Текст книги "Законодатель. Том 2. От Анахарсиса до Танатоса"

Мудрецы начали писать. Эзоп, поскольку писать не умел, попросил Анахарсиса выполнить за него эту работу. После того как мудрецы выполнили просьбу и передали жрецу свои заполненные папирусы, Пифия торжественно объявила:

– Великий пир мудрецов закончен! Благодарю вас за участие в нём. Благодарю всех: званных и не званных, молодых и пожилых, дерзких и сдержанных, эллинов и скифов. Все вы войдёте в человеческую историю. Всем желаю здравия, долгих лет жизни, и неисчислимого количества мудрых дел. Пусть ваша мудрость освящает человеческую жизнь! Просьба всем явиться завтра в полдень к храму. Хвала Аполлону!

10

На следующий день, точно в полдень, участники пира великих умов подошли к храму. Уже издали они заметили поразительную картину. Тысячи человек, представляющих разные страны и народы, стояли на храмовой площади и на подступах к ней и что-то бурно обсуждали. Едва ли не каждый второй вполголоса твердил: «Так что, говорят самая достойная гнома «Познай самого себя»? «Познай самого себя», или что-то вроде того. Увидев мудрецов, многие смолкли. Не все, конечно их знали, но очень многие прочувствовали или догадались, что пред ними стоят те самые достойнейшие мудрейшие мужи. Они напряжённо трудились два дня, чтобы увековечить человеческую мысль. Солон сильно напряг свое зрение и увидел, что преддверие храма было закрыто красной тканью. Оказывается всю ночь и целое утро мастера трудились над тем, чтобы обессмертить человеческую мудрость, запечатлев ее на доме Аполлона.

Семь колонн храма также были окутаны тканью, под которой скрывались мудрые изречения. От этого зрелища сильное волнение охватило всех участников пира. Больше других почему-то волновался Эзоп. Мудрецы величественно поднялись по ступенькам и остановились у колонны, где их встретил настоятель храма Тимон и многие жрецы. Пифии сегодня не было. Она ушла заниматься своим священным делом – пророчествовать. Ей предстояли божественные вещания. И как раз в этот момент Селена входила в прорицалище оракула и готовилась к невиданно тяжелой работе. Пророчествовать – это тебе не пировать. Здесь нужны сверхчеловеческие усилия. Сегодня Селена впервые будет пророчествовать на треножнике, подаренном Солоном. Она будет восседать на этой потрясающей человеческое воображение реликвии. Даже у неё голова шла кругом от одной этой мысли.

Тем временем настоятель дельфийского храма поблагодарил мудрецов за участие в пиру и оказанное ими большое почтение к храму. При этом он торжественно объявил:

– Скоро начнет вещать Пифия Селена. Мудрецы могут вне очереди задать ей по вопросу. Каждый вправе задать только один вопрос, как это было всегда, – настоятельно повторил Тимон. – А сейчас мы откроем богам и людям вашу увековеченную мудрость, начертанную на преддверии дельфийского святилища и на его колоннах. Пусть она из тайной станет явной. Возвестим сейчас человеческий род о его высшем умственном достижении и глубочайшем замысле.

Два молодых жреца с большой охотой и ловкостью поставили на стены храма лестницы, забрались по ним и дружно стянули полотно. Восхищенному любопытствующему взору огромного количества людей предстала надпись:

– «Познай самого себя».

Присутствующие здесь паломники едва ли не хором, но немного в разнобой стали произносить:

– «Познай самого себя».

– «Познай самого себя».

– «Познай самого себя.

– Так вы поняли эллины и варвары, каков общий ответ мудрецов богам? Он звучит так: «Познай самого себя!», – громко воскликнул жрец. – Это и есть высшая человеческая мудрость; гнома гном, мысль мыслей.

Небывалое волнение охватило огромную массу людей из разных селений и стран, которые медленно пытались вникнуть в суть написанных мудрёных слов. Затем настоятель храма объявил, что сейчас человеческому уму и глазу будет представлено еще семь мудрейших изречений. И сделают это сами мудрецы – авторы этих изречений.

Огромная толпа людей в трепетном ожидании замерла. Настоятель во весь голос провозгласил:

– Солон Афинский, открой первую колонну!

Солон подошел к колонне, дёрнул за веревку. Ткань опустилась и обнажила глубокомысленную надпись:

– «Мера лучше всего».

Настоятель подошел к колонне, внимательно лицезрел начертанное на ней изречение и повернулся к стоящим на площади людям со словами:

– Так вы слышали, эллины и варвары? – «Мера лучше всего!»

Толпа за ним в разнобой повторяла:

– «Мера лучше всего».

– «Мера лучше всего».

– «Мера лучше всего.

Настоятель поднял руку, попросил тишины и предложил далее:

Фалес Милетский, открой вторую колонну!

Фалес проделал то же самое, что ранее сделал Солон, и человеческому взору предстала надпись:

– «Управляй самим собой».

Жрец вновь страстно обратился к стоящим на площади пилигримам:

– Так вы слышите приверженцы Аполлона? – «Управляй самим собой!»

Стоящие на площади люди, вразнобой повторяли:

– «Управляй самим собой».

– «Управляй самим собой».

– «Управляй самим собой.

– Питтак Митиленский, открой третью колонну! – прозвучал требовательный голос настоятеля.

Питтак сорвал ткань, а там красовалось:

– «Владей всем своим».

Тимон в очередной раз обратился к людям, стоящим на площади:

– Так вы слышите, люди? – «Владей всем своим!»

Эхо разносило далеко по окрестностям слова:

– «Владей всем своим».

– «Владей всем своим».

– «Владей всем своим».

Затем Клеобул открыл четвертую колонну, на которой было высечено:

– «Согражданам советуй наилучшее».

Хилон открыл пятую колонну, где было написано:

– «Не хули ближних».

Биант открыл шестую колонну с надписью:

– «Слушай побольше мудрых».

– Седьмую колонну, – объявил настоятель, – откроют славный Эзоп – тут он внезапно запнулся, а затем, чуть подумавши, выпалил… – Эллинский и Анахарсис Скифский.

Те, улыбнувшись, сообща, дружно дернули за веревку, и их взору предстала надпись:

– «Не обижай слабых».

– Вы слышите, люди? – вскричал настоятель, – здесь начертано: «Не обижай слабых!»

Тысячи, стоявших на площади мужей вторили:

– «Не обижай слабых».

– «Не обижай слабых».

– «Не обижай слабых».

– Вот это и есть высшая человеческая мудрость, высшая человеческая истина, – возгласил настоятель храма. – Теперь о ней будут знать миллионы людей многих стран и народов во все времена. Во всяком случае, в наше время она такова! Никто не должен быть в обиде на истину, какой бы она не была. Знайте её и почитайте её! Следуйте ей! И да пребудет она с людьми вечно! Хвала Аполлону!

– Мудрость наша – не порок, от неё большущий прок! – тихо сказал Анахарсис Эзопу, имея в виду, что их участие в пиру не было напрасным.

Мудрецы встали у входа в храм и толком не знали, что им делать дальше, как им быть. Свою миссию они выполнили, но почему-то сильно переживали и волновались, как будто чувствовали, что нечто важное осталось незавершённым. Волнение, надо сказать, было сильным и оно никак не покидало стоявших мужей. Многие волновались больше, нежели перед началом пира.

– Так будут ли вопросы к оракулу? – спросил настоятель храма, – или мудрецам и так всё ведомо?

Мудрецы пожали плечами, посмотрев друг на друга, дескать, всё и так понятно, больше ничего не надо. Вопросов нет. Но тут, вдруг, Эзоп, озорно взглянув на участников пира, сказал им:

– Пойдем, собратья, со мной к оракулу. Я всё-таки хочу уточнить у него кое-что.

После некоторых раздумий и колебаний все пировавшие мужи во главе с идущим впереди Эзопом вошли в храм и двинулись по направлению к прорицалищу. Шагах в десяти от святыни, они остановились. Эзоп же медленно, очень медленно подошел к входу, ведущему в пещеру. Он неожиданно для себя разволновался, несколько раз оглянулся на стоявших позади него мудрецов, будто искал у них поддержки, что-то шептал про себя, в нерешительности делал то шаг назад, то шаг вперёд. Ведь как не суди, он впервые стоял перед величайшим оракулом, перед этой страшной неведомой силой, пугающей всех и каждого. Эзоп не был исключением. Даже такой человек, как он, будучи по своей природе беззаботным, безалаберным, никого и ничего не боящимся – вдруг затрепетал перед ней. Ему казалось, что подкашиваются ноги и пропал голос. Стоявший у входа в прорицалище высокорослый жрец пронзительно посмотрел на маленького вопрошателя и строго потребовал:

– Спрашивай! Время не ждёт!

Эзоп взял себя в руки и во всю мощь своего голоса вскричал. Правда, вскричал – это слишком громко сказано – скорее пропищал:

– Скажи, оракул, какую самую мудрую и самую глупую гному изрекли люди?!

И тут же схватился за голову. Он хотел спросить совсем о другом, но непонятно по какой такой дивной причине задал именно этот вопрос. Ему почудилось, будто спрашивал не он сам, а какая-то неведомая неуправляемая сила, сидящая внутри него и говорящая за него. Стоявшие невдалеке мудрецы удивились заданному вопросу и молча переглядывались друг с другом, пожимая плечами.

Пифия не заставила себя долго ждать с ответом. Она не кричала, не стонала, не визжала, как это бывало в других подобных случаях, а отчетливо, громким голосом вскоре выкрикнула:

– Самое мудрое изречение тебе известно – «Познай самого себя», а самое глупое тоже известно – «Все люди – сволочи». Кто их изрёк, напоминать не стану. Их и так все знают!

– Так я и думал. Так я и знал, – тихо сказал Эзоп, удивляясь самому себе.

Стоявший рядом жрец упрекнул его:

– А зачем спрашивал, если знал. Думаешь Всезнающий Аполлон глупее тебя? Тоже мне горе-мудрец. Химера бы тебя забрала!

Эзоп только развел руками, дескать, хотел спросить о другом, а получилось, как получилось. Сказанное Пифией отчётливо услышали стоявшие поодаль мудрецы. Вообще-то ответы на вопросы пилигримов всегда давали жрецы, находившиеся в прорицалище рядом с нею, а тут неожиданно случилось такое. Видимо, вопрос Эзопа оракул воспринял как особый случай, и невеста Аполлона сама решила выказать мудрецам особый почёт. Те, в свою очередь, услышав сказанное Селеной, дружно и весело засмеялись. Эзоп в нерешительности стоял, не зная, что ему делать дальше. Было такое ощущение, что он обманут, к тому же он весь дрожал, хоть и пытался скрыть это. Солон доброжелательно посмотрел на него и крикнул:

– Пошли, Эзоп, и так всё ясно! О таком можно было и не тревожить пророчицу. И люди, и боги главные вещи понимают одинаково, причем одинаково правильно. Неужели ты ожидал чего-то другого?

Эзоп молча пожал плечами, не зная, что ответить Солону. А тот продолжал внушать:

– В таком случае еще раз основательно познай самого себя и измени себя, в соответствии с познанным. Живи с взором, обращённым на себя. И не вреди другим.

– Ты, Солон, считаешь, что я не способен познать самого себя? Да я даже тебя способен познать, – отозвался сочинитель басен прорезавшимся голосом.

– Это тебе, Эзоп, только так кажется. Познать себя труднее всего. Легче всего давать советы другим, причем довольно часто советы необдуманные и безответственные. Тут ведь главное состоит не в том, чтобы только познать себя, а еще и в том, чтобы изменить себя в соответствии с разумно познанным. А это намного сложнее самого познания.

– Именно так! – согласились все мудрецы, – Солон прав. Необходимо познавать самих себя и изменять себя в лучшую сторону. Всю жизнь живи и познавай. Познавай и изменяй себя. И, возможно, тогда всё станет на свои места. Если не всё, то хоть что-то.

Эзопа вдруг осенило, что он далеко не всё познал и тем более не всё поставил на свои места. А посему решился задать находящемуся совсем рядом оракулу ещё один вопрос. Такого ещё никогда не бывало. Не бывало, чтобы один и тот же вопрошавший задавал Аполлону два вопроса подряд. Не то чтобы Эзопу, но великим жрецам, царям, архонтам, стратегам, героям и победителям Пифийских игр подобного не позволяли. Причём, не дозволялось ни при каких обстоятельствах. Так было принято со дня основания храма. Эзоп об этом прекрасно знал. Но он счёл, что первый вопрос был не от него, а, следовательно, он имеет право на собственный вопрос. К тому же ему казалось, что стоявшие невдалеке мудрецы уступили ему право задавать вопросы. Резко развернувшись к входу в пещеру, он, не давая никому опомниться, громко вопрошающе воскликнул:

– Предыдущий вопрос был не от меня! Посему осмелюсь, Премудрый и Всеблагой Аполлон, спросить тебя о том, что интересует всю Элладу и прежде всего мудрецов и меня: «Почему в твоём оракуле пророчествует женщина, но не муж?»

Все находящиеся рядом с Эзопом были ошарашены происходящим. От растерянности мудрецы удивлённо посматривали друг на друга и на дерзкого творца басен. «Неужели Эзоп добивается позорной славы?» – подумали они. Жрец, стоявший рядом с ним, был потрясён. Он не знал, как быть и что делать. Случай-то небывалый. От возмущения его глаза гневно сверкнули, а руки сжались в кулаки. Было такое ощущение, что он хотел побить нарушителя. Какой-то безродный Эзоп, который на пир явился без приглашения и вёл себя там неподобающе, далеко не как мудрец, позволил себе в присутствии всего мудрствующего сообщества Эллады нарушить тысячелетний порядок. Жрецу хотелось воскликнуть: «Не богохульствуй, ибо воздастся!» Но голос его от переживаний пропал, и он издал какой-то странный звук, наподобие кряканья утки. Большинство мудрецов осуждающе покачали головой, но смиренно стояли и помалкивали. Все напряжённо ждали, что же будет дальше, как будут развиваться события в прорицалище. Ощущая всё это, Эзоп впервые в своей жизни прижал руку к сердцу и бросил вдогонку ещё одну, как бы оправдательную фразу:

– Этот вопрос я задаю от имени всех мудрецов, всех эллинов и варваров, а также по причине безмерной любви к тебе, о, Лучезарный!

– Тоже мне нашёлся достойный представитель всех эллинов и варваров, – тихо сказал возмущённый Анахарсис. – Ты представляешь не более чем самого себя. А что касается любви, то ты даже самого себя не любишь, не то, чтобы Аполлона.

Тем временем вокруг воцарилась вопросительная тишина. Все любострастно ожидали, что же будет дальше, как поступит оракул. То ли пошлёт наглеца подальше от прорицалища, то ли ввиду особого случая – пиршества мудрецов в храме, всё-таки даст ответ на поставленный вопрос. Тишина длилась довольно долго. Видимо, даже Аполлон сомневался в том, как поступить в подобном случае. Случай-то небывалый, да и вопрос провокационный. Один неверный шаг, точнее одно неверное слово и оракул может быть опозорен, во всяком случае, перед сообществом мудрецов. После чего неверные действия и сомнительные слова станут известны всему миру и тогда – беды не миновать. Авторитет и уважение к храму могут быть утрачены навсегда или на многие годы.

После напряжённого длительного ожидания из пещеры раздались какие-то глухие звуки, скрежет металла о камень, затем последовал тихий, но нервный разговор между Селеной и жрецами. По всей видимости, Пифия склонна была ответить на поставленный вопрос, а жрецы, находившиеся рядом с ней, того не желали, а может, и наоборот. Не исключено, что обсуждался искомый ответ. Слышимость была крайне плохой. Эзоп и стоявшие чуть поодаль мудрецы напряжённо вслушивались в происходящее в священном очаге Аполлона. Эзопу он вообще виделся как некое страшное логово древних тёмных сил, из которого могло выскочить всё, что угодно. Ведь как-никак здесь в древности обитал страшный Пифон. А там, совсем глубоко под пещерой, в самом Тартаре, томились скованные титаны. Чего хорошего можно ждать от такого мрачного обиталища.

Невнятный разговор между жрецами, находящимися в прорицалище, длился не долго. Селена, видимо, решилась дать ответ на столь щепетильный вопрос. А раз так, то всё пошло своим чередом. Из подземелья начали раздаваться тихие стенания Аполлоновой невесты, со временем переходящие в крики и восторженные возгласы. Таким образом, она доносила до своего возлюбленного Бога вопрос и, соответственно, получала его священный ответ. Исторгая из себя всю женскую мощь, она неистово блаженствовала в его объятиях и упивалась мыслью о своей неземной доле. Это были минуты её поистине величайшего счастья и блаженства. Длилось подобное довольно продолжительно, а главное – томительно и тревожно. Наконец, всё смолкло, стихло; казалось и божьи, и человеческие силы утомились, успокоились. Эзоп как-то съёжился, насторожился и был весь во внимании. Трудно себе даже представить, чтобы сочинитель басен был столь сосредоточенным. И, тем не менее, сейчас он был таким. Волей-неволей пришлось быть таковым. В ожидании ответа также застыли все мудрецы. Для них ответ оракула на столь щепетильный вопрос представлял не меньший интерес, чем для Эзопа. Впрочем, каким будет ответ, они почти знали или догадывались.

Меж тем из прорицалища снова раздался скрежет металла, затем последовали облегчённые женские вздохи, от которых у многих мудрецов пропотело на спине. Потом послышалось лёгкое покашливание, словно кто-то прочищал горло для произнесения важных слов. Кто именно – было непонятно. Снова всё стихло. И вот всеобщее ожидание было вознаграждено. Красивый мужской голос по веленью оракула возвестил из глубины пещеры:

 
Коль ты мудрец, то должен знать —
Истина в любых устах прекрасна,
В женских же – вдвойне.
 

Услышав возвещение Пифии, мудрецы незамедлительно покинули храм и остановились невдалеке от него. Дерзкий сочинитель басен, едва влача ноги, подошёл к ним и вопросительно посмотрел на каждого. Его так и подмывало сказать: «Ну что, вы все боялись, а я спросил. Правда, ответ меня не порадовал. Вас, видимо, тоже». Но Эзоп не успел произнести даже одного слова, как Биант упрекнул его:

– Ты по какой причине нарушил тысячелетний порядок? Такое никому не позволительно! Похоже, Эзоп, тебе не свойственна дезидемония. Нет у тебя страха перед богами, а напрасно. Боги – это тебе не Солон, который всё прощает.

– Кто-то рано или поздно должен был нарушить его, – не задумываясь, ответил Эзоп. – Так пусть лучше нарушителем буду я. Люди поймут меня, возможно, даже простят. Тем самым я заложу новую традицию и войду в историю Аполлона как самый настойчивый и смелый пилигрим. А страха у меня действительно нет. Прошёл.

– Боюсь, Эзоп, что тебе боком выйдет твоя смелость и настойчивость, – зло упрекнул его Анахарсис. – Такие низкопробные выходки непростительны никому, даже тебе. Они сравни религиозному преступлению.

Солон решил смягчить возникшее в среде мудрецов напряжение и с чувством иронии сказал сочинителю басен:

– Мудрый ответ дала Селена на твой вопрос. Надеюсь, теперь ты удовлетворён.

– Женщины лучше мужей видят и чувствуют сущее. Они также лучше предугадывают будущее и помнят прошлое, – поддержал афинянина Питтак.

– Я даже так склонен считать: мужи – это настоящее, а женщины – прошлое и будущее, – отметил Клеобул.

– Клянусь музами! Боги открывают сокровенное знание женщинам намного лучше, нежели мужам, – таинственно улыбнувшись, пафосно произнёс Фалес. И тут же добавил. – А ты, Эзоп, думай, о чём говоришь, а то быстро состаришься.

Все тут же задумались, откуда милетянину такое известно, ведь он всегда предпочитал обходить стороной женщин. А что, если он вначале это узнал, а уж потом стал обходить их стороной. Может быть, именно по этой причине он избегает их. А, возможно, и по другой причине. Что-то темнит физик, скрытничает.

Эзоп хотел было возразить сказанному мудрецами, но понял, что это бессмысленно. Никто не станет его после случившегося слушать. Тут же его внезапно осенила другая безумная мысль, и он, отчаянно схватив афинянина за руку, страдающе попросил его:

– Солон, умоляю тебя, вернись и расспроси оракул о том, что ждёт людей, какова их будущая судьба. Как я хочу подобное знать! Я бы сам спросил прорицательницу о столь важном деле, но растратился на очевидное, пустяковое. Меня больше слушать не будут! А когда надо было – ничего подходящего на ум не пришло.

– Ты прав, Эзоп, незачем попусту растрачиваться, да ещё в таких священных местах, как дельфийский оракул. Каждый из нас, едва ли не половину своей жизни тратит на всякого рода пустяки и мелочи, не имеющие существенного значения. Мы тратим поистине золотое время на пустые затеи. Вот и ты, вместо того, чтобы узнать неизведанное, спрашиваешь оракул об очевидном, уже всем известном. При этом, задавая два вопроса к ряду, грубо нарушаешь сложившийся тысячелетний порядок. Нарушать порядок, в храме Аполлона – черевато большими неприятностями. Мудрые так не поступают. Даже не очень мудрые люди такого не делают. Никто так не своевольничает. Последствия твоего проступка непредсказуемы!

Эзоп не стал оправдываться, а только виновато опустил голову, поджал губы, исподлобья по-детски посмотрел на афинянина, ожидая его дальнейших порицаний. Но тот не стал больше выказывать неудовольствий действиями сочинителя басен, а продолжил разговор на интересующую его тему:

– Что же касается будущего людей, которым ты интересуешься и о котором печёшься, то, видимо, даже Аполлон не имеет об этом полной ясности, ибо этого не знает никто. Никто! И знать не может. А если б в точности знал, то нам бы не сказал. А если бы сказал, то тогда человеческая жизнь утратила бы всякий интерес, а то и смысл. А это, пожалуй, самое страшное, что может произойти с людьми. Такое знание представляет для нас большую опасность, дорогой Эзоп. О, не допустят боги и люди такого! Ибо случись оно – возможна погибель человеческо рода. Люди станут жить одним днём, не думая ни оком и не о чём. Начнётся пожар в человеческих умах и сердцах, который может сжечь всех и всё. Так что незнание в некоторых случаях тоже бывает великим благом!

Очень великим благом! Не всё человеку можно и нужно знать. Как видишь, в этом случае незнание – тоже сила!

– Следовательно, – вдруг воскликнул творец басен, – утверждаю: «Знай меру в познании!» Вот это замечательная мудрость, на редкость удачная! Жаль, что она поздно пришла мне в голову. На пиру её оценили бы, как она того достойна. Солон, я тоже склонен считать, что человеку знать слишком много – весьма опасно. Не то, чтобы не дано, но опасно, как соизволил выразиться ты. Индивид, слишком много знающий, может подумать о себе невесть что, даже возомнить себя маленьким Богом. А если человек возомнит себя Богом, то человеческому роду может настать конец. Ибо место богов уже занято, и они не потерпят, чтобы кто-то на него покушался. Поэтому, хоть и запоздало, но я тоже говорю: «Знай. Но знай в меру!»

– Но только не в эзопову меру, – рассмеялся Анахарсис, – потому как у Эзопа никогда ни в чём меры не было. И я уверен, что никогда не будет.

Как ни странно, но в ответ на резкое замечание скифа Эзоп смолчал. Афинский мудрец пристально посмотрел на царевича, затем на сочинителя басен, пытаясь понять их умонастроение, а потом решительно продолжил:

– Между прочим, у каждого человека своё будущее. Оно каждый день и каждый час находится в процессе становления, можно говорить только о смутных его очертаниях. Своё будущее человеку можно в любой момент изменить, нарушить. Хотя в главном, возможно, оно предопределено. От Судьбы далеко уйти невозможно! Так было до нас и так будет после нас. И, видимо, так будет во все времена. Однако не будем так далеко заглядывать. Зрение уже не то. И разум устал.

– Твоё будущее всем известно. Оно печально, Эзоп, можешь в этом нисколько не сомневаться, – вновь настырно встрял в разговор Анахарсис. – Не иначе, как ты найдёшь свою смерть здесь. И даже могилы твоей не останется. Боги и люди не простят тебе такой хулы.

– Ты полагаешь, скиф, твоё будущее лучше моего? Как бы, не так! Не думай, если ты царственных кровей, то тебя ждёт светлое будущее. Охотников за царской кровью всегда больше, чем за обычной, эзоповой. Осмелюсь предположить, что и ты распростишься со своею собственной душой по причине религиозной. Но не здесь, а где-нибудь в скифских степях. Будь в этом уверен! Не думаю также я, что и твоя могила сохранится надолго. Ведь ты недостойней меня! Мы – квиты.

– Вот вы и дали знаменательные пророчества друг другу на будущее. Теперь можно не беспокоиться. Здесь и Пифия не нужна, – позабавился Фалес, – осталось только дождаться того времени, когда всё свершится, чтобы проверить ваш пророческий дар.

– Да я, собственно, не о себе, и не об Анахарсисе. Я обо всех людях, о будущем человечества. Ты понимаешь меня, Солон? А ты, Фалес?

– Будущее человечества в густом тумане. Можно не сомневаться лишь в том, что людям предстоит пережить множество радостей и печалей, достижений, и лишений, удач, и неудач. Чего больше? – зависит от них самих. Могу предсказать страшную борьбу между добром и злом, честью и бесчестием, законностью и беззаконием. Само собой, разумеется, будем надеяться на лучшее. Но во многих вещах непреодолима сила слепого рока. Рок так и прёт! – решительно вскрикнул Солон

– Лучшими, – перебив Солона, сказал Эзоп, – являются те времена, когда нас не было и не будет!

Но афинянин, будто и не слышал слов сочинителя басен и настойчиво продолжил:

– Всё-таки, будем надеяться на лучшее, и стремиться к нему. Но, в конечном итоге, у всех судьба одна, – тягостно закончил он.

– Аид или Элизиум? – грустно улыбнувшись, спросил Эзоп, – а может Олимп?

– Кладбище! – ответил афинский мудрец. – Родовое кладбище – это предельно точно, или при случае – степной погребальный костёр. Возможно, о, не допустят боги, ещё морская пучина или пропасть. Совершенно определённо знаю и то, что на Олимпе все места заняты. Зато их много в Аиде. А ты сам чего хочешь, Эзоп? Чему соответствуют твои дела и поступки? Может быть, ты хочешь быть похороненным здесь, у стен храма, как мудрейший из великих мудрецов? Тебе могут предоставить здесь место как уникальному пилигриму, сумевшему задать оракулу два вопроса в один заход. Можешь также упокоиться и у подножия Парнаса? Как самый дерзкий из поэтов, как первопроходец басни. Будешь ближе к музам и харитам. Они будут водить хороводы вокруг места твоего упокоения. Ну, как, о таком не мечтаешь?

Эзоп хотел было в порыве что-то возразить, но удержался, как ни странно, смолчал и вопросительно посмотрел на Фалеса, а потом в небо, будто вопрошал, что на сей счёт, то есть о будущем, говорят звёзды. Фалес всё понял и преспокойненько промолвил:

– Могу кое-что рассказать о судьбе звёзд. Но она вас мало интересует. А будущее людей, пока не поддаётся предсказанию ни здесь, на Земле, ни там, на небесах. Любой человек сложнее звезды. Его жизнь вряд ли предсказуема. Ещё не родился в Элладе, да и в глубинах Вселенной пророк, который точно знает наше будущее. Впрочем, безошибочно можно предполагать то, что человеческому сообществу предстоит пережить множество бед и напастей. Противоречий и борьбы будет намного больше, нежели в наше время. Причём предстоит борьба всего со всем, всех против всех и всех за всё. Знающий человек никогда не примирится с плохим положением дел. А хорошим оно вряд ли скоро будет. Чем больше люди будут знать, о себе и о других, тем сильнее и ухищрённее будут их столкновения между собой. Познание станет небывалой человеческой страстью. Знающий будет стремиться использовать в своих целях незнающего индивида. А незнающий восстанет против знающего. Предстоит большая война за знание и за исправление дел в соответствии с познанным. Возможно, подобное неоднократно повторится. Но жизнь будет интересной, увлекательной, хоть и очень опасной. Процесс познания начался и пошёл. Теперь вряд ли кто его сможет остановить. Можно совершенно точно сказать – грядут большие перемены. Перемены грядут, собратья!

– Фалес – это точно большой пророк! – воскликнул Анахарсис. – Ему бы вверить оракул в каком-либо храме. Вот то были бы прорицания. Мировая слава нашла бы тебя Фалес!

– У него, Анахарсис, строится свой храм – храм науки, в котором он прорицает, – обратился к скифу афинянин. – И прорицает намного точнее других пророков. Десять лет назад он совершенно точно предсказал затмение солнца. Он предсказывает ураганы, наводнения, извержения вулканов, несвоевременное наступление зимы или весны, жару, холод, рождение звёзд. Мировая слава к нему обязательно придёт, Анахарсис. Его будут почитать как одного из родоначальников точных человеческих знаний. А это намного важнее, нежели любое пророчество пифий. Сивиллы и их пророчества долго не живут.

– И пророки не всё видят. Они тоже ошибаются! – воскликнул Клеобул. – В отношении учёной мудрости тоже не совсем уверен я. Ещё не известно, как всё может повернуться. Чего намудрят будущие фалесы? Загадочен мир, в котором мы живём, и мы тоже загадочны. Остерегайтесь люди возможной беды!

– Слушая тебя, Фалес, так и хочется воскликнуть – люди не спешите всё познавать. Оставьте что-нибудь на потом. Подумайте, оглянитесь, отдохните! – перебив Клеобула сказал Эзоп. – Поживите, радуясь незнанию. Не познавайте себя, а то будет плохо. Ведь незнание придаёт жизни больше смысла, священности, таинственности, чем знание.

– Наступят, разумеется, и хорошие времена, – в свою очередь перебив творца басен, продолжил милетский мудрец. – Но их длительность будет невелика. Люди теперь стали слишком быстро передвигаться. Они всё спешат, спешат, порою, не зная куда. А в спешке можно натворить всё, что угодно. Очень многое будет зависеть от того какой, в конечном итоге, путь они выберут. Я имею в виду разумных людей. Тех, кто стоит у кормила власти и законов о ней. Многое зависит и от мудрецов. Важно, что они будут ценить, к чему станут стремиться, чему они будут учить, куда они будут направлять человеческий разум, сумеют ли они победить низменные страсти большинства, а то и меньшинства. Одно не лучше другого. Как видим, всё очень неопределённо. Тут я ничего толком не могу предсказать. Люди – это вам не звёзды, не Солнце. Они не светят и не греют, но скрыты в густом мраке. И существуют не по таким точным законам, как звёзды. Разве что законы Солона преобразят их? Будем надеяться на это.

– Человек и мир непредсказуемы. Впрочем, непредсказуемо всё сложное. Пути человеческие неизвестны! – воскликнул Питтак и пристально взглянул сочинителю басен в глаза. – Или вам, физикам, они уже известны?

– Я не физик, – возмутился Эзоп, – это Фалес физик, а я лирик!

– Какой ты лирик, если не умеешь играть на лире? Ты не физик и не лирик, а что-то среднее, – пошутил Анахарсис, – среднее и ужасное, не поддающееся никакому познанию. О природе болтаешь что попало, поэзии тоже толком не знаешь и меня не понимаешь. Вот Солон – это действительно истинный лирик.

– Солон не лирик! Он законодатель! – вскричал Эзоп. – Впрочем, лирик – тоже. Я думаю, что он выше физиков и выше лириков. Он познаёт мир и разумом и чувствами. А Фалес – только умом.

– А ты, каким местом познаёшь? – вновь шутливо спросил Эзопа Анахарсис.