Текст книги "Ничего не скажу"

Как я заблудился… на Великой Китайской стене

Как известно, 1 октября 2019 года исполнилось 70 лет со дня образования Китайской Народной Республики.

Мне посчастливилось побывать в Китае как раз накануне, дней за пять до этого события.

С одной стороны, да, посчастливилось, с другой – отчасти не повезло, потому что в связи с репетицией парада была закрыта площадь Тяньаньмэнь, самая большая площадь в мире, а заодно и Гугун, он же Запретный Город, он же Пурпурный Запретный Город, он же Запретный Дворец.

И площадь, и город я уже посещал лет пятнадцать назад, так что печалька у меня приключилась не слишком большая, но всё же…

Тогда, пятнадцать лет назад, Пекин показался мне городом довольно грязным и безалаберным. Пробки, смог (так и хотелось всё время напевать: «Сиреневый туман…»), вечно толкающиеся, вечно сморкающиеся, хрюкающе-харкующие и пахнущие безнадежно прогорклым маслом жители Поднебесной, агрессивно продающие статуэтки упитанного Мао, такие же упитанные ребята на той же Тяньаньмэнь, абсолютная бестолковость не знающих ни слова по-английски работников отеля.

Теперь Пекин стал совсем другой. Куда-то испарились прогорклость с сиреневым туманом. Китайцы по-прежнему (всё-таки многотысячелетняя привычка) похрюкивают и поплевывают, но как-то куртуазней что ли, т. е. не тебе непосредственно на брюки, а, например, в канализационные решетки или на зеленые насаждения, которых сейчас стало очень много. Пекин стал реально зеленым городом. Пробок – меньше. Машины – новее и чище. Одеты все приличненько. Куча пижонов. Преимущественно с крашеной причёской в виде гнезда аиста. Все с новейшими девайсами. Пирсинг, тату – всего этого поболее, чем у нас. У каждой двери – красные флаги с пирсингом в виде одной большой желтой звезды и четырех маленьких. Красные флаги – на палаточках общепита, на общественных сортирах. (Кстати, в отличие от китайских сортиров самого начала века, нынешние – чистые. Почему-то мне вдруг вспомнилось, что в одном нашем провинциальном городе в одном из магазинов я наткнулся на унитаз под загадочным названием «Дебют». Там же продавалась туалетная бумага «Стометровочка». Но это так, издержки ассоциативно-образного мышления).

Красные флажки – на автомобилях, мотоциклах, даже на велосипедах. Всё – к юбилею КНР. Кое-кто кое-что даже понимает по-английски. Чудеса.

И все же в Китае есть два, как говорится, гемора.

Гемор номер раз: обмен валюты.

Гемор номер два: нормальный интернет.

Если начать со второго гемора. Ясно, что в Китае интернет-цензура. «Загуглить», «перегуглить» и «выгуглить» в КНР ничего нельзя. Тут можно только конкретно «гуглануться» или «яндекснуться». Подробности, если вам это интересно, можно узнать в нашем интернете, самом гуманном интернете в мире.

Насчет обмена. Обмен валюты в Китае – это гибрид блокбастера с театром абсурда, грозящий перейти в сериал «Бандитский Петербург». В роли доллара – Певцов-Челищев, в роли юаня – Борисов-Антибиотик.

В банке рядом с моим отелем я попытался поменять сто долларов.

У меня была новенькая купюра с портретом помятой рожи Бенджамина Франклина. Кстати, для тех, кто не знает, странный прикус Бенджамина на купюре объясняется тем, что когда писали его портрет для купюры, он апробировал новый зубной протез. Говорят, неудачно. Наверное, с тех пор США с их долларом – планетарная зубная боль для всех землян.

В окошке сидела девушка, очень похожая на Мао Цзедуна. Она сказала «ни хао», и я сунул ей в окошко паспорт с купюрой цвета осенней тины.

Она долго и внимательно перелистывала мой паспорт, потом долго всматривалась, как в дао, в заокеанский портрет жертвы дантиста, затем звонко хрюкнула, харкнула (пардон!) куда-то себе под стол, наверное, в ведро для бумаг, и протянула мне огромную, как газета китайский коммунистов «Женьминь Жибао», анкету. На китайском языке.

Я растерянно:

– Ду ю хэв зе сейм ин инглиш?

Мао, раскатисто хрюкнув:

– Инагалиса?

– Йес.

– Мейоу, – Мао решительно харкнула под стол и вернула мне паспорт с долларами.

«Мейоу» по-китайски значит «нет».

«Ну, на мейоу и суда мейоу», – подумал я.

В другом банке мне на ломаном английском объяснили, что у меня не та виза. Всего тридцать дней, было бы полгода – обменяли бы. Только при условии заполнения анкеты на китайском языке. В трех экземплярах.

В третьем банке мне полчаса пытались отсканировать паспорт, но скан сломался.

В четвертом объявили, что у них сбои в системе и надо ехать в «Бэнк оф Чайна». Только он сегодня не работает.

Я вернулся в отель. Вообще-то я в Пекине был на симпозиуме.

В холле стоял координатор симпозиума, то ли чекист, то ли капиталист, Сергей Забываев. Есть такой тип современного худого, бледного и меланхоличного эфэсбэшника-менеджера, который внешне никак не меняется от 20 до 50.

Я поделился с ним своей обменной бедой. Забываев, с интонацией двадцатилетнего юнната, страстно:

– А вы кто?!

Я назвался.

– А! – устало изумился Забываев, став пятидесятилетним. – Конечно, конечно… Нет проблем.

Он достал из внутреннего кармана пиджака даже не котлету, а целую кулебяку юаней, и, став вновь юным, произнёс:

– Пожалуйста, Владимир Станиславович! – мне показалось даже, что он изобразил что-то вроде пионерского салюта.

Так я, наконец-то, поменял доллары на юани.

Жизнь стала налаживаться. Симпозиум проходил хорошо. Особенно без меня и моего друга. Потому что, выступив на симпозиуме, мы слиняли и стали бродить по Пекину.

Дело в том, что у моего друга, Лёни Кружилина, в Пекине была масса всяких бывших китайских аспирантов и прочих магистрантов. По этой причине мы с Лёней каждый вечер были приглашаемы в различные заведения. Прежде всего – рестораны, конечно. Культурная программа у нас не состоялась: во все места запись по Интернету чуть ли не за неделю.

Господи, сколько же они, эти китайцы, жрут!

Пекинскую утку – на троих, а то и на двоих. Плюс, конечно, рис (как говорят китайцы, изучавшие русский язык, «что ни посеешь, всё равно пожнешь рис»), овощи и прочие мелочи, которые не считаются.

Пекинская утка действительно хороша.

Приносят тебе этакую чурку цвета мокрого морёного дуба, срезают сперва корочку с грудки, потом разделывают все остальное. Все при тебе, лаовае (т. е. иностранном варваре). Берёшь корочку – и в блинчик ее. А корочка-то медовая, да на вишневых дровах пожаренная, да с огурчиком и лучком её – хрусть! Мама моя китаянка! Как говорят китайцы, «для народа пища – небо!»

Какой еще народ сравнил еду с небом?

Но утка по-пекински – и вправду небесное блюдо. Урчит во рту, мурлычет, как какая-то, чёрт её возьми, жаркая мармеладная кошечка. Правда, калорий в этой маленькой утиной мармеладке – как в ста немецких рулек. И после пекинской утки расслабляешь себе ремешок на три дырки, в отель – и спать.

А утром, когда встает влажный мандарин пекинского солнца над Храмом Лазурных Облаков, ты открываешь глаза и первым делом сглатываешь слюну от вчерашнего сладострастного утиного послевкусия.

Чего мы только там не ели. И какую-то лапшу с бобовой пастой, и бог знает что ещё. Не помню.

В последний день было хого, или китайский самовар. В центре – печь, вокруг нее – горшок с бульоном. Вокруг горшка – всё: кусочки рыбы, мяса (разного), грибы, овощи, тофу, лапша, пельмени. Кидаешь что-нибудь в бульон – минута, и в рот. Макаешь – и в рот. И водка: «Красная звезда». Сорок два градуса. Замолаживает, как говаривал Владимир Даль. Можно «Красную звезду» пятьдесят семь градусов. Но это – не наш путь. Не наше Дао.

Хого – это не только наесться до немоты, но и в процессе – поговорить.

На хого нас привел Лёнин магистрант Юншэн. Он только что окончил магистратуру и защитился. Переводится его имя нехило – Живущий В Веках. Но я тоже не промах – Владеющий Миром. Да и Лёня тоже ничего – Сын Льва. И вот мы сидим вокруг хого, едим, выпиваем и говорим на Вечные Темы.

– Я очень благодарный Вам, Леонида Петровича, – говорит Живущий В Веках Сыну Льва. – Я научился у вам русского языка. Хотя – много ошибоков, но, как говорят ва Китае, «учитель только открыл дверь, а идешь сам».

– Да что ты, Юншэн… Это просто моя работа.

– Нет, Леонида Петровича, мы говорим: «пьешь воду, помни – кто копал колодца».

– А где вы собираетесь работать? – встревает в беседу, икнув, Владеющий Миром.

– У меня есть выбора: желтая линий или красная линий.

Сын Льва:

– А что это такое?

– Желтая линий – бизнес. Красная линий – государственное служение. Я хочу желтая линий… а может быть, и красная линий, – Живущий В Веках смеется, доставая из хого сварившийся гриб. Кстати, нашу типичную чернушку.

Владеющий Миром:

– А можно и то и то?

– Нет. И то и то у нас не можно. Желтый в красный не пускает. А если красный в желтый – пуля в голове, – Живущий В Веках смеется, жуя чернушку. – Корарупацианера.

Владеющий Миром:

– А чем, если это не секрет, занимаются твои родители?

– Не секрета. Мои дедушка и бабушка, конечно, красная линий. Желтый тогда еще не стал. У них был успеха. Они получили четыре старые вещь.

Сын Льва:

– Что это такое?

– Часы, велосипеда, радиопринимателя.

Сын Льва:

– Радиоприемник…

– Сапасиба, Леонида Петровича. Радиоприемника и вентилятора. Это тогда был счастливый человек. Мой папа и мама – желтая линий. У них тоже был успеха. Они получили четыре новые вещь: холодильника, цветной телевизора, машину для стирать и магнитафона на стереа. Это были счастливые человеки… А потом папа стал начальник фирма. У него большие гуанси, это… савязи…

– А-а-а! Какой молодец! – это Владеющий Миром.

Живущий В Веках, гордо:

– Да. Очень много человеком болеют на него красные глаза.

Сын Льва и Владеющий Миром:

– ???

– Это у нас так зовут завидовать. Это плохо, смотреть красные глаза на кого. У меня отличный семья.

Живущий В Веках, оглянувшись вокруг и почти шёпотом:

– Раньше в Китае строил социализма для страна. А сейчас у нас говорят: надо строить социализма для семья.

– Мой папа сотрудничество с русским бизнесом.

Сын Льва и Владеющий Миром:

– О-о-о!

– Он маного работает. Он говорит: «кончил дело – иди на другой работа»…

Смеется, зажевывая свинину:

– Папа продавает товар для русскому бизнесу. Он говорит: «что русскому хорошо, то китаец ему продавал»…

Живущий В Веках, Сын Льва и Владеющий Миром смеются все втроём, хором, давясь пельменями из хого.

– Очень вкусно, – говорит Сын Льва, откусывая от батата.

Живущий В Веках:

– Вообще, мой папа и мама из Гуанчжоу. Самое вкусное поесть – в Гуанчжоу. У нас говорят: надо родитися в Сучжоу, потому что в Сучжоу – красивые девушек. Надо вырасти в Ханчжоу, потому что в Ханчжоу – климата классная. Надо есть в Гуанчжоу, потому что самое вкусное поесть – в Гуанчжоу. А надо потом в заключение умереть в Люйчжоу, потому что в Люйчжоу – сухая земля и мертвый долго как живой.

– Мудро, – говорит Владеющий Миром, тщетно пытаясь выковырить палочками лапшу из хого.

Мы еще долго беседуем. Самолет поздно вечером. У нас еще есть время, чтобы съездить на Великую Китайскую Стену, потому что «кто не был на Китайской Стене, тот не настоящий человек». Китайская народная мудрость.

Юншэн вызвал такси. Яндекс примчался через три минуты. Через сорок минут мы были на Стене. Мы договорились, что будем через полтора часа. Шофер настоял на том, что ждет нас бесплатно. Юншэн сказал:

– Идите посещать Китайская Стена. Я жду вам здесь. Там ступеньки половина метра. Трудно идти вверх, вниз – еще больше трудно. Я жду вас здесь. Я уже сто разов был на Стена, Вы – нет. Идите посещать Китайская Стена.

И мы с Лёней полезли на Великую Стену.

Описывать Стену не буду. Она – красивая. Она – трудное счастье. В смысле подъема. В смысле спуска – «еще больше» трудное счастье.

Мы спустились на исходную точку ровно через полтора часа. Мы были мокрые, с осунувшимися лицами, с абсолютно свинцовыми копытами. Натуральные, как называли в Древнем Китае иностранцев, «заморские черти», «длинноносые» и «облезлые» («ляо мао») «лаовай».

Я оглянулся вокруг и вдруг понял, что это точка, конечно, исходная, но не та.

– Где мы, Лёня? – замогильно спросил я.

– В Китае, – ответил Лёня.

– А точнее?..

– На Стене.

– Плача?

– Нет. На Стене Одышки. Или нет, лучше так: на Стене Трясущихся Конечностей. Кстати, смеркается.

Действительно, смеркалось. Закат был красивым. Розовая гуашь облаков медленно растекалась над темно-зеленым мхом окрестных гор. Но нам было не до заката.

Мы стали судорожно вбегать в различные входы и выбегать из различных выходов, которых здесь было очень много.

Бесполезно. Становилось темно и даже где-то свежо. Стрекотали цикады. Как нежные автомобильные очереди. До самолета оставалось четыре часа. Что делать? Хочется жить. Мы еще с Лёней не так стары. Как говорят китайцы, «умирать надо молодым, но как можно позже».

Лёня присел на ступеньку и сказал:

– Я больше, Вовка, не могу.

И вдруг я, огненный, как хого, хотя тоже больше не мог, произнёс:

– Главное, Лёня, двигаться. Пусть медленно, но – двигаться. Понимаешь, Лёня? Ты ведь Сын Льва, Лёня. Как говорят китайцы и твой дивный магистрант, Живущий В Веках: «медленно – не страшно, страшно – остановиться». Ведь это неглупо, Сын Льва?

– Нет, это очень мудро, Владеющий Миром. Пойдем же к Живущему В Веках, Вовка!..

– Пойдем к В Веках Живущему, Лёня!..

И мы пошли. Медленно, но честно. Куда глаза глядят. И через минуту в одном из входов мы увидели нашего Юншэна. Мне даже в сумерках на секунду почудилось, что у него за спиной вместо рюкзака что-то вроде крыльев.

Мы сказали ему:

– Мы опоздаем, Юншэн. Прости нас.

– Нет, – сказал наш желтолицый ангел вдруг без ошибок, – Вы были на Великой Китайской Стене и значит – делали Великое Дело. У нас говорят: «Надо спешить делать то, что не важно, и не спешить делать то, что важно».

Через час мы приехали в аэропорт. Утром мы были в Москве. Нас ждала работа. Надо было работать. «Надо работать, дядя Ваня» и т. д.

Надо делать своё дело. И быть честным. И не стяжать, и не хотеть чужого, не болеть «болезнью красных глаз», как завещал нам Живущий В Веках. Теперь-то я это точно знаю. Каждый день ты должен покорять твою Великую Стену, заблудиться в Ней, но найти свой путь, своё Дело.

Перед лекциями я залез в интернет и совершенно случайно наткнулся на пословицу китайцев, изучающих русский язык: «На чужой каравай рот не разевай, ленивый лаовай!»

С Великим Юбилеем тебя, говорю я несколько запоздало, в чем-то младший, а в чем-то и старший братский Китай!

Как меня поставили в палки

В прошлом году, в январе-месяце, я летал в Словакию, в Братиславу. На конференцию по русской и словацкой филологии.

Словакия – страна тихая, маленькая, крестьянская, уютная. Самая окраина западной Европы. Западноевропейское Бирюлево. Но есть много интересного. Например, говорят, что она занимает первое место в мире по количеству замков на душу населения.

«Душ населения» здесь дай Бог миллионов пять с небольшим. Меньше, чем пол-Москвы. А замков – сто восемьдесят.

Представьте себе: Москва, а в ней – триста шестьдесят Кремлей.

Правда, большинство замков в Словакии – безнадежные руины. Но от этого они становятся как-то еще симпатичнее и трогательнее.

После конференции мы немного поездили по Словакии.

Сядешь, помню, на очередной руинный камешек какого-нибудь очередного замка, нальешь себе из фляжки стаканчик вина, какого-нибудь токайского или франковки. Закусишь каким-нибудь сыром, скажем, пареницей, оштьепкой или корбачиком, – хорошо.

Вокруг – Татры. Высокие, Низкие или Малые – все равно ты такой трогательно малый на их грандиозном фоне. Натуральная оштьепка. Сидишь и думаешь себе: вот она, настоящая жизнь! Тишина, покой. Снег, белый и сладкий, как пастила. И что ты там, в своей сыромозглой Москве, все дергаешься, суетишься, паришься, как последняя пареница, горбатишься, как корбачик?.. Вот чего Словаки никогда не делают, так это не парятся. Здесь все происходит по-деревенски чинно, размеренно, спокойно. Никакой суеты.

Конференция тоже проходила чисто по-словацки. На трибуну очень неторопясь поднимался докладчик и еще менее торопясь рассказывал какую-нибудь ему одному интересную оштьепку.

Например, на тему: «Слово “нога” в творчестве Достоевского». Или: «Выражение высокой и неподдельной любви к родной Словакии в творчестве Яна Халупки». Или: «Даниил Горчичка – великий певец неповторимой словацкой самобытности». Или: «Образ собаки в творчестве Гоголя». И тому подобное. Наши писатели чаще всего освещались со стороны ног и собак, словацкие – в контексте высокой и неподдельной любви и неповторимой самобытности.

Каждый доклад – по часу-полтора. Представляете? Час про собачью ногу и потом полтора про высокую любовь?..

Зачем мне собака Гоголя с ногой Достоевского? Загадка.

С любовью Халупки и самобытностью Горчички я, к сожалению, не очень знаком и, к еще большему сожалению, вряд ли когда-нибудь подробно познакомлюсь. При всем моем трепетном уважении к Горчичке, Халупке и их родной Словакии.

Сам я совершенно вразрез с Халупкой и достоевской ногой сделал искрометный десятиминутный доклад о современном русском бизнес-сленге, ознакомив словацких коллег с такими ценными словами и выражениями, как: «хайпанём по маленькой», «взять за фаберже», «вечно беременный балкончик» (это, если кто не знает, отдел продаж, где работает много молодых девушек), «членопал» (член общественной палаты), «улететь в солнечное лето» (это о резко выросшей цене), «инъекция в протез бесполезна» и так далее. Чем нисколько не впечатлил словацких коллег. После доклада мне был задан из зала всего один вопрос: «Что такое “фаберже”»? На что я ответил, что это фамилия известного русского ювелира. Словацкий коллега, задавший вопрос, остался полностью удовлетворен моим ответом.

Последний доклад на конференции сделала словацкая русистка. Тема была предложена такая: «Русские выражения со словом “палка”». Длился доклад почти два часа. Это был какой-то ужас. Двадцать минут про «вставлять палки в колеса», пятнадцать – про «палку о двух концах». Особенно полюбилась словацкой русистке почему-то «палка-копалка». Она зачем-то показала нам несколько десятков слайдов с изображением различных палок-копалок, в частности: палок-копалок племени яруро и современных инновационных мозамбикских палок-копалок.

Это мозамбикское яруро меня окончательно добило. Какое яруро? При чем здесь мозамбикские копалки? Какое отношение имеют все эти африканские опции к русской и словацкой филологии?

Когда я шел с конференции в гостиницу, я весь путь непроизвольно повторял про себя: «палка-яруро, яруро-копалка, копалка-палка, яруро-яруро».

Типа «Хааре Рама Хааре Кришна».

Ночью мне несколько раз снилось слово «палка». Просто – отчетливо напечатанные пять букв. Типичный сон филолога-словесника. И несколько раз я в ужасе просыпался.

На следующий день мой самолет был поздно вечером, и я решил съездить в Вену. От Братиславы до Вены пятьдесят с небольшим километров. Регулярно ходит автобус. Я сел и поехал.

Про Вену рассказывать не буду. О Вене уже сказано и написано абсолютно все. Пусть придурочные Орел с решкой расскажут вам в стотысячный раз про венский шницель (мне не очень он понравился: шницель как шницель, большой только очень, я съел половину и объелся) и про венский вальс (к вальсам я абсолютно равнодушен). Расскажу другое. Иду по какой-то очередной венской улочке. Иногда чуть вздрагиваю, вспоминая слово палка. Вдруг вижу – магазинчик. На витрине – множество палок, только не копалок, а скандинавских. Они же – нордические или финские.

Мне, честно говоря, прямо совсем стало грустно. И от той самой внезапной грусти – совершенно неожиданно для себя – вдруг зашел в этот самый нордический магазинчик.

За прилавком – мужчина лет тридцати с большими усами цвета венского шницеля. Стоит, настукивает пальцами какой-то венский вальс по прилавку.

– Guten tag, – сказал он голосом сладким, как венский штрудель.

Я ему в ответ:

– Гутен таг.

Штрудель прозорливо посмотрел на меня и на чистейшем русском произнес:

– Добрый день.

– Вы говорите по-русски, – удивился я.

– Да кто же в Вене, несмотря на эти долбанные санкции, не говорит по-русски?.. Тем более что моя мама русская. Итак! Желаете купить палочки?

Я, внутренне вздрогнув:

– Да как-то…

– Сейчас абсолютно все покупают скандинавские палочки для скандинавской ходьбы. Я сам, между прочим, – мастер спорта по скандинавской ходьбе. Я – чемпион Зальцбурга по nordic walking… – он приосанился и молодцевато погладил свои шницелевые усы.

– О!

– Рекомендую! Отличные палочки австрийского производства. Карбон! Телескопические! Тридцать пять сантиметров! Можно спрятать в кармане. Премиум класс! И все это за триста евро…

– ?!

– Чехольчик и фитнес-браслетик в подарок. Не правда ли, впечатляет? А вот еще: замечательные палочки немецкого производства. Фиксированные! Можно сказать, фиксики. Ультра-прочные! Просто сталинград, а не палочки. И всего-то – двести восемьдесят евро…

– М-м-м…

– Заметим, термоперчаточки в подарок!.. И вот еще одна рекомендация: палочки исконно финского производства! Разумеется – чистый карбон! Телескопик! Сорок сантиметров! Двести пятьдесят три евро. Теплые стелечки и поясок для похудения в подарок…

– Мгн… – я автоматически пощупал живот.

Шницель-усы прозорливо:

– Впрочем, что я говорю!.. У вас отличная спортивная форма! Зачем вам пояс для похудения?.. Я просто идиот! Извините за бестактность. Сто сорок тысяч извинений за бестактность! А теперь переходим в средний ценовой сегмент. Великолепные палочки чешского производства. Ультра-лайт! Палочки легкие, как «пух из уст Эола». Ваш классик Пушкин. Самые легкие палочки на европейском рыночке! Сто сорок евро…

– Я…

– Понимаю… Санкции, кризис… Итак, эконом-класс! Сто евро и ниже. Феноменальное предложение! Финляндия, палочки, семьдесят процентов карбона!.. Плюс – комплект идеального термобельишка. Всего – 99 евро! И вот еще: пять-десят евро! Палочки! Германия! Плюс – тренировочка в подарок!

– ?

– Да, да, вы не ослышались. Я прямо сейчас проведу с вами совершенно бес-плат-ну-ю тренировку по nordic walking! А если вы захотите провести со мной цикл тренировок по nordic walking – вашему вниманию предлагаются следующие опции. Десять тренировочек по часу! Двести евро! Двадцать тренировочек по сорок минут! Всего сто девяносто девять евро! Возможны варианты. Специально для вас! Финские палочки – двадцать евро! Да, да, вы не ослышались! Двадцать евро и три тренировочки по десять минут. Всего три тренировочки по десять минут – и я поставлю вас в палки!..

– ?!

– «Поставить клиента в палки» на нашем нордикуокинском сленге значит: «научить клиента грамотно заниматься nordic walking»…

Через двадцать минут я, совершенно потный и пунцовый, вышел из магазина с двумя складными (телескопы) алюминиевыми ублюдками неизвестного производства, скорее всего, конечно же, китайского, за десять евро.

В подарок я получил пыльную пластмассовую кружку с портретом Моцарта. У Моцарта было такое выражение лица, как будто его только что поставил в палки Сольери.

Еще в подарок я совершенно бесплатно получил двухминутную тренировочку по nordic walking. То есть мы оба, я и Моцарт, были синхронно и жестко поставлены на палки.

Я прилетел в Москву. Был канун старого нового года. Вечером я пошел в парк. Прогуляться. По парку ходили редкие бабушки все с теми же скандинавскими палками.

Мои нордические ублюдки остались дома. Я честно попытался их собрать, но одну палку тут же жестко заклинило.

Я шел по парку без палок. Вдруг я увидел скамейку, на которой лежали два палки. Никакие не нордические, а просто две ветки орешника. Кривоватые, сучковатые, но крепкие.

Я взял их и – пошел. Как настоящий нордический скандинав, занимающийся nordic walking. Палки идеально подошли мне по росту, я потом все посчитал. Оказалось, что они составляют ровно 0,666 от моего роста, как и должно было быть согласно исконной, апокалиптической финской палкологии. Сейчас мои российские национальные палки стоят в коридоре у дверей.

Одну палочку, ту, что покривей, я называю (никакого подтекста!) «славяночка», другую, ту, что более сучковатая (никаких аллюзий!) – «татарочкой».

Уже год я регулярно гуляю со своими кривовато-сучковатыми евразийскими подружками по парку.

Венские безродные алюминиевые телескопы пришлось выкинуть.

Из Моцарта по вечерам я пью кефир. Жизнь продолжается. Эта очень странная и все-таки прекрасная жизнь.

А вы знаете, что значит русское выражение «поставить в палки»? Не нордикоукингское выражение, а наше, русское, литературное?

Это значит «подвергнуть наказанию палочными ударами». У Пушкина, кстати, встречается.

Хотя русско-австрийский продавец скандинавских палок с усами цвета венского шницеля и голосом сладким, как венский штрудель, вряд ли об этом догадывается.

А год, новый ли он, старый или – старый-новый, каждый раз неизменно наступает. И это прекрасно.