямо как Хром, закрытый вместе с ними. Неизвестно на какой срок, а ведь ему, в теории, на работу скоро, да и жрать хочется – он со смены не ел так-то. В желудке пусто, руки не согнуть, сразу в плечо стреляло, башка трещала, потому что в табло пропустил, нос отек, ноги в тапках все равно подмерзали. Пока совсем не окоченел, Хром обшаривал взглядом полки и углы, размышляя, какую из коробок все же стоит открыть на удачу, как вдруг услышал знакомый звук с дальней стороны. Там, над заброшенным верстаком, что-то негромко дребезжало, будто билось, чтобы его выпустили. Или впустили.

Хром доковылял до источника звука. В тусклом свете на стене поблескивали стекла старой советской книжной полки. Внутри пылились автомобильные справочники, бумажки и какие-то совсем непонятные издания. Стоило Хрому оказаться рядом, как стекла зазвенели громче, заходили ходуном в пазах. В отражении он увидел себя: помятый, заплывший, с размазанной под носом кровью.

– Буфетик, родненький, – зашептал Хром, хватаясь за лакированный каркас. – Не переживай, целый я. Ты что, правда сюда впихнуться хочешь?

Конечно, буфет ему ответить не мог, но то, что он все-таки нашел себе тут место, говорило, что отъехали они не так уж и далеко от хаты. И элитный домина явно в черте города – по времени дорога заняла не больше часа, Хром следил как мог. Он наглаживал полку – чтобы буфет наверняка смог туда подселиться, мебель обязательно нужно было, прямо как женщину, сначала потрогать.

– Ты это, что ли, подсоби тогда чем-нибудь.

Книжки внутри покосились и попадали набок, как доминошки, а за ними показался запыленный баллончик с блестящим колпачком – Chrome.

– Шутник ты, буфетик! – фыркнул Хром. – Да я понял-понял, оно тут и было. Ты лучше, как в себя придешь, травмат мой подгони – как сейчас помню, в тебя ложил, – буфет недовольно звякнул стеклом. – Извиняй. Клал, – исправился Хром.

Баллончик с краской оказался наполовину пуст – зато его новый хозяин наполовину полон надежд. «Просто какая-то неслыханная удача сегодня», – подумал Хром, устраиваясь в найденном в углу под ворохом пленки автомобильном кресле и тут же, за спинкой, пряча полезную находку. Даже не сообразил особо, чем накрыться, – стоило привалиться к мягкому, как веки опустились сами собой. Сколько он так проспал, в этот раз Хром определить не смог.

Только когда где-то рядом звякнул металл, он очухался и тут же встретился взглядом с тем самым бойким водилой, теперь с любопытством на смуглом фейсе рассматривающим его едва ли не носом к носу.

– Сколько времени? – Хром поморщился от собственного противно резонирующего в носу голоса. По ощущениям, левый глаз тоже начал отекать.

– Время срать, а мы не ели, – саркастично процедил водила. Кажется, тощий называл его Бабаем.

– Про еду ты это в точку. И мне б чего-нибудь холодного к носу приложить.

– Слышь, – завелся тот сразу, на что Хром и рассчитывал. Видно, пацан из себя выходил так же быстро, как их главный, поэтому слова стоило выбирать аккуратно, но все-таки и ему обозначить, что у Хрома есть яйца и погоняло не просто так из воздуха взялось. А уж у этого Бабая – тем более. Пуганый и пугала боится – бабка такое любила повторять. Бабай, как и ожидалось, выпрямился, сложил руки на груди, блеснув зажатым в кулаке шокером, и продолжил свой допрос. – Ты чё за Белоснежка такая особенная?

– А чё, Шиза про меня тебе не доложил? Сказал только ведро принести?

Бабай глянул на железное ведро, оставленное в углу, и аж будто еще больше от злости распух. Хром мог бы сейчас посмеяться, если бы на смех оставались еще силы. Но теперь к подкосившей его уже словно в прошлой жизни простуде добавились ушибы, растяжения и отеки, и свои последние он хотел применить с умом. Драться в таком состоянии, пусть и с мелким шкетом вроде тех, кто обычно подрезает кошельки на рынке, было опрометчиво. Оставался вариант словесный.

– Будешь выеживаться – обратно унесу, – пригрозил Бабай.

– Ну унеси. Что там у вас, «Йокогама» в чехлах, спорт-версия? Понты-ы, – протянул Хром, зевая, и тот усмехнулся.

– И чё, зубами покусаешь, что ли? Мы здесь инструмент не храним.

– Да вот думаю, в какой из них мне парашу устроить.

В голове Бабая, судя по всему, запустился какой-то мыслительный процесс, обработавший намек всего-то секунд за пять.

– Ладно, ведро остается. А вот на жрачку заработаешь.

– Я говорить буду только с твоим командиром, Бабайка. А тебе советую уважить гостя льдом, ботинками и хавлом. А будешь много вопросов задавать, заикание заработаешь. – Хром говорил медленно, как с маленьким ребенком, растягивая гласные в словах. – Вот забавно, что ваш старшой заикается. А в шкафу-то запирали тебя. А тебе тогда, получается, энурез достался, бедняжка ты наш.

– Да пошел ты, сука!

Красный от злости, Бабай дернул рукой, и Хрома шибануло разрядом. Из-за ссадин это ощущалось в сто раз сильнее, чем когда прилетало от буйных на выездах в смене. И там он был в обмундировании и целый. А теперь, конечно, парализовало мгновенно, особенно от удара прямо в грудину. Да так, что время будто растянулось, и сколько точно он так провалялся, хватая ртом воздух, было непонятно. В голове еще долго мелькали «мультики» про маленького смуглого мальчика, закрытого в большом и страшном шкафу. Когда Хром очнулся, пацана уже не было, но зато рядом с ведром стояли хипстерские коричневые валенки, бутылка воды и кастрюля с подстывшим куриным супом. На ее крышке, замотанная в пакет, лежала буханка.

– А лед так и не дали.

Хром, вздохнув, принялся ужинать. Или завтракать. Или обедать – смотря сколько раз в день его собирались кормить.

* * *

В подвале заняться было нечем совершенно: наверное, обитатели дома спали, но Хрому теперь сна ни в одном глазу не виделось. Сначала он размышлял, зачем Шизе понадобился Шахтер, про которого аж вчетвером приехали выспрашивать. Пришел бы он как клиент, показал бы фоточки, чики-брики, а там в дамки того или не в дамки – не Хрома забота. Ему – вопрос, с него – ответ, он ответы никогда не зажимал, честно все рассказывал, а как не спрашивали – сам старался лишнего не болтать. Ездили к нему в основном обычные бизнесмены, иногда и братки, Хрому в отцы годящиеся, – да, такие еще оставались в славном городе на Волге. Тут вообще жизнь по-своему текла. Но все вежливо, уважительно, без лишних проблем. Может, побаивались его. А эти – ну точно кони! – вломились без «здрасте», как будто Хром им лично где-то насолил. Ну, бывало, пару раз этому тоже, с фотки Шизы, карты раскладывал – на сделку, как Зарецкому. Обычный мужик, коих полгорода, появился года два назад, строительный бизнес из Москвы в провинции развивать начал, кого-то подмял, кого-то купил. С конями у него, видать, отношения совсем испортились, раз такое творят, твари. Один раз Шахтер припер белую резную шкатулку, просил узнать, чья она раньше была. Хром глянул, конечно, но там все, что самой личности касалось, было мутным. Что-то старое, советское, но злое ему почувствовалось, и глубже он смотреть не стал. Слишком много сил это дело всегда отнимает, чего их тогда тратить, если он уже знал, что результата будет ноль. А на сделку Шахтеру все же погадал – и карты ответили, не соврали. Вот только с кем у Шахтера сделка была, Хром тоже не понял. А через месяц на том объекте обвал случился, пять строителей погибло – он это из новостей узнал, но когда с картами смотрел, не почувствовал ничего. Потом только сообразил, что ковер ему в тот вечер почему-то показывал дома горизонтально, как гробы. В общем, у Шахтера партнер был какой-то мутный. Но все, что знал, Хром коням про него уже сообщил, а нового не припоминалось. Вот если только про партнера и муть эту потустороннюю сказать, да кто ж ему поверит? Кони-то не в теме его фокусов, иначе бы давно как доброго гостя оформили, а не в подвал к мышам поселили.

Поэтому было решено их по одному обработать. Думая об этом, Хром серебряной краской из баллончика начертил на деревянном полу подобие ковра: раз буфет добрался, то и коврик сможет. Надо ему только обеспечить местечко, куда подселиться. А дальше уже спокойно заняться шпаной Шизы, пока тот ему фору дал. Первого, как самого впечатлительного, чернявого этого Бабая уже почти вербанул, еще пара фокусов – и тот станет шелковый. Тощего-табуретку, который с ним у двери спорил, даже убеждать не нужно – и так внушаемый. А вот со следующим, как раз ковырявшим дверной замок с той стороны, Хрому придется поднапрячься. «Со следующей», – поправил себя Хром, глянув на неосознанно выведенный в прямоугольнике на полу узор. В уличном настенном искусстве он не то чтобы силен, но женская грудь – она и в граффити такова.