Текст книги "Мир усталого света"

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла.

Псалом Давида

За тридевять земель, в некотором царстве – тридесятом государстве жили-были царь с царицей. И был у них единственный сын – Иван-царевич. Когда исполнилось ему шестнадцать лет, отправился он путешествовать. Долго ли, коротко ли бродил Иван по белу свету, но попал он в дремучий лес, куда ни зверь не забежит, ни птица не залетит. Вдруг случилось диво дивное: все вокруг озарилось ослепительно белым сиянием, а перед Иваном, откуда не возьмись, стоит избушка на курьих ножках, к лесу – задом, к нему – передом. Зашел Иван – у печи сидит баба Яга – Костяная Нога. – Куды путь держишь, касатик? – спрашивает. – Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?… – Я – Иван, царский сын, по белу свету хожу, на людей посмотреть, да себя показать, – подбоченился Иван. – А ты, старая хрычовка, прежде чем добра молодца пытать, баньку б истопила да хлебом-солью накормила… – Будь по-твоему, царевич, – ухмыльнулась старуха, а потом баньку истопила, Ивана пирогами накормила да спать уложила. А утром, ни свет-ни заря, кликнула-свистнула лешего лохматого и говорит Ивану:

– Дам я тебе, Ваня, провожатого, выведет он тебя к вещему Латырь-камню. Идут от него четыре дороги. Первая дорога – гладкая да ровная, любому путнику по ней идти легко и приятно. Ведет она в счастливую страну, в которой люди все живут мирно и спокойно, ибо обладают они нравом тихим и кротким. Управляет ими добрый царь, которому помогают двенадцать мудрых советников. Женишься ты там на пригожей царевне и будешь жить долго и счастливо. Вторая дорога – тоже гладкая да ровная, но ведет она в несчастную страну. Люди, бедные и богатые, живут там плохо, потому что кто-то украл у них будущее, да черти всюду суют носы, и оттого там нравы – ужасные. И в этой стране ждет тебя, Ваня, свадьба с царевной, и будешь ты там царем. Но царевна окажется ведьмой, превратит она тебя в дракона шестиглавого, и погибнешь вскоре смертью лютою. Третья дорога – извилистая да с колдобинами, стерегут на ней путника трудности и опасности, но ведет она в ту же счастливую страну, что и первая. А четвертая – дорога – извилистая и опасная – ведет в ту же несчастную страну, что и вторая. Леший косоглазый покажет тебе, как распознать дороги, да и ступай себе на все четыре стороны.

Тут баба Яга захохотала дико и исчезла, как сквозь землю провалилась, вместе со своею избушкой. А Иван-царевич благополучно добрался до бел-горюч камня Алатыря, хотя его спутник странный, похожий на Лихо одноглазое, по пути так и норовил свалиться в каждую яму и стукнуться лбом о всякое встречное дерево, так что Иван начал было побаиваться – уж не слепой ли тот вовсе. – Теперь, царевич, – пробормотал леший, не переставая кривляться, – встань возле вещего камня, закрой глаза, представь страну и дорогу по сердцу, да и ступай вокруг, пока не очутишься пути избранном.

Сделал Иван-царевич все как положено, да и пошел по правильной дороге в счастливую страну. На седьмой день впереди показался город. К его удивлению, Ивана там ждали. Оказалось, что единственная царская дочь-красавица – на выданье, да только о нем и думает. А царь с царицей, только Ивана увидели, так и предложили ему руку дочери своей и полцарства впридачу. Свадьбу назначили завтра, а Ивана поселили в царском дворце белокаменном с крышей из чистого золота.

Ночью Ивану не спалось. Откуда-то снизу доносился неясный шум, и Иван встал и спустился в парадный зал. Там было полно гостей, которые чинно сидели вокруг полукруглого возвышения в западной части зала и что-то бубнили, отчего и стоял ровный негромкий гул. Подойдя ближе, Иван разглядел нечто вроде красного амвона перед золотыми вратами. У подножья бил тонкий прозрачный источник, а от него через весь зал протекал мутный, грязный ручей. На амвоне стоял сам царь и что-то говорил, опираясь на аналой. Что именно – Иван разобрать не мог, хотя отдельные слова были слышны отчетливо. Теперь Иван стал присматриваться к собравшимся и обомлел: зал был полон привидений, а поближе к царю сидели упыри и вурдалаки. Время от времени некоторые призраки выражали свое одобрение, солидно звеня цепями, кто-то по знаку царя вставал, подходил к источнику пить, потом садился на место. Вдруг один из них споткнулся и упал, да так неловко, что голова его отвалилась и покатилась прямо к ногам Ивана. Но голова почему-то нисколько не была удручена этим. Она нахально подмигивала Ивану, строила причудливые рожи. А тот онемел от ужаса и стоял, как вкопанный, не в силах оторвать от нее взгляда. Это была его, Ивана-царевича, голова.

Из глубин памяти всплыла мерзкая старуха. Она кривлялась и отвратительным голосом повторяла: – Помни, Ваня! Это заклинание действует только раз в жизни! Не продешеви! – А губы уже бессознательно и исступленно повторяли заклятие старой колдуньи. И вдруг… точно пелена спала с глаз.

Он сидел на полу посреди ярко освещенного зала и глупо озирался по сторонам. Было полно гостей. Играла музыка. И вокруг – такие милые лица, такие заботливые. – Какое счастье, что мне все почудилось! Какое счастье! – думал Иван. – Мне стало плохо? Как внезапно! – Да, так неожиданно! – щебетала царица, – мы все так испугались! Лучше бы тебе, царевич, отдохнуть с дороги. Завтра-то оно – больно суетливо будет. Царевича проводили в спальню, и он спокойно уснул. А назавтра сыграли веселую свадьбу Ивана-царевича с красавицей-царевной. И пир был горой, а кто там был – мед-пиво пил. А молодые стали жить-поживать, да добра наживать…

Видела дом, далекий от солнца, на берегу Мертвых, дверью на север; падали капли яда сквозь дымник, из змей живых сплетен этот дом.

Старшая Эдда

В старинном селе Кучугуры, на берегу Азовского моря, когда-то жила молодая вдова по имени Селена. Детей у нее не было, денег – тоже. Жизнь ее протекала уныло и безрадостно, хотя была она еще молода и красива, а постоянная бледность делала ее лицо особенно выразительным. Ни каждодневные заботы о хлебе насущном, ни беспрестанные ухаживания поклонников, ни даже окружающая синева неба и моря, – не могли развеять ее обычного состояния возбуждения и тоски. Правда, многие считали ее ненормальной. Выйдет, бывало, в тихую погоду к вечернему морю, встанет на берегу и будто забудется. Зовут ее, окликают в это время – не отвечает. Смотрит неподвижно куда-то вдаль и молчит. Молчит долго, а потом вдруг начинает напевать что-то странное – протяжное, непонятное, – жуть берет. Потом прервется на пол-слове – очнулась, стало быть, – оглянется по сторонам, смутится и бежит домой.

Однажды, в один из теплых августовских вечеров, почти под Яблочный Спас, когда море начинает светиться, Селена гуляла по берегу моря. Неожиданно забрела к заброшенной избушке у Черных Камней, где, по слухам, обитала страшная змея. Змея нападала на всех людей, кто здесь появлялся, и убивала их. Селена ощутила тревогу, предчувствие чего-то плохого охватило ее. Она присела на камень перевести дух. И почти тотчас почувствовала, как что-то холодное и скользкое обвило ей ногу. Не помня себя от страха, Селена протянула руку и внезапно поймала огромную фиолетовую змею прямо за горло. И вдруг змея заговорила человеческим голосом: – Отпусти меня, и я исполню любое твое, самое сокровенное желание. – Поколебавшись минуту, Селена спросила: – Можешь ли ты вернуть мне моего мужа? – Могу, – сказала змея. Совсем успокоившись, Селена отпустила змею и пошла домой.

Когда вернулась, Селена не сразу узнала свой дом. Тот превратился в роскошный особняк с высокими стропилами, темно-синими ставнями и позолоченным коньком крыши. Селену встретила почтительная прислуга. Множество прекрасных картин и скульптур подчеркивали богатство внутреннего убранства. Затем Селена долго нежилась в сауне, рассматривала и примеряла изысканные наряды и драгоценности, наконец, легла в изумительную постель, наслаждаясь нежнейшей музыкой. Но все вопросы о муже наталкивались на полное непонимание. Утомленная переживаниями дня, Селена уснула. И приснился ей странный сон. Сквозь густую дымку виден чудесный сад. На ветвях изящных деревьев резвятся яркие птицы. Звуки летнего леса. Воздух с цветочным ароматом. А прямо перед ней – ангел. Смотрит на нее, но ничего не говорит и будто зовет куда. Молчит и Селена, хотя хочет что-то сказать, что-то сделать, но не в силах ни вымолвить слово, ни пошевелиться.

Когда Селена очнулась, она встала, оделась и вышла из дома. Ночное море было темно и неподвижно. Только мелкие барашки рассыпались на берегу мириадами огоньков. Серебристая дорожка лунного света соединяла берег с горизонтом. А там, казалось, начинается сказочно прекрасная страна. Сегодня у нее обязательно получится. Надо только сказать заветные слова…

…Ветры быстрые, небеса высокие, горы крутые, прихожу я к вам на три зари утренние и по три зари вечерние с тоской-тоскучей, с сухотой плакучей. Глаза мои неясные, лицо не белое, душа невместная. Унесите, ветры, мою печать. Буду мыть и полоскать лицо белое, чтобы спала с глаз сухота плакучая, а из ретива сердца тоска-тоскуча. Понеси ты, быстрый ветер, тоску в высоту непроглядную, за горы крутые, к морю-окияну, затопи ты ее в волнах высоких, ямах глубоких, дабы никогда дорогу ко мне не находила, в дом не приходила…

Селена осторожно вошла в воду и ступила на этот путь. Вода расступалась с мягким свечением, отчетливо проявляя искристые контуры движущихся ног. Дальше – вплавь. Селена знала, что будет плыть долго, пока усталость не начнет сковывать тело. И тогда нужно набрать полную грудь воздуха и нырнуть как можно глубже. Где подхватит ее стремительное течение и понесет далеко-далеко. Туда, где царствует покой, и ничто не нарушает безмолвного величия. И только экзотические растения будут умиротворенно нашептывать ей что-то, освобождая тело от страданий измученной души…

С тех пор каждый год, перед праздником Преображения Господня, когда море начинает светиться, в тихую ночь на берегу можно видеть стройную красивую девушку с длинными светлыми волосами. Стоит на берегу и молчит. И каждый может подойти к ней как угодно близко. Но стоит только окликнуть ее или заговорить, как она тут же исчезает, как будто ее и не было. Впрочем, может быть, может быть…

Немногим видеть тот дано

Далекий и туманный берег,

И снова, как давным-давно,

Мы падаем у черной двери.

Толпимся шумно у реки,

Как будто бы достигли цели,

Но незаметны и редки,

Кто сумрак вод преодолели.

Сквозь частую проплыли сеть,

Спокойны к злу и милосердью,

Они не победили смерть,

Они возвысились над смертью.

Дхаммапада

Рассказываю я все это Еве и сам вскоре не отличаю правду от вымысла. Впрочем, какая разница? Правда, Ева от этих рассказов все больше впадала в какое-то беспокойство. И, в конце концов, решительно заявила, что мы должны куда-то уехать. Где все будет по-другому. Ситуация мне что-то смутно напомнила, но спорить я не стал. Чтобы не попасть ей под горячую руку. Все мы здесь немножко не в себе, а Ева еще и сильна в магии. Здесь это – дело обычное. Просто меняешь структуру пространства вокруг себя, или свою телесную оболочку под окружение, или делаешь еще черт-те чего, в зависимости от обстоятельств. Самым разумным при данных обстоятельствах я счел не спорить, а начать соображать. Раньше в таких случаях было несколько схем поведения, в чем-то различных, но в общем похожих. В рыцарские времена главный герой облачался в доспехи и ехал: либо брать приступом замок, где была заточена или нет его прекрасная дама, либо совершать подвиги в дальних странствиях, часто – совместных с прекрасной дамой. Подвиги обычно заключались в том, чтобы убивать встречных рыцарей или сарацинов, снимать чары со своей дамы, себя или окружающих, изредка брать новые или возвращать старые замки, пригодные для последующей счастливой жизни. В общем, следовало куда-то ехать, с кем-нибудь сразиться, чем-нибудь завладеть и на ком-то жениться, после чего полагалось жить долго и счастливо, рожая детей и умножая состояние. Но здесь все это не подходит. Ни тебе замков, ни тебе дорог. Разве что путь в смысле направления поиска. Но если нет представления цели? Тогда нужно остановиться хотя бы на чем-то знакомом. Так меня когда-то учили. Когда я, кажется, был предпринимателем. Предприниматель – это тот, кто предпринимает более или менее регулярные попытки чем-то завладеть, чем, кстати, очень похож на рыцаря. Но чем здесь можно владеть, если вещами, землей, деньгами, – какая у меня память! – невозможно? Остается информация. Здесь ее – море. Как только это в голову никому не пришло? Видно, голов здесь действительно не хватает. Раньше информацию связывали со смешным словом энтропия. Это – в привычках людей. Когда они перестают понимать смысл чего-то, тут же придумывают новое слово, а когда его не хватает – следующее. После нескольких разочарований создают не только слова, но и правила их сочетаний. Их тоже можно назвать. Например, физикой. И такие игры можно продолжать бесконечно. Что тоже умножает информацию. Но непроизводительно. Проще воспринимать и производить ее непосредственно. Так раньше делали маги. Теперь и мне можно. Для начала нужен сильный помощник. Конечно, это была Ева. Потом можно создать предприятие. Назову его Парадиз. Ева делает черновую работу. Она собирает информацию. Последний экстрасенс знает, как это тяжело. Нужно много способностей и усилий. Классификация поначалу мне казалась невозможной. К примеру, что общего у ощущения несбыточной мечты и закона всемирного тяготения? И почему именно сто восемь основных законов определяют состояние нашей видимой Вселенной? К счастью, потом классификация информации оказалась просто ненужной. Одним из свойств ее оказалась самоорганизуемость. Вот только с самого начала даже безобидный сбор информации вызывал недовольство иерархов. Приходили белоснежные Ангелы и делали тактичные в целом замечания. Будто беру я на себя лишнее, нарушаю хрупкое равновесие, тревожу ранимые души. Почему-то мне сразу это не понравилось. Потом перестал обращать внимание. Когда уровень информации вырос, дошло до скрещивания образов. Стали являться Иерархи высоких рангов. Интересно, почему Серафимов считают шестикрылыми? Не поверите, но ни разу их такими не видел. Да и зачем им крылья, если можно не летать, а оказываться? Так некоторые умники не имеют представления о многомерной точке, а берутся рассуждать о вихревом строении элементарных частиц. Обсуждают лептонное строение души, не понимая разницы между душой и духом. Душа, управляя телом, проявлена духом. Она живет, страдает и меняется, воплощается и умирает. К удивлению, Атман показался мне неизменным и, мало того, непознаваемым. К счастью, чаще хочется знать более простые вещи. Например, что нужно от меня Властям? Вообще-то, с ними чаще общается Ева. Мне просто некогда. Ева говорит, что меня подозревают в смешении понятий. Интересно, а как иначе я буду влиять на поле образов? Прежде, чем отсюда уйти, я хочу сделать мир вокруг лучше. У знания много общего с добродетелью. В основе обоих – сострадание. В форме самоотождествления. Чтобы узнать предмет, нужно стать им. Или представить себя таким. У Евы это хорошо получается. Она занимается этим вместо меня. Много перемещается, встречается с разными сущностями. Я предпочитаю работать с готовыми образами. Поэтому я нигде не бываю, находясь в одном месте. Сгущая, скрещивая и множа образы, я стараюсь сконцентрировать их так, чтобы менялась структура представлений, и тогда новые сущности рождаются сами собой. Дальше можно смешать понятия и все повторить. Все это требует огромной энергии. Иногда мне становится плохо. Ева просит даже поберечь себя. Будто в нашем положении еще может что-то грозить. Здесь ведь нет выходов. Ну да в раю и нирване – вообще подыхают со скуки. Прежний материальный мир – тоже не для меня. Там тесновато. Как если бы человеку подарили весь мир, а потом связали по рукам и ногам. Так называемым телом. Иногда мне в затемнениях кажется, что я снова на земле. Будто живу я в какой-то маленькой комнате, куда никто почти не заглядывает. И живу я словно за закрытыми дверями. И можно кричать во все горло, или молчать в отупении, но не к кому обратиться за помощью. Единственная моя радость – Ева. Она посещает меня даже в затемнениях. Приходит и садится рядом. Потом гладит и что-то говорит. И рассказывает долго, а от ее голоса становится хорошо и спокойно. Боль постепенно утихает, становится легко и тепло, хочется слушать и слушать, но я незаметно засыпаю. Просыпаюсь уже бодрым. Снова готов работать. Правда, термин этот не очень хорош. Но это – не важно. Мои занятия – ничем не хуже других. Взять, к примеру, Высших Иерархов. Скажем, из чинов Херувимов. Только и занимаются бхакти-йогой, то есть, восхвалением Господа. Это называется преданным служением. Ей-Богу, скучно. Наверное, это – богохульство. Раз мной заинтересовались Темные Иерархи. Я даже удостоился знакомства с помощником Ваал-Зебуба Асмодеем. Тот предлагал мне свою помощь. Давал какое-то средство. Незаменимое для управления представлениями. Бред какой-то. Мне такие помощники не нужны. Помощь можно принимать лишь от тех, кого любишь. После таких визитов мне особенно нужна Ева. Затемнения становятся все болезненнее. Постоянное ощущение, что вокруг идет какая-то игра. Будто я приближаюсь к чему-то важному. Тем сильнее сопротивление. Оно нарастает внутри тупой болью, потом взрывается в каждой части меня ярким бредом. Я – человек. У меня – любимая семья, дом-работа-друзья… Огромная, непрерывная радость. Когда ощущается каждая минута и приятно любое, даже мелкое событие. Потом приходит предчувствие. Что скоро все кончится. Потом – дорога. Туда или обратно? Мой дом в огне. Кто-то кричит. Пустота. Что-то оборвалось. Дальше – не помню. Снова белые стены. Какие-то люди. Или нелюди. И я знаю, что болен. Знаю, что скоро должен умереть. Но я их различаю. Хотя все эти ангелы и демоны поделены очень условно. Как и вся наша жизнь – чистилище – большая ошибка. Результат произвольно принятого способа описания. Когда заведомо знают: Земля – круглая. Или плоская, это – не важно. Ничего страшного, что есть черное и белое. Лишь бы помнить, что это – не повод для диалектики. Можно удовлетворить любопытство, узнав, что мир – трехмерен. Важно лишь представлять, что так обстоит приблизительно, в малом кусочке Вселенной, в данном отрезочке времени, а значит, вообще говоря, сомнительно. Единство материализма и диалектики – гениально. Единство дискретной логики и двоичности сознания. Будто все имеет лишь две противоположности, а не бесконечное множество. Для любого информационного воздействия возможны бесконечно многообразные реакции. Мир – не просто многомерен, а таков до причинности и непрерывности. Лишь сферическое сознание может ощутить многообразие, которое отражает всеобщую связь, соединяя несоединимое. Например, сочетания единого и множественности, постоянства и изменчивости, необходимости и свободы. Все это существует, и не по очереди, а одновременно. Мы сами творим своих богов. Черные и Белые Иерархи – дети двоичного сознания человечества. Равновесие между ними неустойчиво. Умножение абстрактного добра не уменьшает зла, а лишь смещает о них представления. Добро и зло неразделимы и различимы только с точки зрения человека. Подвижная граница – почти неуловима. Интуиция – единственное оружие для снятия оков разума. Им владеют демоны страсти и невежества. Подлинное знание – за пределами познанного, как истинное блаженство – за границей желаний. Одного я не могу понять. За что меня преследуют Иерархи? Пусть я знаю об их природе. Но я же не способен быть для них угрозой. Сверхчеловеков не бывает. И чем больше ощущения общего, тем больше и общей боли. Поэтому они должны знать, чем это кончится. Но они думают, что я не выдержу, испугаюсь, сдамся. Напрасно. По мне – так лучше умереть. Пусть это затемнение не исчезнет. Только зачем это все Еве? Впрочем, еще в начале того затемнения я вспомнил, что нахожусь будто в какой-то больнице, и будто бы Еву зовут по-другому. Ну и что? Может быть, и меня зовут не Адамом. Ведь не важно, Ева, как твое имя. Важно, что я тебя люблю. А имен у нас будет много. И не надо плакать. Мы обязательно встретимся. Те, кто любят, всегда встречаются. У нас в запасе – множество вечностей. В том числе и эта. Мы же не знаем, когда придет смерть. Смерть всегда приходит неожиданно…