Текст книги "Танковый погром 1941 года"

Более наглядно выразил эту мысль представитель Министерства иностранных дел при штабе 2-й армии граф Босси-Федриготти: «Солдат на фронте видит только, что каждый день перед ним появляются все новые и новые части противника, что дивизии и полки, которые считались давно погибшими, снова вступают в бой, пополненные и окрепшие… Немецкий солдат на фронте видит, что ряды армии настолько поредели, что при всей храбрости вряд ли удастся противопоставить противнику сколько-нибудь значительные силы… И вот, оказавшись в таком положении на далеком Востоке, потеряв фронтовых друзей, он чувствует себя одиноким, ощущает пронизывающий холод русской зимы, которая, обрушившись столь внезапно и столь сурово, причинила такие потери, что за одну ночь в дивизиях недосчитывалось по 800 человек, а в двух полках по 1200 человек… Солдат видит и чувствует каждодневно, какие тяготы на него взваливает война на Восточном фронте. Он ждет замены, а ее нет. Солдат на фронте сегодня говорит совершенно открыто, что эта кампания кончится еще не скоро».

«Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасными. Мы потерпели серьезное поражение, которое из-за упрямства Верховного командования повело в ближайшие недели к роковым последствиям», – писал Гудериан.

Германия оказалась на пороге крупнейшего военно-экономического кризиса. 29 ноября министр по делам вооружений и боеприпасов Ф. Тодт заявил Гитлеру, что «в военном и военно-экономическом отношении война уже проиграна» и необходимо политическое урегулирование.

И тут выяснилось, что никаких планов на этот случай у германского командования нет, поскольку вариант того, что наступление окончится неудачей, даже не рассматривался. Правда, считалось, что противник обескровлен и не располагает силами для контрудара. Но и фон Бок не имел понятия о дальнейших намерениях ОКХ. Он не знал, как его группа армий должна подготовиться к обороне в зимних условиях, будут ли для нее подтянуты резервы и не следует ли войска отвести на рубеж, сокращающий линию фронта. Русские вскоре избавили его от заботы упражняться в догадках.

5 и 6 декабря 1941 года войска Западного, Юго-Западного и Калининского фронтов перешли в контрнаступление.

Итоги

Заканчивался 1941 год – самый тяжелый год войны. За пять с половиной месяцев летне-осенней кампании вермахт захватил Прибалтику, Белоруссию, Молдавию, большую часть Украины, территории в Карелии, ряд западных областей Российской Федерации. Советский Союз потерял важные экономические районы, в которых проживало до 40 % населения страны, вырабатывалось 58 % стали, добывалось 63 % угля, производилось 68 % чугуна, 60 % алюминия, 38 % зерна. Немцам удалось блокировать Ленинград, выйти на подступы к Москве, овладеть Харьковом, значительной частью Донбасса и Крыма.

Германская армия добилась выдающихся успехов. Как писал Фуллер: «Принимая во внимание такие факторы, как огромные трудности снабжения, стоявшие перед немцами, неразвитость дорожной сети в России, неожиданное по силе сопротивление, просчеты в отношении русских резервов и тот факт, что немцы, по-видимому, не вводили в дело больше 25 танковых дивизий (на самом деле 19 дивизий), следует отметить, что немецкое наступление между 22 июня и 6 декабря 1941 года, – удивительное достижение вооруженных сил».

Потери советских войск убитыми, ранеными и пленными за 166 суток войны составили около 8 миллионов человек. Большая часть из них оказалась в плену

Что по этому поводу говорила Москва? А вот что:

«Очередная брехня Гитлера.

11 декабря Гитлер, выступил в своем зверинце – «рейхстаге» – с очередным трюком.

Ввиду того, что в Германии почти нет семьи, не потерявшей на Восточном фронте сына, отца, брата или мужа, Гитлеру уже невозможно даже в своем балагане ничего не сообщить о потерях немецко-фашистской армии в войне против Советского Союза. И вот Гитлер огласил «германские потери». Оказывается, что за время военных действий с СССР, а именно с 22 июня по 1 декабря 1941 года, германская армия якобы потеряла всего-навсего лишь 162314 убитыми, 571767 ранеными и 33334 пропавшими без вести, т. е. всего 767415 человек.

Эти цифры не могут не вызвать смеха. Уж кому-кому, а людоеду-то Гитлеру известны настоящие потери его разбойничьих орд. Эти потери настолько огромны, что гитлеровская шайка никогда не решится оповестить о них немецкий народ. Лишь на одном Западном фронте с 16 ноября по 10 декабря, т. е. меньше чем за месяц, свыше 85000 немецких солдат и офицеров нашли себе могилу на дальних подступах к советской столице. За пять же месяцев войны на Восточном фронте полегло костьми целое поколение немцев. Убитыми, ранеными и пленными немцы потеряли около 6 миллионов солдат и офицеров.

Гитлер заявил также, что общее число пленных русских достигает 3806000 человек. На самом деле наши потери пропавшими без вести за 5 месяцев войны составляют всего 520000, куда входят и пленные. Астрономические цифры русских, якобы захваченных в плен немцами, подсчитывались, очевидно, в игорном доме шулеров и фальшивомонетчиков из компании Гитлера. Гитлер, очевидно, причисляет к пленным мирное население покинутых нами районов, мобилизованное немцами для дорожных, строительных и всяких других подсобных работ. На каком, собственно, основании? Есть ли для немцев пределы нарушения элементарных международных правил?

Кстати сказать, Гитлер так и не решился на этот раз поведать о потерях немцев в вооружении и военной технике. В связи с этим не лишне будет напомнить, что гитлеровская армия только за пять месяцев военных действий на Восточном фронте потеряла до 19000 орудий, более 15000 танков и около 13000 самолетов. Сюда не входят огромные потери в технике и вооружении гитлеровской армии, которые она понесла с 16 ноября по 10 декабря на подступах к Москве.

Такова та горькая правда, которую так нагло и безуспешно пытается скрыть от немецкого народа и общественного мнения людоед Гитлер».

На самом деле «горькая правда» была такова, что когда Гитлер сообщил своим генералам, что русские потери в 10 раз больше немецких, он, к сожалению, не сильно ошибся. К концу года общие немецкие потери на Востоке не превышали 831 тысячи человек. В Красной Армии, имевшей перед войной почти 23000 танков, на 1 января 1942 года состояло 7700 боевых машин (и это, кстати, все равно на две тысячи больше, чем в вермахте). При этом следует учесть, что за второе полугодие 1941 года промышленностью было выпущено еще 4742 танка самых новейших типов, в том числе 933 тяжелых и 1886 средних. С учетом машин, поступивших по ленд-лизу, общий ресурс составил 28200 танков, соответственно общие потери – почти 21000 танков.

Уже к 10 августа Люфтваффе уничтожили 10000 советских самолетов – практически всю авиацию, располагавшуюся в приграничных округах накануне 22 июня, а до конца года – еще 8000 боевых машин. Была уничтожена и 101 тысяча орудий и минометов из примерно 317 тысяч, числившихся в РККА в начале войны. Более катастрофического результата трудно себе представить.

Правда, и вермахт потерял уничтоженными и поврежденными 3730 танков и 4643 самолета, но большинство единиц бронетехники удалось вернуть в строй. Тем не менее Гитлер так и не достиг своей цели подавления советского сопротивления и выхода на линию Архангельск – Астрахань. Эта линия все еще не была даже в зоне эффективного воздействия германской авиации.

Фюрер германской нации недооценил способности коммунистического режима к всеобщей мобилизации. Уже в 1941 году в Советском Союзе мобилизация людских ресурсов для нужд армии и военного производства была более тотальна, чем в Германии в 1944-м, на пике ее военных усилий. В «фатерлянде» вплоть до 1943 года сохранялось значительное производство товаров для нужд населения.

Еще важнее была готовность Сталина и его генералов завалить противника трупами красноармейцев. В бой бросались все мужчины, способные носить оружие, в тылу их место занимали женщины и дети. В Германии всю войну вплоть до самого конца делался упор на хорошую подготовку пополнений. В СССР всю войну предпочитали бросать в бой необученных, а часто и невооруженных новобранцев.

В стране феодально-крепостнического рабства, получившего в XX веке определение «окончательно победившего социализма», отдельно взятый человек ничего не стоил. Марксисты оперировали «классами» и «массами». Первых успешно истребили, вторых, после ряда социальных экспериментов, превратили в «советский народ». А народу у нас много… Поэтому не жалели ни людей, ни техники.

Одну из фронтальных атак в августе под Киевом, предпринятую 37-й армией Власова, запечатлел немецкий офицер в письме к родным:

«…С расстояния в 600 метров мы открыли огонь, и целые отделения в первой волне атакующих повалились на землю… Уцелевшие одиночки тупо шли вперед. Это было жутко, невероятно, бесчеловечно. Ни один из наших солдат не стал бы двигаться вперед. Вторая волна тоже понесла потери, но сомкнула ряды над трупами своих товарищей, павших в первой волне. Затем, как по сигналу, цепи людей начали бежать. С их приближением доносилось нестройное раскатистое: «Ура-а-а!»… Первые три волны были уничтожены нашим огнем… Натиск четвертой волны был более медленный: люди прокладывали путь по ковру трупов… Пулеметы раскалились от непрерывного огня, и часто приходилось прекращать стрельбу для замены стволов… Количество, продолжительность и ярость этих атак совсем истощили нас и довели до оцепенения. Не буду скрывать, они испугали нас… Если Советы могут позволить себе тратить столько людей, пытаясь ликвидировать даже незначительные результаты нашего наступления, то как же часто и каким числом людей они будут атаковать, если объект будет действительно очень важным?»

Подобные атаки, призванные истощить врага, завалить его трупами атакующих, были обычным явлением и в 41-м и в 42-м годах и позже. Зачастую толпы призывников гнали в бой, даже не выдав им форму и оружие. Актуальным стал лозунг: «Оружие добудете в бою!» И не потому, что винтовок производилось недостаточно. Сталин и его соратники предпочитали призвать в армию как можно больше людей, не считаясь с реальными запасами вооружения.

В 1943 году Красная Армия стала пополняться призывниками с оккупированных территорий, которые расценивались как потенциальные предатели. «Практически их гнали в атаку как скот на бойню. Расчет был на то, что «черная пехота» только измотает немцев и заставит израсходовать часть боеприпасов, чтобы потом свежие части смогли заставить отступить противника с занимаемых позиций. Поэтому не выдавали несчастным ни обмундирования, ни винтовок. Зачем тратиться на тех, кому суждено погибнуть в первом же бою? И что погибнут – не беда, у НКВД после войны меньше работы будет. За счет этих людей, призывавшихся, как правило, непосредственно в части, в значительной степени происходил недоучет советских безвозвратных потерь. Лишь единицам таких призывников суждено было уцелеть, стать «нормальными солдатами» и получить форму и оружие» (Б. Соколов «Неизвестный Жуков», с.429).

Естественно, такие атаки вели к огромным потерям. В середине января 1942 года немецкая разведка выпустила бюллетень «Опыт войны на Востоке», где обобщила основные особенности русских атак:

«Атаки русских проходят, как правило, по раз и навсегда данной схеме – большими людскими массами и повторяются несколько раз без всяких изменений. Наступающая пехота компактными группами покидает свои пехотные позиции и с большого расстояния устремляется в атаку с криком «Ура». Офицеры и комиссары следуют сзади и стреляют по отстающим. В большинстве случаев атаке предшествует разведка боем на широком фронте, которая после прорыва или просачивания в наше расположение переходит в решительное нападение с тыла и флангов.

Артиллерийская подготовка атаки применяется редко, однако русские очень охотно применяют ночью, перед атакой, короткий, но сильный беспокоящий огонь с дальних дистанций, постоянно меняя при этом свои огневые позиции. Свои атаки русские начинают в сумерках или на рассвете. Пользуясь темнотой, туманом, вьюгой или дождливой погодой, русские занимают исходные позиции для атаки. Отбитые атаки повторяются снова, не щадя сил и ничего не меняя. Трудно предположить, что на протяжении одного дня боев наступающая часть каким-либо образом сменит схему проведения атаки. Таким образом, для отражения атак русских нужны крепкие нервы и сознание того, что наше прекрасное стрелковое оружие в состоянии противостоять массовому наступлению русских».

Для немцев такая тактика была за гранью понимания, поэтому русские атаки врезались в память буквально каждому выжившему: «Ведение боевых действий русскими, особенно в наступлении, характеризуется использованием большого количества живой силы и техники, которые командование часто вводит в бой безрассудно и упрямо, однако добивается успеха. Русские всегда славились своим презрением к смерти; коммунистический режим еще более развил это качество… Дважды предпринятая атака будет повторена в третий и четвертый раз, невзирая на понесенные потери, причем и третья и четвертая будут проведены с прежним упрямством и хладнокровием. До самого конца войны русские, не обращая внимания на потери, бросали пехоту в атаку почти в сомкнутых строях. Стадный инстинкт и неспособность младших командиров действовать самостоятельно всегда заставляли русских вести атаки массированно, в плотных боевых порядках. Благодаря превосходству в численности этот метод позволил добиться многих крупных успехов (вот это и есть главный тактический прием всех советских полководцев, всему остальному «учиться было некогда»)… Местность перед фронтом обороняющихся в мгновение ока вдруг заполнялась русскими. Они появлялись словно из-под земли, и казалось, невозможно сдержать надвигающуюся лавину. Огромные бреши от нашего огня немедленно заполнялись; одна за другой катились волны пехоты, и, лишь когда людские резервы иссякали, они могли откатиться назад. Но часто они не отступали, а неудержимо устремлялись вперед. Отражение такого рода атаки зависит не столько от наличия техники, сколько от того, выдержат ли нервы. Лишь закаленные в боях солдаты были в состоянии преодолеть страх, который охватывал каждого».

По этому шаблону Красная Армия наступала вплоть до 1945 года. Это не признак скудоумия советских военачальников, хотя пробелы в образовании проглядывают явственно. В первую очередь, это проявление их марксистско-ленинского мировоззрения. Они сами были рабами системы – мутированное «бациллами большевизма» сталинское поколение полководцев, не имевшее понятия об индивидуальной свободе, гнавшее в бой миллионы еще более бесправных рабов.

В августе 1945 года маршал Жуков поразил генерала Эйзенхауэра рассказом о советском методе преодоления минных полей: «…Когда мы подходим к минному полю, наша пехота проводит атаку так, как будто этого поля нет. Потери, которые войска несут от противопехотных мин, считаются всего лишь равными тем, которые мы понесли бы от артиллерийского и пулеметного огня… Атакующая пехота не подрывает противотанковые мины. Когда она достигает дальнего конца поля, образуется проход, по которому идут саперы и снимают противотанковые мины, чтобы можно было пустить технику». (Кстати, и танки бросали на минные поля подобным образом. Например, во время контрнаступления под Сталинградом 422-я стрелковая дивизия получила на усиление танковый батальон. С началом наступления батальон потерял на минных полях 24 из имевшихся в наличии 28 танков.)

«Я живо вообразил себе, – пишет Эйзенхауэр, – что было бы, если бы какой-нибудь американский или британский командир придерживался подобной тактики… Американцы измеряют цену войны в человеческих жизнях, русские – во всеобщем очищении нации… Насколько я мог видеть, Жуков уделял мало внимания методам, которые мы считали жизненно важными для поддержания морального духа в американских войсках: систематическая смена частей и создание им условий для отдыха, предоставление отпусков и максимальное развитие технических средств борьбы, чтобы не подвергать людей ненужному риску на поле боя. Все это было обычным делом в американской армии, но, казалось, было неведомо в той армии, где служил Жуков».

Один немецкий солдат в письме домой запечатлел советские атаки через минные поля, о которых говорил «Георгий Победоносец» Эйзенхауэру: «Большие плотные массы людей маршировали плечом к плечу по минным полям, которые мы только что выставили. Люди в гражданском и бойцы штрафных батальонов двигались вперед, как автоматы. Бреши в их рядах появлялись только тогда, когда кого-нибудь убивало или ранило разрывом мины. Казалось, эти люди не испытывают страха или замешательства. Мы заметили, что те, кто упал, пристреливались небольшой волной комиссаров или офицеров, которая следовала сзади, очень близко от жертв наказания. Неизвестно, что совершили эти люди, чтобы подвергнуться такому обращению, но среди пленных оказались офицеры, не сумевшие выполнить поставленные задачи, старшины, потерявшие в бою пулемет, и солдат, чье преступление состояло в том, что он оставил строй на марше… И все же почти никто из них не жаловался на подобное обращение… Никто не был готов признать, что поставленная задача могла быть невыполнимой, а приговор – несправедливым».

Два мира – две системы. В американской армии, равно как в британской или германской, командиры обязаны были заботиться о сбережении жизни подчиненных, иначе они были бы неминуемо смещены со своих постов и отданы под суд. В Красной Армии самым страшным преступлением было невыполнение даже заведомо невыполнимого, порой преступного приказа вышестоящего начальника. Ослушнику грозил немедленный расстрел или, что почти то же самое, отправка в штрафбат. Свой начальник был страшнее противника. Поэтому, по оценке Меллентина, советские «командиры младшего и нередко среднего звена страдали нерасторопностью и неспособностью принимать самостоятельные решения – из-за суровых дисциплинарных взысканий они боялись брать на себя ответственность. Шаблон в подготовке командиров мелких подразделений приводил к тому, что они приучались не выходить за рамки уставов и наставлений и лишались инициативы и самостоятельности, что является очень важным для хорошего командира. Стадный инстинкт у солдат настолько велик, что отдельный боец всегда стремится слиться с «толпой»… В этом инстинкте можно видеть корни как паники, так и величайшего героизма и самопожертвования…»

Скованность оперативного и стратегического мышления командного состава Красной Армии с лихвой компенсировалась бессмысленными, убийственными лобовыми атаками. Красиво это сформулировал маршал Баграмян: «Приходилось полагаться на главное – несгибаемую силу духа наших людей, на то, что для них не существует невыполнимых задач». Поэтому, дескать, и ставились войскам «с удивительной настойчивостью явно нереальные задачи».

В западных армиях солдаты и командиры отказались бы выполнять приказ идти в наступление на минные поля и наверняка добились бы судебного разбирательства и смещения командира. Советские бойцы, напротив, хорошо знали, что жаловаться на начальство – гиблое дело. Что значит рядовой боец в армии, где маршалы бьют по морде генералов, генералы – полковников, а командиров дивизий расстреливают без суда перед строем. Вот в октябре 1941 года принял командование 43-й армией генерал К.Д. Голубев и через три недели написал письмо Сталину: «На второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий день отдать под суд, на четвертый день грозили расстрелять перед строем армии. Я в лепешку расшибусь, чтобы выполнить задачу… и голая ругань, угрозы расстрела, ненужное дерганье по мелочам способны только выбивать почву из-под ног, создают обстановку, когда стыдно смотреть в глаза подчиненным, которые читают эти документы». Вопрос: сам Голубев этими подчиненными руководил как-то по-другому? Ответ в том же письме: «Пришлось в гуще боя человек 30 расстрелять, кого надо – обласкать…».

Добряк Конев предпочитал вразумлять подчиненных палкой. Вспоминает генерал-полковник Г.Ф. Байдуков, командовавший авиадивизией в составе Калининского фронта: «…вызвали на Военный совет фронта. Прибыли. Из избы выходит Матвей Захаров, начальник штаба, будущий маршал Советского Союза, вытирает кровь из носа: «Ударил, сволочь!»

Ну как, например, Эйзенхауэр взял бы и двинул в ухо Паттону. Вовсю лупили подчиненных Жуков и Буденный, Еременко и Гордов, это считалось даже своего рода геройством! «Если б он матом крыл, – это ладно, это обычным было на войне, а он старался унизить, раздавить человека. Помню, встретил он одного генерала: «Ты кто такой?» – Тот доложил. А он ему: «Ты мешок с дерьмом, а не генерал!» – рассказывал маршал авиации Голованов о Жукове. Но ведь надо же было так селекционировать этих генералов. Наполеон считал, что битый солдат не имеет чести. А битый генерал?

Так, может быть, те краскомы, расстрелянные в 30-е годы, о которых скорбел Хрущев, были другими – гордыми, независимо мыслящими, «честь имеющими»? Вот отрывок из одного письма, датированного 15 февраля 1931 года. Пишет начальник штаба РККА, герой Гражданской войны, четырежды орденоносец, наркому по военным и морским делам:

«Дорогой Климент Ефремович!

От всей глубины моего сердца шлю тебе, дорогой друг, боевой соратник и любимый Начальник-руководитель, в день твоего славного юбилея самые горячие поздравления. Конечно, я был бы бесконечно рад в эти дни видеть тебя и лично выразить все те волнующие меня, как ребенка, чувства, связанные с днями твоего исторического юбилея…

С каким восторгом я вспоминал эту тесную совместную боевую работу, проходившую под непосредственным тактическим руководством нашего горячо любимого вождя Иосифа Виссарионовича Сталина. Когда взвесишь, что история для решения своих задач потребует еще людей, способных проявить великие качества ума, воли, твердости, решительности и беззаветной преданности делу Ленина, и знаешь, что таких людей в лице Иосифа Виссарионовича и Климента Ефремовича наш Советский Союз имеет, становится еще радостнее и бодрость, как живая струя, наполняет все фибры организма…

Твой А.И. Егоров».

Если это не холуйство, то, наверно, большая и чистая любовь. Через семь лет маршал Егоров, сидя в камере, отрекся от собственной жены, «когда узнал об исключительной подлости и измене родине» с ее стороны, продолжая при этом всеми фибрами организма обожать Иосифа Виссарионовича и Климента Ефремовича. Он продолжал «обожать» их до своего расстрела 23 февраля 1939 года.

«Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек…»

Для того чтобы самоубийственные для войск приказы появлялись на свет, требовались не только командиры, готовые их отдать, но и подчиненные, способные их безропотно выполнить. Вот этого у нас, как говорится, не отнять. Здесь наши недостатки превращаются в преимущества. «Одним из главных преимуществ России является ее способность выдержать огромные разрушения и кровопролитные бои, а также возможность предъявить необыкновенно тяжелые требования к населению и действующей армии. Проблема обеспечения войск продовольствием для русского командования имеет второстепенное значение, так как русским фактически не нужно централизованного армейского снабжения. Полевая кухня, почти святыня в глазах солдат других армий, для русских является всего лишь приятной неожиданностью». Звучит обидно, но ни капли не преувеличивает проклятый немец. В первом квартале 1943 года на Калининском фронте 76 бойцов умерли от голода (!), так как на передовую не доставлялось продовольствие, а во 2-й ударной годом раньше дело дошло до людоедства.

Что после этого удивляться матросам-дистрофикам Российского флота на острове Русский в 90-е годы XX века!

Вы спросите, как питались отцы-командиры?

Взглянем на заявку на отпуск продовольственных товаров для Военного совета Западного фронта от 29 сентября 1941 года: «Для проведения ряда мероприятий Военным советом Западного фронта прошу Вашего распоряжения об отпуске: 1. Фруктов разных (виноград, груши, яблоки, апельсины, мандарины и консервированные фрукты).

2. Рыбных изделий (балык, семга, тешка, севрюга), икры.

3. Консерв рыбных (шпроты, сардины, кильки, бычки).

4. Винно-водочных изделий на 3000 рублей. 5. Кондитерских изделий в ассортименте. 6. Пива и фруктовых вод. Секретарь Военного совета Западного фронта батальонный комиссар Астапов». Судя по заявке, нормально питались (кстати, до начала операции «Тайфун» оставались одни сутки, немцы Москву собрались брать, а в штабе Конева планируют «мероприятия» с балыком и «винно-водочными изделиями).

Вот и пишет иностранец, глядя на это: «Никогда нельзя заранее сказать, что предпримет русский: как правило, он шарахается из одной крайности в другую. Его натура также необычна и сложна, как и сама эта огромная и непонятная страна. Трудно представить границы его терпения и выносливости, он необычайно смел и отважен и тем не менее временами проявляет трусость… Русский солдат с пренебрежением относится к общепринятым тактическим принципам, но в то же время старается полностью следовать букве своих уставов. Возможно, все это объясняется тем, что он не мыслит самостоятельно и не контролирует своих действий, а поступает в зависимости от своего настроения, совершенно непонятно для жителя Запада. Его индивидуальность непрочна, она легко растворяется в массе; иное дело терпеливость и выносливость – черты характера, складывавшиеся в течение многих веков страданий и лишений. Благодаря природной силе этих качеств русские стоят во многих отношениях выше более сознательного солдата Запада, который может компенсировать свои недостатки лишь более высоким уровнем умственного и духовного развития… не знающая жалости военная дисциплина – которую, я уверен, не выдержала бы ни одна другая армия – превратила неорганизованную толпу в необычайно мощное оружие войны. Дисциплина – главный козырь коммунизма, движущая сила армии. Она также явилась решающим фактором и в достижении огромных политических и военных успехов Сталина».

Недаром великий вождь всех трудящихся так любил русский народ.

Поэтому в смысле потерь, понесенных Красной Армией, 1941 год не стал для руководителей партии и государства чем-то особенным. Еще впереди были неудачная Вяземская операция, катастрофы под Харьковом и на Дону, трагедия 2-й ударной армии, неоправданные жертвы в многочисленных наступательных операциях.

Константин Симонов приводит письмо одного из фронтовиков, участвовавшего в Керченско-Феодосийской операции: «Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтами, самодурство и произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле… Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать дух солдат. Выдвинул тяжелую артиллерию и штабы армии на самую передовую и т. п. (Мы все гадаем, кто были лучшими полководцами: расстрелянные тухачевские и блюхеры или выдвиженцы Жуковы и кирпоносы? Да в общем, какая разница, если в спину им дышат мехлисы и вашугины. А генерал Горбатов всю войну хранил черные сухари в особом мешочке, на всякий случай). Три армии стояли на фронте 16 километров, дивизия занимала по фронту 600–700 метров, нигде никогда я потом не видел такой насыщенности войсками. И все это смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал не полководец, а безумец…»

За десять дней Манштейн разгромил войска Крымского фронта – три армии, имевшие двукратное над ним превосходство, захватил 170 тысяч пленных, 1133 орудия и 258 танков.

В течение 1942 года были наголову разгромлены еще не одна советская армия: 33-я, 29-я, 28-я, 6-я, 57-я, 12-я, 39-я…

Советские танковые войска и в дальнейшем теряли более 20 тысяч боевых машин в год, а всего за войну, по утверждению бывшего начальника Генштаба М.А. Моисеева, потеряно около 95 тысяч танков! Нет, поправил генерала коллектив военных статистиков, – 96500. Несомненно, многие недостатки в управлении, в организации связи и снабжения, ремонта техники удалось устранить. Весной 1942 года стали формироваться танковые корпуса (новый корпус имел по штату 168 танков, то есть вдвое меньше, чем довоенная дивизия) и танковые армии, которые стали грозным оружием в руках смелых и способных командиров. Однако пороки самой системы были неизлечимы. Пополнение обучалось наспех и беспощадно бросалось в бой до последнего человека и последней машины. Например, 3-я гвардейская танковая армия в течение трех лет обновляла парк боевых машин на 90—100 % семь раз, в том числе четыре раза только в 1943 году. Хотя боевая практика показывала, что использование танковых соединений до предела их боеспособности требовало значительного времени на их восстановление.

К тому же терялся добытый дорогой ценой боевой опыт, требовались дополнительные мероприятия по сколачиванию частей, экипажей и подразделений, управлений и штабов. И все начиналось с нуля. Из-за чудовищно высоких потерь в Красной Армии почти не оставалось опытных солдат, которые могли бы помочь новобранцам освоиться в боевой обстановке. Весьма недолго оставались в строю и командиры рот и взводов. Советские сухопутные войска за четыре года войны потеряли около двух миллионов офицеров! Именно поэтому немецкие танки ходили в атаку в среднем одиннадцать раз, а советские – только три; именно поэтому в Красной Армии не могло быть танкистов вроде Михаэля Виттамана, уничтожившего за три года 138 танков и 132 артиллерийских орудия – нашим столько просто не удавалось прожить.

И все-таки…

Несмотря на тяжелейшие потери, советским Вооруженным силам удалось сорвать германский план молниеносной войны и, измотав противника, создать условия для перехода в контрнаступление под Москвой. В первых числах декабря немецкие войска фактически перешли к обороне. Поскольку в Берлине господствовало мнение, что противник не располагает силами для контрудара, советское наступление 5–6 декабря застало немцев врасплох, не сумев удержать фронт, они начали отступать. 8 декабря германское командование разрешило войскам перейти к обороне на всем советско-германском фронте, окончательно признав провал «Восточного похода». «Теперь, – писал генерал Блюментрит, – даже в Ставке Гитлера вдруг поняли, что война в России, по сути дела, только начинается…»

«Блицкриг», несмотря на колоссальные успехи вермахта, провалился. Даже в самых благоприятных оперативностратегических условиях 1941 года задача разгрома СССР оказалась не по силам Германии, бросившей на Восток все свои наиболее боеспособные соединения. Сделав ставку на молниеносный разгром Советского Союза, тщательно подготовив нападение, выбрав наиболее удобный момент для вторжения и с самого начала захватив стратегическую инициативу, германское командование не сумело использовать свои преимущества, поскольку совершенно не представляло, с каким противником придется столкнуться. Зимнее наступление Красной Армии наглядно показало, что Германия оказалась перед перспективой затяжной войны на два фронта. Вступление в войну Соединенных Штатов на стороне антигитлеровских сил сделало эту перспективу совершенно безнадежной.