Текст книги "У жизни свои повороты. Рассказы, новеллы, новеллиты"

Подтянув на голове кончики косынки, Клавдия вспомнила свои слова, сказанные Петру: «Приду сама». Это стало каким-то дьявольским сигналом, отчего дрожь по всему телу прокатилась волнообразно. Почему-то так захотелось посмотреть на собственное обнажённое тело. Женская нагота – неповторимая природная красота. На её естество не прочь посмотреть и художники, и её носители. Клавдия понимала, что грешит в мыслях, но от этого ещё больше раздирало грудь.

Окончательное решение пришло мгновенно. Вскочив мячиком с места, она вприпрыжку приблизилась к входной двери, вышла и закрыла её на замок. Ключ положила на притолоку косяка. Постояв немного и что-то вспомнив, открыла дверь и вошла в тёмную комнату. На ощупь, а за окном вечер закрывал дню глаза, взяла со стола пирожки, варёную картошку.

Летела не по дороге, а наискосок тропинкой. Никого не повстречав, Клавдия тёплым ветерком прильнула к знакомой двери. В комнате ровно горела лампа.

Тук, тук, тук, послышался в комнате осторожный, словно извиняющийся стук. Петро от неожиданности вздрогнул, встав, решительно подошёл к двери.

– Кто там? – тихо спросил хозяин.

– Это я, Петруша, – как-то жалобно и вместе с тем стыдливо произнесла Клавдия.

Она почувствовала, что в этот момент и лицо, и тело у неё покраснели. Свет из открывшейся двери озарил её фигуру. Вдруг откуда-то взявшееся чувство самоунижения обуяло её. Поднявшийся голос срама, позора не давали ей перешагнуть порог двери. Видя нерешительность и растерянность своей подруги, Пётр притянул её к своей груди и обнял. Губы сами нашли друг друга.

Как ни сильна была страсть их близости, но ещё крепко гасила её давняя первая любовь. Она снова подняла Клавдию под утро, напомнила о себе щемлением в сердце, пристыдила. Не помня себя, она прибежала в свой двор, быстро отцепила полное ведро воды у колодца и зашла за сарай. Быстрым движение сорвала с себя всю одежду и одним махом вылила приятную прохладу на своё разгорячённое тело. Стало вдруг легко, свободно, спокойно в мыслях и движении, словно струи смыли все её грехи.

Давно замечено: после долгой и утомительной дороги стоит ненадолго окунуться в речку, и будто сто пудов с себя сбросишь. А всего-то капилляры под кожей сужаются, и сердцу легче становится работать. А тут не физическая усталость мышц, а процесс более сложный. Тут насмерть в схватке сошлись первая любовь и обнажённая половая страсть. Любовь к погибшему человеку, и естественное влечение, ещё не выросшее в большое чувство.

Клавдию разрывало на части. Одна половина, как якорь, держала её в своём доме, другая, как штурман, всё время глядящий вперёд, твердила: «Надо искать причал, надо прибиваться к одному берегу». И вдруг, как молния, сверкнула мысль – гадалка.

5

Бабка Захар, так её звали по мужу, жила на отшибе села. К ней частенько от отчаяния наведывались самые разные люди, чтобы получить ответы на вопросы о своей неустроенной жизни. Не всем, как хотелось, становилось легче после встречи с ней, но были и такие, кто добрым словом поминал её за нужный совет. Знала бабку и Клавдия. Вечером и отважилась пойти к ней.

Предсказательница при свече колдовала над настоем, от которого шёл пар, и приятный луговой запах распространялся по комнате. Горящая печь, через щели в которой лучиками убегал свет, создавала домашний уют.

– Здравствуйте, бабушка.

– Здравствуй, красотка, здравствуй. Садись ближе к окну, дай я тебя получше разгляжу. Чья же ты будешь? Небось, не чай пить пришла?

– Не чай. Вы угадали. Дело есть. Девичье или бабье сама не знаю.

– Да ты не волнуйся. Рассказывай и смотри вон на ту икону.

– Поняла. В смятении я…

Сколько говорила Клавдия, сама не знала. Но вдруг ей стало легче. Исчезли тяжесть тела, напряжение в душе. И голова как-то просветлела.

– Вот ещё. Возьми, Клава, эту траву. Её прозывают по-разному: кто любисток, кто любчик, любец, любим трава, зоря… Я же зову её любовихой. Придёшь домой, из одной части приготовь в кипятке настой, другую зашей в любимое платье. Больше по этому делу ко мне не приходи.

– Поняла, бабушка, поняла.

Этот звук, этот страшный крик, это убийственное слово и в селе, и в городе ненавидят все. Оно приносит горе. И, порой, ни одному человеку, ни одной семье – десяткам и тысячам.

«Пожар», – закричали зычно и громко сразу несколько человек.

– Горит! – вторили им те, кто увидел пожар позже.

Тушить огонь люди в селе всегда бегут с ведром воды, лопатой или багром, топором, чтобы помочь соседу. Но слишком поздно собралась людская сила в этот раз. Мощь огня уже никто не мог одолеть. Горел дом Клавдии. Она стояла поодаль и с невозмутимым спокойствием смотрела, как пламя пожирает деревянное строение. Прибежавшая позже всех её подруга Настя, опешив от увиденного, хотела закричать, но вдруг осеклась. Возбуждённая она подбежала к погорелеце со словами:

– Клавка, почему не тушишь свой дом?

– Пусть горит, – спокойно и невозмутимо ответила Клавдия подруге, а, главное, себе, – я сжигаю одну любовь и зачинаю другую.

ЧУТЬ ВЫШЕ НЕБА

Вокруг Дениса простреливался каждый метр земли. Осталась единственная граната – надежда уйти честным из этого мира. Об этом он подумал, когда опустел последний магазин автомата. С каждой минутой утро уходило со своей прохладой в глубокое ущелье, а на смену ему заступало жаркое солнце пустыни.

Он приподнял голову, и сразу вокруг него закипел песок от горячих пуль. Денис понял, что его хотят взять живым, но о чести десантника напоминала граната, пригревшаяся за пазухой. «Наверное, будет больно, если подорвусь», – подумал он. Очень хотелось пить, осторожно протянул руку к фляжке с водой и сразу ощутил её прохладу. Денис пил не спеша. Потом, закрутив крышку, подсунул её под себя. «Снайпер заметит, прострелит», – подумал бывалый десантник.

«Похоже, мне крышка, – мелькнула паническая мысль, – но уж нет. Надо бороться до последней возможности. Хрен вам», – подбодрил себя Денис. Он снял с головы защитный шлем и сунул его рядом с гранатой. Не вынимая руки, нащупал голубой берет. Расправив, надвинул его на голову. Так делали в Отечественную войну моряки, надевая бескозырки и прикусывая ленточки, когда шли в последний бой.

На жёлтом песке голубой берет, как букет незабудок, поэтому ещё больше выдавал Дениса. Но о маскировке уже не думалось: у врага он, как на ладони. Можно было бы быстренько перекатиться за большой камень. Хотя какая-то защита. Но Денис полз по песку к своему другу, думая, что тот тяжело ранен. Однако Колька-дружбан погиб сразу, от первой пули снайпера. Теперь они лежали почти рядом, только один – живой, другой – мёртвый.

– Эй, шурави, иди к нам, – послышалось на неплохом русском из-за дальних камней. – Мы тебе не враги. Мы оставили тебе флягу с водой, когда ты пил. Это ты пришёл на нашу землю с оружием. Иди к нам, будешь жить, иди, скоро будет совсем жарко.

– «Заманивают в плен, – подумал Денис. – А плен – это рабство. И надолго, а, может, навсегда. Нет, пока жив – поборюсь! Я умру вместе с надеждой».

– Нет, – крикнул Денис афганцам.

Однако и они не подходили к нему близко, хорошо зная о последней гранате русского.

Денис глянул на Кольку, будто прося у погибшего совета. Автомат друга лежал совсем рядом. Колька крепко сжал его вместе с последним вздохом. «А патроны-то у него, конечно, остались», – мелькнула догадка в голове Дениса. – «Попробую». Он быстро изобразил несколько змеиных движений, но в ответ получил очередь пуль на песке. Образовавшиеся в нём ямки обозначили границу, за которую ползти было нельзя.

Денис почувствовал острую боль в руке. Посмотрев, увидел, как его алая кровь стекала в песок. Боль нарастала. «Перевязаться», – пришла здравая мысль. Душманы не стали ему в этом мешать. Он нужен им был здоровым.

Повязка всё больше и больше багровела. Боль тоже возрастала с каждой минутой. В отчаянии Денис крепко ударил лбом о песок. Но вместо мягкого прикосновения, он почувствовал удар обо что-то твёрдое. Здоровой рукой он сгрёб песок в сторону и узрел то, чего никак не ожидал увидеть: на него с упованьем смотрела женщина с ребёнком на руках. Денис сразу вспомнил, что подобное видел в деревенской церкви.

От увиденного, от потери крови и уже жаркого солнца у Дениса потемнело в глазах. Вдруг его тело стало невесомым и оказалось где-то чуть выше неба. А рядом с собой он увидел Кольку, а дальше – командира взвода лейтенанта Рученкова, сержанта Рыкова… и ещё многих, многих недавно погибших в последнем бою. «Значит, люди не умирают, они просто поднимаются чуть выше неба и там живут», – изрёк Денис, отчётливо слыша свои слова. Он очнулся. Заглубив здоровую ладонь, достал из песка образ Казанской Божьей Матери. С иконы на него ясными глазами смотрели мать и ребёнок. По её деревянным краям рисунок выглядел светлее. Видимо, когда-то образ украшал дорогой оклад. Но какой-то душман-иноверец сорвал его, а Святой лик бросил на землю. Когда Денис сдунул последние песчинки с иконы, то от неё повеяло вдруг таким неповторимым запахом русской земли. В нём всё: и шелест трав с их ароматом, и журчанье ручейков, и шёпот длинных берёзовых кос, развивающихся под напором весеннего ветра…

Слабо верующий Денис расстегнул верхние пуговицы куртки и осторожно приложил Святой лик к своей груди. Почувствовав подарок и помощь судьбы, он, неожиданно для себя, перекрестился. Душа иконы и его слились воедино, теперь уже на всю жизнь. Десятки мыслей, обгоняя друг друга, метались в голове у раненого десантника. Он вдруг почувствовал уверенность в себе.

Неожиданно послышался какой-то шум. И самый родной и желанный теперь звук на сотую долю секунды застрял у него где-то под голубым беретом и приятно кольнул в сердце:

– Вер-туш-ки, – изо всех сил закричал Денис.

Но его уже никто не слышал. С двух вертолётов туда, где укрылись душманы, велся непрерывный огонь, вдруг рядом прогремели несколько взрывов. С последним грохотом он потерял сознание…

Бравый десантник Денис возвращался на свою родину. Он шёл в деревню на запах, как умный пёс. На нём голубой берет, тельняшка, а на груди гвардейца – орден Красной Звезды – взамен на повисшую руку, на плече – спортивная сумка: армейское приданое.

На небольшом пригорке Денис остановился и присел. Он огляделся, потом, напрягая глаза, посмотрел на змейку своей улицы и отыскал знакомый дом. С каждым мгновением грудь наполнялась приятной тяжестью. Бывший воин глубоко вдохнул терпкий весенний воздух, и у него закружилась голова. «Вот то, что я испытал, когда там, на чужой земле, увидел православную икону», – подумал Денис. Удовлетворение полное: он – дома.

Вскочив на ноги, ещё раз прошёлся взглядом по своей улочке вверх. И вдруг у самой околицы в глаза ударил золотистый отблеск купола деревенской церкви. Чуть выше отчётливо увидел крест на колокольне. Он встал на колени, расстегнул молнию сумки и достал из неё завёрнутую в красный бархат икону. «Если церковь ожила, отнесу Святой лик в храм», – дал себе слово десантник.

Денис остановился у калитки дома. Во дворе никого не было. На него вдруг роем налетели шальные мысли о прошедшем детстве. Но теперь все эти милые сердцу деньки остались в прошлом, за калиткой жизни. Он подошёл к двери. Нехитрая деревенская щеколда сработала, и он оказался сначала в сенях, а потом – в избе.

Перед глазами мать, сидящая у большого окна, выходящего в огород. Звук открывшейся двери она почему-то не услышала. Наверное, задумалась о своём женском житье-бытие, а вот прищёлкивание солдатских каблуков заставило её резко обернуться.

– Сержант Денис Крутов прибыл на место жительства в родной дом! – бодро и громко доложил десантник, прикладывая руку к голубому берету.

– Ох, – вставая, всплеснула руками мать и снова опустилась на стул. Потом вскочила и бросилась к сыну, обняла его и заплакала от счастья.

– Дай я на тебя погляжу. А веснушки-то совсем сошли. И курносый нос выпрямился… Повзрослел… Возмужал…

– Мама, мама, успокойся. Всё хорошо. Вернулся живым, – сказал Денис и глянул в красный угол.

Когда мать совсем пришла в себя, сын открыл сумку, аккуратно достал из неё закутанную икону и направился к маленькому домашнему иконостасу. Сняв тряпицу, Денис перекрестился и поставил икону Казанской Божьей Матери рядом с другими. От матери не ускользнуло, что сын перекрестился левой рукой.

– Мама, этот образ спас мне жизнь. Крещусь левой рукой, потому что правая искалечена, – пояснил сын.

– Ох, ох, ох, – запричитала мать. – Ну, слава Богу, живой остался, сынок. Ничего, как-нибудь проживём.

– Будем жить, мама. Будем жить и в Бога верить. Слышишь, мама. Он поможет.

– Да, да, конечно, удивлённо поддакнула мать, чувствуя большие перемены в сыне. – Ой, что же это я. Сейчас, сынок, стол накрою, покормлю тебя с дороги. Я скоро. Напеку твоих любимых блинчиков, а ты их с квашонкой, как в детстве, не забыл?

– Детство, мама, не забывается. Это же начало жизни. Всё помню. Всё.

– Пойдём к колодцу, сынок, умоешься с дороги, как полагается.

– Конечно, пойдём, ответил Денис, а сам подумал: «Хочет посмотреть».

Мать поливала из ковша холодной водой, а сама внимательно смотрела на искалеченную руку, и вдруг тихо заплакала в кончик платка, качая головой. Послеоперационные шрамы паутиной расходились по предплечью.

За обедом Денис рассказал матери обо всём, что случилось с ним в армии. И о том бое, когда его спасла Богородица. При упоминании о ней сын перекрестился и с благодарностью посмотрел на её лик. Мать смотрела на него и вперемежку со слезами ела, как могла.

– Сынок, вечером соберём родных и близких. Надо показаться им.

– Может, не надо. Я не очень этого хочу.

– Обычай такой. Не надо прятаться от людей. Вот встретимся все вместе, посидим, поговорим, а после поступай, как тебе душа велит. Это материнский долг, да и отец, если б жив был, тоже поддержал бы меня. Надо, сынок, ведь мы тебя так ждали.

– Поступай, мама, как считаешь нужным. Вечером, так вечером. А сейчас давай сходим к отцу на могилку.

– Вот это правильно, сынок. Отец за тебя порадуется. Вот хорошо.

Возвращаясь с кладбища, напротив церкви Денис остановился и сказал:

– Мама, мне надо зайти сюда. Возьми пустую сумку, а икону я отнесу в храм.

– Хорошо, сынок.

Церковь оказалась не закрытой. Денис вошёл в притвор и перекрестился. Затем оказался в пустом зале. В правом углу светились три огонька. Он тихо обошёл среднюю часть храма и остановился у стола. Достал из кармана деньги, положил в посудину и взял из пачки три свечки. Засветив, поставил в подсвечник – за упокой душ отца и погибших друзей. Перекрестившись, вышел во двор.

Неподалёку, под раскидистой липой, увидел лавочку и направился к ней. Через некоторое время из соседнего дома вышла девушка с повязанной платком головой и подошла к Денису.

– Здравствуйте вам, – слегка поклонившись, сказала она. – Вы кого-то ищите?

– Добрый день. Мне бы батюшку повидать, – вставая, сказал Денис.

– Сейчас отец Евгений в отъезде. Будет через три дня, в субботу. Может, чем могу вам помочь?

– Вот принёс в церковь икону, – разворачивая бархат, сказал он.

– Это ваша домашняя, родовая икона или…?

– Икона с ликом Богородицы спасла мне жизнь. Это армейская история. Если хотите я поведаю её вам. Давайте присядем.

– Это икона Казанской Божьей Матери, – произнесла она, когда Денис закончил свой рассказ. – Она очень почитаема у православных верующих. Вы хотите подарить её храму?

– Именно за этим и пришёл.

– Пойдёмте в церковь. Там мы определим ей временное пристанище. А когда приедет отец Евгений, он найдёт ей достойное место.

Они пошли к церкви. Она первой, Денис – за ней. У входа трижды перекрестились. Она повернулась в его сторону и заметила, что он крестится левой рукой. В её сознании вдруг всплыло далёкое прошлое и кольнуло в сердце. Ещё когда она была девчонкой, гадалка сказала ей: «Полюбишь леворукого».

Оба подошли к столу со свечками. Денис расстелил бархат, и она положила на него икону.

– А вы живёте около церкви? – поинтересовался десантник.

– Отец Евгений – мой муж. Я – матушка Капитолина, помогаю ему в церковных делах и в быту.

– Денис, – представился он, слегка улыбнувшись при слове матушка.

Капитолина заметила это и заглянула в глаза Дениса. Их взгляды встретились под лоном церкви. Первый, чистый, непорочный взор длился недолго, но он зажёг искорку беспредельного доверия друг к другу. Матушка опустила глаза, затем голову и направилась к выходу. За ней последовал и Денис.

Они снова сели на церковную лавочку и, не переставая, проговорили до самого вечера.

– Ой, – опомнилась Капитолина, – уже вечереет. Пора. Господь с вами, – благословила она Дениса и ушла.

– Господь пусть будет и с тобой, – прошептал он и последовал в свой дом. Там его уже ждали близкие и дальние родственники, соседи, друзья.

Каждый день до приезда отца Евгения Денис приходил в церковь. Матушка Капитолина преподнесла ему в дар книгу «Закон Божий» и молитвенник, указав, что и когда надобно читать. Приехавший отец Евгений очень обрадовался дару, поблагодарил Дениса. А выслушав его рассказ, сказал:

– Я не знаю, какие у тебя планы, но первое время, чтобы оттаять сердцем и душой после этой ненужной войны на чужбине, приходи в церковь. Мы с матушкой будем помогать тебе.

Как инвалид-интернационалист, Денис стал получать небольшое пособие. Этого хватало ему жить скромно, но с достоинством. Всё лето, осень и зиму он постоянно посещал церковь. Вскоре отец Евгений доверил ему прислуживать себе на богомолье и даже на церковных праздниках. Дьячок – так негласно стали называть его в селе. Вскоре у Дениса прорезался и голос. Вместе с матушкой они организовали хор певчих. Число верующих заметно увеличилось. Это бросалось в глаза во время крестных шествий.

Деревня в России всегда отличалась многоликостью и индивидуальностью, в ней не затеряешься. Такая она и сейчас. В ней, как через сито, просеиваются поступки, мысли и помыслы людей. Не ускользнула от односельчан и чрезмерная симпатия друг к другу Дениса и матушки Капитолины. Это подметил и зоркий глаз отца Евгения. Однажды после службы перед исповедью и причастием он сказал:

– Братья и сестры, прихожане, верующие. Судьба – наш поводырь. Мы идём по этому миру, как велит нам наш Творец, зачастую вспоминая о нём, когда нам трудно. А когда нам хорошо, когда нам везёт, когда нам сопутствует удача, мы не вспоминаем о Боге. Без веры жить нельзя. Дети верят родителям, жена – мужу, муж – жене. Все мы должны быть верны друг другу. Все мы – дети Создателя и верим в своего Учителя. Помните об этом всегда. Помните и днём, и ночью. Помните в мыслях и поступках. А теперь – исповедь. Я слушаю тебя, Капитолина.

– Отец наш и наставник, я грешна перед тобой, как мужем и как пастырем. Наверное, грешна и перед Богом. Я грешна не телом, я грешна душой. Помоги мне, если сможешь и прости. Я не заметила, как это случилось, и не понимаю, что со мной происходит. Господи, помилуй меня и прости.

Капитолина после этих слов трижды перекрестилась, встала на колени и поцеловала руку священника.

– Капитолина, Бог посылает тебе и мне не кару свою. Он проверяет наши с тобой чувства, нашу с тобой клятву на верность друг другу, которую мы давали во время венчания. Мы должны выдержать это испытание. Молись, Капитолина, молись…

Вскоре после этого отец Евгений уехал к митрополиту. Тот принял его. Священник коротко рассказал ему о делах своего прихода. Потом, немного помявшись и подыскивая нужные слова, изрёк:

– Владыка, на исповеди моя жена Капитолина рассказала мне о том, что полюбила прихожанина по имени Денис.

– И давно это у них?

– Уже около года.

– Как далеко зашли их отношения?

– Она сказала, что грешна только душой.

– Ты знал об этом?

– Да, владыка, догадывался, но боялся прямо спросить её об этом.

– А что же тот молодой человек?

– Прилежный христианин. Бывший афганец. Правая рука изранена на той войне. Мы с женой отогрели его душу, обучили азам церковного дела. С войны он привёз икону, которая помогла ему выжить.

– И что за икона?

– Икона Казанской Божьей Матери. Письмо её хорошее, девятнадцатый век.

– Да, Господи, какие задачи ты ставишь перед нами, – сказал владыка и трижды перекрестился. – Как, говоришь, зовут его?

– Денис, владыка. Он вместо дьячка прислуживает мне в церкви, помогает в делах, у него хорошие голос и память. Тяготеет к послушанию.

– А если, – митрополит на минуту задумался. – А может, мы его направим учиться? Как ты думаешь?

– Он изъявлял желание.

– Вернёшься к себе, поговори с ним. Если у него твёрдое желание посвятить себя Богу, то пусть явится ко мне. Поговорю с ним. Посмотрю на твоего Дениса, а там с Божьей помощью и дело решим. Поезжай, отец Евгений, в свою паству и жди моего решения…

Бывалый десантник интуитивно почувствовал, а интуиция – это способность человека заглянуть в будущее, что отец Евгений поехал к митрополиту неспроста. Там должна решиться его дальнейшая судьба. Утром, придя в церковь помолиться, он увидел Капитолину. Перекрестившись, подошёл к ней, посмотрел ей в глаза и тихо произнёс:

– Капитолина, ты излечила мне одну рану, но открылась другая – в сердце и душе. Эта рана приятная. Спасибо тебе. Я впервые узнал, что такое любовь.

– Я…

– Молчи. Спасибо тебе. Прощай…

В учёбе и молитвах быстро пролетело время в духовной семинарии. Он возвращался в свое родное село снова пешком, как когда-то из армии. Теперь отец Дионисий отыскал свой заветный бугорок на берегу речки и присел на него.

Сердце забилось тревожно. Он вспомнил афганский бой, икону-спасительницу, свой полёт чуть выше неба, своих погибших однополчан… Потом всё это сменилось сладким воспоминанием о любви к Капитолине. Он встал, перекрестился, навсегда оставляя её нежный образ в своей душе.

Вскоре посмотреть на леворукого батюшку, на его стать, послушать его голос и проникновенные проповеди стали приезжать из дальних сёл и далёких городов. А тут вдруг «заговорила» его икона Казанской Божьей Матери. О её чудотворной силе пошла добрая молва. Поклониться ей и возможно исцелиться приезжали и стар, и млад…

Это случилось на праздник Святой Троицы. Отец Дионисий, как обычно, служил в церкви. Он подошёл к своей спасительнице-иконе, поцеловал её, и вдруг произошло чудо. Среди прихожан пронеслось: «А-а-ах!». Они не верили своим глазам: отец Дионисий перекрестился правой рукой.