Текст книги "Дорогой богов"

ГЛАВА ПЯТАЯ,

из которой читатель узнает, что великодушие может оскорбить человека сильнее, чем удар по лицу; о священном обряде «фатитра», об опасных последствиях великодушных поступков и о треугольных -парусах, внезапно появившихся в заливе Мангаб

«Маркиза де Марбёф» вошла в залив Мангаб 14 февраля 1774 года. 16 февраля вождь сафирубаев Махертомпа стоял перед Хиави и Беньовским с веревкой на шее. Хиави сказал Махертомпе:

– Я не хотел войны, но ты ее начал. Я приду на поля сафирубаев и отберу эти поля для бецимисарков и для тех, кто помог мне воевать с тобой и победить тебя.

Махертомпа молчал. Затем, криво усмехнувшись, он произнес:

– Кто продает чужих быков, уступит их за любую цену. Продавай, король бецимисарков, земли сафирубаев белым крокодилам. Продавай за полсикаржи. Только помни: сегодня ты бросишь им в пасть мою землю, завтра они сожрут весь остров!

Беньовский встал.

– Великий король, – сказал он, обращаясь к Хиави, – прикажи снять веревку с шеи этого человека.

Хиави сделал знак рукой, и веревка упала к ногам Махертомпы.

– Махертомпа! – сказал Беньовский. – Мне не нужны поля сафирубаев, не нужны невольники, не нужен скот. Я пришел сюда не для того, чтобы грабить и убивать. Пусть великий король Хиави возьмет то, что является его законной долей военной добычи, я же отказываюсь от моей доли победителя и оставляю ее твоему народу.

Впервые за все время ненависть во взгляде Махертомпы сменилась удивлением, или, скорее, неприкрытым интересом к этому необыкновенному вазахе, отказавшемуся от того, от чего ни один белый никогда бы не отказался.

– Махертомпу взяли в плен мои люди, поэтому он принадлежит мне, не так ли, великий король? – проговорил Беньовский, повернувшись к королю бецимисарков.

Хиави наклонил голову в знак согласия.

– Я отпускаю тебя, Махертомпа, на волю. Выкуп мне не нужен.

Король сафирубаев побагровел от гнева.

– Ты унижаешь меня, вазаха, – проговорил он сдавленным голосом. – Разве я всю свою жизнь питался чечевицей и носил одежду из рабаны? Разве я не король сафирубаев? Я пришлю тебе десять невольников и десять невольниц, вазаха. – И он пошел к берегу реки, где сидели окруженные бецимисарками пленные сафирубаи. Пошел, низко опустив голову, и было видно, как от ярости, застлавшей глаза Махертомпы кровавым туманом, бросает его из стороны в сторону, будто выпил он огненной воды…

Беньовский не понял, почему Махертомпа зашатался, когда пошел к реке. Хиави понял: ибо не было на всем Мадагаскаре второго такого вождя, как Махертомпа, такого гордого, такого упрямого и такого злопамятного.

Новый город – Луисбург – был построен за три месяца. Он лежал на поросшей мокрой травой равнине, сбегавшей к заливу Мангаб. Одним своим флангом Луисбург выходил на берег реки Тунгумбали, вторым упирался в опушку леса. Со стороны залива его прикрывал островок Моррос, лежавший всего в четверти мили от берега. Между набережной Луисбурга и островом Моррос глубина залива равнялась двенадцати саженям, грунт на его дне прекрасно держал якоря, и даже самый придирчивый капитан не пожелал бы лучшей гавани.

Строительство города было закончено в первых числах мая. Тогда же во всех деревнях, расположенных поблизости от Луисбурга, было объявлено, что 12 мая в новом городе состоится невиданный дотоле большой праздник. Все вожди соседних с Луисбургом племен, все старосты деревень, все свободные крестьяне-общинники приглашались на этот праздник.

И уже за несколько суток до назначенного дня вокруг Луисбурга расположились сотни людей. В полдень 12 мая на высокой мачте, укрепленной на крыше двухэтажного дома Беньовского, заплескался на ветру флаг. И в эту же минуту два десятка пушек фрегата «Маркиза де Марбёф» потрясли окрестности Луисбурга двенадцатью залпами, и, может быть, впервые за двести лет люди острова, услышав грохот корабельных пушек, не бросились в спасительные дебри леса, не Закричали в страхе, не заломили в мольбе и отчаянии руки, ибо они знали, что этот грохот не принесет им ни рабства, ни смерти и дома их не сожрет огонь, потому что впервые за много лет белые люди, приплывшие на их землю, были не врагами, а друзьями малагасов.

Приглашая гостей, Беньовский рассчитывал извлечь немалую пользу от небывалой в истории Мадагаскара встречи разных племен острова. Он хотел познакомиться со своими ближайшими и дальними соседями – вождями и королями северо-восточной части Мадагаскара, хотел познакомить их всех друг с другом для того, чтобы вовлечь их в большое дело, которое он задумал, отправляясь на этот остров. Он хотел, чтобы новый, только что выстроенный им город Луисбург стал первым торговым центром острова, приезжая в который малагасы могли бы обмениваться между собою продуктами, посудой и тканями, оружием и ювелирными изделиями.

В дальних своих планах он хотел постепенно приучить коренных жителей не к простому обмену одной вещи на другую, а к настоящей торговле. Беньовский считал, что именно торговля будет той силой, которая изменит жизнь и быт народов острова, научит их письму и более сложному, чем теперь, счету, заставит построить корабли и отправиться за море в поисках новых покупателей. Он хорошо понимал, что, вступая на новый путь, малагасы, так же как и другие люди, идущие по дорогам старых цивилизаций, подвергнутся множеству бед и опасностей.

Он понимал, что торговля принесет малагасам не только блага. Алчность и обман, хитрость и нечестность, издавна шедшие рука об руку с торговлей, стали ее неотделимой частью, ее вечными спутниками. И, хорошо понимая это, Беньовский тем не менее решил избавить малагасов от несчастий, которые могла принести европейская цивилизация и ее детище – бесчестная купеческая торговля. Поэтому он утвердился в мысли не допускать на остров купцов с Иль-де-Франса и из других колоний, а своим людям категорически запретил малейшую нечестность в расчетах с малагасами.

Королевский патент, отдававший в его руки всю торговлю на Мадагаскаре, казалось бы, позволял сделать это. Такой оборот дела приносил Беньовскому и немалые выгоды: все доходы от торговли сосредоточивались в его руках, не уплывали за море вместе с кораблями европейских купцов и позволяли потратить полученную прибыль на дела, полезные для малагасов.

Начиная строительство Луисбурга, он собрал вокруг себя множество коренных обитателей острова. Эти люди, раньше относившиеся друг к другу нередко враждебно и настороженно, сдружились за общим делом, стали привыкать друг к другу, менять стародавние отношения на новые. Самыми близкими соседями Луисбурга были люди из племени анимароа. На строительстве города их было больше других, и они лучше других малагасов смогли узнать Беньовского и его товарищей. Люди племени анимароа трудились добросовестно и увлеченно. Они с интересом следили за тем, как рядом с ними работают русские и французы, и на лету, очень споро, перенимали незнакомые им приемы строительства. Первыми из малагасов анимароа разнесли по селениям других племен рассказы о новых пришельцах, о том, как работают и живут они вместе с ними в Луисбурге.

Весть о необыкновенных белых быстро разнеслась по всему восточному и северному побережью Мадагаскара. Сначала с опаской, а потом почти без всякого страха стали приходить в Луисбург посланцы соседних малагасских племен. Пробыв в строящемся городе несколько дней, посланцы убеждались в справедливости слухов, которые еще вчера казались им такими неправдоподобными, и чаще всего уходили в свои деревни сторонниками Великого Белого Андрианы – Мориса Августа и того дела, которое он начал. И когда в ближние и дальние деревни восточного и северного побережья Мадагаскара пришла весть о том, что Морис Август приглашает в Луисбург всех свободных людей острова Нусса-бе на большой праздник, не нашлось почти ни одного человека, который не захотел бы пойти в новый город.

Поэтому без страха смотрели малагасы на вазахов, собравшихся на праздник, и даже на то, как в клубах порохового дыма, подрагивая, откатываются назад грозные пушки их большого корабля.

В то время когда над бухтой еще стлался пороховой дым, Беньовский стоял на веранде своего дома в окружении старых соратников, прошедших с ним от Камчатки до Мадагаскара. Чуть поодаль, слева и справа, стояли его новые друзья – вожди и короли туземных племен, старейшины и советники, старосты малагасских деревень северо-восточной части острова. Совсем рядом с Беньовским стояли Ваня, король Хиави, приехавший перед самым началом праздника, бородатый крепыш Джон Плантен и единственный житель форта Дофин – Жак Говердэн. Все они с радостным удивлением смотрели на пестрый, шумный Луисбург, на праздничную сутолку перед домом, слушали веселый и звонкий говор разноязыких людей острова Нусса-бе, впервые без страха и подозрений собравшихся вместе на общий большой праздник. Веселье, начавшееся в полдень 12 мая, продолжалось до утра. При свете костров, под разноцветными гирляндами бумажных фонариков, плясали и пели малагасы, французы, русские и соплеменники Джона Плантена.

В середине второго дня праздника вождь племени анимароа Винци подошел к Морису, и в этот момент люди из племени анимароа, стоявшие на площади возле дома, закричали:

– Слушайте! Слушайте!

Многоязычный говор смолк. Головы всех людей, сидевших на площади за общей трапезой – сакафой, – повернулись к Морису Августу и вождю племени анимароа. Вождь племени встал рядом с Беньовским и протянул к нему повернутую вверх ладонью правую руку. Винци сказал, чтобы Морис Август сделал то же самое, что сделает вождь племени анимароа.

Беньовский протянул навстречу Винци свою правую руку, тоже повернув ее ладонью кверху. Винци достал из ножен маленький острый нож и быстрым легким прикосновением надрезал себе кожу на руке. Затем он протянул нож Беньовскому и сказал, чтобы Морис Август сделал то же самое. Когда по руке Мориса покатились первые капли крови, Винци плотно приложил свой порез к порезу на руке Беньовского, и кровь их смешалась.

Так на глазах у сотен людей произошел священный обряд малагасов – фатидра. Отныне Морис Август и Винци становились братьями и только смерть могла разорвать их кровный союз. Так люди племени анимароа стали побратимами белых людей, поселившихся в городе Луисбурге на берегу залива Мангаб.

Май на Мадагаскаре был последним осенним месяцем. В июне приходила зима. Небо становилось пасмурным, с южных румбов начинали дуть холодные ветры, которые несли с собою бесконечные дожди, серые и плотные, как мокрая парусина.

Со стороны топких болот, окружавших с севера и востока Высокое плато, шли к берегу моря одна за другой звенящие тучи комаров. И вместе с ними в прибрежные деревни приходила лихорадка. Она входила в жилища богатых и бедных, в лачугу раба и дом короля. Она мучила стариков и детей, воинов и женщин. Она превращала сильных мужчин в слабых детей, а слабых убивала после долгих и тяжелых мучений. В июле лихорадка пришла в Луисбург, а к сентябрю в городке не было почти ни одного человека, которого она миновала бы. Два месяца в Луисбурге жил Жак Говердэн. Он день и ночь ухаживал за больными. Испробовал все снадобья, какие только у него были, но все оказалось напрасным. В первых числах августа заболел лихорадкой и Ваня. Напрасно старался Говердэн облегчить болезнь. Ваню бросало то в жар, то в холод; во рту у него было сухо и жарко, как в только что протопившейся печке, а по всему телу проступала испарина. Голова болела, ныли суставы, и бесконечная слабость волной разливалась по всему телу. Однажды Говердэн внезапно исчез, и три дня его не было. На четвертый день, когда солнце уже упало в болота, окружавшие Луисбург с запада, Говердэн появился в городке в сопровождении высокого худого человека лет пятидесяти.

Они вдвоем вошли в дом, где жил Ваня, и Говердэн сказал, что это один из лучших знахарей острова по имени Хова. Остановившись в дверях, Хова долго и внимательно смотрел на Ваню, затем присел перед циновкой и стал раскладывать гадательные палочки – сикиди. Прошло не менее получаса, прежде чем Хова перестал перекладывать сикиди с места на место. Однако Ваня заметил, что Хова не столько разгадывает замысловатые комбинации, сколько следит за ним, бросая на него быстрые взгляды.

Когда Хова, по-видимому, понял, как следует приступить к лечению, он достал из принесенного с собою мешка связку сухих душистых трав – фанафоди – и украшенный жемчугом рог буйвола. Хова вскипятил воду, бросил в кипяток фанафоди и, когда вода стала коричневой, вылил ее в рог. Он дал Ване отпить один глоток и сказал, чтобы в следующий раз он отпил столько же после того, как проснется. Незаметно для себя Ваня уснул, а когда проснулся, то почувствовал необычайное облегчение. Правда, слабость все еще оставалась, но голова была ясной, суставы не болели, и жажда, мучившая его все последние дни, совершенно исчезла.

Ваня с наслаждением потянулся и сел на циновке. Он протянул руку к рогу, отпил еще глоток горьковатого коричневого отвара и снова заснул. Проснулся он к вечеру. Возле него сидел Говердэн и улыбаясь глядел на него.

– Ну, Жан, болезни как не бывало? – весело спросил Говердэн и продолжил: – Вот тебе и дикари. Хова сделал то, чего не мог бы сделать ни один белый врач. Любой хомбиаса учится лет десять-пятнадцать, прежде чем станет мастером и прежде чем другие хомбиаса примут его в свою корпорацию. Поэтому-то я и не встречал на Мадагаскаре лекарей моложе сорока лет. Да и не всякого человека принимают они в обучение. Ученик должен быть сообразительным, любознательным, честным и бескорыстным. Если хомбиаса использует свои знания во вред людям или превращает лечение в доходную статью – его немедленно изгоняют из корпорации. Все хомбиаса острова знают друг друга и при встрече обмениваются не только травами, кореньями и рецептами, но и новостями. И поэтому если кто-либо из хомбиаса нарушит неписаный устав корпорации, то вскоре об этом будут знать все лекари острова, и нарушитель станет изгоем.

Первые два дня после выздоровления Ваня все еще чувствовал слабость, потом и это прошло. Однако могущественному хомбиаса удалось вылечить от лихорадки далеко не всех больных. Лекарства Ховы помогали молодым, крепким мужчинам, если же пациентом Ховы оказывался слабый пожилой человек, то фанафоди и раскладывания сикиди ни к чему не приводили.

Видя, как мучаются многие жители Луисбурга, и понимая, что единственный способ помочь им – это уйти с острова, Беньовский погрузил на «Маркизу де Марбёф» груз сандалового, эбенового, красного дерева и десять человек колонистов, особенно тяжело переносивших болезнь, и отправил их на Иль-де-Франс.

Два десятка матросов, которым предстояло совершить переход к Порт-Луи, изможденные и желтые, еле стояли на ногах, когда корабль поднял паруса и пошел в море. Среди матросов был и Ваня.

Плавание к Иль-де-Франсу было мучительным. Лихорадка не сразу отпустила больных, но зато сразу же, как только они поднялись на корабль, их стала мучить морская болезнь. Лишь через десять дней «Маркиза де Марбёф» пришла в Порт-Луи. В первый же свободный день Ваня отправился к аббату Ротону, для того чтобы передать золото, полученное им от короля Хиави. Старик встретил его с нескрываемой радостью и, небрежно отодвинув на край стола сверток с золотом, сказал, что уже давно ждет юношу.

– Если бы ты не пришел ко мне, я сам пришел бы к тебе, – добавил Ротон. – Но, – сказал аббат, – не только желание увидеть тебя, Жан, привело бы меня к тебе. Тебе следует знать, – сказал аббат, – что в Иль-де-Франсе творятся нехорошие дела. Пуавр замыслил недоброе. Он ни за что не примирится с деятельностью господина графа и его Компании. Он скорее даст убить себя, чем согласится поделиться с кем-либо своей прибылью. Я знаю из верных уст, что Пуавр через преданных ему людей интриговал при королевском дворе, но потерпел неудачу. Я знаю также, что теперь он начнет действия здесь и не остановится ни перед чем, чтобы добиться поставленной перед собой цели. Мои люди сообщили мне, что за неделю до твоего прибытия в Порт-Луи Пуавр послал на Мадагаскар двух своих людей. Некогда они были его невольниками, затем он освободил их и сделал надсмотрщиками. Один из них – сафирубай, другой – сакалав. Они отправились на остров для недоброго дела: я уверен, что Пуавр подкупит вождей сафирубаев и сакалавов водкой, оружием и безделушками, натравит их на Луисбург, и господину графу придется плохо, ибо воины этих племен храбры и опытны, а половина ваших людей из-за долгой болезни не сможет даже поднять оружие. Гибель колонистов будет неизбежна, если нападение на город окажется внезапным, а именно так любит нападать на своих противников коварный Махертомпа. Поэтому не медли ни часа! Отправляйся в путь и передай господину графу, чтобы он был готов в любую минуту дня и ночи отразить возможное нападение!

И когда Ваня на прощание пожал протянутую ему руку, аббат, совсем как Ванин отец, перекрестил его мелким быстрым движением правой руки и сказал:

– Передай господину графу мое благословение.

«Маркиза де Марбёф» вышла в море на следующее утро. Обратный переход был намного легче предыдущего, потому что за недолгое пребывание на Иль-де-Франсе команда поправилась и окрепла, да и ветер благоприятствовал плаванию. На седьмые сутки матросы стали пристально всматриваться в даль, ожидая увидеть теперь уже недалекий берег Мадагаскара. Вскоре после того как выплыл из моря берег бухты Мангаб, на палубе фрегата стали слышны сначала редкие орудийные выстрелы, а затем и еле слышные хлопки ружейной перестрелки. Не видя еще всего происходящего, матросы поняли, что сафирубай и сакалавы уж напали на Луисбург.

Следующие два часа показались всем, кто был на фрегате, продолжительнее семи прошедших дней. Все свободные от вахты матросы, столпившись на носу фрегата, вырывали друг у друга единственную подзорную трубу и до боли в глазах всматривались в даль, где уже можно было рассмотреть маленькие черные клубы дыма над коробочками горящих домов и, подобные муравьям, крохотные человеческие фигурки. Еще через полчаса в подзорную трубу стали хорошо видны главные детали развернувшегося сражения. Положение колонистов было отчаянным: сафирубай и сакалавы наступали с двух сторон. Они ворвались в Луисбург с юга – со стороны болот, и с запада – из леса.

Беньовский выбрал наилучший вариант защиты. Он стянул свои немногочисленные войска во двор и под навесы толстостенных портовых складов, к тому месту, где река Тунгумбали впадала в залив Мангаб. Между берегом реки и берегом моря он поставил четыре орудия и не подпускал нападавших на пушечный выстрел. Сафирубаи, наступавшие со стороны болот, зажгли южную часть Луисбурга, предварительно разграбив ее. Сакалавы чуть позже проделали то же самое с западной частью города.

Когда «Маркиза де Марбёф» почти вплотную подошла к Луисбургу, огонь полукольцом охватил прибрежный район, в котором засел обороняющийся гарнизон. Если бы у нападавших были лодки, участь колонистов была бы решена. Но ни сакалавы, жившие в лесу, ни сафирубай, жившие на равнине, вдали отсюда, лодок с собою не имели.

Поэтому они и ограничились действиями на суше, предоставив Беньовскому возможность с двух сторон прикрыться рекой и морем.

Когда колонисты заметили подходивший фрегат, их радости не было предела. Однако нападавшие, в свою очередь увидевшие корабль, не очень-то этого испугались. Они отошли от берега моря метров на триста к востоку, чтобы корабельные пушки не задели их своими ядрами и картечью, и продолжали медленно продвигаться вперед с юга и запада под защитой огня и дыма от подожженных домов.

Беньовский и его товарищи вскоре поняли, что приход «Маркизы де Марбёф» хотя и улучшил их положение, но не изменил его коренным образом. Два десятка человек, даже вооруженных ружьями и пистолетами, не могли отбить натиск нескольких сот храбрых воинов, к тому же воодушевленных первым успехом.

Фрегат встал неподалеку от берега. Ваня вместе с десятком матросов сел в шлюпку и на веслах пошел к горящему городу. Вторая половина команды осталась на корабле: матросы стояли у пушек и, после того как маленький десант высадился на берег, не давали сакалавам возможности перехватить отряд, пришедший на помощь осажденным.

Еще находясь в шлюпке, Ваня увидел Беньовского. Сильно хромая, он бежал к берегу, опираясь на задымленный пушечный банник. Волосы его были растрепаны, глаза воспалены, на лице и руках Беньовского Ваня заметил следы грязи и сажи.

И все же он смеялся.

Когда шлюпка ткнулась носом в песок и Ваня, стремительно перемахнув через борт, прыгнул в воду, Беньовский не удержался и сбежал с берега к нему навстречу. Так они и обнялись, стоя по колено в воде и громко хохоча и от радости, и оттого, что вид у обоих был чрезвычайно смешной. Вместе с ними громко смеялись и пришедшие на шлюпке матросы, и те из защитников города, которые оказались свидетелями этой встречи. И оттого, что в горящем городе, в окружении врагов учитель заливисто, как и прежде, смеялся, а в глазах его прыгали такие знакомые чертики, Ваня понял: отобьются они и на этот раз.

На следующее утро было решено начинать перевозку раненых и ценностей на борт «Маркизы де Марбёф». Беньовский рассказал прибывшим, что сакалавы и сафирубаи напали на Луисбург за три дня до прихода фрегата и что вот уже двое суток, как они отбиваются, засев в портовых складах.

– Я знал, что сафирубаи и сакалавы готовятся напасть на нас, – сказал Беньовский. – Примерно за неделю до того, как они начали войну, верные люди рассказали мне, что губернатор Пуавр прислал на остров лазутчиков и что лазутчики подбивают вождей этих племен напасть на Луисбург. Как только я узнал об этом, двое воинов анимароа, оказавшиеся в городе, сразу же ушли на север острова к Винци. Я попросил их передать моему побратиму просьбу о помощи. «Анимароа – наши друзья, – решил я, – и они не бросят нас в беде». Ни к кому больше я не посылал ни одного воина, потому что наши враги шли с юга и запада и каждый мой связной мог попасть к ним в руки. И еще одно беспокоило меня и беспокоит до сих пор. За три дня до того, как я узнал о намерениях наших врагов, из Луисбурга в форт Дофин ушел Жак Говердэн. Он ушел в сторону Великих болот, как раз туда, откуда пришли к нам сафирубаи. Если они захватили Жака Говердэна, то с ним может произойти все, что угодно.

Затем Беньовский добавил, что вождь сафирубаев Махертомпа направил в Луисбург всех своих воинов, а союзники Махертомпы, сакалавы, разделились на две части. Одна из них – здесь, другая, выполняя роль заслона, осталась в Засаде в лесу, чтобы остановить воинов из племени анимароа, как только они попытаются прийти на выручку своим побратимам.

– Если бы, – сказал Беньовский, – сакалавы не разделили свои силы, Луисбург, вероятно, был бы уже взят. Но вождь племени допустил ошибку, и эта ошибка спасла колонистов от неминуемого и скорого разгрома. По моим подсчетам, – продолжал он, – Винци должен прийти нам на помощь сегодня вечером или, в крайнем случае, завтра утром. Мы не имеем права покидать позиции, пока воины анимароа не придут к Луисбургу. Если мы погрузимся на корабль и уйдем отсюда до того, как Винци придет к нам на помощь, то все силы сакалавов и сафирубаев обрушатся на наших друзей анимароа, и племя Винци будет разбито. За свое спасение я не могу платить такой дорогой ценой. Мы остаемся здесь и будем стоять до конца. А если потребуется, то разделим участь наших друзей анимароа, какой бы ужасной она не была.

…Беньовский спал, широко раскинув руки, и ему не мешал ни едкий дым близких пожаров, ни крики сафирубаев, ни ружейные выстрелы. Он спал, а Ваня, взяв подзорную трубу, умостился на крыше одного из складов, внимательно следя за лесной опушкой, откуда могли прийти воины анима-роа. Однако на опушке никого не было видно. Оторвав трубу от глаз, Ваня взглянул в другую сторону, туда, где стоял фрегат, и вдруг заметил на горизонте какие-то черные точки. Прижав трубу к глазу, Ваня увидел целую флотилию лодок. Узкие и длинные, под косыми треугольными парусами, они мчались к берегу, пеня воду острыми форштевнями. Еще не понимая, что это за лодки, в предчувствии страшной, непоправимой беды, Ваня скатился по крыше склада, спрыгнул с четырехметровой высоты вниз и кинулся к Беньовскому. Морис спал во дворе склада, прямо на земле. Трое бессонных суток, волнения за судьбу товарищей свалили его с ног, и казалось, что теперь его ничто не сможет поднять. Но как только Ваня прикоснулся к его плечу, он мгновенно вскочил на ноги и быстро спросил:

– Что случилось?

Ваня молча показал в сторону моря. Беньовский схватил подзорную трубу. Его руки слегка дрожали не то от волнения, не то от усталости. Необычайно долго – так, по крайней мере, показалось всем стоявшим возле него – он молча смотрел на приближающуюся флотилию. Затем, опустив трубу, хрипло проговорил:

– Джон Плантен. Зана-малата!

Жак Говердэн увидел боевые дозоры сафирубаев на девятый день пути. Он свернул с тропы, по которой они шли и, спрятавшись в зарослях, подождал, пока мимо него не прошли все воины. Затем он вышел на тропу и, никем не замеченный, устремился дальше. По числу воинов, по их вооружению и по направлению движения Говердэн понял, что Махертомпа ведет сафирубаев к Луисбургу. Говердэн резко свернул на запад и на третий день сидел в доме Джона Плантена…

Так появились в заливе Мангаб лодки зана-малата, с косыми треугольными парусами…