Текст книги "Законодатель. Том 2. От Анахарсиса до Танатоса"

Фараон внимательно слушал, докапываясь до глубинного смысла слов мудреца. А тот, переждав несколько мгновений и видя, что Априй не готов сказать что-либо значимое по этому вопросу, продолжил свои суждения:

– Конечно, фараон, власть многим нехороша и хороша только одним – честью и славою; да и то, если это власть лучшего над хорошим и величайшего над великим. Так говорят у нас в Аттике. Некоторые исходят из того, что власть им нужна не для того, чтобы самим властвовать, а для того, чтобы худшие и не умеющие это делать, не властвовали над ними. Власть, разумеется, связана с опасностью, с трудностями и тяготами жизни. А тот, кто думает не о достоинстве властвующего гражданина, а только о своей безопасности, тот пускай пасёт овец, коров и лошадей, а не людей. Людей пусть «пасут» те, кто умеет это делать, а не те, кто ведут государство к погибели. Корабль власти не должен утонуть ни при какой государственной погоде. Эллины наконец-то поняли, что полис без надёжной власти всё равно, что человек без рук и без ног.

Касательно дурного примера для других народов, отвечу тебе так. Пусть иные народы живут собственным умом. Хорошему – учатся, плохое – отвергают. Мы ведь никому не навязываем наших взглядов на власть, и на всё остальное.

Афинянин убеждённо рассуждал о проблемах власти, а фараон, словно начинающий политик, внимательнейшим образом слушал его, не перебивая и не задавая вопросов. И законодатель продолжил размышлять на столь важную и ответственную тему:

– Особо скажу о том, что наши граждане, участвующие во власти, фактически выступают творцами политики. Тот, кто не участвует в политической жизни – либо глупец, либо хитрец, решивший избавиться от её тягот. Но афиняне заботятся о том, чтобы политика стала общим делом, делом всех совершеннолетних мужей, государственным делом, а не делишками отдельных высокопоставленных лиц, выражением их корысливых интересов. Высшая цель нашего государства – забота обо всех своих гражданах. Может случиться и так, о, фараон, что во власть придут люди, желающие реализовать свои преступные замыслы. С ними народ обязан решительно сразиться. Таким людям место в тюрьме, а не на властном Олимпе. Государство – это объединение честных граждан, а нечестные политики, могут его подрывать и разрушать.

– Боретесь вы с такими людьми с помощью законов или иных решительных средств? – нехотя спросил фараон.

– Априй, более решительных и надёжных средств, нежели справедливый закон и народный суд не существует. Всегда прав тот, кто следует закону, живёт по закону и вершит все дела по закону. Законы есть путь к смыслу, порядку и к государственной истине. И не прав тот, кто действует супротив закона, по собственному умозрению и усмотрению. Нарушение законов есть путь в Тартар и Хаос. Однако справедливый закон, истинный закон, достойнейший закон – явление достаточно редкое; столь редкое, как и справедливое государство. Мы-то с тобой знаем, что не всякий закон справедлив, а только тот, который ставит всех граждан в условия равных возможностей и ко всем относится беспристрастно. Но сила государства не только в самих законах, а в их своевременном применении, справедливом и последовательном исполнении законности. Сила также в контроле и справедливости суда.

Ещё немного подумав, афинский мудрец добавил:

– Но самая главная сила государства проявляется в единстве его граждан, а единство обусловлено общими интересами, законностью, порядком, добродетелью, взаимной поддержкой. Люди, по большому счёту, объединились в государство, не для того, чтобы враждовать друг с другом, а чтобы совместно жить и поддерживать друг друга. Так я полагаю, Априй. Возможно, ты не согласен?

На последние суждения, высказанные Солоном, фараон никак не отреагировал; видимо, сказать ему было нечего. Слишком болезненными были для него затронутые проблемы. А если это так, то лучше их не замечать. Законодатель верно оценил ситуацию и решил вновь повернуть разговор в сторону духовности, сказав далее:

– Кроме прочего, наша эллинская духовность не только религиозная, но и светская. Мы учим детей письму и чтению. Они изучают Гомера, Гесиода и современных поэтов. Все эллины любят музыку и танец. Мы учим своих граждан любить отечество, и они сами этому учатся. Народ искренне любящий своё отечество – непобедим!

– Скажи, Солон, эллины воинственный народ?

– Тут не всё однозначно, фараон. Эллины воевать умеют, ты это знаешь. Мы с детских лет обучаем мальчиков хорошо владеть всеми видами оружия. Мы учим их, защищая родную землю, – стоять насмерть. Но эллины – не агрессоры и не насильники. Возьмём такой пример. Стеснённость в земле и других благах побудила эллинов искать счастья едва ли не по всему миру. Но делали это они не насильственно, а мирно, сотрудничая и взаимодействуя с местным населением, помогая ему, поднимая его до собственных высот развития. Посмотри – всё Внутреннее море опоясано колониями эллинов. И даже более того, они добрались вплоть до Скифии. Эллинские диаспоры имеются во всех странах Их везде можно найти, включая Египет. Но они нигде не беспредельничают, а трудятся и только трудятся, великий фараон. За это их всюду уважают, с ними все хотят иметь дело.

– Пожалуй, и в этом вопросе я соглашусь с тобой, Солон, – задумчиво произнёс Априй.

– Эллада, фараон, не является царством, единой державой, подобно Египту. У эллинов нет единого центра, как у вас. У нас, где бы ты ни был – там центр. Если ты находишься в Афинах, то центр эллинской жизни здесь. Если ты прибыл в Спарту, то, несомненно, центр смещается сюда. Если ты в Олимпии, то, безусловно, центр здесь, если же ты в Милете, то он, конечно, будет здесь. Я уже не говорю о Дельфах. Ещё с мифологических времен принято считать, что подлинный центр Эллады и всего мира – в Дельфах, в храме Аполлона. Не все с этим соглашаются, особенно египтяне и вавилоняне, но знать – знают. Как видишь, у нас полицентризм, а у вас – моноцентризм. У вас всё течёт в Саис и всё из него вытекает. У нас источников много и текут они по всем направлениям. В этом тоже, Априй, можно найти причину многих наших различий и особенностей. У нас полис, город-государство – основа жизни, а у вас держава, египетская большая держава.

Фараон, подобно ученику, широко открыв глаза, слушал речевания Солона. Тот, немного выждав, продолжил свои суждения, не услышав фараоновых соображений или вопросов.

– А ещё, властелин Египта, я скажу тебе вот о чём, не менее важном. Мы вступаем в новое, совершенно иное время, нежели это было ещё сто лет назад. Эллины, афиняне в особенности, в него уже вступили. Ты не мог, Априй, этого не почувствовать и не увидеть. Такого нельзя не заметить. Это время невероятно глубоких перемен. Человек становится другим, совершенно не таким, каким он являлся когда-то. Раньше он был неотъемлемой частью рода. Жил, мыслил, действовал в пределах рода, поклонялся роду, племени; он был беспрекословным рабом природы. А сейчас он стал обособленным индивидом, точнее индивидуальностью, имеющей собственные взгляды, личные интересы, планы и цели. Он может выйти из рода, противопоставить себя роду, мыслить себя частью более широкого целого, называемого обществом. Он постоянно преодолевает узкие горизонты своей жизни. Мне порой кажется, что эллин даже стал поклоняться самому себе, во всяком случае, скрытно. Он размышляет, ищет, сомневается, доказывает и опровергает, не соглашается с имеющимся положением дел. Находит, но вновь сомневается, то ли он нашёл, что искал? И вновь отправляется в мысленный поиск, ищет доказательства и опровержения. Он ничего не принимает на веру и главное – во всём сомневается. Индивид вышел на новую тропу познания и самопознания. Он выполз на дорогу войны с незнанием и обманом. Сия дорога оказалась невероятно увлекательной и бесконечной. Человек настолько расширил горизонты познания, что порой ему иногда становится не по себе. Возникают мысли о том, чтобы не заблудиться, не потеряться. Раньше он то и делал, что медленно оглядывался назад, вглубь столетий. Он жил только мифом и только верой в то, что якобы когда-то имело место. Прошлое было критерием, ценностью и смыслом его жизни. Индивид ровнялся и ориентировался только на него. Прошлое было для него всем, всем, всем. А теперь эллин резко развернулся. Назад, разумеется, тоже оглядывается, но больше смотрит вперёд. Он размышляет над тем, что происходит здесь и сейчас, почему оно происходит и как можно повлиять на происходящее. И каково его личное место в происходящем. Он часто задумывается о будущем, о весьма отдалённом будущем. Эллин – это современный человек и человек будущего, а египтянин – пока человек прошлого; может быть хорошего прошлого, но всё-таки прошлого. Уже знание одного этого достаточно для того, чтобы понять существенные различия между эллинским и египетским мирами и людьми.

– Ты хочешь сказать, Солон, что у нас с вами различное время и разное отношение к нему, что мы живём в различных эпохах и пространствах?

– Именно так, Априй. Или почти что так. Конечно, формально мы живём в одно и то же время, в одном и том же мире. И солнце у нас общее и луна одна на всех и те же звёзды мерцают для всех. И утро, и день, и ночь касаются всех и каждого, замечает он это или нет. Но если взглянуть на нашу жизнь критически, то станет очевидным, что у нас и у вас имеется существенная разница в отношении ко времени. Египтян время не беспокоит. Его у них много. Они никуда не спешат и вообще, по жизни не торопятся. А эллинам никогда не хватает времени. Они постоянно находятся в движении, в поиске. Создаётся ощущение, что мы не идём, а бежим, словно на стадионе в Олимпии, даже летим куда-то.

– А зачем, скажи мне на милость, мудрец, это делать? Ведь можно запыхаться, сильно устать, а то и слечь. Поспешность к добру не приводит. В спешке можно всякого натворить, можно страшно ошибиться, заблудиться, а потом разочароваться, а то и сильно пожалеть.

– Эллины спешат по той причине, что жизнь им кажется короткой, мгновенной. А так хочется раздвинуть горизонты мышления, познания, горизонты жизни. Эллин – существо непомерно любопытное. Есть желание едва ли не всё узнать, испробовать, преобразить, оставить после себя что-то существенное, заметное. Но времени на многое не хватает.

– Какой в этом смысл? – улыбнувшись, спросил фараон. – Всего никогда не узнаешь, не испробуешь. К тому же, из множества знаний проистекает много трудностей и бед.

– В стремленьи к этому – предназначение человека, смысл его жизни, его судьба. Видимо, так. Я, фараон, был бы безмерно счастлив, если бы египтяне пошли той же тропой, что и эллины. Есть хоть какая-то надежда на это?

– Замечательные слова произнёс ты, Солон. Прекрасные аргументы привёл. Жаль только, что они непреемлемы для Египта. Во всяком случае, как представляется мне, для нас они пока не пригодны. То, что работает в Элладе, неприемлемо для нас. Египет – не Эллада. Афины – вовсе не Сапе. Тут что не делай результат один и тот же. То, о чём ты говорил, для нас, сыновей чёрной земли – неведомо. Мы о нём не думаем и совершенно этого не знаем. У нас всё едино – и мир и человек, миф и религия, время и пространство. Мы их не разграничиваем и почти не различаем. Мы во всём и всё в нас. Мы никуда не торопимся, и нас никто не торопит. По крайней мере, так было всегда.

Услышав сказанное фараоном, Солон задумался. Сосредоточился и фараон. Собеседники довольно долго молчали, снова выпили по чаше вина, пожелали друг другу здравия и вновь помолчали. Наконец царственный муж сказал гостю следующее:

– Солон, о чём бы мы с тобой не говорили, но неизбежно возвращаемся к теме власти. Видимо мы живём в такое время, что без подобного никак не обойтись. Я даже не исключаю, что для многих власть есть смысл жизни.

Фараон остановился, явно не завершив собственную мысль и любопытствующе посмотрел на Солона. Тот же, в свою очередь так же окинув взглядом фараона, незамедлительно ответил:

– Для меня власть не является смыслом моей жизни. Скорее всего – это необходимость, даже обуза, возложенная на меня афинянами. Я её и принял как необходимость, надеясь помочь афинскому народу решить сложные проблемы. Это ни для кого не является секретом.

– Вот-вот, мудрец, я как раз жажду поговорить с тобой о секретах власти и политики, о тайнах политической жизни. Ты, как я полагаю, в этих вопросах – фараон и даже более того, а я скорее твой слуга и ученик.

– О, Априй, если ты хочешь вести речь о секретах, то следует подобное делать не со мной, а с другими политиками и законодателями. В секретах я ничего не смыслю. Я кое-что знаю, понимаю и могу поделиться известным мне о власти и о политике, но как о деле открытом, гласном, законном, а не скрытном. Я не делал из своей политики никаких тайн и секретов. Наоборот, я всё излагал народу открыто, честно, искренне. Я всегда говорил, чего хочу, к чему стремлюсь, какими средствами призываю искомое достичь, каких результатов можно от наших усилий ожидать. Всегда и всем говорил открыто, прямо и никаких секретов и хитростей из происходящего не возводил. Я и всех остальных сограждан призывал к открытости, гласности, честности. Афины – открытое демократическое государство. Наша политика тоже открыта, а законы всем понятны. У нас все знают кто, что и как должен делать. И какую ответственность он за себя и за своё дело несёт. Возможно, в этом наш главный секрет.

– Дорогой законодатель, – внезапно встрепенулся Априй, – скорее фараон оговорился. Моя цель поговорить с тобой о тонкостях политики, о дальновидной политике, о предчувствиях бед и потрясений, о способах борьбы с ними. Иначе говоря, я хочу познать тонкости властвования и применить их в жизни. Ещё тысячу лет назад египтяне провозгласили государственный принцип «Разделяй и властвуй». Справедлив ли он? Надёжен ли он в делах современного государства?

– Как много вопросов ты поставил сразу, любезный властитель. Чтобы ответить на них, потребуется много времени, полагаю слишком много. У меня оно имеется. У тебя – не знаю. Ведь ты полон дел и забот. Но кое-что важное скажу сейчас. Немедля. Начну с последнего. Я напрочь отвергаю принцип «Разделяй и властвуй». Я осведомлён о нём давно, ибо читал древние египетские манускрипты. Сей принцип, фараон, неизбежно ведёт к борьбе внутри государства, а зачастую порождает и гражданскую войну. Задачей этого принципа, на первый взгляд, является укрепление фараоновой власти. Но на самом деле он преследует иную цель – унизить одних, ущемить других, уничтожить третьих и возвысить четвёртых. А ведь будем иметь в виду, что большинство государств создавались как объединение равных, равноответственных и равноучаствующих во власти людей. Во всяком случае, творцы государств об этом договаривались. Это, уж потом, получилось так, что те, кто хитрее, пронырливее, сильнее, изворотливее – урвали побольше. А остальные – их испугавшись, смирились с подобным положением дел, покорились, смолчали. К сожалению, так получилось и у нас – эллинов. Так вот, исправляя эту историческую несправедливость, если угодно ошибку, я провозгласил в Афинах совершенно противоположное, а именно – господство закона, а не человека, равенство всех перед законом, доминирование общей, а не единичной воли, равенство участия во власти, возможность критиковать власть, постоянно её менять и обновлять, обязанность власти отчитываться перед народом. Если у вас, в Египте, разделяются и властвуют, то у нас в Афинах я провозгласил: «Объединяйтесь и властвуйте». «Будьте согражданами, соотечественниками. Уважайте друг друга! Миритесь! Ибо нет у нас другой Родины!» Я пришёл к выводу, да простит меня фараон за такие слова, но правда превыше всего и всех. И правда, моя правда, афинская правда, состоит в том, чтобы не вручать всей полноты власти в государстве одному человеку. Никогда и ни при каких обстоятельствах! Один чаще ошибается, нежели многие. Один чаще обижается, нежели многие. У одного может взыграть честолюбие, а то и наступить помутнение рассудка. У большинства такого быть не может, не должно быть подобного у всего народа. Поэтому власть должна принадлежать большинству. Иное дело – сумеет ли это большинство разумно распорядиться властью? Вот за это сейчас я сильно переживаю. Я борюсь за это, ежедневно и ежечасно переживаю. Представляешь, фараон, Солон переживает не за себя, а за них, за народ. Чувство тревоги не покидает меня ни на час. Получается так, что демократия – это сплошные волнения и переживания. Демократия есть сильнейшее и неукротимое напряжение души и разума.

Фараон, слегка покраснев, внимал речи афинского политика. Он ему искренне завидовал, если не ему лично, то тем делам, которые законодатель свершил у себя на родине. Солон же сделал небольшую паузу, словно приглашая к разговору фараона, выждал, затем снова продолжил:

– Так что, любезный Априй, принцип «Разделяй и властвуй» совершенно ненадёжен. Он, разумеется, где-то, когда-то, может сработать и даже временно дать положительный результат. Но как фундаментальное основание политики совершенно непригоден, ибо несёт войну, раздоры, смерть, страх. Он порождает нездоровую обстановку в общественной жизни. Все начинают бояться всех. Все клевещут на всех. Отсюда и проистекает египетский агон! Между прочим, для эллинов этот принцип не является секретом, он таинственен для египтян и вавилонян. А мы о нём знаем давно. И в Элладе, к сожалению, время от времени появляются властители, которые желают разделять и властвовать. И не просто желают, но и властвуют подобным образом, разделяя.

– Как быть, Солон, тем властвующим, которым достался этот принцип по наследству. Что делать им, если они желают изменить его, но не могут подобного сделать. Знал бы ты, как в Египте всё делается тяжело, особенно новое, нетрадиционное. Ты можешь что-то египтянам посоветовать?

– За многие годы жизни, фараон, я убедился, что советники – самые безответственные лица. Ведь они сами ни за что не отвечают. Посоветовали, наговорили кучу всякого и всё. А попробовали бы они сами сделать то, что советуют. Тот, кто советует – тот пусть попробует сделать сам. Я всегда говорил и говорю, что надо жить и действовать не по чужим советам, а по разуму и обстоятельствам. У нас, в Элладе, действует принцип: «Инициатива – наказуема». Так что даже не знаю, что можно тебе сказать на сей счёт.

– Напрасно ты так, Солон, о советниках говоришь. Я вот, к примеру, хочу создать Совет из мудрых советников – людей знающих, понимающих, мыслящих, честных.

– И где же взять таковых? – рассмеялся Солон. – Замысел интересен, но пойдёт ли он впрок? Да и осуществим ли он?! Не как фараону, а как другу, коль признал ты меня таковым, Априй, скажу – у тебя невероятно сложная задача. Изменить то, что копилось тысячелетиями – сразу невозможно. Ты говорил, что Египет меняется очень тяжело. Да не только Египет, но и Эллада меняется тяжело. И Скифия не хочет меняться. Лидия, Финикия и Вавилон ничем не лучше. Все как-то приспособились и худо-бедно существуют. Нового, неизведанного большинство боится. Столько требуется усилий, настойчивости, воли, дабы что-то изменить. Люди быстро не меняются, не меняется быстро их умонастроение. Чтобы что-то сделать, надо иметь хоть какую-то опору. Насколько я понимаю, у тебя её нет. Ты редко кому можешь довериться. Силой же, угрозами, принуждением, наконец, армией, такого не свершить. Да и задача у тебя сейчас стоит совершенно иная. Необходимо примирить разные сословия, успокоить народ, навести порядок с ценами. Необходимо убедить народ в доброчестии ныне властвующих особ. Только потом можно будет размышлять о более основательных переменах. Всеми процессами целесообразно продуманно управлять.

– Возможно, ты прав, Солон. Скорее всего, прав. Но фараону всегда хочется большего, основательного, значимого, чем на самом деле он может решить. Оставим глубокие перемены до лучших времён. Ответь мне, любезный афинянин, на такой вопрос: «Каким, по твоему усмотрению, должен быть государь, политик, значимо властвующий человек?» Ведь перемены следует начинать с себя. Не так ли?

– На этот вопрос, Априй, я могу ответить сразу и без колебаний. Ибо ответ очевиден. Кем бы ни был властвующий – царём, архонтом, стратегом или весьма низким чином, он должен быть законопослушным, всегда действовать и жить по закону; по справедливому закону. Его обязанность – поступать разумно, добродетельно, действовать так, чтобы и все граждане стали законопослушными и тоже добродетельно поступали. Его долг – быть человеком чести, уважительно относиться к своим подвластным людям, быть примером для всего народа, являться образцом правильной жизни. Властитель не имеет права поддаваться чувствам и соблазнам. Он обязан забыть, что такое лесть. Знай, льстецы – это подлецы государства. Они уводят всех от истины. Царю надлежит охранять народ, не обижать его. Властитель должен уметь прощать и никогда не мстить подданным. Народ не способен прощать, а царь – обязан. Не следует думать, что народ глуп. Если власть думает, что народ намного глупее её, то она глубоко заблуждается. Скорее, она слабее народа. Властвующим не следует забывать, что без народа не бывает государства и власти. Властитель сам по себе – никто и ничто. Он имеет смысл только тогда, когда есть над кем властвовать. Властвующий человек, обязан быть принципиальным, не давать слабины ни себе, ни своим друзьям, никому другому. Твёрдый дух крайне необходим тому, кто находится у кормила государства. Ему нужна и очень сильная воля, чрезвычайно сильная воля. Властитель должен быть работоспособным, очень работоспособным – раньше всех вставать и позже всех ложиться. Ему необходима умеренность в использовании различных благ. Ибо любая чрезмерность – сразу становится для простых граждан очевидной и понятной. Он должен больше отдавать народу, нежели брать от него. Идти во власть – значит полностью отдавать себя общему делу, а не искать личную выгоду; общее дело, необходимо рассматривать как собственное, а собственное – делать общим. Тот, кто с государством связывает личные корыстливые цели, не имеет права властвовать. Запустивший руку в государственный карман, должен быть немедленно изгнан из власти и осуждён соответственно закону. Такую руку необходимо отсечь. Быть во власти, – значит, прежде всего, управлять собой, управлять соответственно интересам народа. Я уже говорил, Априй, что в Египте идут во власть, чтобы брать, а не отдавать. И идут те, кому нечего отдавать; я имею в виду знания, достойный опыт, способность к решению сложных вопросов. А для того, чтобы брать, ничего такого не требуется. Для этого требуется изощрённость и коварство.

– Должен ли властитель, к примеру, царь, быть мудрецом, с точки зрения мудреца? – тихо спросил Априй.

– Снова предельно тяжёлый вопрос тобою поставлен, о, фараон. Твёрдого ответа на него у меня нет, но суждение найдётся. Как представляется мне, не всякий властитель должен быть мудрецом. Тогда слишком много мудрых разведётся, и мудрость явно обесценит себя. Разница между мудрым человеком и не мудрым сотрётся, что нежелательно. Я заметил, что истинный мудрец к власти не рвётся, разве что его настойчиво зовут туда. Впрочем, и многие властвующие не стремятся к мудрости. Власть и мудрость далеко не сёстры, скорее это свекровь и невестка. Да и сёстры не всегда бывают истинными родственницами. Мудрец – властитель душ, властитель дум, сердец властитель, а властвующий – скорее властитель тел и властитель дел. Политик, как правило – властитель тел, хотя может быть и властителем дум. Но, бывает и так, что власть и мудрость сосуществуют, единятся в одном человеке. К примеру, в Питтаке, Клеобуле или Бианте. Можно смело утверждать, что счастлив тот народ, у которого власть и мудрость – в одном лице, в единстве. Власть – это хорошая возможность проявлять мудрость, если таковая у властителя имеется, или найдётся у его ближайшего окружения. Но, к большому сожалению, в этом вопросе сообщество людей, едва ли не всегда, делало две страшные ошибки. Оно недооценивало умных и работящих, но самостоятельных и независимых индивидов. И, соответственно, переоценивало глупых и недостойных, но податливых и прислуживающих, готовых без разбора делать всё, что угодно. Высшая власть так же руководствуется этими двумя ошибками. И вот по этой причине лучшее и лучшие почти не совпадают. А если и совпадают, то крайне редко. Крайне редко, фараон. Властвующие должны обладать высокими достоинствами. И умом, и нравами, и повседневным поведением они должны подавать пример рядовым гражданам. Если этого не будет, то государству грозит большая опасность. Властвующие не должны быть хуже собственных подвластных граждан. Если такое случается, то в обществе формируются глубокое разочарование, равнодушие, безразличие, скепсис. А главное – утрачивается вера в высокие идеалы государственности и политики. Они воспринимаются людьми как обуза, а то и насилие.

– Должен ли тот, кто является вершителем политики, творцом крупных и непреходящих дел обращать внимание на частности и мелочи государственной жизни? Как ты считаешь, Солон?

Афинянин загадочно улыбнулся и ответил собеседнику:

– Вначале я полагал, что политика олицетворяет собой великие дела и основательные решения. Но, в итоге оказалось, что по большей части она состоит из мелочей и частностей. Даже более того, вся наша жизнь состоит из них. Великое и значимое в ней редкий гость. Впрочем, может случиться, что некая частность или мелочь может оказать влияние на судьбы государства. Следовательно, политик ко всему должен относиться ответственно. Ибо в политике мелочей не бывает.

Солон закончил говорить на эту тему, однако, пристально посмотрев на удручённого фараона, решил подбросить ему ещё одну мысль:

– Априй, как мне кажется, в Египте очень много паразитов; людей ничего не делающих и живущих за чужой счёт. В среде властвующих – их чрезмерно много. Это страшная угроза для честных людей и для тебя тоже.

– Паразиты есть в любом обществе, – немедленно возразил фараон.

– Но, в разных количествах и допустимых пределах, – уточнил Солон. – Такого количества паразитов и государственных бездельников, как в Египте, я не встречал нигде. Мне кажется, они пожирают немыслимое количество государственных средств. Тех средств, которые можно пустить на благие дела.

Фараон ничего не ответил на сказанное афинским гостем. Судя по всему, он сам хорошо знал об этом. Но знать это одно, а принимать меры по исправлению имеющихся проблем – дело другое. Скорее всего, он был в большом затруднении. А возможно, считал, что без такого положения власть фараона не устоит. Оба немного помолчали, выпили вина, потом снова помолчали, и только тогда афинский законодатель продолжил важный разговор.

– Предводитель египтян, – обратился Солон к своему собеседнику, – как мне кажется, надо исправлять ошибочное положение дел в египетской властной сфере. Мы в Афинах начали подобное делать. Вопрос, разумеется, тонкий и крайне сложный. Я имею в виду следующее. В большинстве стран государственная жизнь поставлена с ног на голову. Речь идёт о том, что изначально смысл власти заключался в том, чтобы служить своим соотечественникам, помогать им решать важные дела, сорганизоваться в государство и наладить благостную жизнь. Народ из своих рядов выдвигал самых активных, знающих, достойных, которые занимались этим. Но затем, на каком-то этапе, произошла подмена. Выдвинутые, пользуясь неорганизованностью народа и его незнанием секретов властвования, присвоили себе власть и подчинили его себе и своим интересам. Интересы простого народа и интересы властвующих индивидов – разошлись. Да так глубоко разошлись, что власть поработила народ, хотя сама по существу должна быть его рабом. Она, видимо, полагала, что люди спокойно всё стерпят и смолчат. Но это большое заблуждение. Ибо только покойники спокойны, а живые всегда бурлят. Хотя и не всегда их слышно. Вот сейчас настало время исправить эту ошибку. В противном случае её начнёт исправлять сам народ, что может привести к непредсказуемым последствиям. Мы в Афинах подобное поняли и сделали первые шаги в данном направлении. Шаги очень значимые и полезные, весьма своевременные.

Априй внимательно слушал афинского мудреца, иногда кивал головой, временами разводил руками, иногда вытягивал губы, порой прижмуривал глаза, даже потирал руки. Было заметно как непросто ему, фараону, воспринимать глубокие и правдивые помыслы афинского политика, законодателя и поэта. Порою его лицо становилось грустным и даже печальным, возможно, от того, что он ничего не может изменить. Но самое главное состояло в том, что многие, казалось бы очевидные истины, он услышал открыто и честно впервые. Он почувствовал, как нелегко ему – великому властителю древнейшей страны быть мальчиком на пиру эллинской мудрости! Только теперь ему открывался новый реальный мир, во всяком случае, мир доселе неведанных представлений о политике и власти. Другой, иной мир, чем тот, в котором он рос, воспитывался и ранее жил. Раньше его обманывали, ему постоянно лгали в этих вопросах, его невероятно возносили.

Ему без устали твердили, какой он великий, небывалый, непревзойдённый, сверхчеловечный, воистину божественный. Он Бог и не иначе, он величина всех величин и мера всех мер. Его, Априя, едва ли не убедили в том, что нет никого совершеннее, лучше, умнее и величественнее его, что он самое-самое-самое. А он чуть было не поверил всему ранее про него сказанному. Впрочем, многому поверил. Да и как тут не поверить, если все окружающие настаивают на подобном. Не захочешь, но поверишь. Вынудят поверить! Лести можно поверить легко. Нелегко верить правде. А тут, во время беседы с афинским мудрецом, выяснилось, что он – живой мнимый египетский Бог, в политико-властных вопросах, особенно в их тонкостях – полный невежа, профан, поверхностно смотрящий на мир. Становилось ясно, что власть – это не только и не столько фараон. Что никакая она не божественная его власть. Что она как пришла, так и может уйти от тебя. Что сегодня ты властелин, которому позволено всё, а завтра ты можешь стать рабом, и уже с тобой могут сделать всё что угодно. Он также понял, что политика – это не только его желания, распоряжения, указы, а весь широчайший спектр общественной жизни. Фараону открылась истина, что помимо его желаний, есть необходимость, даже закономерность чего-то ещё, даже более важного. И что есть народ и что этот народ на него постоянно смотрит и ждёт справедливости. А он, фараон, пока ничего существенного не предпринимает. Он просто размышляет и надеется, причём непонятно, на что надеется и чего ждёт. Он ждёт и ждёт, будто вопросы решатся сами по себе. Но они не решаются, а недовольство продолжает нарастать. Грядёт беда.