Текст книги "Остров на болоте"

Глава II
Исповедь романтика

1

Приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать, как отличаются по своему поведению шестиклассники от семиклассников?

Шестиклассники шумны, вертлявы, не сосредоточенны. Они – взрослые дети или, если хотите, неоперившиеся птенцы, которые подставляют свой раскрытый клюв всякому червячку, принесённому родителями.

Семиклассники же – иное дело. Главное их внимание обращено в себя. Им интересно и важно понять самих себя и своё место в окружающем мире. Семиклассники не шумят на уроках, они внимательно вслушиваются в слова учителя, пытаясь найти в них ответы на интересующие их вопросы. Первоначальная картина мира, сложившаяся в их юных головах, начинает оформляться в раму эмоций и чувств и предстаёт уже с иной, новой для них стороны. Накопив критическую массу новой энергии, повзрослевшие дети обрушивают влюблённые взгляды на тех, на кого ещё год назад могли смотреть спокойно. Подростки – инопланетяне, осваивающие незнакомую им планету…

Так было и, вероятно, будет.

Оказавшись, по воле случая, в новом и необычном мире, заполненном солёным морем, солнцем, свежим ветром и сотнями таких же, как он, подростков, Серёжа не мог уже оставаться прежним. Он стал меняться.

С тех пор, как он научился строить парусные корабли, он успел прочитать романтическую сказку «Алые паруса» и взволновавший душу роман «Бегущая по волнам» Александра Грина. Эти книги пробудили в его душе романтическую грусть. Теперь, находясь в «Орлёнке», слушая плеск волн, набегающих на полосу каменистого пляжа, он ощущал себя жителем волшебной страны Гринландии, и мечтал встретить свою Ассоль, и заранее был уже в неё влюблён.

Сорок дней, проведённые в «Орлёнке», – как заново прожитая до сей поры жизнь. Всё сначала. И были эти дни счастливейшими в жизни. Реальность происходящего на глазах мешалась с фантазией. Всё было явью, но казалось сном и сказкой – одной большой сказкой, в которой он – и участник, и зритель. И здесь его юный организм впервые выработал волшебный эликсир любви такого высокого градуса, какой бывает, наверное, только один раз в жизни.

Её звали Светланой. В «Орлёнок» она приехала из небольшого сибирского города Колпашева. Внешне она ничем не выделялась среди остальных девочек-подростков. Да и Серёжа ещё не умел оценивать ни фигуру, ни внешность. Но когда он впервые заглянул в её глаза, ему показалось, что он тонет и теряет сознание. Он испытал первое в своей жизни эмоциональное потрясение. А дальше – в нём возникло и с каждым днём росло только одно желание – снова и снова видеть её, чтобы снова испытать это потрясение. Какого цвета были её глаза, он не мог понять: то ли тёмно-серые, то ли серо-синие, но они как магнит притягивали к себе, и не было сил – устоять перед этим желанием. Она была из другого отряда, и ему постоянно приходилось искать её. Он не решался подойти к ней близко и только издали наблюдал за ней. За все сорок дней он так ни разу и не подошёл к ней, ни разу с ней не заговорил. Чувство, которого он раньше не знал, сделало его робким и нерешительным. Оно не отпускало, сковав его волю и способность к простому общению.

Природа запустила в его организме неуправляемый химический реактор, и потребуются годы, чтобы Сергей смог научиться управлять этими процессами.

Настал день отъезда. Не помня себя, в порыве отчаянной храбрости, он вышел из автобуса и подошёл к ней, стоявшей в толпе провожающих. Она сразу поняла, что он направляется к ней, и встретила его улыбкой. Он что-то говорил ей и не слышал своего голоса. Пообещал написать ей… «Напиши», – согласилась она. Это было единственное слово, которое он от неё услышал. Автобус увозил ребят по извилистой горной дороге в ночь, и никто не видел слёз, которые текли ручьями из его глаз…

– Напиши… напиши… напиши… на-пи-ши! – стучало в висках и рвалось что-то внутри…

В родной посёлок Серёжа вернулся другим. Начавшийся в «Орлёнке» бурный процесс внутренней перестройки продолжался во всех направлениях. Сознательно или интуитивно он вырабатывал для себя новые правила поведения, взглядов, установок и приоритетов. Он кипел максимализмом. За неимением старших наставников, способных объяснить и помочь ему с выбором линии поведения, он искал ответы в литературе, выбирая себе героев для подражания.

Вероятно, для того, чтобы придать значения своему чувству и в силу упомянутого максимализма, он решил, что будет правильным, если он не станет обращать внимания на девчонок в классе, не будет с ними разговаривать и танцевать. Учитывая потребности возраста, обет был жестокий и, в определённой степени, сыграл в жизни Серёжи роковую роль.

Через какое-то время его «странное» поведение стало вызывать озабоченность учителей и родителей. Его «разбирали» на классных собраниях, пытались проникнуть туда, куда он никого не допускал, делали наставления, давали советы, но никто не мог понять, что с ним происходит. А за внешней оболочкой «отшельника» скрывался хрупкий внутренний мир, где было только двое – он и его Светлана. Он понимал, что стал жить двумя жизнями: одна была внешней, другая – скрытой ото всех. То чувство, что испытал он в «Орлёнке», стало для него самым дорогим и важным в его жизни – тем, что он лелеял в себе и оберегал от посторонних. Это было только его…

Весной следующего года, когда в школе проходили творчество Лермонтова, Серёжа за ночь при свече прочитал «Героя нашего времени» и рыдал над сценой прощания Печорина с Верой. Роман произвёл потрясение в душе его. Ещё ни одна книга не вызывала в нём такого интереса и участия, как эта. Открыв первую страницу, он уже не мог оторваться от чтения до тех пор, пока не прочитал книгу до конца.

– Вот оно! – думал он, – То самое, что я так давно искал.

Это было его время! Наряду с наполеоновской эпохой это было время, в котором он хотел бы жить. И он погрузился в это время, и к двум жизням добавилась третья. Роман «Герой нашего времени» сделался его настольной книгой, а Печорин – наставником и примером для подражания.

В конце марта, не говоря ни слова родителям, Серёжа приехал в военкомат и подал заявление в Нахимовское училище, чем очень сильно расстроил свою мать. Он был охвачен романтикой моря и мечтал стать капитаном.

В апреле Серёже исполнилось пятнадцать лет. И тут он впервые подвёл для себя итог первым трём пятилеткам своей жизни. Он решил для себя, что нельзя тратить понапрасну отпущенное время, а нужно постоянно делать что-то полезное. Бабушка дала Серёже рубль на конфеты, а родители купили первый в его жизни чёрный костюм.

А через день пришло письмо от Светланы!

Девять долгих месяцев он ждал его. Достав конверт из почтового ящика, Серёжа не стал сразу вскрывать его, а ушёл в сарай, забрался на чердак, закрылся там и, убедившись, что никто ему не помешает, распечатал конверт…

В конверте лежала обыкновенная открытка с дежурным поздравлением, но какую радость в сердце она вызвала, какой восторг в душе! Он прижимал открытку к груди, пытаясь извлечь из памяти волнующий образ той темноволосой девочки с необыкновенными и не поддающимися никакому описанию глазами, и наслаждался своим маленьким счастьем, которое было ведомо только ему одному. Счастья этого было так мало, а ожидание его было столь долгим и томительным, что процесс этого ожидания скорее походил на самоистязание, которому подвергали себя средневековые рыцари. И Серёжа вольно или невольно выбрал для себя эту роль верного рыцаря, с которой постепенно сроднился.

Он лелеял и сохранял в себе любовь к незнакомой девочке, которую видел лишь несколько коротких мгновений, и не обращал никакого внимания на тех, кто был рядом.

2

С того дня, когда туапсинский поезд увозил Серёжу на юг, прошёл год. Серёжа окончил восемь классов и, сдав выпускные экзамены, подал заявление в Индустриальный техникум на отделение судовой радиосвязи. С Нахимовским училищем, к большой радости матери, ничего не получилось – в военкомате набирали ребят только в Суворовское. Но в душе Серёжи ещё теплилась юношеская мечта – связать свою жизнь с морем, и он решил сделать ещё одну попытку в этом направлении – попробовать стать если не капитаном, то хотя бы судовым радистом.

Но судьба распорядилась иначе. На диктанте он сделал более двадцати одинаковых и нелепых ошибок, которых раньше никогда не допускал, и получил двойку. Он не мог поверить в свою внезапную неграмотность и не понимал, как такое могло с ним произойти. Только знавший всё ангел-хранитель мог бы поведать ему обо всём, но он улыбался и хранил молчание. Эта «неудача», однако, нисколько не расстроила Серёжу. Видя неизбежность того, куда направляет его судьба, он окончательно оставил мечту о морской карьере и осенью продолжил учёбу в школе.

С девятого класса главным увлечением Серёжи стала физика. Этот выбор был обусловлен двумя причинами: приходом в школу новой учительницы физики – Людмилы Алексеевны и результатом его размышлений о том, что дело, которому он должен себя посвятить, не должно иметь ничего общего с человеческими эмоциями и чувствами. Потаённая любовь к Светлане сделала его закрытым снаружи для всех, и особенно для одноклассниц. Ему казалось, что самым правильным для него было бы играть роль невозмутимого человека-робота, которому не знакомы человеческие эмоции и слабости. В этом стремлении он дошёл до того, что перестал ходить в школьную столовую на обед, потому что не мог допустить, чтобы кто-то видел, что он тоже нуждается в еде. На школьных вечерах он выбирал себе место возле магнитофона, и, пока его одноклассники танцевали, он делал вид, что занят важным делом. Он вполне сжился с ролью невозмутимого «гармониста» , и это помогало ему погашать в себе свойственные молодости порывы и желания. Он не нарушал установленные для себя правила, но трагедия заключалась в том, что его «дама сердца» , ради которой приносились такие жертвы, по-прежнему не отвечала на его письма.

Второе письмо от неё пришло только к Новому году, то есть ещё через девять месяцев. Помимо самого письма в конверт была вложена маленькая фотография. Серёжа ликовал! В скором времени он изготовил для себя маленький образок с её миниатюрным портретом, с которым не расставался до самого отъезда в армию.

Новый год Серёжа снова встретил один. Родители, как они делали это и раньше, уехали на праздник в Иваново. В полночь он выключил свет, открыл окно, впустил в комнату порцию холодного воздуха и под бой курантов выпил бокал домашнего вина. В конце января от Светланы пришло третье письмо, а через месяц – четвёртое! Серёжа и рад был зачастившим письмам, и недоумевал одновременно: «Уж не сошла ли Земля со своей оси?» Свой ответ он отправил в стихах. Он уже пару лет пробовал сочинять. Разумеется, первые стихи были наивны и несовершенны, но он продолжал писать их, так как чувства, кипевшие в нём, искали выхода.

Быстро пролетела зима.

Накануне нелюбимого Серёжей женского праздника в школе решили организовать «огонёк» для старшеклассников, для чего с родителей собрали по пятьдесят копеек на ужин. Серёжа не собирался идти на вечер, но, поддавшись уговорам друзей и чтобы не обижать одноклассниц, в конце концов согласился и пришёл. «Огонёк» проходил в помещении столовой. После приветственных слов учителей состоялся небольшой концерт самодеятельности. Кто-то пел под аккомпанемент гитары. На столах возвышались горки пирожков и пирожных, шипел разливаемый по стаканам лимонад, в больших чайниках томился горячий чай.

К еде Серёжа не притронулся, так как не мог нарушать свои правила. Он просто сидел и смотрел по сторонам, а когда пришло время танцам, предусмотрительно переместился к аппаратуре. В разгар вечера он покинул зал и ушёл домой. Он сделал это не потому, что действительно хотел уйти, напротив, ему нравилось сидеть и смотреть на своих одноклассников, но он сделал это нарочно, из чувства противоречия. Если бы эти правила были кем-то ему навязаны, он легко бы нарушил их. Но он сам наложил на себя эту епитимью и потому строго соблюдал её.

Светлану он назначил «дамой сердца» и, как рыцарь, соблюдал данный ей обет верности. Конечно, это была игра, но всё в ней делалось по-настоящему. Этот трудный процесс самовоспитания растянулся на годы.

К своему шестнадцатилетию он сформулировал предельно краткий план на предстоящий год жизни: прекрасно учиться, воспитывать волю и терпение, игнорировать инстинкт сохранения вида. Последнее вытекало из второго.

Получив от Светланы очередное письмо, Серёжа остался им недоволен. Он засомневался в своей «даме сердца», так как всё больше убеждался в том, что она ничем не отличается от других девчонок, с которыми он учился в школе. Возможно, он ошибался. Но мысль, которая пришла ему в голову, стала для него небольшим открытием, и заключалась она в том, что свою «даму сердца» он просто выдумал. Возможно, не надо было читать «Айвенго» и другие рыцарские романы в юном возрасте, когда организм так подвержен впечатлениям? По молодости лет и по причине всеобщего атеизма Серёжа не мог знать, что, установив для себя собственные правила, а иными словами, заповеди и следуя им, он совершил, в некотором роде, грех, за который долго потом расплачивался и страдал.

3

Занимаясь самообразованием и расширяя кругозор, Серёжа черпал знания из двух источников: из книг и из кинофильмов. Рыться в книгах Серёжа любил. Он перебрал всю школьную библиотеку, он часами листал книги в библиотеке поселковой, куда его допускали к стеллажам, он приезжал на велосипеде в Колокольск и подробно знакомился с новинками в своём любимом книжном магазине.

Первую в своей жизни книгу Серёжа купил в седьмом классе. А было это так. В школу приехала из района книжная лавка. На большой перемене Серёжа увидел среди выложенных на столе книг, большой толковый словарь русского языка под редакцией Ожегова. Книга стоила три рубля, тогда как пирожок с повидлом в школьной столовой стоил пять копеек. Поколебавшись, Серёжа решил купить словарь и помчался домой за деньгами. Дома он высыпал из копилки всё содержимое в карман и с этой ношей вернулся в школу. Книгу он купил и, счастливый, принёс домой. На этот раз родители не ругали его за столь дорогую покупку. Информация, которая содержалась в книге, была для него бесценна. Теперь он сам, не мучая преподавательницу русского языка, мог узнать значение любого слова.

Следующими, после толкового словаря, купленными им книгами стали сборники романов Грина, Тургенева, Куприна. У Грина он нашёл и выписал для себя взволновавшие его строчки:

«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовёт нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днём, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты? Между тем время проходит, и мы плывём мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня».

Он повторял эти слова, как заученную молитву и, возможно, они помогали ему не утонуть в суете однообразных будней.

В нём постоянно шёл сложный и мучительный процесс выработки линии поведения. Иногда он казался странным, иногда был грубым, насмешливым. Его поведение периодически разбирали на комсомольских собраниях класса, порой вызывали в школу родителей, пытались воспитывать, а он хотел только одного: чтобы его оставили в покое. В нём самом шёл безостановочный процесс самовоспитания.

В школе изучали Толстого – роман «Война и мир». К тому времени уже был снят и вышел на экраны фильм с одноимённым названием. Этот фильм стал событием в жизни Серёжи. Герои фильма навсегда вошли в его жизнь. Главная батальная сцена – Бородинское сражение – длилась двадцать две минуты (он засекал время). Двадцать две минуты полного восторга! До остановки сердца и дыхания…

– Вот оно! Что же? То самое, ради чего стоит жить! И всё… Ну почему я так поздно родился? Я опоздал. Всё случилось без меня… И что же мне теперь делать? Жить в своём времени? Но как жить, если всё, что я люблю, осталось там… Сто пятьдесят зим уже прошло. Все ушли, умчались, растворились во времени, а я остался. Я не с ними… Зачем? Всего двадцать две минуты… Как мало. Какое было время! ..

Ему понравилась мысль, высказанная князем Андреем Болконским в разговоре с Пьером. Он запомнил её.

«Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет, не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь её ясно, а то ты ошибёшься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда не годным… А то пропадёт всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам».

– Как верно сказал этот князь Андрей, – думал Серёжа. – Нельзя тратить жизнь на удовольствия и нельзя жить напрасно. Нельзя быть потребителем. Никогда! Это скотство – жить ради удовольствий, и пусть так живут те, кто ни на что больше не способен. Я презираю их. Надо созидать, надо спешить. И если женщины в работе помеха, то к чёрту помехи, к чёрту женщин! Только работа, только дело, ради которого родился на свет! Главная моя задача теперь – понять и найти для себя это дело.

В восемнадцати километрах от Полуднева лежало старинное село Писцово. От 17-го века в нём сохранилась булыжная мостовая. Четыре храма с колокольнями, из которых самый древний – пятиглавый храм «Святой Троицы» был заложен ещё при царе Иване Грозном, придавали селу тот незабываемый вид русской провинции, которому непременно радуется душа любого русского человека. Серёжа частенько приезжал в Писцово, чтобы погулять по его закоулкам, подышать его воздухом, насытиться его неброской и такой родной красотой. В отличие от обособленного положения Полуднева, через Писцово проходила большая дорога, соединявшая Владимир с Ярославлем. Окружающие село поля дополняли общую картину пейзажа ненаглядной уходящей красоты.

На широкой главной площади села в одном из двухэтажных зданий располагался магазин культтоваров. Серёжа любил наведываться в него. В нём, среди множества разных вещей, всегда продавались портреты вождей и разных выдающихся деятелей, оформленные в золочёные багетные рамы. Фокус заключался в том, что готовый портрет в такой раме стоил дешевле, чем такая же рама без портрета. Серёжа покупал портреты и освобождал их от рам, а рамы использовал для оформления своих работ.

4

Тихо, по-будничному тянулось последнее школьное лето. По примеру героев фильма «Горные мстители» Серёжа со своими друзьями, Борькой и Вовкой, соорудили на болоте, в районе Третьих карьеров, военный лагерь. Для этого они обнесли тыном небольшую поляну, поставили наблюдательную вышку и шалаш, наготовили дров для костра, под большой кочкой, покрытой сухим бурым мхом, устроили тайник, где хранили кухонную утварь и рыболовные снасти. Под другой кочкой хранились запасы «стратегического сырья», из которого добывался свинец, шедший на изготовление грузил и картечи для самодельных пистолетов. Стратегическим сырьём служили решётки старых аккумуляторов, в изобилии валявшиеся на территории механических мастерских. Решётки мелко крошились в жестяные самодельные ковшики и ставились в костёр. Когда свинец становился жидким, его переливали в приготовленные формы. Остывшие свинцовые брусочки относились домой.

После того как лагерь был вполне обжит, друзья решили, что настало время устроить в нём ночёвку. Известили о своих планах родителей. Не обошлось, конечно, без причитаний, но всё же, в итоге, согласие было получено.

Собрав немного еды, захватив одеяла и топоры, поночёвщики отбыли засветло на болото. На вечерней зорьке наловили рыбы, разожгли костёр, повесили над огнём котелок и, отмахиваясь ветками от комаров, стали ждать, когда закипит вода…

Когда в котелке забулькало, бросили в кипящую воду нарезанную мелко морковь и лук, следом более крупно нарезанную картошку. Минут через десять добавили очищенную рыбу, три лавровых листа, чёрный перец и соль. Варили всё ещё минут двадцать. Затем котелок сняли с огня, посыпали сверху укропом и оставили на двадцать минут «отдыхать». Пока уха отдыхала, выложили на газету чёрный хлеб, нарезанный толстыми ломтями, пучок зелёного лука и несколько варёных яиц. Вовка, приставленный к ухе, на правах заядлого рыбака делился опытом своей рыбацкой жизни. Серёжа и Борька внимательно слушали, поглядывая то на рассказчика, то на котелок.

Пришедшая с востока тьма стала накрывать карьеры и лес. Затихли крики чаек, успокоилась свинцовая гладь воды, сжалось пространство и погрузилось в ночную тишину. Уха дошла. Котелок поставили в середину на примятый мох. В это время где-то далеко у посёлка раздался выстрел. «Кому это приспичило стрелять в такое время?» – подумал Серёжа. Друзья достали ложки и собрались есть уху. В это время предусмотрительный Вовка вынул из рюкзака бутылку с домашним вином и предложил всем выпить, как это делается у настоящих рыбаков. Стаканчик был один, и пить пришлось по очереди. Вино было сладковатым и слегка подкрепленным, что быстро сказалось на настроении компании. Не успели друзья похлебать ухи, как услышали новый выстрел, прозвучавший уже гораздо ближе.

– К нам идут! ?

– Кого это чёрт несёт?

– Туши костёр…

Плеснув на огонь воды, они стали вслушиваться в тишину леса. Прошло ещё минут пять, прежде чем новый выстрел пробил её. Судя по перемещению выстрелов, кто-то в полной темноте упорно приближался к лагерю. Друзья, взяв в руки топоры, рассредоточились по периметру тына и, затаившись, стали ждать развязки. Наконец, последний выстрел раздался совсем рядом, послышались шаги идущего напролом человека. У Серёжи учащённо забилось сердце. В этот момент послышался голос того, кто шёл на лагерь с ружьём. Голос показался знакомым. «Ну да, это же отец!» – обрадовался Серёжа.

– Мы здесь! – закричал он.

Среди деревьев и зарослей молодняка замелькал огонёк фонарика и через минуту из темноты к тыну подошёл отец с ружьём на плече. В руке он держал плоский карманный фонарик.

– Вот, мать приказала: иди, говорит, ищи их, спать не лягу, пока не приведёшь. И я, как на войне – пошёл ночью в разведку, а куда идти не знал. Но всё же нашёл вас… марафонцы!

Вовка подкинул в костёр дров, чтобы стало светлее. Отец, подсвечивая фонариком, осматривал лагерь, улыбался и качал головой.

– Ну и дела… ну и настроили тут. А вода-то далеко?

– Тут совсем рядом, – махнул рукой в темноту Серёжа.

– Ну, что же, хлопцы, собирайтесь, пойдём домой, а то матери ваши спать не лягут.

Видя, что ночёвка не удалась и надо собираться в обратный путь, ребята предложили Серёжиному отцу отведать ухи, на что он охотно согласился. Все снова сели вокруг котелка и радовались, глядя, с каким аппетитом дядя Валера доедал уху. Весело обсуждали, как ещё десять минут назад стояли с топорами, ожидая незваных гостей. Вовка налил в стакан оставшееся в бутылке вино и протянул Серёжиному отцу.

– Это Вам, дядя Валера.

– Ну, марафонцы, вы даёте, – покачал головой отец, однако с удовольствием выпил «за удачный поход и счастливое возвращение».

Слово «марафонцы» в значении «сорванцы» он использовал всякий раз, обращаясь к детям, если был в хорошем настроении.

5

Всё когда-то кончается. И последнее школьное лето подошло к концу. Шестнадцатилетние одноклассники вернулись за свои парты. Теперь они – самые старшие в школе, на них все поглядывают с завистью и уважением. Десятый класс – последний в школьной жизни. Как проживут они этот год, какими будут, такими и запомнятся друг другу на всю оставшуюся жизнь.

В начале учебного года на уроке литературы классу было дано задание – написать сочинение на свободную тему. Через два дня Серёжа принёс тетрадку, в которой был написан его первый рассказ. Сюжет был банален, но он волновал автора. Учительница русского языка Алевтина Сергеевна, не зная, как оценить такое сочинение, пыталась уговорить Серёжу переписать, но он отказался. Поколебавшись, она поставила ему четвёрку.

В октябре по школе прошёл слух, что на экраны вышел новый фильм на школьную тему: про учеников и учителей. Об этом было объявлено во всех старших классах, и собирались деньги на билеты. В день, когда фильм привезли в клуб, для школы был устроен дневной сеанс. Все места в зале занимали школьники, учителя сидели в девятом ряду, в проходе. Фильм назывался «Доживём до понедельника». После «Гусарской баллады» он стал вторым любимым фильмом Серёжи, и именно он круто изменил его жизнь, так как решительным образом повлиял на окончательный выбор профессии.

Два героя фильма – ученик и учитель: в одном – Шестопалове – Серёжа сразу узнал себя, другой – стал его кумиром на всю жизнь. Пройдут годы и десятилетия, но всякий раз, когда он вновь и вновь с чувством щемящей ностальгии будет пересматривать это кинопроизведение, он будет мысленно возвращаться к своим одноклассникам и учителям, и этот фильм, ставший за годы таким личным и родным, он уже не сможет смотреть без слёз.

А тогда, после первого просмотра фильма, он весь вечер оставался под впечатлением. Образ учителя покорил его. Размышляя, Серёжа пришёл к выводу, что знание истории есть основное знание, которое должно содержаться в интеллектуальном багаже каждого человека и которое формирует в человеке гражданское сознание. А знание русской истории должно быть безупречным. Такими же важными предметами в школе он считал русскую литературу и русский язык. Их тоже нужно знать на отлично. После истории и литературы все остальные школьные знания – есть начала различных наук, к формированию личности отношения не имеющие.

Образ учителя долго не выходил из головы, очень хотелось быть на него похожим. Умным, серьёзным и одиноким. Но почему непременно одиноким? Он не мог ответить себе на этот вопрос, но чувствовал, что именно в этом обстоятельстве кроется что-то очень важное, что привлекает его…

Итак, он решил стать учителем истории. Он сделал крутой разворот и отказался от бездушной физики в пользу гуманитарной истории. Но вскоре возникла одна досадная загвоздка. «Если я стану учителем истории, – думал он, – то мне придётся изучать и запоминать все эти, скучнейшие и никому не нужные, решения пленумов и партийных съездов, которым конца не будет… Как же быть? Всё это учить – это невозможно. И зачем это всё учить? Не изучают же эти съезды, например, во Франции или какой-нибудь Бразилии. Значит, можно и так жить… и нет в этом необходимости…

Жаль, но с учителем истории как-то не получается».

Но главное, что сделал фильм, осталось незыблемым. Серёжа отказался быть «технарём» и понял, что его призвание – быть гуманитарием. Это было главное. Как он раньше-то не мог понять этого? Он же чувствовал, что никогда не имел желания заниматься железками, даже ремонт велосипеда всегда был в тягость. Недели через две Серёжа сделал для себя окончательный выбор: он решил, что будет подавать документы в Московский архитектурный институт.

Ещё одним важным событием в жизни Серёжи ознаменовался октябрь. На комсомольском собрании класса выбирали групорга. Серёжа неожиданно предложил свою кандидатуру, и его поддержали.

*

«Добрый день, Светлана!

Я уже много раз собирался тебе написать, но не был уверен, что письмо застанет тебя дома.

Весь июль у нас шли дожди, и я почти не выходил на улицу. Целые дни я проводил за книгой или думал о чём-нибудь, а это, признаюсь, одно из моих любимых занятий, которому я отвожу большую часть свободного времени. Уже август, а дожди всё не прекращаются, каждый день льют и льют. И мне очень захотелось написать тебе. Так захотелось, что я уже не могу ждать.

Как я заметил, бывают такие моменты в жизни, когда очень хочется поговорить с кем-то, но не знаешь, с чего начать и о чём говорить. Ещё труднее это сделать в письме.

Светлана, ты единственный человек, с которым я могу говорить максимально откровенно. Мои друзья, когда я с ними общаюсь, не всегда меня понимают, мне кажется. И говорить я с ними обо всём не могу, поэтому часто бываю один. В это время, когда мне никто не мешает, я много думаю. Иногда по несколько часов нахожусь в таком состоянии. А порою мне становится так грустно, что хочется плакать.

Может быть, я напрасно всё это пишу тебе? Если так, то напиши мне об этом.

Хорошо?

Серёжа». 07.08.68 г.

*

«Добрый день, Светлана!

Снова я пишу тебе, и снова буду ждать твоего ответа. Снова каждый день буду встречать почтальона.

Светлана, я часто и много думаю о тебе. Вновь перечитываю твои письма, что ты прислала мне. Вспоминаю наши короткие встречи в «Орлёнке». Всегда ношу с собой твою фотокарточку. Бывает, на уроках, когда думаю о тебе, не слышу, что говорит учитель. Вечерами я почти перестал выходить на улицу, ни с кем не встречаюсь. Но мне не скучно быть одному. Может быть, потому, что я всегда чем-то занят.

В последнее время я работаю над мыслью – может ли в обществе существовать человек как личность? Может быть, я не совсем правильно выразился. Личности в обществе, конечно, существуют. Я думаю о другом. Можно ли воспитать в человеке индивидуальность, если постоянно держать его в коллективе или в какой-то команде? Думаю, что в такой обстановке личность воспитать трудно, даже более того – она просто погибнет. По этой причине я не люблю футбол. Он, по моему мнению, может воспитать только стадное чувство локтя, но не личность. В спорте я предпочитаю только индивидуальные виды, такие как верховая езда, фехтование и стрельба. Я бы назвал эти виды спорта «кавалерскими». Всё остальное никакого интереса во мне не вызывает. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что человек, даже находясь в коллективе, должен всегда иметь обо всём своё мнение, а не следовать общепринятому, и самое главное – сторониться «вожаков» этих коллективов, если они там появляются.

Однако я слегка увлёкся.

Извини.

Серёжа». 18.10.68 г.

*

«Здравствуй, Серёжа.

Извини за столь долгое молчание. Причин на это никаких не было, просто у меня за это время ничего не произошло, что было бы тебе интересно, если не считать, что в октябре мне исполнилось семнадцать лет. Ужас! Это же много! Не хочу!

Серёжа, я хочу поговорить с тобой серьёзно. Но это так трудно – разговора-то не получится, буду говорить только я, а ты будешь слушать. Для меня это очень трудно.

Серёжка, я боюсь, что ты ошибаешься во мне. Ты говоришь, что я единственный человек, с которым ты можешь говорить откровенно, что ты обо мне много думаешь, но ты же меня почти совсем не знаешь. И мне становится страшно от твоего доверия, мне кажется, я совсем другая, не такая, о которой ты думаешь.