Текст книги "Встречи в тайге. С вопросами и ответами для почемучек"

Голодовка на реке Буту

июля 1908 года наш маленький отряд, плывя на лодках по реке Анюю, достиг речки Гобилли. Непрекращающиеся дожди и постоянная прибыль воды в реке очень беспокоили наших проводников-удэхейцев. Они опасались, что их семьи захватит наводнение, и стали проситься домой. Я обещал не задерживать их и отпустить, как только они доставят нас к подножию горного хребта Сихотэ-Алинь.

На речке Гобилли наши лодки несколько раз попадали в опасное положение, из которого мы благополучно выходили только благодаря ловкости и находчивости удэхейцев. Пусть читатель представит себе узкий коридор с отвесными стенками, по которому вода мчится с головокружительной быстротой. Шесты не достают дна, и для того чтобы продвинуться вперёд, надо упираться в выступы скал или подтягиваться на руках, хватаясь за расселины камней.

На второй день путешествия по Гобилли мы наконец достигли конечного пункта нашего плавания – небольшой горной речки, которую впоследствии удэхейцы назвали Чжанге Уоляни: это значит «ключ к перевалу чжанге» (чжанге – начальник, старшина; так они звали меня).

У подножия хребта Сихотэ-Алинь мы расстались с нашими проводниками. Удэхейцы вошли в лодки и, пожелав нам счастливого пути, отчалили от берега. Мы остались одни и сразу почувствовали себя отрезанными от мира, населённого людьми. Нам предстоял трудный и долгий путь к морю через горы и пустынную тайгу.

Подъём на гребень Сихотэ-Алиня оказался настолько крутым, что мы вынуждены были идти зигзагами и карабкаться, хватаясь руками за корни деревьев. Самый перевал – это покрытая лесом седловина высотою в тысячу двести метров над уровнем моря. Обломки каменной породы лежат здесь так плотно, как будто кто-то нарочно пригонял их друг к другу.

Добравшись до вершины, мы сели отдыхать. Чжан Бао лёг на землю, но тотчас поднялся.

– Сун ню! (Вода есть!) – сказал он уверенно.

Мы стали прислушиваться и действительно услыхали, что где-то неглубоко под землёй тоненькой струйкой льётся вода. Мы поспешно разбросали камни и через несколько минут открыли источник с чистейшей, холодной как лёд водой.

Тишина в лесу, гулкое эхо и хмурое небо предвещали непогоду. Когда мы снова выступили в поход, начал накрапывать дождь. Однако, несмотря на ненастье, все были бодро настроены. Сознание, что мы перешли Сихотэ-Алинь и теперь спускаемся к морю, радовало моих спутников.

Горный ручей, по течению которого мы держали свой путь, то низвергался мелкими каскадами, то просачивался подо мхом, заболачивая почву.

Дождь всё усиливался и скоро превратился в настоящий ливень. Пока я наносил на планшет наш маршрут, Чжан Бао прикрывал его сверху куском бересты, чтобы защитить от дождя. Но скоро и это перестало помогать. Дождевая вода текла по намокшим рукавам, капала с фуражки и портила бумагу.

Пришлось стать на бивак. Только тот, кому приходилось быть застигнутым в лесу ненастьем, может понять, какое это наслаждение – раздеться и под навесом палатки просушить свою одежду.

2 августа наш маленький отряд достиг реки Буту. Здесь нам часто стали встречаться «непропуски». Горные отроги подходили вплотную к реке. У подножия отрогов образовались глубокие водоёмы, и обойти их рекою было невозможно. Нам приходилось с тяжёлыми котомками взбираться на кручи.

Этот переход был очень утомительным. Особенно трудно давался он нашему геологу Гусеву, попавшему в тайгу впервые. Он часто отставал, терял наши следы и отклонялся в сторону. Каждый раз приходилось разыскивать его и напрасно терять дорогое время. Близорукий, он плохо видел и в очках, да к тому же часто терял их и тогда становился уж совершенно беспомощным.

Однажды мы дали Гусеву нести алюминиевый котелок. Он привязал его так, что крышка болталась и звенела. Я рассчитывал убить какого-нибудь зверя в пути, но Гусев этим звоном мешал охоте. Он шёл впереди, а я производил съёмку и немного отстал. Я попросил казака догнать Гусева и привязать котелок как следует.

– Не надо, – ответил казак, – пусть уж лучше идёт так. Если он потеряется, легче будет найти его в лесу.

По рассеянности Гусев, собираясь в путешествие, захватил с собой только одну старенькую рубашку, которая скоро изорвалась, но зато у него было три пары кальсон. Он ухитрился надеть на себя кальсоны вместо рубахи. На груди у него получался косой разрез с пуговицами, а сзади – пузырь, надуваемый ветром. Сначала мы все помирали со смеху, но потом привыкли к его наряду.

Пусть читатель не думает, что Гусев был посмешищем для нас. Мы все относились к нему с уважением и всячески старались ему помочь. Больше всего был виноват я сам, потому что взял с собой человека, мало приспособленного к странствованиям по тайге.

5 августа мы дошли до места, откуда уже можно было плыть на лодках. Мы решили выдолбить две улимагды; нашли подходящие деревья, свалили их и очистили от коры. На изготовление лодок ушло четверо суток. Наконец обе улимагды были готовы: одна малая, другая побольше. Оставалось только сделать вёсла и приготовить шесты.

Накануне отъезда я всю ночь не спал. Меня мучили сомнения. Так ли мы идём? Скоро ли встретим людей? Хватит ли у нас продовольствия? Выдержат ли лодки? И невольно мне вспоминалась старинная русская песня: «Мы не сами идём – нас судьба ведёт».

Недостаток продовольствия заставлял нас торопиться. Вода в реке была мутная и всё прибывала, а лодки были тяжелы, неповоротливы. В первый же день малая улимагда разбилась о камни. Люди успели выбраться за бурелом, но палатки, фотографический аппарат и значительная часть продовольствия погибли.

Тогда мы разделились на две группы: одна с грузами следовала на лодке, а другая шла пешком. К вечеру 11 августа мы дошли до какой-то высокой скалистой сопки. Казаки принялись устраивать бивак, а я пошёл на гору, чтобы посмотреть, нет ли где дыма, указывающего на присутствие людей. Сверху мне хорошо была видна долина реки Буту. Около левого скалистого берега на камнях пенилась вода. Правый, низменный берег выступал вперёд мысом. Здесь река делала поворот. У поворота, на низменном берегу, наклонившись, росла большая старая ель. Возвратившись на бивак, я сказал Крылову, чтобы завтра он держал лодку поближе к старой ели и подальше от левого берега, где много опасных камней.

Плавание по горно-таёжным рекам полно неожиданностей. Ночью старая «натулившаяся» ель упала в воду и вершина её застряла на камнях у левого берега, а мы, ничего не подозревая, поплыли вниз, стараясь держаться правого берега. На повороте улимагду подхватило сильное течение, и в это время я увидел злополучную ель. Комель её лежал на берегу, а ствол почти касался воды; ветви были загнуты по течению.

Не успели мы схватиться за шесты, как ель со страшной быстротой надвинулась на нас. Дальше случилось то, в чём я совершенно не мог отдать себе отчёта. Помню воду кругом себя, затем пошли какие-то зелёные полосы. Что-то зацепило меня за рубашку, но вскоре отпустило. Потом я всплыл на поверхность и вздохнул полной грудью. Впереди показался из воды обломленный нос лодки, рядом плыли шесты и какие-то вещи. Я сообразил, что надо плыть по течению, забирая всё ближе к берегу. Скоро руки мои коснулись дна, и, цепляясь за прибрежные камни и кусты, я кое-как выбрался на землю.

Хорошо, что обошлось без человеческих жертв. С большим трудом мы вытащили лодку из-под плавника. Она была пуста и так изломана, что уже не годилась для плавания. Всё наше имущество погибло: ружья, продовольствие, походное снаряжение, запасная одежда. У каждого осталось только то, что было на себе, – у меня поясной нож, карандаш, записная книжка и засмолённая баночка со спичками. Весь день мы употребили на поиски утонувшего имущества, но ничего не нашли.

Печальную картину представлял наш бивак. Все понимали серьёзность положения. Обратный путь отрезан: сзади нет ни лодок, ни людей. Нам оставалось одно – идти вперёд без всякой надежды найти помощь.

Надо было сразу решить, какой стороны реки держаться: ведь дальше река сделается шире и многоводнее, и переправиться будет труднее, чем здесь. Всем почему-то казалось, что удобнее идти левым берегом. Вскоре Буту разбилась на два рукава, заваленных плавником; по плавнику мы и перешли на другую сторону. Это была ошибка, как выяснилось несколько дней спустя. Левый берег оказался гористым, частые непропуски вынуждали нас взбираться на кручи и тратить последние силы.

С этого дня началась голодовка. По пути мы собирали и ели грибы, от которых тошнило. Мои спутники осунулись и ослабли. Первым стал отставать Гусев. Один раз он лёг под деревом и сказал, что решил остаться здесь на волю судьбы. Я уговорил его идти дальше, но версты через полторы он снова отстал. Тогда я поставил его между казаками и велел им следить за ним.

На третий день к вечеру Чжан Бао нашел дохлую, скверно пахнущую рыбу. Люди бросились к ней, но собаки опередили их и в мгновение ока сожрали падаль. Иногда мы видели лосей. Напрасно животные убегали от нас: всё равно мы могли только провожать их глазами. Измученные, голодные, люди уныло и молча шли друг за другом. Добраться бы до реки Хуту! В ней мы видели своё спасение.

Мы все ужасно страдали от мошки; особенно много появлялось её во вторую половину дня. Мошка хуже комаров. От расчёсывания у людей вокруг глаз и за ушами появились язвы.

С радостью встречали мы вечерний закат: ночная тьма и дым от костра давали отдых от ужасного гнуса, как называют мошку сибиряки.

На четвёртые сутки мы дошли до топкого болота, и нам снова пришлось взбираться на кручи. В это время моя собака Альпа поймала молодого рябчика и стала его торопливо есть. Я бросился к ней, чтобы отнять добычу. Собака отбежала, стараясь поскорее съесть птицу на ходу. Я крикнул на неё, отнял изжёванного рябчика и первый раз в жизни толкнул свою Альпу ногой. Она отошла в сторону и нехорошо посмотрела на меня. В тот же день вечером мы убили её и мясо разделили на части. Бедная Альпа! Восемь лет она делила со мной все невзгоды походной жизни.

Наконец 16 августа мы дошли до места слияния рек Хуту и Буту. Ни через ту, ни через другую реку переправиться было нельзя: у нас не было ни топоров, ни верёвок, чтобы сделать плот, и не было сил, чтобы переплыть на другую сторону.

На следующий день поднялись на ноги только я и Чжан Бао.

Мои спутники были в каком-то странном состоянии: сделались суеверны – начали верить снам, приметам и ссориться из-за всякого пустяка.

Какая-то ворона летела над рекой и, увидев на берегу лежавших людей, села на соседнее дерево и каркнула два раза. Вдруг Гусев сорвался с места.

– Ворона, ворона! – дико закричал он и бросился в лес за птицей.

Следом за ним вскочили двое и с теми же криками: «Ворона, ворона!» побежали вдогонку за Гусевым. Я тоже было побежал, но вдруг опомнился.

– Стойте, сумасшедшие! – закричал я что было силы. – Куда вы?

Мало-помалу все успокоились и пошли искать Гусева. Его нашли в кустах среди бурелома. Он лежал на земле ничком и что-то шептал. На глазах у него были слёзы. Гусев не сопротивлялся и дал привести себя обратно на бивак.

Прошло ещё трое суток. На людей страшно было смотреть. Лица стали землистого цвета, сквозь кожу явственно выступали очертания черепа. Мошка тучами вилась над теми, у кого уже не было сил подняться. Я и Чжан Бао старались поддержать огонь, раскладывая дымокуры с наветренной стороны.

Наконец свалился с ног Чжан Бао. Я тоже чувствовал упадок сил; ноги у меня так дрожали в коленях, что я не мог перешагнуть через валежину и должен был обходить её стороною. На берегу рос старый тополь. Я содрал с него кору и на самом видном месте ножом вырезал стрелу, указывающую на дупло, а в дупло вложил записную книжку, в которую вписал все наши имена, фамилии и адреса. Мы приготовились умирать.

Было начало сентября. Осень властно вступала в свои права. Ночи стали холоднее. Днём мы страдали от мошки, а ночью от холода.

В ночь на 4 сентября никто не спал – все мучились животами. Оттого что мы ели всё, что попадало под руки, желудок отказывался работать, появлялись тошнота и острые боли в кишечнике. Можно было подумать, что на отмели устроен перевязочный пункт, где лежат раненые, оглашая тайгу громкими стонами. Я перемогался, но чувствовал, что делаю последние усилия.

Вдруг где-то далеко, внизу по реке, раздался выстрел, за ним другой, потом третий, четвёртый. Все заволновались и заспорили: одни говорили, что надо как-нибудь дать знать людям, стреляющим из ружей, о нашем бедственном положении; другие кричали, что надо во что бы то ни стало переплыть реку и идти навстречу охотникам; третьи советовали развести большой огонь. Но выстрелы больше не повторились.

Ночь была очень холодная, и никто не смыкал глаз. Я смотрел на огонь и думал. Если стреляли охотники, то, вероятно, они били медведя, а раз медведь бродит по берегу – значит, в реке начался ход рыбы. Если охота была удачной, охотники вернутся назад, не дойдя до нас, и тогда мы погибли; если нет – они пойдут дальше по реке, и мы спасены. Потом я вспомнил про Альпу, и мне стало жаль её.

С этими мыслями я задремал. Мне грезился какой-то бал, где было много людей. Танцующие пары вертелись у меня перед глазами и постоянно закрывали собою огонь. Вместо музыки слышалось какое-то пение, похожее на стоны. В зале открыты окна, и оттого так холодно. Вдруг среди пляшущих людей появилась ворона; она прыгала по земле, воровски озираясь по сторонам. Я потянулся, чтобы схватить её, качнулся, чуть было не упал и открыл глаза.

Светало. Костёр догорал. Над рекой повис густой туман. Сквозь него неясно были видны горы по ту сторону Хуту. В это время на самой середине реки появился какой-то тёмный предмет. Это была улимагда, и в ней – два человека. Не спуская глаз с лодки, я протянул руку и тронул спящего рядом со мной человека, думая, что это Чжан Бао, но, на беду, это оказался Гусев. Он вскочил на ноги и дико закричал. Все остальные проснулись и тоже принялись кричать. Я видел, как люди задержали лодку, проворно повернули её назад и скрылись в тумане. Возбуждение моих спутников сменилось отчаянием. Они стали кричать в одиночку и все разом, спорили и укоряли друг друга.

Минут через двадцать туман стал подниматься. Река была совершенно пустынна. Я просил моих спутников успокоиться и подождать восхода солнца. Была слабая надежда, что лодка, может быть, ещё вернётся.

Прошёл час, другой, я уже начал терять надежду. Вдруг Крылов сделал мне какой-то знак. Я не сразу понял его. Казак пригибался к земле и шёпотом повторял одно слово: «Собака!» Я оглянулся и действительно увидел собаку. Она сидела на противоположном берегу и, насторожив уши, внимательно смотрела на нас. На душе у меня сразу отлегло. Значит, люди не ушли, а спрятались где-то в кустах. Тогда я вышел на берег и закричал:

– Би чжанге, нюгу лоца, агдэ ини бу дзяпты маймакэ! (Я – начальник, шесть русских, много дней ничего не ели!)

Через несколько минут из зарослей поднялся человек. Я сразу узнал в нём ороча. Мы стали переговариваться. Ороч сказал, что их лодка находится ниже по течению, что он отправится назад к своему товарищу и вместе с ним придёт к нам на помощь. Он скрылся, собака тоже побежала за ним, а мы уселись на берегу и с нетерпением стали отсчитывать минуты.

– Идут! – вдруг сказал кто-то.

Из-за поворота показалась лодка.

– Ещё лодка! – заметил Крылов.

– Третья! – крикнул другой казак.

– Люди много ходи… – сказал, поднимаясь на ноги, Чжан Бао.

Действительно, вверх по реке шли три лодки. Люди усиленно работали шестами. Вот они уже совсем недалеко от нашего бивака… Уже можно было разглядеть их одежду, лица. Я всмотрелся и понял, что это отряд моего помощника Николаева. Ещё летом, по моему заданию, Николаев отправился на пароходе для организации продовольственных баз и сейчас шёл навстречу экспедиции с запасом питания.

Из расспросов выяснилось, что Николаев отправился искать нас вверх по реке Ханди, поднялся по ней километров на сто и, не найдя наших следов, возвратился назад к морю. Вскоре в гавань прибыли орочи с реки Тумнина с извещением, что нас видели на реке Хуту. Орочи подробно рассказали ему, где и как нас искать, и дали проводников.

Николаев поднимался по реке Хуту очень быстро, сокращая ночёвки. Последняя ночь застала его в пути километрах в трёх от нашего бивака. Случайно впереди него шла ещё одна улимагда с двумя орочами-охотниками, которые ничего не знали о нашем путешествии. Каждый вечер Николаев делал в воздух три-четыре выстрела. Их-то мы и слышали, а на рассвете увидели орочей, которые приняли нас за бродяг и спрятались в прибрежных зарослях.

Наши спасители привезли с собой рисовый отвар. Мы с жадностью набросились на пищу, но с первых же глотков почувствовали себя дурно. Началась сильнейшая рвота.

После пережитого напряжения появилась необычайная слабость. Едва я вошёл в лодку и лёг на приготовленное мне место, как почувствовал, что веки мои слипаются. Мне было трудно говорить и ни о чём не хотелось думать. Когда лодки отходили от берега, я в последний раз взглянул на бивак, который едва не стал нашей могилой. Дуплистое дерево с ободранной корой, примятая трава и груда золы на месте угасшего костра – всё это запечатлелось в моей памяти на всю жизнь.

Лодки, управляемые опытными руками орочей, быстро плыли вниз по течению. Туман рассеялся окончательно. Было тепло и светло. Порой я приходил в себя, открывал глаза и видел красивые горы, чистые плёсы реки и лес по берегам её.

Красивая и спокойная в верхнем течении, река Хуту становится бурливой и быстрой около устья. Солнце стояло высоко в небе и по-осеннему ярко светило. Вода в реке казалась неподвижно гладкой и блестела, как серебро. Длинноносые кулики ходили по песку без всякого страха, не боясь лодки, даже когда она проходила совсем близко от берега. Белая, как первый снег, одинокая чайка мелькала в синеве неба. С одного из островков, тяжело махая крыльями, снялась серая цапля, полетела с хриплым криком вдоль протоки и спустилась в соседнее болото.

Но вот и сам Тумнин. Большая, величественная река спокойно текла к морю. Кое-где виднелись небольшие островки, поросшие лесом. Они отражались в воде, как в зеркале, до мельчайших подробностей.

Солнечное сияние, широкий водный простор вернули нам душевное равновесие после пережитых страданий.

Наконец орочи свернули в одну из протоков, на берегу которой расположилось селение Хуту-Дата. Несколько лодок сновало по воде: это забавлялись дети орочей. Весёлые крики и смех оглашали воздух. Мальчики с острогами в руках приучались колоть рыбу. Самые маленькие ребятишки, полуодетые, стояли по колено в грязи и что-то доставали из воды.

Завидев нас, они пустились бежать к селению. Через минуту из домиков вышли взрослые люди. Они постояли, всматриваясь в нас, но, узнав сородичей, не торопясь пошли к берегу.

– Ну, здравствуй! – говорили орочи, протягивая нам руки.

Я поблагодарил их за оказанную нам помощь.

– Спасибо не надо! Спасибо не надо!.. – ответил смущённо старшина орочей и тотчас распорядился отнести наши вещи к себе в дом.

В селении орочей мы нашли приют и отдых.

ЧТО ТАКОЕ СИХОТЭ-АЛИНЬ?

На Дальнем Востоке России расположены горы Сихотэ-Алиня. Горная гряда протянулась вдоль Японского моря. Это горы вулканического происхождения. Огнедышащие вулканы превратились в пологие холмы. Протяжённость их составляет 1200 км, а наибольшая высота 2000 м над уровнем моря – это гора Ко. Склоны гор покрыты хвойно-лиственными лесами. Растения горной тундры покрывают вершины гор. Здесь обитают леопард, тигр, белогрудый медведь.

ЗВОН ВСЕГДА МЕШАЕТ ОХОТЕ?

У большинства животных слух развит лучше, чем у человека. Кроме того, дикие животные пугливы, каждый незнакомый звук может их спугнуть. Поэтому на охоте, чтобы не вспугнуть зверя, нужно идти тихо.

ЧТО ТАКОЕ УЛИМАГДА?

Это долблёная узкая лодка длиной 6–10 м с невысокими бортами и загнутым вверх носом. Её выдалбливали из тополя, она была лёгкой и проходила через самые мелкие перекаты. Управляли ею с помощью шестов, сидя на корме и на носу.

ЧТО ТАКОЕ КОМЕЛЬ?

Дерево состоит из нескольких частей: корня, ствола и веток, которые образуют крону. Ствол имеет разную толщину. Чем ближе к корням, тем ствол дерева толще. Нижняя, самая толстая часть ствола около корня называется комель. Древесина в этой части ствола очень твёрдая. Она трудно поддаётся обработке.

ЧТО ТАКОЕ ПЛАВНИК?

Часто на берег реки течением, а на берег моря волной выбрасывает обломки деревьев, разбитых судов, упавшие деревья и ветки, обломки прибрежных построек. Одним словом это называется плавник – то, что долго плавало на поверхности воды. Часто вся прибрежная полоса завалена залежами такого плавника. Там можно найти брёвна, обкатанные водой, и просолившиеся морской солью стволы деревьев.

МЕДВЕДЬ УМЕЕТ ЛОВИТЬ РЫБУ?

Медведи очень любят рыбу. В период, когда реки наполняются рыбой, идущей на нерест, медведи тоже собираются к водоёмам, чтобы вдоволь половить рыбы и запастись на зиму жиром. Каждый медведь ловит рыбу по-своему. Одни подкарауливают её с берега и ловят её лапой, другие отправляются за ней в плаванье или, сидя на мелководье, выбрасывают рыбу на берег, а потом выбираются сами и съедают их.

СОБАКА БЫЛА РАЗВЕДЧИКОМ?

Слух и нюх собаки в несколько раз сильнее человеческого. Когда собака сидит, насторожив уши, это означает, что она прислушивается. Собаки – прирождённые охотники. Поэтому собака смогла почувствовать чужаков.

КТО ТАКОЙ ОРОЧ?

Ороч – человек, относящийся к небольшой народности Хабаровского края и Сахалинской области. Селились орочи по берегам рек несколькими семьями. Они умели обрабатывать древесину, изготавливать изделия из бересты, из крапивы делать нитки и прясть ткань.

ПОЧЕМУ В ДЕРЕВЬЯХ ОБРАЗУЮТСЯ ДУПЛА?

Дупло – полость в стволе или ветке дерева. Оно образуется за счёт повреждения древесины. Древесина дерева разрушается по разным причинам: дятлы могут выдолбить дупло, молния может попасть в дерево и выжечь древесину, под тяжестью снега может обломаться ветка – это тоже разрушит древесину и приведёт к образованию дупла. На дереве могут поселиться разные грибки, которые будут разрушать древесину. Постепенно в месте загнивания образуется дупло.