Текст книги "Авдеевы тропы"

Следы на снегу

Во Владимире выпал снег, спрятав побуревшую от осенних дождей траву, и дороги, чёрные, вывернутые наружу тележными колёсами. День перестал быть серым и беспросветным. Да и на душе повеселело. Стоял Александр Ярославич у окна и радовался этому долгожданному снегу. Во дворе бегал мальчишечка лет пяти с собачонкой. Они гонялись друг за другом взапуски, валялись на снегу. Их радость и самозабвенное веселье передавалось князю, и он улыбался. Он не мог оторвать взгляд от припорошённого снегом сада. Он чувствовал эту радость обновления. Через некоторое время к мальчонке с собачкой присоединился его сын Андрюша, который тоже стал кувыркаться в этом рыхлом снегу, хотя был вдвое старше мальчонки, но разницы никакой не чувствовалось.

– Александр, что ты там смотришь? – спросила подошедшая княгиня.

– Взгляни, как все снегу-то рады!

Княгиня подошла к окну и расхохоталась, увидев детей с ног до головы облеплённых снегом.

– А что это за мальчонка-то с Андрюшей? – прищурился, вглядываясь, князь.

– А это сынишка того дружинника Корнея, что не бросил нашего Андрюшу у монголов.

– Ты нашла этого дружинника, как и хотела! – воскликнул князь, и у него восхищённо вспыхнули глаза.

– А как же! У них, оказывается, дом сгорел неподалёку от Волжских ворот. Идти им было некуда. Вот теперь они у нас живут всей семьёй. Жена Настя по дому помогает мне, а Ванюшка с княжатами воспитывается.

– Ох, молодец ты у меня, ладушка моя! – обнял князь жену. – А я вот ничем не мог возблагодарить Корнея. Он-то во Владимире?

– Он пошёл с дружиною князь Андрея в поход.

– Ох уж, этот злополучный поход… – помрачнел Александр Ярославич.

– А что случилось? – встревожилась княгиня. – Тебе известно что-то?

– Да уж! Вести разноречивые. Кто говорит, что разбили монголы Андрея, а дружину рассеяли, а кто – что сам он распустил всех и уехал в неизвестном направлении. Я не знаю точно. Но и то и другое может быть. Слишком дерзок брат, а вот о последствиях не думает. Сартак написал мне в ответном письме, что Батый послал разбираться с ним огромное войско Неврюя.

Александр Ярославич замолчал, барабаня легонько пальцам по оконнику:

– Больше всего я боюсь, что начнёт Неврюй сжигать города и деревни, а мы не сможем противостоять ему. Слава богу, Владимир укрепили. В большом неведенье я. Написал Сартаку, что это только князя Андрея прихоть, а не общее настроение. Он пообещал смягчить отца. Может, не будут они всей Руси мстить за Андреево сумасбродство.

– Неужто это всё из-за того, что он пролил их кумыс? – недоумённо спросила княгиня.

– Если бы просто пролил, то полбеды. А ведь ему нужно было перед монгольским посольством выказать свою дурость, сделать это прилюдно. А это уже в глазах монголов страшное преступление.

– Господи, помоги нам! – подняв глаза к иконам, закрестилась княгиня. – Отведи, Господи, от нас беду неминучую.

* * *

Авдей узнал тоже, что, возможно, дружина князя Андрея разбита, но своим ничего говорить он не стал. Вот когда точно узнает о судьбе Корнея, вот тогда… Зачем лишние слёзы? Ведал он по себе, что воинская судьбина изменчивая. Можно и видеть человека вроде бы погибшим, но это ещё ничего не значит. Он и сам числился в мёртвых после приступа монголами Владимира, ан по-другому вышло. Конечно, держать в себе такую новость тяжело, и он старался меньше быть дома, потому что на лице у него всегда всё написано, и Варвара, чувствуя недосказанность, начинает его выпытывать. Поэтому-то почти всё время он проводит в крепости. Проверяет воротников на всех воротах. Воевода, когда говорил про дружину князя Андрея, с тревогой молвил, что монголы могут в любое время подойти к подступам столицы, а уж с какими намерениями, известно. Если многочисленное войско подойдёт к крепости, то вряд ли уйдёт просто так. Надо готовиться ко всему. Как всё это осточертело! Пожить бы спокойно, мирно.

Построили они наконец-то избу на месте сгоревшей Овдотьиной. С неделю переехали туда с Варварой, с её дочкой Катёной и с монголёнком. Взяли и подругу Варвары Онисью. Теперь весело жить стало. Дочка Настёнка с Ванюшкой остались в княжеском тереме.

Заканчивает Авдей проверку всегда Волжскими воротами. А от них до дома рукой подать. На пожарище мало ещё домов отстроилось, и вид кругом очень печальный. Но сегодняшним днём выпал снег. Всё кругом преобразилось. На душе неимоверная радость от этой новизны. Снег похрустывает под ногами. Уже не стает. На всю зиму выпал. Летит и летит, крупный и зернистый, накапливается, образует сугробы, через которые вскорости не пролезть. И кругом светло да бело. Эх, сейчас бы по первому снежку в лес на лыжонках, с колчаном стрел за спиной! От этой мысли у Авдея сердце часто забилось. Ему, старому охотнику и промысловику, лишиться этого, как полжизни отрезать. Что же поделаешь, судьба заперла в этой крепости, как в клетке. Коли бы один жил, ни за что бы не бросил деревеньку и не перевёз бы избу сюда. Но вот ещё снежку навалит, и всё ж таки не утерпеть Авдею, чтобы сходить в лесок с луком и пострелять зайчишек и бельчишек. А там на охоту с ним будет ходить и Ванятка, да и Илюшка подрастёт. Сызмальства надо мужичков к охоте приспосабливать. А Илюшка уже на ноги встаёт. А уж как улыбается, жмуря свои узенькие глазёнки! А ласковый какой! Котёнком ласкается ко всем, особенно к Варваре. И любят она его без памяти. Забыла то время, когда не подходила к люльке. Уж о той поре и поминать-то ей стыдно.

Только Настёнка смотрит на Илюшку с какой-то брезгливостью и ревностью. Никак не может примириться с маленьким монголёнком. Ну, этому у Авдея есть свои объяснения. Если бы Настёнка жила с ними, то тоже всей душой полюбила бы Илюшку. Нельзя не ответить улыбкой на его улыбку, а от этого очищается душа. Это уж Авдей по себе знает.

Когда маленькую Настёнку украли враги, Авдею жить не хотелось. Весь мир стал бесцветным, пресным. Он тупо проживал с утра до вечера. Где-то ходил, что-то ел, о чём-то разговаривал, но всё это не запоминалось. И только когда Бог сотворил чудо и родная Настёнкина улыбка вновь стала согревать его жизнь, он будто вновь на свет народился. Вот поэтому-то все остальные невзгоды стали казаться Авдею мелочью. Главное, это живые любящие глаза и улыбка родных людей. Это самое важное, что у человека есть, иного ничего не нужно. Как этого не может понять Настёнка, его любимая дочка, когда смотрит на Катёниного ребёнка, и даже не водит Ванятку к ним домой! А если сама приходит, то ненадолго. Особенно это обижает Катёну, которая навзрыд плачет после ухода Настёнки. Пробовал он говорить с дочкой, а та своё:

– Не заставишь ты меня любить монголов: ни больших, ни маленьких. Много я от них горя претерпела. А ты, видно, всё забыл, что они сделали и ещё сделают.

Понимал Авдей, что бесполезно что-то доказывать Настёне. Если Богу это угодно, жизнь её научит.

– А при чём тут Катёнин малыш? Что он тебе может сделать? – спрашивал в последней надежде.

– Малыш когда-то становится взрослым! – отвечала дочь, и ноздри её трепетали от гнева.

В этом своём упрямстве она была похожа на мать, Марфу, которая ненавидела рязанцев и так и не приняла брата Иванку, посчитав его за рязанца. Но Марфа при этом была безумной, а Настёнка-то в своём разуме.

* * *

Наконец-то Александр Ярославич получил весточку от брата Андрея. Жив брат, облегчённо вздохнул Александр. Прийти во Владимир он боялся, за ним погоня. И если узнают, что скрывается Андрей в крепости, то всё неисчислимое войско Неврюя осадит город. И не спастись тогда Владимиру от ограбления и полного сожжения.

Собрал Александр Ярославич совет из самых верных и преданных людей, и они выслушали посланника Андреева, измождённого, отощавшего сотника, который очень долго пробирался в столицу лесами, заросшего клокастой бородкой, с воспалёнными глазами, еле выжившего после такой тяжкой дороги.

– Где же стан Андреев сейчас? – спросил взволнованно воевода. – Как его найти? Есть ли туда какие приметы?

– Не ведаю… – слабым голосом ответил сотник. – Сколько раз блуждал я без всяких надежд на спасение. Потеряны все следы. Слава Господу, что помог Он добраться к вам в Володимир и сподвигнуть меня поведать вам о бедах Андреевых.

– Как сам-то Андрей Ярославич? – тихо спросил князь.

– Жив-здоров. Он налегке отъехал от своего войска, не дав боя монголам. Это было бы самоубийством. Монголы не тронули основную дружину. Но, видимо, совершилось предательство. Монголы пошли за нами по пятам, не давая оторваться от них. Уж только в одном месте схоронились мы. Вот и оторвались от врага. Послал меня Андрей Ярославич поведать в Володимир о нашей судьбе. Он сказал, что целый месяц будет ждать ответа, что я дошёл и что вы всё знаете, а потом пойдёт к Новегороду. И просил, чтоб семья его отправлялась туда же. В Володимир он более не вернётся и отдаёт бразды правления великим княжеством владимирским брату Александру Ярославичу. Передал через меня великокняжеский перстень.

Князь Александр кивнул и пробормотал:

– Эх, Андрейка, Андрейка, как ты не смог сразу уразуметь, чем всё это закончится? Хоть, слава Богу, жив.

А сотник прикрыл глаза устало, а потом произнёс:

– Я должен был бы вернуться, но не уверен, что найду стан князя Андрея, да и очень выбился из сил, плутаючи. А весточку князю надо доставить очень быстро. Уж полмесяца прошло.

Князь Александр сочувственно кивнул и обратился к воеводе:

– Давай, Иван Мефодьевич, думай, кого можно послать.

Воевода на миг призадумался. Потом лицо его прояснилось:

– У меня есть один человек, Авдеем кличут. Он все местные леса знает. Охотник он. По лесу, как по дому, шагает. И положиться на него можно. Сын его Корней – воин в дружине Андрея Ярославича.

– Уж не тот ли Корней, что спас княжонка? – вопросил Александр Ярославич.

– Он самый, княже! – кивнул воевода.

– Ну, семейство это надёжное, – улыбнулся довольный князь.

* * *

Когда Авдей узнал, что пойдёт на поиски князя Андрея, он обрадовался. Может быть, встретится и с Корнеем. Ведь Андрей Ярославич уважает Корнея за верность и смелость, и, наверное, он близок к его окружению. Поэтому, возможно, они встретятся.

Немного огорчил Авдея его разговор с сотником, который пришёл от князя Андрея. Он сказал, что слышал о Корнее как о спасителе княжонка, не более. В его сотне Корнея не было. И где он, сотник не ведает.

Быстро собрался Авдей. Самое главное – это лыжи, лук со стрелами в колчане, нож поясной, соль в мешочке, кремень, чтоб огонь высекать: что ещё охотнику надо! Да лепёшек Варвара напекла с собой. Это не груз. Дали в спутники Авдею воина Игнатия. Ведь вдвоём веселей и надёжней. Сотник сказал, чтоб в пути держался Клязьмы, которая и привела его в Володимир.

С радостью шёл на лыжах Авдей по снегу. Господь будто бы услышал его желание вырваться из крепостной клетки на волю. Он оделся в тёплую свитку: ветер с реки студёный, но не продувает её. Мороз ещё не сковал реку льдом. А вот уж снегу в лесу навалило. Игнатий рядом тоже скользил на лыжах:

– Эхма, как ловко-то на лыжах! Ровно летишь над землёй. За всю жизнь только в дитятстве катался эдак. Да тогда что за лыжи-то были: так, огрызки какие-то. Помню, больше спотыкался, а не шёл.

– А я всю жизнь вот эдак по лесам-то шастаю. Без лыж разве далеко уйдёшь в охотном деле? – выдыхал Авдей слова вместе с паром изо рта.

– На конике, конечно, лучше бы, но конь по лесам не ходок зимой. Летом иное дело. И травкой покормится, и дороги ему все открыты, – тараторил Игнатий. Видать, любитель поговорить.

– Да нет, – возразил Авдей, – по лесу и летом лучше всего пешим. Иначе под конём и лесу-то не слышно. А охота начинается с уха. Щёлкнет где-нибудь, гукнет, завозится. Тут замереть надо и слушать. И так затихнуть, чтоб сердце своё только слыхать было. Какой тут конь!

– Ну, коли в охотном деле, то да, а в нашем, войсковом, без коника никуды. И корма на него, и харч, и всяко другое. А уж в бою – говорить нечего. И на врага с гиком и саблей наперевес.

– Да и удирать от врага на конике-то сподручнее, – хохотнул Авдей.

– Чего ж, всяко бывает! – не обиделся Игнатий и тоже прыснул в бороду.

Авдей раньше особо и не знал своего спутника. Так, видел, встречался, но судьба не сводила их. Неплохой мужик, не бука, не бахвал. Сразу по первому разговору видно. С таким в пути любо-дорого. А трудноватую дали им воевода да князь задачку. Игнатий, как бы услышав мысль Авдея, проговорил:

– Слышь, Авдей, я не разумею, в какой стороне князя Андрея искать. Только одна надёжа на тебя.

Авдей пожал плечами:

– Одну зацепку сотник дал. Надобно держаться этого берега Клязьмы. А уж что дале, то одному Богу известно. Будем идти, пока не упрёмся.

– Куда? – удивлённо вскинул голову Игнатий.

– Да в никуда! – усмехнулся Авдей. – Я вот не ведаю, может, сотник что забыл. Но должны же сговориться они с князем Андреем, где быть встрече? Какую метку поставили бы, что ли. Я не знаю, но послали неведомо куда.

Игнатий остановился, заломил шапку-скуфейку:

– Ай, батюшки, и ты-то сомневаешься. А чего мне, бедняге, делать?

– Затягивай песню! – поддел Авдей.

– Голосу не дадено. Раздавали, да на мне и кончилось, – отшутился Игнатий.

– Ну коли смеёмся, поди не пропадём! – хлопнул Авдей ладонью Игнатия по спине. – Поспешай. На болтовню силы уходят, и медленно идём.

Шуршал снег под лыжами, завихрилась под ветром снежная пыльца. Все следы заметены. Куда поспешать, не ведомо. Но спешить надо.

* * *

Навстречу Авдею с Игнатием, так же держась Клязьмы, поспешали три человека. И хотя их было больше количеством, но двигаться им было тяжелее многажды. Основными движущими силами были тоненькая хрупкая девчушка с русой косой и голубыми глазами и молодой не слабой кости монгол. Они впервые в жизни попали в эти приклязьминские леса и шли, как в тумане. Их поводырь идти не мог. Они тащили его на широких салазках. А он оттуда направлял их путь, когда выходил из забытья. Тогда-то он без конца повторял им:

– Держитесь берега реки!

Но это легче было слушать, чем выполнять. Не было видно ни берега, ни дороги, ни пути. Земля то уныривала в овраг, то поднималась по склону. Тащить салазки было тяжко. Но коли уклонишься в сторону, то можешь вообще заблудиться и не найти этот спасительный берег Клязьмы, которая когда-то всё же приведёт в Володимир-град. Хватило бы только сил у девчушки и монгола! А силы были уже на пределе. Корнею так хотелось помочь своим измученным «лошадкам»! Но каждое его движение, даже когда он отталкивался ногой от земли, было сопряжено с дикой болью. А ещё открывалась и кровоточила рана, и кровь эту трудно было остановить. Фрося умоляла Корнея лежать на салазках смирно. И лежал он безропотно, как бревно, а сердце его ныло и ныло и не могло согласиться на эту участь. Но что же было делать? Ведь от боли он терял сознание, а Фрося очень боялась этого. Удивлялся Корней на монгола. Вроде и смотреть-то было не на что, от горшка два вершка, а сила неуёмная. Тащит салазки, полностью выкладывается. Фрося так, сбоку припёка. Да и откуда у девчушки взяться силе? Есть-то почти и нечего. Только сухой сыр в мешочке, курут. Да лепёшки, завёрнутые в руно, которых становится всё меньше и меньше. Уж как ни потчевала Фрося брата, не ел он ничего. И не хотелось, да и еда в горло не лезла. Надо было её приберегать. Неизвестно, сколько идти. И суть-то даже не во времени. Хаживал он с отцом по этим лесам и зимой, на охотничью заимку. На лыжах и быстро да и не тяжело. Ему бы встать, его спутники не угнались бы за ним. Сейчас быстро до Владимира бы добрались.

Призакрыл Корней глаза. И как это беда с ним так быстро произошла? Догнали они-таки князя Андрея. Не заметили их монголы. Поведали вместе с Чаулом князю о предательстве Духмяна. Взорвало это князя. Не мог он просто так спустить с рук предателю, которого в своё время пожалел и простил ему первую измену. А надо было на корню пресечь. Уж если человек ищет жизнь выгоднее и лучше, предавая всех и вся, то его ничего не остановит. И хотя нужно было спешить и уходить, чем дальше, тем лучше, Андрей Ярославич остановился, чтоб устроить засаду отряду монголов. Спутники князя ужаснулись его плану:

– Княже, что это даст? В мире не станет меньше подлецов, если ты накажешь одного!

– Нет, не уговаривайте меня. Если бы я раньше раскусил этого Духмяна, не оказался бы, как бегущий заяц, в этих глухих лесах. Он опутал меня паутиной лжи и напраслины на верного воина Корнея, оболгал его. Да и меня за болвана держал! – князь Андрей всё больше и больше распалялся. – Господь преподал мне урок, но и возможность всё исправить дал. Я не упущу этот случай.

– А вдруг монголы настигнут тебя здесь, княже, и не сможешь ты уйти? – вопрошали его сотоварищи.

– И слава богу, потому что живым я не дамся врагам на поруганье. А нынче каждая собака из подворотни может на меня гавкнуть, мол, и дружину потерял, и бежал без боя! – горько выкрикнул князь Андрей. – Надо остановить эту тварь Духмяна в череде его предательств. Больше обсуждать это не можно, надо действовать.

– Княже, монголы разделились на три отряда, – промолвил проследивший за врагами Корней перед тем, как встретился в лесу с князем. – При одном отряде и Духмян.

– Вот это гоже! – воскликнул князь. – С одним отрядом мы справимся и предателя казним. В лесу для них воевать не сподручно. А для нас это дом родной.

Дружинники воодушевились. До этого глаза их были полны тоской и томлением. Давно они уже жаждали брани, и то, что князь ушёл от битвы, не дав им обнажить перед врагом ни мечи, ни боевые тесаки, раскрыть ни одного колчана стрел, было для них непонятно и неестественно. Разведчики выяснили, в какую сторону пошёл монгольский отряд с Духмяном, и все быстро ринулись туда.

Князь Андрей говорил:

– Не упускайте ни одного человека. Надобно, чтоб все здесь полегли, чтобы никто не мог сообщить в другие отряды вести о нас. Иначе они стянутся сюда и опять пойдут за нами по пятам. А мерзавца Духмяна загоните под наши стрелы.

Прямо на деревья залезли воины и замерли, кто враскорячку, кто оседлав огромные сучья. Коней отвели, чтоб их слышно не было. Это чтоб монголов заманить глубже.

И вот показались среди деревьев монгольские мохнатые шапки, и слышно было, как они переговаривались между собой. Их низкорослые кони двигались по сугробам, взбаламучивая снег сильными ногами. И вот весь отряд вошёл в поле зрения дружинников, даже оставив несколько позади себя. Но так было и задумано князем.

Завжикали сверху на врагов стрелы, попадая точно в цель. Завизжали, заметались монголы, никак не могли понять, откуда такой смертоносный град: и спереди, и сзади, и сверху, и со всех сторон. Они тоже стали пускать стрелы во все стороны. Но вскоре всё затихло. Кони предсмертно ржали, и стонали раненые монголы. Дружинники спрыгивали из своих схронов, чтоб довершить смертельную жатву уже тесаками. Князь Андрей, хоть его и удерживали, ринулся на этот залитый кровью пятачок с криком, выходившим, казалось, из его утробы:

– Где эта мразь предательская?!

Корней бежал за князем по пятам. Духмян лежал уже со стрелой в горле, выпучив глаза и раскрыв рот. Руки его в последнем взмахе держались за стрелу. Князь наклонился и презрительно плюнул на Духмяново тело. И вот тут услыхал Корней противный визжащий звук. Он столкнул князя в снег и сам упал на него. Но было уже поздно. Боль взорвалась у Корнея где-то в пояснице и моментом сковала и обездвижила его. Корней охнул, выдохнул воздух, но боль не уходила, а оставалась в нём вместе со стрелой. Потом Корней провалился в чёрную бездну, а когда очнулся, под ним шуршали полозьями салазки, а их тащили Катёнин монгол и ещё какой-то мужик. Рядом шла Фрося. Она обрадовалась, что он пришёл в себя, и, как птичка, чего-то защебетала. Из её щебетания он понял, что направлялись они в Володимир. Корней, шевеля непослушным языком, спросил о князе. Жив-здоров князь Андрей и со своим отрядом отправился в Новегород. А им дали в помощь одного дружинника.

– Надо было коня монгольского впрячь, – опять еле прошептал Корней. – тот бы вывез.

– Так всех их стрелами посшибало. И тебя тоже, Корнюша! – Фрося зарыдала навзрыд.

– Не плачь… – потянулся было рукой Корней к сестре. Двинулся и опять провалился в тёмную мглу.

Когда вновь вышел из забытья, оказалось, что салазки тянул уже один монгол вместе с Фросей.

– Где же тот, кто тащил? – вопросил слабо Корней.

– Так ведь сбежал, шельмец, – всхлипывая, отвечала Фрося. – Устал, говорит, намаялся, пусть, говорит, этот басурманин тащит. А сам за деревья, за деревья да и пропал, как не бывало. А мы-то что с ним сделаем? Не бежать же, не умаливать.

Собирался Корней с духом, хоть бы ему сознание-то не терять. Но как бы так сделать. Понял он, что от резких движения боль усиливается, и он впадает в беспамятство.

– Как звать-то дружинника? – выговорил, сцепив зубы, Корней.

– Да по-бабьи как-то! – плюнула в досаде Фрося. – Навроде Овдотьи.

– Авдотька… – слабо покачал головой Корней.

Вон оно что, самый никчёмный человек в дружине.

– Он жрал за двоих, а, гляди-ка, устал, выдохся! – снова плюнула Фрося. – А все быстрее шли. А теперча чего? Ползём, как улиты. Мочи-то никакой нет…

Корней скрипнул зубами от бессилия. Фрося, заметив его состояние, на полуслове оборвала свои жалобы.

А на лес накатывались сумерки. Становилось всё темнее и темнее. Никакого проку дальше ехать не было. Чаул завернулся в тулуп и прислонился спиной к салазкам, а Фрося тихохонько, чтобы не потревожить брата, присоседилась к нему бочком, и он обнял её рукой. Теплее всё же. Она быстро уснула. А Корнея тревожила саднящая и не уходящая даже на миг боль и мысли, которые были ещё больнее. За миг из здорового, полного сил воина превратился он в бревно, которое тащат на салазках два выбивающиеся из сил человека, надеясь на какое-то чудо. Скорее всего, они втроём останутся здесь, посреди стылого леса, и ничем не будут отличаться от промёрзших деревьев, которые когда-то упали на землю и лежат никому не нужные. И в то же время, пока не кончились силы, им надо тащить его, дабы сообщить володимирцам, что князь Андрей уже ушёл на Новгород. Это была просьба князя. Он хотел ждать посланников из Володимера, потому что отправил туда человека. Но всё изменилось после короткого боя, и ему нужно было срочно уходить.

– Господи, помоги нам, грешным! – несколько раз с чувством повторил Корней. Казалось, будто бы умиротворяющая рука коснулась его лица, и в сердце возродилась надежда, и боль будто бы не так стала терзать.

* * *

Авдей с Игнатием с утра немного отклонились от клязьминского берега. Уже кончились все припасы, и решил Авдей снять стрелой зайца ли, тетёрку. И удача была на их стороне. Долго ходить не пришлось, и вскоре на костерке в посудине кипела вода и варилось мясо, распространяя такой дух, что Игнатий топтался в нетерпении вокруг огня и глотал слюнки:

– Да уж, лафа вашему брату, охотнику! Это ж рай полный!

– А ты как думал? Мы нигде не пропадём, – с улыбкой помешивал Авдей варево. – Ну, давай подсаживайся.

Часть мяса он остудил на снегу и сунул в мешочек, на будущее, а остальное они быстро подъели, даже не заметив. Хрящи и косточки только трещали в сильных зубах Игнатия.

– Подавишься ведь! – смеялся Авдей.

– Ну, чай не коровий мосол, выдюжат зубы-то! – хохотнул мужик.

Поевши, вернулись на прежний путь. И тут Авдей насторожился. Что-то его встревожило.

Он встал, пригнулся к снегу, внимательно всматриваясь.

– Чаво ты? – испуганно спросил Игнатий. – Медведь, что ли, прошёл? Унюхал наше хлёбово и явился?

– Да нет, не пойму я что-то, – схватился Авдей рукой за бороду, – навроде салазки тут проехали, али сани.

– Да ты что, Авдей! Али от мяса-то мозги и глаза жиром заплыли? Вроде зайчишка-то тощий был, – Игнатий развёл руками. – Да тут конь без саней-то не пройдёт, а ты баешь.

– Да, конёва тут и духа нет, – убеждённо проговорил Авдей. – Я следопыт опытный. Уж поверь, конский след отличил бы от иного.

– Ещё не легче, – заморгал глазами Игнатий. – Уж не думаешь ли ты, что сани сами по себе ехали?

– Думай, не думай, а вот они, следы санные, никуда не денешь, а лошадьих следов нетути!

Авдей, нагнувшись, ещё раз оглядел снег:

– Да ещё человечьи следы. Какая-то махонька обувка. Навроде робятишки шли. И, пожалуй, за санями. Следы-то посерёдке следов санных.

– Ага! – недоумённо развёл руками Игнатий. – Сани сами по себе, а дети сами по себе. Что за бесовщина?

Авдей шёл по следу саней, внимательно смотрел и вдруг остановился, хлопнув по лбу:

– Ты гляди-ка! Нет, Игнатий, бес тут ни при чём. Дети-то легки, и следы должны быть еле видными. А тут следы глубоки. Значит, тяжело им было идти. И шли они не за санями, а перед ними. Тащили сани-то! Теперь всё понятно.

– Ишь, какой ты рассудительный! – воскликнул в восхищении Игнатий. – Всё на свой порядок расставил. Я не в жисть не догадался бы. А теперча всё как на ладошке.

– Ну, и что тебе ясно? – с лица Авдея не ушло смятение.

– Как что? Детишки с ближней деревни хворост на санях провезли, и вся недолга! – хлопнул ладонями Игнатий.

– Недолга-то не вся, – вздохнул Авдей, – тут на много вёрст вокруг ни одной деревни. Откуда робятишкам взяться? Вот мы с тобой сколь идём, а ведь ни одного человечка не встренули. А тут дети посреди глухого леса!

Озадачился Игнатий тоже.

– Беда какая-то тут. Помощь нужна! – покачал головой Авдей.

– Так ведь нам поспешать надоть! Князя Андрея искать, – развёл руками Игнатий. – А тут ведь в иную сторону поворачивать надобно.

– Так-то так, – нахмурил лоб Авдей. – Но всю жизнь потом маяться, что бросили на замерзание и растерзание зверям лесным детей невинных?

– Господи, прости, грех-то какой! – закрестился, сняв шапку, Игнатий.

– Так что давай поворачивай оглобли назад. Князь Андрей ещё подождёт с дружиною. Да и недалеко детишки ушли от нас, следы-то незаметённые, незанесённые.

И в самом деле, идти пришлось недолго. Вскоре за деревьями углядели они еле тащившиеся салазки и небольшого росточка людей. Только на салазках не хворост громоздился, а что-то вроде человека. Поднажали Авдей с Игнатием, и крикнул охотник, когда уж почти подъехали:

– Бог в помощь, болезные!

Встали салазки, обернулись тащившие их, изумлённые чудом. Девчушка побежала к мужикам:

– Дяденьки! Миленькие! Не Господь ли послал вас к нам? – крестилась она на бегу.

– Да… наверно… Господь… – больше ничего Авдей сказать не мог, ком в горле встал, и голос у него перехватило.

Девчушка бросилась к нему на шею. Боялась оторваться. Думала, пропадут мужики, как видение. Растают как снег… И вновь их муки продолжатся. Но всё было въявь, и пахло от них овчиной от тулупов и кожей от сапог. А видений таких не бывает.

– Больного, что ль, везёте? – спросил Авдей.

– Нет, раненого, Корнюшу, братца моего.

– И куда ж?

– В Володимир-город.

– Так-то, пожалуй, и до весны не доедете, – недоумённо протянул Игнатий.

– Так что ж делать-то? – развела руками девочка. – Не сидеть же на месте?

– Да уж… – промолвил Игнатий.

Авдеем же овладело какое-то непонятное предчувствие.

– А второй братец-то твой, видать, совсем из сил выбился: как шёл так и сел.

– Так ведь сколько идём! И не братец он мне. Муж моей сестры.

У Игнатия с Авдеем лица вытянулись:

– Как так? Больно низок для мужа-то!

– Да они, монголы, махонькие ростом.

– Монгол? – мужики не знали, что и говорить.

– А Корней-то твой чего недвижен и молчит? – насторожённо спросил Игнатий. – Живой ли?

– Нет, не помер, – как-то обыденно ответила девочка, – он то и дело от боли замирает. А так дышит и наднесь разговаривал. Я то и дело проверяю. Ведь копьё в нём.

Авдей шагнул к салазкам и охнул…

– Нешто помер?! – взвизгнула девчонка.

– Жив! Дышит! – успокоил он её, но больше и сказать ничего не мог.

Не может быть в жизни такого! Слишком всё воедино слилось. И Корней, радостно ушедший в дружину князя Андрея, и Катёна с монголёнком, и её муж, который вон сидит на расстоянии протянутой руки, да ещё и шустрая Катёнина сестра, о которой Варвара только что поминальную молитву не заказывала, а так уж с десяток раз оплакала. И все они появились, как из небытия, живёхоньки. Поистине, чудо!

– А ведь ты, пожалуй, Фрося? – с хитринкой спросил Авдей, пристально смотря на девчонку.

– Дяденька, откуда ты меня ведаешь? – изумление вспыхнуло в её глазах.

– Да я всё о тебе знаю. И что тебя украл какой-то монгол, и о твоей сестре Катёне, и о муже её Чауле.

Фрося заморгала глазами и охнула:

– Ты ангел?

Чаул до той поры не вслушивался в их разговор.

Он до того вымотался, что его тело блаженствовало от непредвиденного отдыха. Но когда он услышал от незнакомца своё имя и имя жены, встрепенулся и привстал, удивляясь всезнающему человеку. Фроси вообще трудно было вернуться к действительности. Она перекрестилась на Авдея:

– А может, ты Никола Угодник, кой помогает странствующим или кто в беду попал?

– Нет, родненькая, далеко мне до святого! – приобнял Авдей девочку. – Много я знаю, а многого не знаю. Скажем, как названого моего сына ранило и как вы оказались здесь, посреди глухого леса.

– Так Корнюша закрыл собой от монгольской стрелы самого набольшего князя.

– А как же бросили вас в лесу? Что же князь вас с собой не взял? Ведь Корнею надо вылежаться, выходиться?

– Не ведаю я об этом, дядечка, ничего. В помощь нам дали воина помогать и защищать. Так он сбежал, нечестивец, только его и видели.

В это время Корней застонал и пришёл в себя. Он огляделся вокруг и тревожно воскликнул, не замечая ещё ни Авдея, ни Игнатия:

– Заблудились, что ли?

– Нет, Корнюша, правильно идёте, – склонился над ним Авдей. – Теперь-то уж не тревожься, мы вас не бросим.

Корней не верил ни своим глазам, ни своим ушам:

– Тятенька Авдей! – воскликнул он слабым голосом. – Откуда ты взялся здесь?

– Да, видать, и вправду Господь послал встречу вам, чтобы не сгибли вы.

Фрося от радости рыдала в голос, у Чаула и Игнатия текли по щекам слёзы. Да и сам Авдей уже не мог говорить, его горло сводила судорога.

Когда все поуспокоились, всё рассказал Корней, как было: и о Духмяне, и о засаде, и о том, что отправился Андрей Ярославич с остатком дружины в Новегород…

– Ну что, Игнатий, ни к чему нам теперча спешить в ту сторону. В Володимир возвращаться велел Господь.

Но прежде чем отправляться в путь, покормил всех Авдей варёной зайчатиной. Путь-то ещё дальний предстоял.

Чаул топтался смущённо около Авдея, желая поспрашивать о своих, но Фрося его уже опередила, спросила и про Катёну и про монголёнка.

– Живут они у нас с Варварой. А уж как бабка Илюшу любит, как нежит!

– Какой Илуша? – недоумённо спросил монгол.

– Уж ты прости нас, Чаул, – смущённо потёр бороду Авдей, – что мы без твоего позволения по-другому назвали ребёнка. Ведь мы его покрестили в церкви, и надобно было ему имя христианское дать. У него должен быть ангел-хранитель, чтоб защищал он его от бед всяческих.