Текст книги "У жизни свои повороты. Рассказы, новеллы, новеллиты"

ДОМАШНИЙ СЛУЧАЙ

– Ну вот, снова принесла, с досадой сказал Андрей, глядя как сосут мокрые щенята материнское молоко у собаки. – Хватит тебя одной в хозяйстве. Их-то нынче никто не берёт. Так что извини.

– Андрей, иди ужинать. Сколько ждать-то.

– Приду через десять минут, – ответил хозяин.

Он положил тёплых щенят в ведро, взял лопату и пошёл вниз по саду. Там, выкопав ямку, зажмурил глаза, высыпал живые комочки на дно, засыпал землей. Сделав дело, отправился восвояси.

Как же удивился Андрей, когда утром увидел, как дворняжка кормит своих щенят. Жучка поднялась при появлении хозяина, посмотрела не него преданным взглядом и завиляла пушистым хвостом, мол, прости, что ослушалась.

– Не-е. Так не пойдёт, Жучка. Я уже доложил жёнке, что закопал твой выводок.

– Андрей, тебя к телефону, – послышалось из дома.

– Буду через десять минут.

Андрей повторил вчерашнюю процедуру, но на свежий холмик поставил увесистый чурбак.

Жучка прибежала по следу к тому месту, как только исчез в доме хозяин. Сначала она всё обнюхала, прислушалась. Из глубины доносился слабый писк. Быстро откапав землю вокруг кругляша, она снова навострила уши. Щенята жалобно звали на помощь. Жучка упёрлась лапами в обрубок, но он даже не пошевелился. Сделала это ещё раз, но всё напрасно. А зов из глубины всё нарастал.

В отчаянии Жучка забегала вокруг чурбака, ища решения. Волнение заставило её подбежать к тропинке, по которой иногда ходили люди к своим огородам. Она надеялась кого-нибудь разжалобить. Но там никого не было. Мелькнула у бедолаги мысль помчаться домой и позвать хозяев, но, заскулив, поняла: они не помогут.

Волнение из-за доносящегося писка с каждым мгновением всё усиливалось. Не помня себя, собачонка разбежалась и головой ударила чурбак. Звон в ушах говорил о напрасной потуге. Она ещё раз поскребла землю. После изнурительного старания остались лишь полоски от маленьких когтей.

И тут её осенило: Бобик. Надо позвать Бобика. Он – отец её щенят. К нему! Быстрее! Бежала изо всех сил. Обогнула копанку с водой, потом небольшой забор, вот и он. Бобик лежал около своей будки, а от его шеи к железному столбу тянулась блестящая цепь.

Подруга подбежала к кобелю и позволила себя обнюхать. От неё пахло шерстью, молоком, которое сочилось из её сосков. Но главного запаха Бобик не уловил. Тогда он стал играться с ней, как бывало раньше. Но ей сейчас было не до игр. Она отбежала от него, села на задние лапы и тоскливо позвала. Бобик, выпучив глаза, не помнил такую соседку. Ещё жалобнее и протяжнее завопила Жучка, завиляла хвостом, зовя за собой. Пёс рванулся. Стальная цепь повернула его шею в сторону. Отряхнувшись, посмотрел на собачонку.

Знакомый голос призывал к действию. Жучка поднялась на задние лапы, а потом опустилась в сторону беды. Громадный пёс разбежался и дёрнул оковы. Цепь не поддалась, но старый ошейник треснул. Свобода!

Обрадовавшись воле, они бросились вперёд. Он опрокинул на ходу подругу на живот, предлагая снова поиграть. Жучка быстро вскочила и отряхнулась. Её глаза твёрдо говорили: не сейчас. Глянув сурово на пса, она опрометью устремилась вниз по склону.

Когда пёс остановился, собачонка уже скребла землю, показывая место происшествия. Бобик, скривив морду, посмотрел на неё. Она, навострив уши, устремила свой взгляд вниз. Вдруг Бобик услышал слабый писк.

Большой пёс обежал вокруг чурбака, потом, понюхав его, поднял правую ногу. Тут кобель снова услышал зов из глубины. И тоже попробовал рыть землю, но наткнулся на корни вербы. Остановившись, призадумался. Сначала он, как и Жучка, облокотился на пенёк. Тот покачнулся, но устоял. Это его разозлило. Встав в стойку, кабель резко прыгнул на препятствие. Чурбак от такого удара наклонился и покатился в сторону.

Жучка прыгнула на примятую землю и лихорадочно заработала лапами. Бобик внимательно смотрел на стремительные движения её лап и мотал головой. Когда одна из лап коснулась спины щенка, Жучка заскулила от радости. Ткнувшись влажным носом в бархатный бок, почувствовала тепло и дыхание.

Мать осторожно подняла из ямы первенца и посмотрела на Бобика. Окрас был точь-в-точь, как у спасителя. Второй и третий – копия матери. Обнюхав уже на траве своих щенят, она счастливо заскулила.

Облизав детёнышей, Жучка встряхнулась и снова посмотрела на друга. Тот смиренно сидел на задних лапах и наблюдал за заботливой матерью. А та, выражая свой восторг, гавкнула. Пёс в ответ тоже поднял голову и ответил: «Гав».

Ещё раз счастливая самка обнюхала выводок и, выбрав одного, понесла вверх на бугор. Бобик посмотрел на подругу, не зная, что делать: то ли бежать вслед, то ли остаться с остальными. А те, почувствовав свет, тепло и, конечно неосознанно, свободу, голодно запищали. Пёс подошёл к ним и понюхал. Язык высунулся наружу, и он впервые лизнул своё дитя. Что-то передалось от этого вкуса и запаха в его голову. Бобик послушно лёг возле них и захлопал глазами. Последнего щенка Жучка перенесла вместе с другом, который покорно ковылял за своей спутницей.

Бобик подошёл к своей будке и увидел там уставшую от тревог подругу. Она лежала спокойно и умилённо кормила проголодавшихся, чуть было непогибших, щенят. Сбоку от неё лежали куриные яйца (в конуру заходили нестись некоторые смелые куры).

Бобик оглядел гостей, помотал пару раз головой, будто говоря: «Ладно уж, готов быть отцом и щенятам, и цыплятам».

БЛАГОДАРНОСТЬ НА ВИНЗАВОД

Какие только мысли не приходили в голову, когда Петрович страдал от похмелья. И главная из них – как найти с утра заветные сто граммов.

Из горького опыта знал, что после долгих мытарств искания утреннего обязательного лекарства, оно иногда приходит совсем неожиданно. То друг закадычный заглянет с бутылкой, то соседка попросит в чём-либо подсобить, а перед этим непременно нальёт. А случается, что проезжие водители за мелкую услугу вручают недопитую бутылку или рубль-другой.

В тот день Петрович отходил домашним квасом. Манная с неба пока не сыпалась, но он стойко терпел, перебирая в голове всевозможные варианты. И вдруг его озарило: «Дай-ка, на перспективу, напишу благодарственное письмо на винзавод. А там может…», – и он проглотил сухим горлом довольную слюну.

Долго не раздумывая, сел за стол, взял ручку и на чистом листе написал: «Здравствуйте, уважаемые виноделы. Обращается к вам простой труженик из колхоза «Первое мая». Мы – люди трезвые, в большей части. Но иногда, по праздникам, покупаем ваше вино. И все едины во мнении, что ваше изделие – отменный продукт.

Главное, что вино легко пьётся и на утро от него не болит голова. Поставляете его по низкой цене, что нам, простым работягам, по карману. Слегка сладковатое ваше вино, как гранатовый сок, светится в чистом стакане. Перед тем, как выпить, мы обязательно смотрим его на свет. После употребления не требуется много закуски, а это в производственных условиях очень важно.

Дорогие и уважаемые виноделы, большое вам спасибо за ваш нелёгкий труд, за вашу нужную продукцию. От имени завсегдатаев – Петрович».

Добросовестная почта доставила необычное письмо адресату. Руководитель аккуратно распечатал его и с удовольствием прочитал.

В конце смены собрал своих помощников и зачитал хвалебную оду в адрес винзавода, а потом сказал:

– Видите, что пишут, как отзываются о нашей продукции простые работяги. Вот она взаимная связь производителей и потребителей. К этому стремятся многие предприятия, но лишь немногие удостаиваются такой чести. Я впервые за многие годы получил такое письмо. Какие будут мнения?

– Может, пригласить, как его, Петровича, на наш завод и показать ему наш товар, как говорится, лицом.

– А если самим съездить в гости?

– А давайте для начала отправим ему ящик нашего фирменного. Так сказать, для рекламы.

– Правильно, – подхватил директор, – пусть замдиректора по сбыту этим и займётся. А письмо это мы прочитаем всему коллективу, когда будем подводить итоги соцсоревнования.

Через время почтальон принёс Петровичу извещение. Адрес отправителя читался однозначно: «Винзавод». Открыв дома картонный ящик, он довольно усмехнулся: перед ним предстали девять «огнетушителей» красного вина.

ЛЮБОВЬ ОКАЯННАЯ

1

Жара. Уборка в разгаре. Ломались комбайны, тракторы, машины, а люди держались. Второй раз за день председатель заправил свой «газик». Подъехав к полю, остановился в тени высокой посадки. Подошёл бригадир. Поздоровались.

– Как у тебя, Кузьмич? – спросил председатель.

– Пока Бог милует, да самим не подкачать бы.

– Сколько отправили?

– Двенадцать самосвалов. Вон, тринадцатый загружаем.

– Вижу. А что он так долго стоит у комбайна? Может, поломка?

– И, правда. Зерно-то не течёт.

– А ну, Кузьмич, садись со мной в машину. Поедем, узнаем, в чём там дело.

Приминая короткую стерню, подъехали к комбайну.

– В чём дело, хлопцы? – спросил Захар Семёнович.

– Ремень вариатора полетел. Меняем, – деловито ответил молодой механизатор Илья.

Сверху на строгое начальство смотрел его младший брат Сергей.

– А почему полетел ремень, Илья?

– Почему, почему. Жара стоит. Нагревается резина быстро. Качество плохое. Вот весь сказ и вся причина, – недовольно ответил Илья.

– Да, без качества мы далеко не уедем. А этих запасных, что у тебя на комбайне висят, хватит на уборку?

– Никто, Захар Семёнович, этой технике не даст гарантии. Можем целый день убирать без простоев. А на следующий день – через полчаса ломаться. Вы же знаете, как у нас делают. Словно на один раз.

– Знаю, знаю, – подтвердил пред.

Илья деловито стукнул ладонью по толстенному ремню и крикнул брату:

– Заводи, выпускай зерно.

– Мигом, – откликнулся тот.

Через несколько минут и комбайн, и самосвал исчезли из вида.

Выехав на пыльную полевую дорогу и проехав километров десять с гаком, Захар Семёнович увидел гружёную зерном машину, но уже на другом поле. Клубы пыли от быстро остановившегося «газика» обдали копавшегося под капотом шофёра.

– Юрка, в чём дело?

– Бензонасос, Захар Семёнович, перегрелся. Стужу мокрой тряпкой. Счас остынет и начнёт качать. Заведётся, не волнуйтесь. Жара.

– А ты замени его вечером, твой-то, небось, старый.

– Да их нет на складе. Механик поехал в «Сельхозтехнику». Может, привезёт, а, может, и там нет.

– Фу, мать твою за ногу. Ну, ни одна уборка не проходит нормально. Одни нервы и только. Съезжу сам. А ты, Юрка, заканчивай и на – элеватор.

Проехав километров пять, Захар Семёнович успокоился, провёл рукой по влажной лысеющей голове и задумался. В мыслях сразу возник образ Веры. В лёгком летнем платье, которым баловался ветерок, она предстала улыбающаяся и всем довольная. Сердце заколотилось приятным колыханием. Неурядицы на поле сразу отошли на второй план.

Прошло уже полгода, как женатый председатель колхоза выделил из множества девушек её, Верку из киносети. В браке она не состояла и слыла легкомысленной. Любопытные думали, что больше месяца этот роман не продлится. Однако время шло, а их дружба с каждым днём всё крепла и крепла. Если она влюблялась в очередных мужчин одинаково, то Захар влюбился с необъяснимой жадностью. И это чувство становилось всё сильнее.

Однажды ему приснился сон, будто он держит на ладонях шаровую молнию, перекатывает её с одной ладони на другую. А она улыбается ему всеми цветами радуги. И вдруг сверху кто-то сказал: «Смотри, Захар, она может взорваться и ранить тебя смертельно». Это виденье он вспоминал, когда оставался наедине со своими мыслями.

Познакомились они в начале зимы, когда он возвращался из райкома партии. На дороге вьюжило. Вдруг увидел среди этой завирухи одиноко идущую девушку. «Надо подвезти, а то унесёт ветром», – подумал Захар.

– Садись, красавица, подвезу.

– Ой, большое спасибо. Так вьюжит, аж дыханье сбивает. Здравствуйте, – улыбаясь и усаживаясь поудобнее, – сказала она.

– Далеко?

– Поезжайте прямо. Я тогда скажу.

– Меня вы знаете? – почему-то спросил Захар.

– Ещё бы. Председатель у всех на виду. А меня зовут Вера.

– Да, да, – ответил Захар, не зная какой оттенок придать её словам.

– А к нам в киносеть такой хороший фильм привезли. Мы его только что просмотрели.

– И какой же?

– «Мой ласковый и нежный зверь».

– Замысловатое название. И о чём он?

– Сюжет дореволюционный…

Сколько прошло времени, Захар не знал. Так увлечённо Вера рассказывала о героях фильма, что он полностью окунулся в ту далёкую жизнь. Перед ним неожиданно возник город Калач.

– Вот это мы заговорились, что родное село проехали.

– А где мы?

– Мы в другом районе.

– А как же?..

– Ничего. Сейчас повернём назад и скоро будем дома, – успокаивающе сказал Захар.

Но дома они оказались только под утро…

2

Забыв про обед, Захар заехал вечером к другу детства на колхозную пасеку. Он никогда не забывал это райское местечко в саду. Рукой подать протекала местная речка. По её берегам росли могучие вербы. Там же, в густом терновнике, по весне стажировались соловьи. А скворцы-озорники, подражая им, сбивали с толку певчих птиц.

На ходу снимая пропотевшую и пыльную рубашку-безрукавку, Захар позвал:

– Петро, ты где?

Никто не отозвался. Тогда он крикнул громче:

– П-е-т-р-о!

Издалека донеслось:

– Слышу, иду. Вот ходил на край сада. Белый налив поспевает. Попробуй, – подходя, протянул большое яблоко.

– Привет, пасечник.

– Привет, председатель. Что пойдёшь речку проведаешь?

– Весь день о ней мечтал. Знаешь, Петро, почему нам завидуют городские?

– И почему же?

– А потому, что мы, где родились, там и купаться можем. А они? Они раз в год, как к памятнику, приезжают в своё детство. И потом целый год рассказывают друзьям, как хорошо в родной деревне.

– Ну, и в городе есть свои прелести.

– Ты имеешь в виду городские туалеты? Век бы в них не ходил, да нужда заставляет. Ты в городе, когда последний раз был?

– Так это, ну, когда мне вручали медаль «За трудовую доблесть». Поди, лет пять уже прошло

– Вот. Помнишь только этот случай. А я каждый месяц через месяц. И каждый раз там думаю, как бы мне побыстрее оттуда сорваться. Да, ну, ладно. Возьми у меня там, за спинкой, главный продукт. Пойду поплескаюсь в речке родимой.

– Недолго. Уха уже готова. Можно вечереть.

– Не торопи, Петро. Это же свидание с детством. Пока душу не наполнишь этой благодатью, трудно уйти.

– Ну, как знаешь. Поняй. А я костерок подновлю.

Захар ласточкой влетел в вечернюю прохладу воды и стал мерить её руками-саженями. Потом нырнул и, как в детстве, долго-долго, сколько терпенья хватило, плыл в глубине. Вынырнув на середине реки, открыл глаза, смахивая влагу с лица, отдышался, потом покрутился и снова скрылся с головой. Появился у другого берега, где росли нетронутые никем белоснежные лилии и жёлтые кувшинки. Они уже закрывались на ночь, но запоздалыми Захар полюбовался.

Вдоволь накупавшись, председатель вышел на берег, попрыгал то на одной, то на другой ноге.

– Пришёл я, Петро.

– Накупался? Я наливаю.

– Смотрю и стаканчики уже приготовил. Наливай, – улыбаясь, сказал Захар.

– Вот и стаканчики полные, и чашки с ухой.

– Городских бы сейчас к столу. И хлеб деревенский, и яблоки ароматом манят, и мёд – не оторвёшься, и вод…

– Ну, этого добра и у них хватает на каждом углу. Бери – не хочу.

– А всё-таки нашего пошиба лучше – голова меньше болит.

– Ладно, Петро, давай выпьем за тебя, за директора рая. Правда, хорошо здесь даже нам, деревенским. Поехали.

– Будем здоровы, – поддержал председателя словом и делом пасечник.

– Кем это заведено – неведомо, но разговор настоящий у русских начинается только после третьей. Друзья детства съели по чашке ухи, рыбу, закусили яблоками с душистым мёдом. Закурили всяк свою. Петр почему-то закашлялся после первой затяжки, а потом, вытирая губы, сказал:

– Днём не курю и к спиртному не прикасаюсь – пчёлы не любят. Вот от воздержания и закашлялся.

– Да, Петро, сколько думаю о пчёлах и всё время удивляюсь их трудолюбию.

– А я знаю почему.

– Откуда?

– Ты же, как председатель думаешь: вот бы так люди работали. Угадал?

– Вот ясновидящий. И об этом, конечно, тоже.

– Мир, Захар, устроен особо. Каждому существу в нём своё предназначение. Например, над простым работником в колхозе надсматривают бригадир, начальник участка, комсомол, профком, партком, агроном, главный инженер, председатель. Кроме этого, – райком партии, райисполком, народный контроль. Я не беру во внимание начальство повыше. И все они в один голос говорят трудяге: «Давай, давай, давай». Так?

– Да, вроде так. Ты ещё не упомянул генерального секретаря.

– Ну, это само собой, Захар. А, по сути, дорогой председатель, человеком должна управлять его собственная совесть. Но этого, я тебе откровенно говорю, пока не случается. За пчёлами, а их тысячи, я один присматриваю, но я их не погоняю. Они, как говорится, сами с усами и трудятся, как пчёлы.

– То пчёлы, Петро, а то человек.

– Значит, Захар, чем выше сознание, тем меньше от него пользы.

– Уж и не знаю, что тебе сказать. А давай ещё по одной.

– Давай.

Выпили, и на минуту воцарилась тишина. И пасечник, и гость понимали, что прежняя болтовня – прелюдие. Главный разговор – впереди.

– Захар, не обидишься, о чём спрошу.

– Валяй. Кто же ещё в глаза скажет?

– К ней поедешь?

– Захар резко повернул голову в сторону друга, но тут же опустил её, обхватил двумя руками, будто пытаясь что-то выдавить из неё. Медленно достал из пачки сигарету, не спеша подыскал в костре уголёк, прищемил его двумя прутиками и прикурил. Крепко затянулся.

– Ты тоже знаешь?

– Знаю, Захар. И всё село знает. И вместе с тобой переживаю. Трудно в этом состоянии понять человека. А скорее всего не надо его трогать. Пусть плод души созреет сам, без подсказки. Ведь всё это родилось в твоём сердце неспроста. Значит, было там пустое место. Ты недолюбил в молодости. Вот в этот уголок и прокралось новое чувство. Ты себя не кори и не казни. Чужую любовь понять невозможно. Её нужно пережить вместе с другом. Любовь, если войдёт в душу, не выгонишь. И как она прицепилась эта окаянная любовь к тебе?

– Спасибо тебе, Петро, за слова, как лекарство. Трудно мне сейчас. Ох, как трудно, друг ты мой.

– Ничего, выдержишь. Но запомни: она тебя не стоит. Ей это по привычке.

Уже поздно ночью Захар пришёл к Вере.

3

– Что-то ты сегодня запозднился? – открывая дверь, спросила Вера.

– Ты же знаешь мою работу. Всегда не хватает времени свести концы с концами. Сколько ни трудись, а много дел остается на завтра.

– Будешь ужинать?

– Налей холодного молочка. Я поужинал у Петра на пасеке.

– Что-то он мне не нравится.

– Почему?

– Слишком рассудительный говорят. Вот молоко, а вот белый хлеб. Я посижу с тобой.

– Садись, вдвоём всегда веселее.

Она села так, чтобы Захару видел её красивые ноги.

– О чём вы с Петром говорили?

– Вспомнили детство. А перед этим искупались, мёда с яблоками попробовали. Я в прихожей поставил и тебе отведать.

– Спасибо, – сказала Вера и перекинула ногу на ногу. – Для меня ты – мёд.

– Подлей ещё молока. Сколько сегодня воды выпил, но никак не напьюсь. Ну, и жара стоит.

– Правда, – подтвердила Вера, расстегнув на коленях халат так, что взору Захара некуда было деться.

– Завтра меня к себе вызывает первый секретарь.

– Это зачем же? Небось, по работе? – осторожно спросила Вера.

– Думаю, не по работе. По наши души.

– А какое он имеет право лезть в душу человека? Захар, ты любишь меня?

– Конечно. Об этом и спрашивать не надо. Но любить в наше время руководителю можно только жену. Но не всегда так получается. Если любовь придёт, как сказал мой друг Петро, то никакой силой её не выгонишь.

– Ты, Захар, что-то сегодня разговорился. – Она встала, подошла к нему со спины и обняла, постепенно протягивая руки вниз.

– Это не философия, Вера. Это что ни на есть правда жизни. И в райком вызывают, чтобы поставить вопрос ребром.

– Неужели всё так серьёзно? – спросила Вера и стала примащиваться на его колени.

– Погоди немного. Я и с женой вчера, как говорится, имел неприятный разговор. Нет, не было ни слёз, ни крика, ни просьб. Она сказала просто: «Понять мне, твоей жене, всё это очень трудно. Конечно, я унижена. В такие годы остаться нелюбимой…».

– Ох, и заварил ты кашу, Захар. Я тоже хороша. Только спустя время поняла, в какой омут влезла. Не знаю, может, надо мной судьба надсмеялась. А, может, ты виноват, что тогда зимой остановился. Пожалел девчонку.

– Жалеешь? – спросил Захар и обхватил голову руками.

Он ничего больше не слышал, он окунулся в свой омут переживаний, забот и страданий. «Да, – сказал он себе, – нет науки о любви. Каждый постигает её на собственном опыте. Сначала пьёшь из чаши любви сладкий терпкий напиток, а потом, на самом дне, остаётся глоток её горечи, который тоже проглатываешь. И тут начинается: счастье, о котором мечтал, вдруг пропадает. Оно оставляет в душе и сердце занозу, которая будет щемить всю жизнь до последнего дня. А главное, любовь приходит не одна: она приносит с собой чёрную полосу проблем. Может, прав Петро, и ко мне пришла любовь окаянная».

– Захар, Захар, что с тобой? Очнись, – затормошила его за плечо встревоженная Вера.

– А? Что? Я задремал? – спросил он, смотря на Веру мутными глазами.

– Нет, ты с кем-то разговаривал. С кем, Захар?

– Наверное, с самим собою, Вера. Налей-ка мне ещё молочка.

– Я тебе сейчас похолодней принесу. Подожди.

Быстро вернувшись, она подала ему кружку:

– Вот, пей на здоровье. И что это, Захар, ты сегодня никак не напьёшься?

– Вот хорошо. Теперь я совсем пришёл в себя, пойду на лавочке посижу.

– Захар сел под вишню, с которой давно уже оборвали ягоды, достал пачку сигарет, посмотрел на неё и пожалел, что под рукой нет самосада Петра. Уж очень ему хотелось приглушить расшалившуюся душу. Закурил, что имелось. Дым на секунду задержался около его головы, словно раздумывая, а потом, качаясь, сизым облачком поднялся ввысь.

– Из дома вышла Вера в одежде Евы и пошла в летний душ.

«Завлекает и развлекает», – подумал Захар, докуривая сигарету. Уже брезжил ранний летний рассвет, когда он провалился в негу сна.