Текст книги "Встречи в тайге. С вопросами и ответами для почемучек"

В селении орочей

ыли уже сумерки, когда мы достигли селения Дата. Домики орочей, точно серые, невзрачные зверьки, испуганные чем-то, сбились в кучу и притаились около высокого утёса. Запахло морем. Орочи повернули лодки. Учуяв наше приближение, собаки начали выть все разом.

Из ближайшей юрты вышел мужчина. Это был ороч Антон Сагды, с которым впоследствии я подружился. Он позвал свою жену и велел ей помочь нам перенести вещи. Мы узнали, что всё мужское население ушло на охоту за морским зверем и дома остались старики, женщины и дети. Через несколько минут мы сидели в юрте по обе стороны огня и пили горячий чай.

После ужина ороч и его жена ушли к соседям, предоставив нам для ночёвки всю юрту.

Когда я проснулся, было уже поздно. Сквозь отверстие в крыше юрты виднелось серое небо. Одеяло моё немного промокло от дождя.

При дневном освещении селение Дата имело совсем иной вид. Семь бревенчатых домиков и десять юрт из корья растянулись вдоль берега реки. Юрты орочей больше размерами, чем у родственных им удэхейцев. Кроме крыш, у них есть боковые стенки. Люди помещаются на полу по обе стороны огня. Тут же, на полках, связанных лыком, где стояла деревянная и берестяная посуда, я заметил несколько белых тарелок.

Орочи любят держать около своих домов птиц и животных. В селении Дата был настоящий зверинец.

Близ юрты Антона Сагды в особом помещении, сложенном из толстых брёвен, сидел медведь. Когда он достигнет полного возраста, его убьют в праздник, как это делают гиляки и айны. Медведь был злой и сквозь щели в брёвнах старался лапой схватить любопытных, заглядывающих в его темницу.

В другом домике я увидел молодую лису. В движениях её было что-то порывистое, собачье, и что-то грациозное, кошачье.

По соседству, на сушилках, привязанный за ногу, сидел орёл. Он успел уже свыкнуться со своей неволей, равнодушно поглядывал по сторонам и только время от времени клювом перебирал у себя на груди перья.

Около крайнего дома, в деревянном ящике, сидели две только что пойманные молодые уточки. Они пищали и просовывали свои неуклюжие головы между прутьями клетки. Тут же, внутри юрты, по полу прыгала привязанная за ногу озорница сойка. Она испускала резкие крики и, согнув набок головку, поглядывала в дымовое отверстие в крыше.

После осмотра селения я хотел перебраться на другую сторону реки. Антон Сагды охотно взялся проводить меня к морю. Мы сели с ним в лодку и переехали через реку.

Самое устье Тумнина узкое. Огромное количество воды, выносимое рекою, не может вместиться в устье. С берега видно, как сильная струя пресной воды далеко врезывается в море, и кажется, будто там ещё течёт Тумнин. Навстречу ему идут волны, тёмные, с острыми гребнями. Столкнувшись с быстрым течением реки, они сразу превращаются в пенистые буруны.

Я сел на берегу и стал любоваться прибоем, а мой спутник закурил трубку и рассказал, как однажды семнадцать человек орочей на трёх больших лодках отправились за морским зверем.

Дело было весной, в марте. Надо было добраться до сплошного льда, где охотники рассчитывали найти тюленей. Погода была хорошая, море тихое. Мыс, где ныне стоит Николаевский маяк, чуть виднелся на горизонте. После полудня орочи заметили лёд и на нём много нерп. В короткий срок охотники убили до сотни нерп.

Вдруг с северо-восточной стороны надвинулся холодный туман и пошёл снег. Старики уговаривали молодых орочей бросить убитых животных и спешно идти назад к берегу, которого теперь уже не было видно. Тяжело нагружённые лодки не могли двигаться скоро. Небо всё больше и больше заволакивало тучами. Охотники потеряли направление и гребли наугад до самых сумерек, а ветром их относило в сторону. Так промаялись они всю ночь, а наутро, когда стало светать, опять увидели перед собой ледяное поле и на нём трупы убитых ими тюленей. Тогда они вытащили лодки на лёд, укрепили на вёслах палатки и стали выжидать конца бури.

Двое суток бушевало море. Опасаясь, что волнением может взломать лёд, старики велели всем держаться около лодок. Дров не было, жгли в котлах нерпичье сало, на растопку шли палки и доски от сидений. Огонь раскладывали только тогда, когда надо было согреть воду. На третий день ветер начал стихать, море понемногу стало успокаиваться. Когда небо очистилось, люди увидели землю. По очертаниям гор старики узнали, что находятся против устья реки Копи.

Уезжая со льдины, охотники побросали всех тюленей в воду, отдав их в жертву хозяину морей Тэму, в глубоком убеждении, что это он наказал их за убой такого большого количества тюленей – его собак. Орочи дали обет на будущее время бить зверя ровно столько, сколько надо для прокормления.

Велика была радость женщин селения Дата, увидевших своих мужей и братьев, которых они считали безвозвратно погибшими.

СОХРАНИЛСЯ ЛИ СЕГОДНЯ НИКОЛАЕВСКИЙ МАЯК?

«Красный Партизан» – так сейчас называется Николаевский маяк. Он до сих пор, уже более 120 лет, служит людям, показывая судам путь в Татарском проливе. Маяк стоит на краю мыса, возвышаясь над морем на 70 м. До 1961 года во время тумана сигналы судам подавал ещё и 700-килограммовый колокол.

Рыбная ловля зимой

имой, в начале декабря, я ходил на рыбную ловлю к устью реки Кусуна.

Удэхейцы захватили с собой тростниковые факелы и тяжёлые деревянные колотушки.

Между протоками, на одном из островов, заросших осиной, ольхой и тальником, мы нашли странные постройки, крытые травой. Это были хищнические рыбалки, совершенно незаметные как с суши, так и со стороны моря. Один из таких шалашей мы использовали для себя.

Лёд в заводи был гладкий, как зеркало, чистый и прозрачный; под ним хорошо были видны мели, глубокие места, водоросли, камни и утонувший плавник. Удэхейцы сделали несколько прорубей и спустили в них двойную сеть. Когда стемнело, они зажгли тростниковые факелы и побежали к прорубям, время от времени с силою бросая на лёд колотушки. Испуганная светом и шумом, рыба бросилась вперёд как шальная и запуталась в сетях. Улов был удачный: поймали морского тайменя, трёх мальм, четырёх кунж и одиннадцать краснопёрок.

Удэхейцы снова опустили сети в проруби и погнали рыбу с другой стороны, потом перешли на озерко, оттуда в протоку, на реку и опять в заводь.

Часов в десять вечера мы окончили ловлю. Одни отправились домой, другие остались ночевать на рыбалке. Остался и удэхеец Логада, знакомый мне ещё с прошлого года.

Ночь была морозная и ветреная. Даже у огня холод давал себя чувствовать. Около полуночи я хватился Логады и спросил, где он. Один из его товарищей ответил, что Логада спит снаружи. Я оделся и вышел из балагана. Было темно; холодным ветром, как ножом, резало лицо. Я походил немного по реке и возвратился, сказав, что нигде костра не видел. На это удэхейцы ответили мне, что Логада обычно спит без огня.

– Как – без огня? – спросил я с изумлением.

– Так, – ответили они равнодушно.

Опасаясь, чтобы с Логадой что-нибудь не случилось, я зажёг свой маленький фонарик и пошёл его искать. Два удэхейца вызвались провожать меня. Под берегом, шагах в десяти от балагана, мы нашли Логаду спящим на охапке сухой травы.

Он был в куртке и в штанах из выделанной изюбриной кожи; голову он укрыл белым капюшоном. Волосы на голове у него заиндевели, спина покрылась белым налётом. Я стал усиленно трясти его за плечо.

Он поднялся, и хотя снял с ресниц иней, видно было, что он не озяб: не дрожал и не подёргивал плечами.

– Тебе не холодно? – спросил я его с удивлением.

– Нет, – отвечал он. – А что случилось?

Удэхейцы сказали ему, что я беспокоился о нём и долго искал его в темноте. Логада ответил, что в балагане людно и тесно и потому он решил спать на воле. Затем он поплотнее завернулся в свою куртку, лёг на траву и снова уснул.

Удивлённый этим, я вернулся в балаган.

– Ничего, капитан, – сказал мне мой проводник. – Наши люди холода не боятся. Его постоянно сопка живи, соболя гоняй. Где застанет ночь – там и спи. Его постоянно спину на месяце греет.

Когда рассвело, удэхейцы опять пошли ловить рыбу.

Теперь они применили другой способ. Над прорубью была поставлена небольшая кожаная палатка, со всех сторон закрытая от света. Солнечные лучи проникали под лёд и освещали дно реки. Ясно, отчётливо были видны галька, ракушки, песок и водоросли.

Таких палаток было поставлено четыре, вплотную друг к другу. В каждой палатке осталось по человеку; все другие рыболовы пошли в разные стороны и стали тихонько гнать рыбу. Когда она подходила близко к проруби, охотники, сидевшие в палатках, кололи её острогами.

Охота эта была ещё добычливее, чем предыдущая. За ночь и за день удэхейцы поймали двадцать два тайменя, сто тридцать шесть кунж, двести сорок морских форелей и очень много краснопёрок.

ЧТО ЗА РЫБА ТАЙМЕНЬ?

Таймень – это хищная рыба семейства лососёвых. Обыкновенный таймень вырастает размером в 2 м и набирает вес до 80 кг. Сахалинский таймень, или чевица, обитающий в Охотском море, размером и весом поменьше: 1 м и до 30 кг. Также отличает его более крупная чешуя. Нерестится в реках.

ЧТО ЗА РЫБА КУНЖА?

Кунджа (или кунжа) – крупная хищная рыба из семейства лососёвых. Она максимально вырастает до 1 м и весит немногим более 10 кг. Спинка у рыбы тёмная, брюшко светлое, а бока коричневые с большими светлыми пятнами. Нерестится в реках и озёрах, закапывая икру в ил. Во время кормёжки в море далеко от побережья не уходит и на зимовку возвращается обратно в реки.

Смерч на море

осле недавней бури в природе воцарилась полная тишина, хотя небо было покрыто тучами. Лохматые тучи стояли над землёю так низко, что все сопки казались срезанными под один уровень. Свежевыпавший снег толстым слоем прикрыл юрты, опрокинутые вверх дном лодки, камни, валежник на земле, пни, оставшиеся от недавно порубленных деревьев. Однако этот белоснежный убор не придавал окрестности весёлого и праздничного вида. В тёмном небе, в посиневшем воздухе, в хмурых горах и чёрной, как дёготь, воде чувствовалось напряжение, которое чем-то должно было разрядиться.

Я взял лодку и переехал на другую сторону реки Улики. Перейдя через рощу, я вышел к намывной полосе прибоя.

На море был штиль. Трудно даже представить себе море в таком спокойном состоянии: ни малейшего всплеска у берега, ни малейшей ряби на поверхности. Большой мыс Лессепс-Датта, выдвинувшийся с северной стороны в море, с высоты птичьего полёта должен был казаться громадным белым лоскутом на тёмном фоне воды, а в профиль его можно было принять за чудовище, которое наполовину погрузилось в море и замерло, словно прислушиваясь к чему-то. И море и суша были безмолвны, безжизненны и пустынны. Белохвостые орланы, чёрные кармораны, пёстрые каменушки и белые чайки – все куда-то спрятались и притаились.

Я пошёл вдоль берега навстречу своему спутнику.

– Куда вы торопитесь? – спросил я его.

– Пароход идёт, – сказал он, указывая рукой на море.

Я оглянулся и увидел столб дыма, поднимающийся из-за мыса.

Сначала я тоже подумал, что это дым парохода, но мне показалось странным, что судно держится так близко к берегу, да, кроме того, пароходу и незачем заходить на этот мыс.

Потом меня удивило вращательное движение дыма, быстрота, с которой он двигался, и раскачивание его из стороны в сторону. Тёмный дымовой столб порой изгибался – то делался тоньше, то становился толще; иногда его разрывало на части, которые соединялись вновь.

Я терялся в догадках и не мог объяснить себе это необычайное явление. Когда же столб дыма вышел из-за мыса на открытое пространство, я сразу понял, что вижу перед собой смерч. В основании его вода пенилась, точно в котле. Вихрь подхватывал её и уносил ввысь, а сверху в виде качающейся воронки спускалось тёмное облако.

Из-за мыса смерч вышел тонкой струйкой, но скоро принял большие размеры. И по мере того как он увеличивался, он всё быстрее вращался, ускоряя движение на северо-восток. Через несколько минут он принял поистине гигантские размеры и вдруг разделился на два смерча, двигавшихся в одном направлении – к острову Сахалин.

Спустя некоторое время они снова стали сходиться. Тогда небо между ними выгнулось, а вода вздулась большим пузырём. Ещё мгновение – и смерчи столкнулись. Можно было подумать, что в этом месте взорвалась громадная мина. В море поднялось сильное волнение, тучи разорвались и повисли клочьями, и на месте смерчей во множестве появились вертикальные полосы, похожие на ливень. Затем они стали блёкнуть. И нельзя было решить, что это – дождь или град падает в воду. Потом в море появилась какая-то мгла, заслонившая полосы, оставшиеся от смерчей.

Тучи, до этого времени неподвижно лежавшие на небе, вдруг пришли в движение. Тёмно-серые, с разлохмаченными краями, словно грязная вата, они двигались вразброд, сталкивались и поглощали друг друга. Ветер, появившийся в высших слоях атмосферы, скоро спустился на землю, сначала небольшой, потом всё сильнее и сильнее. Небо стало быстро очищаться.

Сделав необходимые записи в дневнике, я отправился к старшине Антону Сагды.

У него я застал несколько человек орочей и стал их расспрашивать о смерчах. Они сказали мне, что маленькие смерчи в здешних местах бывают осенью, но большие, вроде того, который я наблюдал сегодня, появляются чрезвычайно редко.

Старшина рассказал мне, что однажды, когда он был ещё молодым человеком, он в лодке с тремя другими орочами попал в такой смерч. Смерч подхватил лодку, завертел её, поднял на воздух и затем снова бросил на воду. Лодка раскололась, но люди не погибли. Помощь оказали другие лодки, находившиеся поблизости.

ЧТО ЗА ПТИЦА БЕЛОХВОСТЫЙ ОРЛАН?

Орлан-белохвост – хищная птица из семейства ястребиных. Он питается рыбой и морскими млекопитающими. Огромный размах, до 2 м, широких крыльев, которые он держит горизонтально, позволяет ему долго планировать над водой и сушей, высматривая жертву. Интересно, что у орланов самки больше и массивнее самцов. Длина орлана-белохвоста доходит до метра, а вес до 7 кг. Орлан-белохвост – четвёртая по величине хищная птица Европы. Охраняется в России.

Шаровая молния

сидел на большой базальтовой глыбе в лесу около моря. Было уже поздно. Взошла луна. Кругом было тихо. Ни малейшего движения в воздухе, ни единого облачка на небе. Листва на деревьях, мох на ветвях старых елей, сухая трава и паутина, унизанная каплями вечерней росы, – всё было так неподвижно, как в сказке о спящей царевне.

Ещё не успевшая остыть от дневного зноя, земля излучала тепло, и от этого было немного душно.

Я вдыхал тёплый ночной воздух, напоённый ароматом смолистых хвойных деревьев.

Какой-то жук с размаху больно ударил меня в лицо и упал на землю. Слышно было, как он шевелится в траве, стараясь выбраться на чистое место. Это ему удалось: он с гуденьем поднялся в воздух и полетел куда-то в сторону. Я встал и пошёл своей дорогой.

Скоро сплошной лес кончился, и я вышел на пригорок. Передо мной расстилался пологий скат, покрытый редколесьем, кустарниками и высокой травой.

Я увидел впереди себя какой-то странный свет. Кто-то навстречу шёл с фонарём. «Вот чудак! – подумал я. – В такую светлую ночь идёт с огнём».

Через несколько шагов я увидел, что фонарь был круглый и матовый. «Вот диво! – снова подумал я. – Кому это могло взбрести на ум при свете луны идти по тайге с бумажным фонарём?»

В это время я заметил, что фонарь светится довольно высоко над землёй, значительно выше человеческого роста. «Ещё недоставало! – сказал я почти вслух. – Кто-то несёт фонарь на палке».

Странный свет приближался. Так как местность была неровная и тропа то поднималась, то опускалась в выбоину, фонарь, согласуясь с движениями таинственного пешехода, тоже то принижался к земле, то поднимался. Я остановился и стал прислушиваться.

Но тишина была полная: ни шума шагов, ни покашливания – ничего не было слышно. Я умышленно громко кашлянул, стал напевать какую-то мелодию, снова прислушался. Тишина… Тогда я громко спросил, кто идёт. Мне никто не ответил. И вдруг я увидел, что фонарь движется не по тропе, а в стороне, влево от меня, над кустарниковой зарослью.

Это был какой-то светящийся шар величиною в два кулака, матово-белого цвета. Он медленно плыл по воздуху, то опускаясь там, где были на земле углубления и растительность была ниже, то поднимаясь кверху там, где повышалась почва и рос кустарник. Однако было заметно, что шар всячески избегает соприкосновения с ветвями деревьев, старательно обходит каждый сучок, каждую веточку и былинку.

Стало страшно: я не мог понять, что это такое.

Когда светящийся шар поравнялся со мной и был от меня шагах в десяти, не более, я мог хорошо его рассмотреть. Раза два его внешняя оболочка как бы лопалась, и тогда внутри него становился виден яркий бело-синий свет. Листья, трава и ветви деревьев, мимо которых близко проходил шар, тускло освещались его бледным светом и шевелились. От шара тянулся тонкий, как нить, огненный хвостик, который по временам в разных местах давал мельчайшие вспышки.

Я понял наконец, что передо мной шаровая молния. Должно быть, каждая из травинок была заряжена тем же электричеством, что и молниеносный шар. Вот почему он избегал с ними соприкасаться.

Я хотел было стрелять в него, но побоялся. Выстрел всколыхнул бы воздух, который увлёк бы за собой шаровую молнию. От соприкосновения с каким-либо предметом она могла беззвучно исчезнуть, но могла и разорваться. Я стоял как прикованный и не смел пошевельнуться. Светящийся шар неуклонно двигался всё в одном направлении. Он наискось пересек мою тропу и стал взбираться на пригорок. По пути он поднялся довольно высоко и прошёл над кустом, потом стал опускаться к земле и вслед за тем скрылся за возвышенностью. Странное чувство овладело мною: мне было и страшно и любопытно. Я быстро пошёл назад, взбежал на пригорок. Шаровая молния пропала. Долго я искал её глазами и нигде не мог найти. Она словно в воду канула.

Птичий базар

ы плыли на лодке вдоль берега моря. Высокая скала преградила нам путь, и лодке пришлось объехать её. Во многих местах скала выветрилась и обвалилась в море.

По всему обрыву, от верха до самой воды, образовались карнизы. Одни из них были длинные и узкие, другие, наоборот, короткие и широкие. Местами над морем нависли большие плоские глыбы, которые каким-то чудом держались на весу.

В одном месте вывалился целый пласт, и образовалась длинная галерея, замкнутая с трёх сторон и открытая только с моря. И все эти карнизы, все трещины, все углубления были заняты бесчисленным множеством птиц.

Самые нижние карнизы занимали кармораны. Несмотря на свой мрачный характер, они любят гнездиться большими обществами. Как на выставке, сидели они чинно в ряд и с беспокойством поглядывали на наши лодки. На белом от птичьего помёта карнизе они резко выделялись своим чёрным цветом.

Тут же, по соседству, небольшими группами, вытянувшись в линию, точно солдаты, сидели малые бакланы, оперение которых ярко отливало сине-зелёным металлическим блеском. Если бы они не поворачивали голов, чтобы проводить нас глазами, их можно было бы принять за чучела, выставленные напоказ.

Трещины и углубления в камнях были заняты топорками – странными птицами величиной с утку, с тёмной общей окраской, белесоватой головой и уродливыми оранжево-зелёными клювами, за которые они получили название морских попугаев.

Большие чайки сидели вперемешку с клушами и не ссорились между собой; только некоторые из них, переминаясь с ноги на ногу, порой сталкивали друг друга со скалы. Тогда упавшая птица отлетала немного, но старалась тотчас же вернуться на прежнее место или сесть рядом.

Но больше всего на птичьем базаре было кайр, относящихся к семейству чистиков. Их было бесчисленное множество: каждый выступ, каждое углубление, каждая пядь карниза, где хоть как-нибудь можно было примоститься для высиживания яиц, – всё было занято этими остроклювыми птицами с тёмно-серо-бурым оперением.

Мы проходили очень близко к скале, но все птицы сидели крепко и не хотели покидать своих мест. Только некоторые бакланы слетали, но, видя, что никто не следует их примеру, тотчас возвращались обратно.

Миновав утёс, мы свернули в небольшую бухточку и, как всегда, стали биваком на намывной полосе прибоя, где было достаточно плавника, высушенного солнцем и ветрами.

На другой день была назначена днёвка. Я решил воспользоваться свободным временем и посетить птичий базар.

Со стороны суши подойти к нему было нетрудно; некоторые карнизы загибались в долинку и были вполне доступны. Я взобрался по ним, как по лестнице, иногда опираясь на колено и хватаясь руками за выступы скалы.

Здесь так много было кайр, что я должен был двигаться с большой осторожностью, чтобы не задевать их ногами. Как-то странно было видеть возле себя птиц, которые не выказывали ни малейшего беспокойства и не делали никаких попыток улететь или отодвинуться в сторону. Даже когда я протягивал руку, чтобы дотронуться до птиц, они только оборонялись клювами, не поднимаясь с места. Кайры сидели на земле сплошной массой, и все были обращены головами к морю. Они высиживали яйца, причём гнёзда их были устроены прямо на камнях, без всякого укрытия сверху.

В это время справа от себя я увидел ворону, потом ещё двух. Они садились на свободные камни, быстро осматривались по сторонам и перелетали с места на место. Я заметил, что вороны всё время следовали за мной по пятам. Сначала я не обращал на них внимания, но потом это стало меня раздражать. Я никак не мог понять, что им от меня нужно. Раза два я бросал в них камнями.

Хитрые птицы караулили мои движения, и только я нагибался за камнем или замахивался на них рукой, как они поднимались в воздух, но тотчас опять садились по соседству.

Так, пробираясь по карнизам, я скоро попал в самую гущу кайр. Очень часто мне приходилось ставить ногу совсем вплотную к какой-нибудь птице, и лишь тогда она откидывала немного голову назад и с недоумением рассматривала большой и незнакомый ей предмет. Я нагнулся, взял одну кайру в руки и поднял её кверху. Тотчас откуда-то сбоку появилась ворона. В мгновение ока она схватила единственное в гнезде яйцо и полетела вдоль террасы.

Теперь я наконец понял, почему так настойчиво следовали за мной чёрные пернатые воровки. Они отлично знали, что, сопровождая человека по птичьему базару, легко можно полакомиться яйцами, надо только не отставать.

Поступок вороны так возмутил меня, что я выпустил из рук кайру и снял с плеча ружьё. Я выстрелил в ту ворону, которая с яйцом в клюве только что уселась на краю соседней террасы. Звук выстрела подхватило гулкое эхо. Тысячи птиц с криками поднялись на воздух. Они буквально затмили солнце. В это время другая ворона тоже украла чьё-то яйцо. Она расколола его своим сильным клювом. Из яйца вывалился почти насиженный, совершенно голый цыплёнок. Ворона разорвала его и съела, потом схватила второе яйцо и улетела прочь.

Мало-помалу бакланы, топорки, каменушки, чайки и кайры стали возвращаться на свои места. Тогда я решил не тревожить их больше, спустился по карнизу и пошёл к биваку.

На фоне светлого неба темнел птичий утёс, где собрались тысячи пернатых, чтобы вывести птенцов, научить их плавать, летать, добывать себе пищу. Эти птенцы, когда вырастут, на этом же самом месте будут выводить своё потомство. Кто знает, скольким поколениям эта скала уже дала приют и сколько ещё поколений будут считать её своей родиной…

На другой день один казак отправился на птичий базар. Ему не верилось, что птицы не улетают с гнёзд даже тогда, когда их трогают руками. Часа через полтора казак вернулся и рассказал, что ночью птичий базар посетил медведь. Казак нашёл его следы, много разорённых гнёзд и раздавленных яиц, которыми лакомился косолапый.

ЧТО ЗА ПТИЦА КАРМОРАН?

Так, или корморан, называют большого баклана. Большой баклан – крупная морская птицы, размером до 90 см. У неё длинная шея, отличительный чёрный хохолок на голове и, конечно же, перепончатые лапы. Бакланы любят селиться на морских побережьях большими колониями. Интересно, что большие бакланы (причём делают это оба родителя) сперва кормят своих птенцов, отрыгивая полупереваренную рыбу, а затем принося в горловом мешке свежепойманную рыбу. А ещё горловой мешок большого баклана – сосуд для воды. Так они доставляют птенцам воду.

КТО ТАКИЕ КЛУШИ?

Клуши – это большие чёрно-белые чайки, длиной примерно 50 см, весом более 500 г и размахом крыльев около 130 см. Отличает клуш от морских чаек ярко-жёлтый цвет лапок. Клуши не только с удовольствием «рыбачат», ныряют за рыбой, но и пользуются для охоты сушей: ловят насекомых, червей, грызунов, клюют ягоды и семена растений.

ЧТО ЗА ПТИЦЫ ТОПОРКИ?

Топорок – морская птица с очень приметной внешностью: чёрное оперение, белые щёки с пучком длинных перьев в районе глаз, ярко-красные клюв и лапы. Топорок, или топорик, получил такое название, потому что очень напоминает этот инструмент своим необычным, сплющенным с двух сторон клювом. Топорки не только отличные ныряльщики (до 60 м), но и хорошие летуны.