Текст книги "Законодатель. Том 2. От Анахарсиса до Танатоса"

– «Не обижай слабых!» – тоже примите во внимание. Очень важное изречение. Кто только не норовит обидеть слабого человека. А делать это нельзя! Сильных можно обижать. Слабым же надо покровительствовать.

Анахарсис собирался было промолчать и на сей раз, даже не сказав того, что он поддерживает всё прозвучавшее. Однако сам того от себя не ожидая, он, непонятно кому, тихо бросил в сторону фразу – «О неизвестном лучше молчать». Видимо, её никто не расслышал, а может и не желали слушать. Впрочем, его благодушное лицо свидетельствовало о том, что он довольствуется происходящим вокруг. Ему, оказали небывалую честь и впустили в собрание мудрецов. Более того, ему, скифу, предоставилась уникальная возможность сидеть недалеко от Пифии совершенно рядом со святая святых. Никогда, ни один скиф об этом даже не мечтал. А ещё сидеть со всеми мудрейшими из мудрых, здесь же. И не просто сидеть, но и на равных пировать, провозглашать собственные мысли, отрицать или поддерживать чужие, спорить и молчать. О чём ещё может мечтать поклонник мудрости? Однако, вдруг, он ощутил на себе проницательный взгляд Солона, говоривший о том, что столь высокое окружение ждёт от него большего, нежели то, что он делает сейчас. Ждёт его возвышенных мыслей и слов. И царевич нерешительно заговорил:

– О, величайшие мужи! Ваши гномы касательно меры и познания – превосходны, воистину великолепны. Хотя, по чести, Аполлон тому свидетель, не скрою – меня точит червь сомнения и в отношении меры и в отношении познания. Ещё как точит и гложет. Считаю уместным и такое сказать: «Знай меру в познании». Посудите сами, мудрейшие. Человеку знать слишком много весьма опасно. Он может возомнить себя Богом. Неважно каким – скифским или эллинским. А если человек возомнит себя Богом, то человеческий род может постигнуть беда, ибо место богов уже занято. И они не потерпят самозванцев. Так что следует знать меру и разумный предел в познании. Слишком много знания, в том числе о себе может привести к непредсказуемым последствиям, а то и погибели. А поэтому я и говорю: «Знай. Но знай в меру». А ещё скажу – «Люди, не спешите, подумайте, оглянитесь, отдохните».

Он хотел было добавить, что важно не только знать, и не только обладать. Но необходимо ещё умело и своевременно распоряжаться познанным, нести груз ответственности за его применение. Но, почему-то удержался и промолчал.

Мудрецы никак не отреагировали на сказанное скифом. Трудно предположить почему. И уже по сложившейся на пиру традиции круг речений завершал Фалес. Он искренне одобрил все высказывания – от Солоновых – до Эзоповых, назвав их интересными, хоть и спорными. Но при этом подчеркнул, что там, где нет места спору, там нет и места мудрости, как и самой истине. Истина рождается в споре. Правда, в нём же она может и потеряться, если спор беспредметен и тем более, бессмысленен.

В свою очередь милетский физик предложил обратить внимание сообщества мудрецов на такие речения:

«Будь прекрасен делами»; «Учи и учись лучшему»; «Полезней всего добродетель».

Пирующие мудрецы дружно взялись за обсуждение сказанного. Не только сказанного Фалесом, но и всеми участниками третьего круга. Дискуссия была страстной, критичной, но созидательной, ибо любая мудрость, высказанная одним, требует некоторого уважения со стороны других. Пир затянулся и возможно затянулся бы еще надолго. Но незаметно свечерело. Бывает так, что за мудрыми разговорами быстро утекает время. Солнце спряталось за храмом. Аполлон удалился в свои покои. И видя это, Пифия молвила:

– О, мудрейшие мужи, благодарю вас за столь искренний и глубокомысленный разговор. На сегодня мы завершаем. И Аполлону и нам есть необходимость отдохнуть. Но пир продолжится завтра. Встречаемся здесь, в полдень.

Первый день пира, несомненно, удался. Так расценили происходившее пиршество мудрецы. А как оно будет завтра – поживём, увидим. Будет день – будут новые мысли. Конечно же, будут.

9

На следующий день, ровно в полдень, участники пира пришли к храму Аполлона. Вышедшая им на встречу Селена на сей раз была одета в одежды серебристого цвета. Пришедшим казалось, что сама Луна спустилась с небес, чтобы предстать перед важными гостями ещё более таинственной, загадочной, нежели это было вчера. Пифия вся сияла, улыбалась, раздавала сдержанные, величественные поклоны налево и направо, источала мощную энергию жизни, воплощала в себе аполлоновскую гармонию. Мудрецам даже почудилось, что сивилла желает обнять каждого из них, сказать тайное слово, а то и позвать в прорицалище, в колыбель истины. Дескать, вы заслуженно удостоились подобной чести. От одной этой мысли каждому становилось не по себе. Возможно, она и сделала бы подобное, да нельзя, не положено невесте Бога вести себя так с людьми, даже со знаменитыми. Зрелище, явленное мудрецам, было приятным и незабываемым для всех. Даже Фалес, всегда равнодушный к женщинам, дольше обычного задержал свой проницательный взгляд на её теле и от удовольствия причмокнул губами. Солон заметил это и радостно улыбнулся, подумав о том, что божественная красота не оставляет никого равнодушным, даже физика из Милета.

Все мудрецы, как и накануне, явились в белых нарядах. К всеобщему удивлению и Эзоп, который действовал против всех и всего, о чудо, на сей раз был облачён в белое. Непонятно, только где он его взял. Но, видимо, и он сильно преобразился под впечатлением событий первого дня. Этим самым бунтарь всем показал, что и он набрался большого ума. Вот что такое пиршество мудрости.

– «Чтобы это значило, – задумались мудрецы, – не уж-то Эзоп присмирел и помудрел, или Пифия повлияла на него? Не иначе как Аполлон явился ему во сне и вразумил говоруна. Несомненно, сочинитель басен превзошёл себя».

Когда все умолкли, Пифия несколько раз обозрела стоявших мужей. Увидев облачённого в белые одежды Эзопа, удовлетворённо качнула головой и величественно подняла вверх правую руку. Мудрецы насторожились и были все во внимании и благорасположении.

– Наш пир, мудрейшие мужи, – начала жрица Аполлона, обратившись к гостям, – сегодня продлится непосредственно в храме Великого Бога, у его изваяния. Мы обязаны быть ещё ближе к нему, а он – отчётливее нас видеть и слышать. Прошу всех с открытой душою и чистым сердцем идти за мной в божественное обиталище.

Мудрецы, впереди которых шла Селена, медленно, величественной поступью, поднялись по ступенькам храма и вошли в него. Всем вошедшим в храм показалось, что сегодня, как никогда прежде, жилище Летоида было обставлено празднично и торжественно. Оно воистину ликовало своим золотым и серебряным убранством и благоухало нежными ароматами. Можно было подумать, что здесь собрались пировать сами боги, а не мудрые люди. Чего тут только не было: статуи бессмертных и героев, знаменитые жертвенники, оружие великих воинов, золотые и серебряные сосуды, которыми по преданию пользовался хозяин храма, священные дары известных государей, рукописи прославленных поэтов с их стихами в честь сына Зевса и Лето. Рядом со статуей Аполлона на подставе, разукрашенной золотыми и серебряными листьями, возвышался знаменитый Омфал. С двух сторон символ центра Вселенной охраняли золотые орлы, ростом с Эзопа. Строгий орлиный взгляд предупреждал всех приблизившихся сюда и стоящих вдали, о недопустимости недобрых замыслов; дескать, берегитесь святотатцы – порвём в клочья. Немного поодаль от статуи Сребролукого, располагалась подстава, на которой лежала знаменитая таблица с решением суда о принадлежности Афинам Саламина. Почти двадцать лет прошло с тех пор, как здесь судились афиняне и мегаряне, но память о том знаменитом процессе запечатлена навсегда. Сам Аполлон охранял сие мудрое судебное решение и никому не позволял его нарушать.

Мудрецы внимательно обозрели эти редчайшие священные сокровища и все до единого благоговея, одобрительно кивали головой, расплывались в щедрых мудрых улыбках, ощущали себя словно бы на небесах. Анахарсис про себя подумал, что «Аполлон не только мудр, но и весьма богат». Скиф внимательно прочёл «саламинскую» таблицу, восхищённо посмотрел на Солона и тихо промолвил:

– Мудрец, он во всём мудрец. Даже там, где казалось бы это невозможно.

Посередине храма располагался празднично накрытый красный стол. Сегодня он был не менее торжественен, нежели вчера. Внешне выглядел даже более красочно и богато. Казалось, к этому приложил руку сам властитель храма. Не иначе.

Как и вчера, мудрецы располагались за столом в заранее определённом порядке. Пифия вновь величественно одела им на головы венки. Даже присмиревший Эзоп позволил ей сегодня это сделать. Затем жрецы наполнили чаши священным напитком, и на мгновение воцарилась совершеннейшая тишина. Затем раздалась музыка, которая, впрочем, длилась не долго. Как только звуки лиры умолкли, Селена, внимательно обозрев всех сидящих за столом, повела такую речь:

– О, мудрейшие мужи! Первый день пира прошёл весьма благоприятно. Каждый из участников пира высказал свои представления о человеческой мудрости. Они были глубоки и основательны. Правда, были и дерзкие изречения, которые бросают тень на род человеческий. Возможно, кто-то из вас передумал о сказанном вчера, возможно кто-то из вас вчера ошибался, или, предположим, у кого-то с того времени родилась новая мудрейше-мудрая мысль. Ночь даётся людям не только для того, чтобы они спали и бездействовали, но и для того, чтобы осмыслили день минувший и сосредоточились на дне грядущем. Ночь в состоянии безмятежности и полного спокойствия соединяет прошлое и будущее. Часто она порождает не только жизнь, но и великие мысли о ней. Сегодня, каждый имеет возможность исправиться, а также изложить свои новые помыслы и доводы. Пред тем, как начать обсуждение, я предлагаю выпить за подлинную человеческую мудрость. За радость познания!

Она подняла высоко чашу с вином, затем встала с кресла, подошла к статуе Аполлона и молвила:

– Аполлон, мой единственный возлюбленный, тот, кто обладает самой сокровенной мудростью. Я прошу тебя не лишай человеческий род мудрых мыслей и мудрых поступков. Благоприятствуй людям! Люби нас, как мы любим тебя!

С этими словами она поцеловала статую возлюбленного Бога, затем возвратившись на своё место, предложила мудрецам приложиться к вину.

Испив по чаше, мудрецы вновь, как и накануне, повеселели, раскрепостились, повели содержательные, утончённые беседы. Некоторое время спустя Пифия попросила у пирующих мужей тишины и обратилась к Солону:

– Что сегодня скажет афинский законодатель? Ему – царственному мудрецу, первому даю возможность молвить достойное слово.

Солон выдержал небольшую паузу, встал с кресла, обозрел всех сидящих за столом добрым взглядом и уверенный в своих силах и мудрости повёл такую речь:

– Сегодня, я хочу не только говорить, но и действовать. Ведь согласитесь, о великодушные мудрецы, согласись и ты, непререкаемая Селена, – мудрость состоит не только в слове, но и в деле. В деле даже больше, чем в слове, в деле она заключается прежде всего и основательнее всего. В нём её истинная жизнь. Руководствуясь этим соображением сейчас, мудрейшие, я собираюсь сделать то, что сделал бы каждый из вас, будь он на моём или на любом другом месте. Я желаю, чтобы истинно мудрое – досталось самым мудрым, сверхмудрым и по праву находилось у них. Я веду речь о знаменитом треножнике, который был передан мне рыбаками – гражданами Коса, согласно дельфийскому оракулу, как самому мудрому человеку. Не скрываю, я был польщён столь небывалой честью, которая выпала на долю простого смертного. Тем не менее, мою совесть ежедневно и ежечасно пилила мысль: «А нет ли более мудрых людей, нежели я? А достоин ли я, держать столь великую реликвию у себя дома?» После нескольких дней невиданных терзаний и сомнений я не выдержал тяжести славы и отправил треножник мудрому Фалесу, которого считаю достойнейшим мудрецом из ныне живущих. Но и он не счёл себя самым мудрым; после нескольких дней сомнений он отправил треножник мудрому Питтаку. Питтак, в свою очередь, – Клеобулу, Клеобул – Бианту, Биант – Хилону. Хилон – Периандру, а ныне покойный, всем искушённый Периандр вернул его мне, сопроводив письмом, в котором утверждалось: дескать, держи у себя то, что по праву принадлежит тебе. Мудростью не разбрасываются! – категорически настаивал коринфянин. Казалось бы, истина восторжествовала, всё вернулось на круги своя, и моё вернулось ко мне. Но все эти годы, месяцы, дни, и даже мгновения, что созданный Гефестом треножник находился у меня, я сомневался и терзался – имею ли я право держать его у себя дома? Тот ли я человек, которому треножник должен принадлежать? Не посягаю ли я на самую великую и священную вещь? Не нарушаю ли я право на мудрость других человеческих и даже божественных индивидов. И может ли вообще подобное сокровище принадлежать простому смертному, пусть даже и относительно мудрому. Ведь напомню вам, мужи, на треножнике написано: «Мудрейшему из мудрых». Вдумайтесь в истинный смысл сиих слов. Они нам ясно указывают на то, что неимоверно трудно найти такого среди нас. Величайшая реликвия возлагает на отдельного человека небывалую ответственность, сильно тяготит его и тревожит беспрестанно. К тому же, подумал я, а что если боги испытывают нас на предмет дерзости, и даже подлинной, а не формальной мудрости. И вот, после вчерашнего пира, этой ночью, я ещё раз осмыслил правомерность пребывания треножника у меня и, взвесив всё, окончательно пришёл к выводу – эта священная реликвия должна принадлежать не человеку, а Богу. Именно он её истинное олицетворение. Даже сто мудрых Солонов не сравнятся с Аполлоном. А посему сейчас, в этот священный день и час, я не просто жертвую треножник храму, но возвращаю его истинному владельцу. Носителю мудрости, божественной мудрости – златокудрому Аполлону. Треножник должен принадлежать тому, в мудрости которого не сомневается никто. Ни люди, ни боги.

Все находящиеся в храме слушали удивительного жертвователя – афинского мудреца, словно заколдованные. Они пришли в высочайший восторг. Иные вовсе этого не заметили и не поняли. На то он и восторг, что ты его не замечаешь. У Эзопа от удивления отвисла челюсть. Анахарсис по-детски восхищённо, смотрел на своего учителя, и у него возникло желание громко и радостно закричать на весь мир от столь величественного поступка. Другие мудрецы были до предела напряжены. Солон поднял руку вверх, призывая всех к вниманию и давая знак, что он готов исполнить обещанное. И в это время двое храмовых служителей поднесли ему большой свёрток, в красной ткани. Афинский мудрец тут же развернул свёрток, и все присутствующие увидели тот самый знаменитый треножник, о котором было сказано столь много, и который большинство из присутствующих не только видели, но и держали собственными руками. У них, помимо их воли, от волнения перехватило дыхание, сжало в горле и страстно заблестели глаза. Ещё как заблестели! Это был действительно тот треножник, конечно же, он. Величие момента было столь значительным, что всем почудилось, как в храме сейчас появятся боги, дабы присутствовать при столь выдающемся событии. Многие мудрецы в ожидании повернули головы к выходу. Но высоких гостей, а вернее хозяев, не было, они не пришли. Видимо, дали людям возможность самим насладиться истинно человеческим поступком. Ведь что греха таить, неизвестно, как бы они поступили сами, если бы треножник оказался у кого-то из них. Например, у Ареса или Гермеса, или Диониса. Уступили бы они его друг другу? Или вручили бы Зевсу, а возможно Аполлону или Афине? Неизвестно. Даже Пифия на сей счёт ничего не скажет и не знает. Но то дела богов. Людей они не касаются.

Тем временем Солон величавым шагом подошёл к статуе Аполлона, поставил перед ним треножник, поклонился Богу, торжественно посмотрев на Пифию и добавил:

– С этого треножника, невесты Аполлона, возможно, будут давать знаменитые предсказания. Он соединит мудрость божественную и человеческую.

В переводе на простой язык означало: «Пифия, пользуйся в своей работе этим треножником и давай пилигримам хорошие оракулы».

Эзоп, которого никогда ничем не прошибёшь, вдруг вытер пот, катившийся с его лба ручьём. Затем, вытаращив глаза и открыв рот, застыл от восхитительного удивления происходящим. Он хотел было крикнуть Солону: «Не отдавай!» Затем, наклонившись к Анахарсису, тихо прошептал:

– Я такую вещицу даже под страхом смерти никому не отдал бы. Вот теперь я скажу, что Солон воистину мудрый, щедрый и знающий. Своевременно избавляется от опасности.

– Мудрый, мудрый, даже сверхмудрый, – подтвердил Анахарсис. – Такое способен сделать только Солон. Ни ты, ни я, никто другой не догадались бы совершить подобное. Вот по этой причине я почитаю Солона и учусь у него много лет.

Тем временем афинский мудрец расставил треножник, поправил его, посмотрел ещё раз на изваяние Аполлона, снова поклонился ему и произнёс:

– С этого треножника можно постигать самые великие замыслы Бога. Воистину мудрое – должно принадлежать мудрейшим существам.

После этих слов он, с чувством выполненного долга, вернулся на своё место за столом. Мудрейшие мужи Эллады, восхищённо посмотрев на него, стали бурно обсуждать поступок афинянина. Мнение было единодушным – это правильный поступок. Более того – правильно-мудрый и достойнейший шаг. Это незабываемое человеческое деяние. Можно сказать, единственно верное, искреннее и благородное решение, достойное истинно мудрого человека. Сидевшая всё это время с восхищёнными глазами Пифия, после продолжительного молчания, попросила наполнить чаши вином и с небывалым торжественным пафосом произнесла следующее:

– Деяние, свершённое сегодня Солоном, свидетельствует о том, что человек не утратил своей мудрости, а наоборот, – сильно её приумножил. Подношение священного треножника Богу я считаю величайшим подвижничеством, самым мудрым шагом человека из тех, которые мне известны. Много веков понадобилось для того, чтобы все, кто прикасался к священному треножнику, поняли, что он по своей истинной природе должен принадлежать Аполлону и никому другому. Более семисот лет сын Зевса ждал появления такого мудрого индивида. И наконец – дождался! Мы все, хвала олимпийцам, дождались его. Мудрейшие мужи, возгордимся, что сие событие запечатлено нашими глазами и нашим разумом. Оно вершилось при нашем непосредственном участии. Восхитимся мудрецом Солоном и воздадим должное всем нам. По этому случаю предлагаю выпить за Солона, за его здоровье и его чистый нрав. Выпьем за подлинную человеческую мудрость, и да будет Аполлон всегда с нами!

Когда мудрецы опустошили чаши до самого дна, Селена, не давая им выйти из состояния блаженства, тут же продолжила свою торжественную речь:

– Я открою вам, утончённо мыслящие мужи, божественный секрет. Вам – можно. К тому же, при таких обстоятельствах, сегодня, здесь, сейчас. На столь значимом пиру! Конечно же, дело не в треножнике, а в том, что за ним на самом деле стоит. Какой божественный замысел он воплощает. Таких треножников Гефест может мастерить тысячи ежедневно и вручать их первому встречному. Но это не будет иметь никакого смысла. И треножники обесценятся, и мудрость испепелится. Тогда не отличишь мудреца от лжеца. Будут бродить толпы говорящих что попало и пишущих о чём вздумается, с треножниками на перевес. И все станут претендовать на мудрость, начнут кичиться ею, показывая железное свидетельство. Боюсь, что даже станут бить треножниками друг друга по голове в поисках доказательств собственной правоты. Истинный же смысл сего треножника в тяжёлом испытании для вас. В тяжелейшем испытании тщеславием, величием, известностью, горделивостью, богатством, уникальностью, властью. Боги хотели понять, как с этим обстоят дела у известных мужей. Научились ли чему-нибудь хотя бы мудрые люди. Я с гордостью оповещаю вас, что нынешнее поколение мудрецов испытание, ниспосланное Небом и Морем, выдержало с честью. Во всяком случае, так было до сего мгновения. О будущих поколениях мудрствующих говорить не стану. Они сами за себя скажут и напишут. И сами же прочитают и послушают. А посему предлагаю выпить за мудрость наших незабвенных дней. Истинному мудрецу не нужен никакой треножник. Ему не нужны свидетельства и доказательства. Ему не нужны ни слава, ни сила. Ему нужна только мудрость и те, кто её понимают и любят. Сила мудреца в разумных мыслях и разумных делах. Мудрец – это тот, кто соединяет в себе богоугодные слова и богоугодные дела и ничего более.

Все пирующие были в возвышенном расположении духа и с хорошим настроением вновь опустошили чаши. Даже Анахарсис, который обычно пил медленно, растягивая удовольствие и частенько не допивая до дна, на сей раз одним порывом осушил содержимое чаши. И с удовольствием крякнул. Действительно, было, за что и за кого пить. В течение некоторого времени застолье обсуждало события, связанные с треножником. Каждый высказал собственные соображения относительно того, почему он не оставил у себя треножник, а отправил его другому мудрецу. Большинство настаивало на том, что если даже Солон постеснялся оставить реликвию у себя, то они, тем паче, не смогли бы подобного сделать. Эзоп пожаловался Бианту на то, что ему почему-то треножник никто не сообразил прислать; он-то уж им распорядился бы достойно, весьма достойно. Но как именно, сочинитель басен уточнять не стал, хотя Анахарсис начал было его допрашивать на сей счёт.

После бурных споров Великая жрица призвала снова наполнить чаши, а затем обратилась к пирующему сообществу:

– Кто хочет теперь, после Солона, сказать мудрое слово или свершить мудрое дело? Может ты, Эзоп, сделаешь это? – иронично спросила она, едва ли не спрятавшегося под столом сочинителя басен.

Эзоп тут же вынырнул из-под стола, распрямил плечи и молниеносно отозвался:

– За Эзопом слово не станет и дело тоже. Я всегда готов поддержать мудрую беседу. Так о чём мы говорим? – спросил он самого себя. – О мудрости и мудрых делах? Вот, что скажу я вам, дорогие собратья и тебе божественная дева. Мудрость человеческая далеко неоднозначна и не всегда, словно солнце, очевидна первому встречному. Да что там первому встречному; она не всегда светит и не всегда открывается самым великим мудрецам. Мудрость может быть окутана мраком глубокой тайны царских дворцов, но может не замечаемая никем валяться у порога маленькой хижины. Мудрость может быть облачена в незабвенные законы и элегии, сочинённые Солоном, но её можно обнаружить и в книгах, написанных Фалесом, и даже в баснях, выстраданных Эзопом. Она может заключаться и в большом подношении Храму, и подаче скромной милостыни голодающему инвалиду. Она, присуща великим открытиям учёных мужей и скромным делам, осуществляемым жрецом в храме или земледельцем в поле. Мудрость может проявляться в царствовании правителя и в повседневных делах пастуха. Она может обнаруживаться в разумном правлении народами и ежедневном обучении детей. И ещё неизвестно, царственные лица, что мудрее, значимее и предпочтительнее и на чём будут воспитываться наши потомки. Я весьма побаиваюсь за то, что такие известные люди, как Солон, Фалес, Питтак, Клеобул могут быть вскоре забыты, а такие неуправляемые и нерадивые, как я и Анахарсис, останутся в памяти человечества навсегда. Может случиться и так, что идущие далеко впереди всех людей мудрецы со временем могут оказаться последними. А те, кто всё время отставал, хромал и спотыкался, вдруг окажутся недосягаемо первыми. Понять род человеческий крайне сложно; легче понять животных. Поверьте, я говорю правдиво и, может быть, впервые в своей жизни столь искренне, открыто и доброжелательно. Басню, как известно, усвоить легче, нежели великие поэмы, законы государства или законы природы. Но человеку нужно и то, и другое, и третье. Конечно, слово и дело Солона благородно, истинно и неизменно. Оно заслуживает высшей человеческой и божественной похвалы. Ведь он царского рода и царской мысли. И дела его более, чем царственны. Он божественный мудрец. Он тот, кто достоин самой высокой чести и безмерного уважения, хотя сам он постоянно говорит о мере. Его, несомненно, обязаны все знать и понимать. И это справедливо! Клянусь Аполлоном справедливо! Но и слово Эзопа, да и дела его, не лишены смысла. Кому-то они могли показаться пустозвонством и сущим бездельем, но это не так. Не так, о мудрые! И вы не хуже меня это знаете и понимаете. А посему, я предлагаю выпить за то, чтобы человек хранил всё доброе, мудрое, забывал злое и обходил его стороной. Пьём за то, чтобы люди были умнее, добрее, уважительнее друг к другу, жили в мире и добрососедстве. Я мечтаю о том, чтобы в будущем не понадобились эзопы, а жили только солоны, а может и, наоборот. «Люди, будьте мудрее» – призываю я. Вот ещё одно изречение для богов и для нас, которое может быть высечено на колонне храма. Что же касается моего первого, вчерашнего изречения: «Все люди – сволочи», то я, конечно же, пошутил. Пошутил жестоко, злостно, но необходимо, своевременно, для того, чтобы пир и полемика на нём были страстными. Я же Эзоп! И этим всё сказано. Кто за меня подобное сделает? Сегодня я отрицаю это изречение, и забудем о нём. Хотя хорошо понимаю, что подобное забыть тяжело. Но на то вы и мудрецы.

Все присутствующие восхищённо слушали Эзопа и дивились его прозрению и преображению. Солон и вовсе добродушно улыбнулся и шепнул Фалесу:

– Я никогда не сомневался в том, что у Эзопа мудрости хватит на двоих. Только он не умеет или не желает ею правильно и своевременно распоряжаться. Ему бы больше сдержанности и скромности, а также постоянного общения с хорошими людьми. Но боюсь, что после сверхмудрости он способен сделать сверхглупость.

– Эзоп, если бы все люди были мудры, то они не делали бы глупостей, – фыркнул Анахарсис, – а если бы они не делали глупостей, то они не были бы людьми. Вот такой парадокс!

А затем скиф тихо сказал Бианту:

– Чтобы по-настоящему стать мудрым, недостаточно пировать с мудрецами. Надо пережить всё то, что пережили они, и верно его осмыслить. Мудрость есть прожитая и осмысленная жизнь. Мудрости надо не только учиться, но и следовать ей.

Однако приенский мудрец так и не понял, о ком говорил Анахарсис, то ли об Эзопе, то ли о себе. Он также не понял, почему царевич сказал это именно ему – Бианту, а не кому-либо другому. Но, что сказано, то сказано. Тем более на пиру.

Тем временем поднялась Пифия и величественно заметила:

– Мудрствовать – это постоянно преодолевать себя и других, как только что засвидетельствовал Эзоп. Мудрствовать – значит избавляться от несовершенства, быть пастухом собственных баранов, то бишь, мыслей. Один мудрец может убедить огромную массу людей, а глупец – не может убедить даже самого себя. Когда глупец хочет обидеть мудреца, то, видимо, он не понимает, что мудрость не обидчива на глупость. И мудрецы, и глупцы похожи друг на друга, но только тогда, когда они спят. Пути мудрости и глупости могут быть одинаковыми, да идущие этими путями и воспринимающие их – разные. Если мудрецов слишком много, то возникают сомнения в подлинности их мудрости. Хотя принято считать, что у мудрости есть начало, но нет конца. О нашей мудрости должны судить другие люди, очень много людей. Мудрость может обесцениваться, если она чужда и непонятна народу. Но она может обесцениваться и тогда, когда слишком понятна тому же народу. Таким образом, ищем золотую середину, в которой и «Да» и «Нет» – уравновешиваются.

Селена так активно включилась в процесс мудрствования, что казалось, её уже не остановить. Однако говорила она столь замысловато, что половину из сказанного не понимали даже мудрецы. Нет, они понимали отдельные слова, даже фразы, но целостного восприятия сказанного священной девой пока не было. Видимо, и сама она поняла, что даже для неё это слишком туманно. И тогда она решила резко закончить:

– А по сему предлагаю выпить за то, чтобы все люди стали мудрее и неустанно стремились к мудрости. Все, все, все! – пафосно закончила она.

В дальнейшем пили за здоровье всех эллинов, за здоровье Пифии и служителей храма Аполлона, за величие религии Аполлона, за самого Аполлона. Селена ещё раз подчеркнула значимость здоровья для каждого человека. «Здоровье – превыше всего» – утверждала она несколько раз. Анахарсис хотел было спросить её, важнее ли здоровье религии и веры. А затем собирался уточнить, что выше – знание или вера. Он неоднократно пытался обнажить этот вопрос, но никак не получалось. Солон, видя напряжённые попытки скифа поставить Пифию в сложное положение, дал ему знак рукой, что не следует об этом вести речь на таком пиру. Но Селена не была бы знаменитой Пифией, если б не удовлетворила любопытства царевича и не приняла подобный вызов. Поняв намёк скифского мудреца, она ответила кратко и совершенно уверенно:

– Здоровье и вера – две главные опоры человеческой жизни. Они не должны противопоставляться и не могут противостоять друг другу. Следовательно, ставить вопрос таким образом неправомерно. Что же касается приоритета знания или веры, то и здесь примерно то же – знание должно дополнять веру, а вера – расширять знание. По таким основаниям живут эллины. Не будем сталкивать знание с верой и наоборот. Мудрый нуждается и в том, и в другом. И немудрый, так же нуждается в том, и в другом. Все нуждаются. Знание – это третья опора человеческого бытия, а возможно и первая, главнейшая опора. Пусть каждый самостоятельно решает подобный вопрос.

Затем, после длительной дискуссии между мудрецами, жрица, решительно повысив голос, разузнала, имеются ли новые гномы, не забыли ли, чего важного гости храма на сей счёт. И когда оказалось, что всё необходимое по-большому счёту здесь сказано, а предмет разговора, пожалуй, исчерпан, она спросила каждого мудреца:

– Так какое же человеческое изречение будем считать лучшим и достойным быть высеченным на преддверии храма? Какую надпись мы посвятим Аполлону и оставим в назидание всем потомкам?

Пирующие мудрецы, с головою погрузились в раздумья. После многих минут размышлений и споров, наконец, было решено – «Познай самого себя». Это лучшее из того, что родила человеческая мысль. Именно эту гному должно запечатлеть на преддверии храма Аполлона. Данное изречение и есть гнома человеческих гном. Мудрейшая мудрость навека!

Затем, по велению Пифии, каждому из участников застолья жрецы дали лист папируса и перо. Селена молвила:

– Прошу мудрецов написать семь лучших речений из числа прозвучавших на пиру и достойных быть начертанными на семи колоннах храма.