Текст книги "Законодатель. Том 2. От Анахарсиса до Танатоса"

Владимир Горохов
Законодатель. Том 2. От Анахарсиса до Танатоса
Книга о мудрейшем из мудрецов и величайшем законодателе

Глава V
Познай самого себя

1

В самый разгар законодательной деятельности Солона в Афинах появился нежданный и негаданный гость – скифский царевич по имени Анахара. На первый взгляд, в этом не было ничего удивительного и тем более значимого. Подумаешь, прибыл скифский наследник. В Афинах и не такие гости бывали. И знаменитые цари и фараоны и прославленные демосом тираны, а также мудрецы, поэты, архитекторы, ваятели, живописцы, известные жрецы, победители Олимпийских, Истмийских и Пифийских игр. Кто здесь за последние годы только не побывал, а тут какой-то сын варварского царя. Да и царевич ли он, вот в чём вопрос!? Мало ли что он о себе говорит. Несведущим людям можно представиться даже сыном Зевса, а не то, чтобы наследником дикого степного царства. Короче, если строго молвить, то новость невелика. Прибыл, так прибыл. Побудет здесь, погостит, посмотрит, послушает, что-то продаст, что-то купит, развлечётся и подастся восвояси в родные края или куда-то ещё в поисках удачи и счастья. Чего по этому поводу удивляться? Пустое.

Но, оказалось, не тут-то было, да и вовсе не пустое это событие. Всех эллинов поразила цель его приезда. Явился непрошеный гость в Афины за тем, зачем ещё никто из варваров сюда не путешествовал. Сказать даже не просто, во всяком случае, дивно – за эллинской мудростью направился Анахара в Аттику. За мудростью, в поисках истины и высоких знаний, видите ли, прибыл сюда молодой скиф. Вот такие-то непривычные для афинской жизни дела.

Прежде чем появиться в Афинах, царевич побывал во многих славных эллинских городах. Вёл беседы с разными людьми. Разговаривал с ними страстно, вдумчиво, цепко. От него, словно от клеща – не оторвёшься. И что удивительно откуда-то хорошо знает эллинский язык. Ионийским наречием владеет добротно. Во многих местах его принимали за эллина. Своего происхождения, между прочим, он не скрывал, правда, и не гордился им, как это часто водится у иных царевичей, а то и у простых людей. Кто-то из заумных милетян, узнав, что Анахара скиф, с пристрастием порицал сей народ, его обычаи и порядки, дикий образ жизни. Дескать, бывал я в ваших краях и видел сколь невежественная отсталая твоя страна, со страшными нравами и полудикими людьми. На что Анахара, искусно владея словом, тут же метко возразил:

– Мне позор моя родина, а ты – позор своей родине! Нравы у вас хорошие, да пользоваться ими ты не умеешь! То есть невоспитанный ты человек, ни за что обижаешь скифского гостя.

Впрочем, вёл он себя не как гость, а как настоящий хозяин. Многие собеседники побаивались его, попробуй с таким совладать. На одно их слово он отвечал пятью словами, да такими, что многим становилось не по себе.

В Милет занесло его по той причине, что город сей славился своими знаниями и большой мудростью. Фалес – известнейший мудрец здесь проживал; именно он являлся главной целью прибытия скифа в Ионию. Но, к большому огорчению царевича, мудреца в Милете не оказалось. Он был в отъезде. Фалес часто путешествовал по своим мудрёным и торговым делам. И толком никто не знал, куда он в этот раз подался и надолго ли. Никому не было известно, когда знаток неба и Земли вернётся домой. Возможно, кто-то и знал, но не хотел об этом говорить непрошеному гостю. Видать, не судьба ему свидеться сейчас со знаменитым мудрецом. Да-да, не судьба.

Между прочим, в судьбу Анахара верил. Верил в неё больше, нежели в кого-либо из богов. Ещё в ранней юности одна странная эллинка напророчила ему славное будущее с печальным концом: «Весь мир будет знать тебя, если свяжешь свою жизнь с мудрейшими людьми. Но при любых обстоятельствах – тебя ждёт печальная участь».

Вначале юный царевич не придал пророчеству никакого значения, но когда повзрослел, стал пронырливым, любопытным, размышляющим, то не раз вспоминал о нём и пытался понять его подлинный смысл. Многократные попытки найти ту самую эллинку – благодатную и зловещую Кассандру в одном лице, что напророчила ему парадоксальное будущее, ни к чему не привели. Канула пророчица, словно в воду, и никто её больше не видел. Анахара сам пытался разобраться в предвещании. Начал с печального конца. «В этом, – сказал он самому себе, – нет никаких секретов, и никакие предсказания тут не нужны. Все люди рано или поздно уходят из жизни – вот тебе и печальный конец». А наступит ли смерть в пятьдесят, шестьдесят или семьдесят лет, для Анахары значения не имело. Тогда не имело. Главное не умереть в двадцатилетием возрасте, когда ты ещё ничего интересного об окружающем мире не узнал и ничего значимого сам ещё не сотворил. Что касается первой части пророчества, то есть того, что весь мир тебя будет знать, то тоже вполне понятно. Сейчас – ты царевич, но со временем можешь стать царём. Можешь добиться значительных побед над врагами, завоевать почёт и славу, нажить огромные богатства, установить достойные порядки среди скифов. Само собой, и тут всё более-менее ясно. Но вот что касается средней части возвещанного, то есть того, если свяжешь свою жизнь с мудрыми людьми, то только тогда станешь знаменитым, то по этой части подлинный смысл сказанного никак не открывался царевичу. Анахара долго размышлял над этим и пришёл к выводу, что оно самое сложное, из всего, что было ему предречено. Нет в Скифии известных мудрецов; ни известных, ни каких-либо других. Мудростью в скифских степях и не пахнет. Откуда ей взяться, и откуда могут появиться тут мудрецы, если в степях царят жестокие люди и жестокие нравы. Главная местная мудрость состоит в том, чтобы как-нибудь выжить. Да, главное выжить, ну ещё, может быть, местная мудрость проявляется в том, чтобы удержать власть, если она у тебя имеется. Ну, ещё не попасть в рабство, наконец, не умереть с голоду. Вот такие скифские премудрости, с которыми далеко не уедешь и не уйдёшь. Хотя и без них тоже не проживёшь.

Завёл как-то Анахара разговор с матерью на эту тему. Хотя прекрасно знал, что такая тема далеко не женская. Никогда ни о чём подобном с нею не беседовал, а тут разошёлся. Отца – Гнура и старшего брата – Савлия рядом не было, а мать была. Так почему бы не поговорить с матерью по волнующим его вопросам. Поговорить прямо, открыто, честно. Кому как не матери можно доверить кровное и тайное дело? Мать-то была не просто женщиной, а эллинкой, и не просто эллинкой, но афинянкой, ставшей по воле случая царицей. Она принадлежала к числу тех людей, которые когда-то попали в кабальное рабство. Обедневший отец-афинянин продал её эллинам из Херсонеса, а те, в свою очередь, перепродали её скифскому царю Гнуру, который сделал девушку своей женой. Звали её по имени Анфия, что означало цветок. Она даже своим обликом напоминала цветок – была очень красивой, нежной, яркой, чистой. Между прочим Анфия являлась образованной женщиной; умела хорошо читать, писать, знала поэзию Гомера, Гесиода. Анахару она обучила ионийскому наречию, письму, чтению, счёту. И даже многие строки великих эллинских аэдов в устной форме поведала любимому сыну. Тот с большим интересом слушал чудесные сказания, осваивал эллинские духовные сокровища, явно преуспевая в этом деле. Анахара восхищённо, с трепетом в груди слушал древние мифы в её проникновенном пересказе. Геракл, Тесей, Персей, Аякс, Гектор, Одиссей, Менелай, Агамемнон не раз снились ему по ночам. К ним он относился как к прекрасной далёкой реальности, а не к человеческим грёзам. Он проникся мыслью изучить всё эллинское, как существующее, так и не существующее, как древнее, высочайшее, так и современное, повседневное. Изучить не кое-как, но овладеть в совершенстве. Втайне от всех, даже от матери, он принял решение стать эллином; эллином по знанию, по уму, по образованности, по состоянию духа. «Нельзя далее оставаться варваром», – говорил он самому себе.

Старший брат Анахары Савлий учиться не хотел. Оно и понятно, кто из скифов хочет учиться, тем более осваивать какой-то не понятный и не нужный эллинский язык. Далёкий язык далёкого народа. Пусть другие учатся и мучатся. Савлию такое ни к чему. Когда мать деликатно, но настойчиво побуждала его к занятиям, он во всеуслышанье кричал на неё:

– Если только мне твои эллины попадутся на поле боя – я порублю их в куски и без знания их языка.

– Не будь опрометчивым, сынок, – отвечала ему сдержанно Анфия, – эллины умеют воевать как никто другой. Причём воюют они и мечём, и словом. А ещё больше умом и духом. Их, скажу тебе как будущему царю, ещё никто не побеждал. И никакой силы они не боятся, а скифской и подавно. Так что прими мои слова к сведению. Между прочим, главное их оружие – слово. А по сему, знать эллинский язык, искусно им владеть – очень выгодно и сподручно. Всегда сгодится царственному мужу.

Как бы там ни было, учиться Савлий не стал. Старший царевич был убеждён, что в будущем, если не случится чего-то непредвиденного, то он, несомненно, станет царём, ведь он первый из сыновей. А для скифов царь – это и власть, и знание, и закон, и порядок, и мудрость, и религия, и всё остальное вместе взятое. Впрочем, если ему доведётся иметь дело с эллинами, то перевести его слова с одного языка на другой всегда найдётся кому. Невдалеке от Скифии живут те самые эллины – выходцы из Эллады, знающие множество языков, включая скифский язык.

Между прочим, когда в Аттике к власти пришёл Солон и издал свою знаменитую «Сисахфию», за Анфией приезжали представители афинских властей, чтобы выкупить её из рабства. Анфия оказалась между трёх огней. Афинами, где ещё живы были её родители, братья и сёстры. Мужем, который в принципе готов был отпустить её за пять талантов серебра, хотя относился к ней весьма благосклонно. И, конечно же, детьми, которых у Анфии было четверо. Кроме Савлия и Анахары у Гнура и Анфии было ещё две дочери, которых скифский царь, по понятным причинам, ни за какие деньги не мог отпустить вместе с женой в Афины. Сами они тоже, разумеется, не захотели бы ехать в неизвестную им страну. Ведь в Скифии они, как не говори, всё-таки царские дети, царевны, принцессы, а там – не более чем варвары. Да и кому они нужны в Афинах? Разве что на положении рабов или прислуги.

Анфия, будучи искушённой женщиной, ответила афинскому архонту, который за ней приезжал, что она не рабыня, а царица. Но потом тихо добавила, что большой разницы на сей счёт у скифов нет. Втайне от всех она мечтала о том, что хотя бы кто-то из её детей наведается в Афины, узнает, что там и как там, и приобщится ко всему эллинскому, трепетно родному для Анфии. А может, и ей когда-нибудь повезёт побывать в родных краях. Но это только мечты, высоколётные женские мечты и неисполнимые грёзы.

И вот, когда Анахара заговорил о мудрости и мудрецах, мать сразу же приободрилась, сообразила что к чему и нежно отозвалась своему сыну:

– Милый мой, объяснить тебе толком не могу. Это не женского ума дело. За таким надо держать путь в Элладу. В Афинах, сказывают, сейчас правит величайший из мужей, искушённый политик, мудрый законодатель Солон. Тебе будет чему у него поучиться, если он, разумеется, захочет иметь дело со скифом. Впрочем, ты не только скиф, но и афинянин. Ты тоже имеешь право на Элладу, во всяком случае на её знания и мудрость. Если же Солон откажет тебе, то знай, живут мудрецы и в других эллинских государствах. Мудрость среди эллинов явление желанное, довольно распространённое. Но высокая мудрость, даже у эллинов – уникальна. У Солона она имеется, и ты получишь возможность с ней ознакомиться.

После задушевной беседы с матерью Анахара стал наведываться в эллинские селения, расположенные у Понта Эвксинского. Царевич часто общался со многими знающими людьми, страстно разговаривал на разные темы, особенно с пожилыми мужами, видавшими многое и многих в своей жизни. В спорах со стариками-эллинами Анахара настойчиво пытался выяснить, кто такие мудрецы, откуда они берутся и что такое мудрость. Те ему отвечали:

– Мудрость – это способность правильно рассматривать божественные и человеческие дела.

– Мудрость – это когда, не имея ничего – владеешь всем.

– Мудрость есть способность всё сложное объяснять просто и правильно.

– Мудрец – это тот, кто постоянно изучает мир, кто сам учится и учит других индивидов благой жизни.

– Мудрость – это способность не попадать в глупое положение.

– Мудрец – это тот, кто хорошо видит, правильно оценивает и толково объясняет происходящее, происходившее ранее и то, что будет происходить в будущем.

– На мир смотрим мы все, – спокойно осведомился пожилой эллин, – да что толку. Смотрим не так, видим не то, не замечаем главного. А уж о понимании, толковании и выводах и говорить нечего. Тут без мудрости не обойтись.

– Значит, у Солона-афинянина нет ничего, поэтому он мудрый? – ухмыльнулся царевич.

– У Солона-то как раз, наоборот, всё имеется. И деньги, и власть, и авторитет, и признание, и богатая родословная, и вдобавок он обладает недюжинной мудростью, – отвечали собеседники царевича. – А вот Эзоп – без роду, без племени, гол как сокол. Сказывают, у него нет даже приличной одежды, но мудрости у него в избытке. Правда и глупости тоже у сочинителя басен хватает. Мудрость ведь может соседствовать рядом с глупостью. Говорят – они соседки и чуть ли не сёстры. Так кажется нам, простым людям.

– А если я владею многим, – не унимался Анахара, – значит я мудрый?

– Это, смотря чем владеешь. Если золотом, кораблями, рабами, скотом, то ты всего-навсего лишь богатый, состоятельный. А мудрость – состоятельность иного порядка. Это тоже богатство, которое ничем не измерить и очень сложно оценить. Иначе говоря, мудрость – это богатство особого рода, это большое богатство, но не всякое большое богатство есть мудрость, далеко не всякое.

– Так откуда же берётся мудрость? – донимал скифский царевич стариков-эллинов. Те, сгорбившись, пожимали плечами, долго раздумывали, покашливали, по-старчески крякали, в итоге гласили:

– Рождается мудрость, видимо, от божественных сил и большого личного усердия. Однако, как стать истинно мудрым человеком – не знаем. Откуда нам такое ведать? Наш разум не был рождён для науки. Как стать премудрыми, скорее всего, знают только сами мудрецы. Нас – простых торговцев, ремесленников, корабельщиков, нет смысла расспрашивать о столь сложном творении. Это всё равно, что глухого человека расспрашивать о пении соловья или звуках свирели, слепого – о красотах моря и леса. Мы ведь не мудрецы, а мудрецы – не мы, – иногда сердито ворчали ему старые эллины, которых он мучил заумными вопросами. – Наши рассказы мало что объясняют, а, возможно, ещё больше вносят сумятицы в твой юный разум. Лучше не пытай нас – и тебе, и нам станет спокойнее, – старались избавиться от назойливого царевича далёкие, по их понятиям, от мудрости старые эллины.

Один престарелый иониец, судя по всему, выходец из Афин, пристально глядя на царевича, так ему заявил:

– Ты, скиф, задаёшь явно не скифские вопросы. Это вопросы даже более чем эллинские. Это вечные вопросы. Ответы на них пока не найдены. Во всяком случае, я их не слышал. Однако в Элладе об этом принято говорить. И не просто говорить, но и обсуждать их, страстно спорить, доказывать, опровергать. В Элладе этим увлекаются и даже наслаждаются. Эллада прародительница мудрости. Вот такие мы – эллины.

От своих собеседников Анахара узнал о том, что сейчас живут в Элладе такие мудрые и славные люди, как Солон, Фалес, Периандр, Питтак, Клеобул и некоторые другие мужи. Он понял, что названные мудрецы обладают обширными знаниями, глубоким умом, значительным жизненным опытом. Им подвластны секреты природы и государственной жизни. Они ведают многим из человеческой истории, её прошлого и даже будущего. Вот, дескать, юноша, садись на корабль и держи курс прямиком туда. Мы полагаем, что ты можешь надеяться на удачу.

Старики дали ему немало полезных советов, как плыть по морю, как читать морские карты, как ориентироваться по звёздам, как не попасться на уловки пиратов. Анахара сильно проник мыслью в их слова. Теперь его душа и разум были лишены покоя. Разузнав многое, Анахара в поисках мудрости решился покинуть родину и отправиться к берегам вожделенной Эллады.

Четыре года готовился царевич к тому, чтобы отправиться в рискованный поход за мудростью, в близкую по духу, но далёкую по местоположению эллинскую землю. Когда Анахара о своём желании учиться мудрости у эллинов решился оповестить отца, тот не задумываясь, возмущённо сокрушился:

– Ты наслушался разных сказаний, вымыслов, мифов. И, будучи юным, наивным, решил непонятно чему и непонятно у кого учиться. Подумай, зачем обучаться тому, что никогда тебе здесь не сгодится? Твои привязанности должны помогать скифам жить и выживать. Судя по всему, ты не любишь свой народ и не уважаешь себя! Как можно, так не любить себя?

Анахара, в свою очередь, возмутился словам родителя и пылко возразил:

– Неужели, царь, полагает, что скифы всегда будут сидеть в кибитках, не учась письму и грамоте, не строя городов и пристаней, не совершенствуя свою жалкую жизнь? Ты думаешь, что наши трудности разрешатся сами по себе? Или за нас потрудятся небеса? Сомневаюсь! Мы и так отстали от других народов на многие века! А что касается нелюбви к себе, как выразился ты, то отвечу тебе, дорогой родитель, так. Человек, который любит или хотя бы уважает себя – стремится к знанию, к мудрости, ко всему доброму, значимому, светлому. А нелюбящий себя индивид – прозябает во тьме и бессловии. Он не живёт, а всю жизнь и ежедневно страдает и умирает, умирает и страдает, на худой конец претерпевает. Порою даже не осознавая этого. А я так жить не хочу и уже не могу.

Конечно, Гнур не мог не знать, как живут эллины, вавилоняне, египтяне, финикийцы и другие народы. Да и жена-афинянка ему о многих сторонах и секретах эллинской жизни рассказывала в подробностях, тем самым косвенно побуждала к переменам. Но царь то ли боялся, то ли не решался за них браться. Косность – страшная сила, а косность скифов вообще неподъёмна и непреодолима, так полагал Гнур. Он убедил себя в том, что своих соотечественников никак и ничем уже не изменишь и что та самая жалкая прозябающая жизнь, «жизнь в кибитках», которую они ведут, и есть их страшный, но истинный удел. Скифский царь понимал, что основательные перемены слишком опасны и могут привести к непредсказуемым последствиям, как для него, так и для его народа. Однако пылкие слова младшего сына больно затронули глубинные струны царской души. Поразмыслив несколько мгновений, он, вдруг, неожиданно для Анахары, вполне доброжелательно, но в сердцах фыркнул:

– Впрочем, царь не может отказать своему сыну в благородной просьбе! Царевичу позволено больше, нежели всем остальным соплеменникам. Раз надумал – так плыви к своим эллинам. Но имей в виду – ты рискуешь жизнью и душевным спокойствием. Ибо тот, кто долго общается с эллинами никогда не останется прежним. Он обрекает себя на тяжёлые душевные муки и даже на потерю самого себя, себя прежнего. Знай, что из скифа эллин может получиться, но из эллина ты уже никогда не сделаешься скифом. Так что прощай скиф-Анахара и здравствуй Анахара-эллин!

К «своим» было сказано царём неспроста. Гнур прекрасно видел, что его младший сын скорее эллин, нежели скиф. В его характере явно преобладали эллинские черты. Сильные и славные черты эллинского народа – любопытство, настойчивость, непоседливость, состязательность, воля. А ещё в нём преобладали открытость, доброжелательность, критичность, меткость слова, смелость, любовь к знанию и прекрасному. Царский сын проявлял их каждый день и каждый час. Причём, по мере взросления, всё больше и больше. Он на глазах скифского царя становился эллином, как это не парадоксально звучит.

Анахаре, вместе с матерью, удалось уговорить Гнура, чтобы тот купил ему небольшой корабль. Этому событию также поспособствовал и брат Савлий, отдавший свои небольшие сокровища для такого нужного дела. Однако руководствовался он вовсе не искренними братскими чувствами, а надеждой на то, что Анахара навсегда покинет Скифию, а то и сгинет где-нибудь в морской пучине или в объятиях пиратов, разбойников. Следовательно, не будет конкурента в борьбе за царский престол. Состояние души матери было двойственным. С одной стороны, оно радостно, что любимый сын направляется в родные края. Пусть хоть он погостит в Афинах, наведается к родственникам, преуспеет в постижении аттических премудростей и ощутит себя эллином. А, с другой стороны, кто его знает, как оно всё может сложиться. Дорога дальняя, опасная, для него неизведанная. Анахара ещё молод, неопытен, страстен душою, горяч разумом; всякое может случиться, о, не допустят этого эллинские и скифские боги. Прощаясь с сыном, Анфия тихо сказала ему:

– Пусть охраняют тебя Зевс, Посейдон и Афина, а также скифские боги – Папай, Апи, Тагимасада, Ойтосир. Да не обойдёт тебя стороной удача, и обойдут стороной болезни. Пусть разум твой будет стойким и благорассудным. Не забывай про нас и про Скифию. Ей мудрые люди нужны больше, чем Элладе.

Гнур на прощанье бросил всего лишь две фразы:

– Нельзя царевичу опускаться до того, чтобы долго учиться у каких-то мудрецов. Мы сами учителя, учителя всего и всех, и ждём твоего быстрого возвращения!

И вот, будучи двадцати двух лет отроду, попрощавшись с родными, в сопровождении четырёх здоровенных скифских мужей Анахара вышел под парусом в Понт Эвксинский, успешно преодолел его, вошел во Внутреннее море и так вполне сносно добрался до Милета. Моря он страшно боялся, плавать не умел и при первом же небольшом шторме прятался в самые, как ему казалось, надёжные корабельные уголки. Именно в эти моменты царевич отчётливо осознавал, что у него начинается новая, совершенно иная жизнь. В ней ежедневно, а возможно, и ежечасно придётся делать выбор между кем-то и кем-то, чем-то и чем-то. Ему теперь придётся всё решать самому. За спиною нет ни отца, ни матери, ни старшего брата, ни друзей, ни скифского народа. Но, возможно, это и к лучшему. Теперь ты свободен в своих мыслях и поступках. Но свободу надо использовать разумно, с пользой.

Пробыв в Милете около месяца, так и не дождавшись Фалеса, он решил направиться в соседний Эфес. Тут ему понравилось не меньше, нежели в Милете, и он провёл здесь ещё больше времени, нежели на родине Фалеса. В Эфесе скифский царевич узнал немало подробностей о том, кто такие Солон Афинский, Фалес Милетский, Биант Приенский, Питтак Митиленский, Клеобул Линдский, Периандр Коринфский, Хилон Спартанский. Из бесед с разными людьми он уяснил для себя, что самый мудрый из них, несомненно, Солон. Следовательно, учиться мудрости целесообразнее у него. Но потом вдруг ему пришла на ум отягчающая мысль, что если Солон и согласиться взять его в ученики, то только при условии, что он уже кое-что знает и прибыл не с пустой головой. И поэтому с Эфеса, вместо того, чтобы плыть прямиком в Афины, он взял курс на Приену, где правил Биант – один из авторитетнейших мудрецов того времени. Биант принял скифского царевича благосклонно, похвалив его хороший эллинский язык, позволив ему в любое время захаживать к себе в гости и общаться с гражданами Приен. Анахаре особо запомнилась мысль Бианта о том, что нельзя заигрывать с большинством народа, что большинство – это зло. А от зла мудрецу необходимо держаться подальше. Чтобы не совершать ошибок, необходимо внимательно прислушиваться к мнению мыслящих мудрых мужей. Приенский правитель несколько раз настойчиво повторял: «Слушай побольше мудрых». Таковыми он назвал Солона, Клеобула, Питтака, Фалеса, Периандра.

Пробыв около трёх месяцев у Бианта, Анахара направился к Питтаку в Митилены. И здесь его приняли вполне достойно. Он участвовал в беседах, застольях, различного рода игрищах. Но, главным образом, он учился. На вопрос Питтака, каков у гостя интерес к Элладе, тот ответил:

– Интересуюсь всем, что может сгодиться мне и скифскому народу.

Затем он направился на остров Родос, в город Линд, к местному правителю и мудрецу Клеобулу. Тот был человеком высочайшей образованности – знал несколько языков, в том числе египетский, иудейский, ассирийский, финикийский. Он обладал хорошими познаниями природы, увлекался поэзией, знал едва ли не всего Гомера и Гесиода. Двухмесячное пребывание в Линде принесло несомненную пользу любопытному скифскому царевичу. И вот тут-то он впервые, как ему показалось, начал приближаться к пониманию того, что есть мудрость. Он понял, сколь необходимы для человека различные знания, к тому же разные по одному и тому же вопросу. Причём знания не просто заученные, а освоенные, продуманные, аргументированные и в то же время позволяющие сомневаться.

После Линда скиф находился в раздумьях, куда ему плыть далее; то ли в Спарту – к Хилону, то ли в Коринф – к Периандру, то ли сразу в Афины – к Солону. Всё-таки решил направиться в Коринф. Уж больно много всякого говорили о Периандре. К тому же здесь в это время имел пристанище Эзоп. Сразу увидеть двух таких незаурядных людей – значит, многое узнать и прочувствовать.

Периандр, будучи рад такому визиту, устроил царевичу едва ли не царский приём. Пусть скифы знают, сколь щедр коринфский властитель. Он немедля спросил, надолго ли гость прибыл сюда, или может навсегда. Тут же предложил ему обосноваться в Коринфе, дабы наслаждаться жизнью, спокойствием и благополучием.

– Говори же скорей, царевич, иначе потом будет поздно! – воскликнул Периандр, – я сейчас добрый и приму нужные решения!

Но видя, что Анахара не горит желанием быть его заложником, оставил этот разговор до лучшего времени. Пусть осмотрится, вникнет во всё, а там вдруг передумает. Тут же, не давая скифу опомниться и собраться с мыслями, начал выведывать у него, кем и чем он интересуется, чем увлекается, к чему стремится. Когда узнал, что главная цель путешествия Анахары в Элладу – знания, мудрость, то громко и радостно расхохотавшись, с большим вдохновеньем сказал:

– В самый раз, в самый раз! Ты царевич прибыл по назначению. Мудрости у нас в избытке. Один Эзоп чего стоит, не говоря уже обо мне. Узнаешь во мне друга. Мудрость Периандра царевичу пригодится всегда, особенно тогда, когда станешь царём.

– Владыкой Скифии я не стану, – совершенно спокойно возразил Анахара, – у меня есть старший брат. Он является наследником.

– Только один старший брат, или сколько их там у тебя?

– Брат только один, но он старше меня. Имею ещё две сестры.

О! – весело бушевал Периандр, – с твоим старшим братом может произойти, что угодно: внезапно умер, погиб на охоте, съели волки, утонул в реке, поперхнулся пищей, вкусил что-то отравленное, лёг спать и не проснулся. Да мало ли что ещё с наследниками случается. А кроме сказанного в придворной жизни используются всякие хитрые уловки, козни, тёмные делишки, наконец, заговоры. Так что у тебя столько же возможностей стать царём, сколько и у него. А может быть и больше, поскольку ты отсиживаешься за спиной брата. И, именно он, а не ты, в первую очередь, является мишенью для врагов вашего рода. Так что не огорчайся прежде времени, царевич. Главное, чтобы у тебя было стремление стать монархом. А всё остальное можно уладить и осуществить. Можно, при большом желании, тайно исправить оплошность природы в отношении первородства наследника скифского царства. Знай, чаще всего власти достигает не тот, кто её ждёт, а тот, кто за неё борется.

– Я не такой, – сказал тихо Анахара, – на подобного рода шаги, на которые ты намекаешь, я не способен пойти и никогда не пойду. Не пойду ни при каких обстоятельствах.

– Все мы «не такие!» – с пристрастием произнёс тиран. – «Все не хотим власти!» Царевич, все к ней рвутся, все о ней мечтают, только многие делают вид, что она им чужда. Враньё! Чистейшее лицемерие, хитрые уловки, лживая сдержанность – не более того. Все мужи сохнут по власти, все к ней стремятся, даже рвутся во дворцы власти, будь-то явно или скрыто, да не всем она достаётся. На всех желающих власти не хватит! Не всех власть принимает в свои объятия. Я того не скрываю, что без власти жить не могу. А Солон, к примеру, лицемерит, утверждает, что власть ему чужда. Я же открыто говорю, что власть для меня есть неизмеримое счастье. Только во власти любой муж ощущает себя самим собой. То есть значимым, сильным, умным, даже красивым. Власть – это всё! И богатство, и слава, и сила, и честь, и вседозволенность, и преклонение перед тобой подданных. Представляешь – это всё принадлежит тебе. Тебе одному! Ты один растворяешься во всём этом безудержном блаженстве! А если власть ко всему прочему ещё царская, то никаких пределов и опасений для властителя не существует. Было бы только желание царствовать, наслаждаться и упиваться царскими возможностями.

– Вот его-то, желания царствовать, у меня как раз и нет, – страстно ответил скиф. – Я имею соображения совершенно иного рода. Я хочу посвятить себя другому царству – царству мудрости, образованности и глубоких знаний, миру духовности, а не царству власти и насилия, или царству денег. К тому же у меня есть совесть и честь. Они не позволят мне нарушать вековые устои.

– У скифа есть совесть? – сначала удивился, потом рассмеялся тиран. – Да её нет даже у эллина, а не то, чтобы у варвара. А если она у кого-то и появляется, то это временное, случайное явление. Совесть относительна, а власть же – абсолютна всегда, по отношению ко всему и всем! Власть всегда преодолеет или заглушит совесть, честь, добропорядочность и всё остальное из мира нравов! Она их всех одолеет, если пожелает.

– Это у кого как, – не согласился царевич. – Совесть и честь на лбу человека не начертаны. Они глубоко душевные, сердечные проявления. А сердце и душа всегда сокрыты, весьма глубоко спрятаны от обыденного ума. Поэтому нельзя говорить так, как ты судишь, обо всех людях. Не властью одною жив человек! И не только о ней он думает. Есть вещи важнее власти и политики. Жизнь – это не только властное поле, это необозримое море благих дел.

Периандр удивился скифским размышлениям. Не по годам зрел царевич. Да и на царевичей мало похож он. О том, о чём надлежит размышлять царю, совсем не думает. Рассуждает о возвышенном и высоком, о нравственном. Впрочем, кто его знает. Говорить прилюдно это одно, а таить замыслы – совершенно иное. Время покажет, кто он на самом деле и к чему в жизни стремится. Не скрытничает ли он здесь, в Коринфе. Не притворяется ли? Мало ли что может быть, в самом деле.

Периандр, привыкший к тому, что последнее слово всегда оставалось за ним, хотел было что-то возразить гостю. Но, внимательно посмотрев на Анахару, понял бесполезность собственных усилий. Во всяком случае, сейчас. Он даже от удивления улыбнулся, дескать, есть же такие люди. Но себе под нос тихо проворчал: «Повзрослеет – образумится. Мысль о царстве к нему вернётся, обязательно вернётся. От царства пока ещё никто не отказывался. Разве что только чудак Солон и его древний предок Ко др».