Текст книги "Любовь и голуби (сборник)"

Конец истории

День уже перешел на вторую половину. В доме поют. Из сарайчика с большой банкой помидоров выскочила возбужденная Ольга и пулей улетела в дом. Через паузу опять выскочила с чашкой в руках и скрылась в сарайчике. В доме перестали петь, зазвучала современная музыка, послышался топот, вскрики. Пляшут. Ольга с полной чашкой квашеной капусты унеслась к застолью. Вдруг раздался взрыв хохота, и во двор выскочила Надя, за ней Вася.

Надя. Ты виноват, ты!

Вася. Честное слово, нет.

Надя. Мужикам в общежитии, поди, трепанулся. Мы с Надей…

Вася. Ниче не говорил!

Надя. А вот откуда они знают, что мы встречались? Сказал, конечно… И что беременная…

Вася. Сам же токо седни узнал.

Надя. А как тогда?

Из дому шумно вышли Митя, Шура, Люда, Ленька, Ольга. У Мити баян.

Шура (поет).

 
Ой, подруженька моя,
Кто вчера любил тебя?
Ходит запинается,
Глазки закрываются.
 

Надюха, ты расстроилась ли че ли?

Надя. Обрадуешься с вами! Весь поселок, наверно, счас смеется.

Митя. Санька! А подем тоже состругаем себе снегурочку! Во жизнь!

Люда (смеясь). Мама, да как это вы…

Шура (шлепнув Митю). Пойдем, стругальщик! (Поет.)

 
Не ходите нонче к речке,
Сом с сомихою дерутся.
Как под кажным под кусточком
Парни с девками…
 

(Зажала себе рот.)

Митя (громко, перебивая). Надя с Васей там сидят.

Надя. Понесло! Хватит вам! Оля, не слушай их.

Ольга. А я тоже знала! Мне Славка Кокорин сказал. Он вечерами на старый паром рыбачить ходил, а из-за вас перестал.

Вася. Доча, иди ко мне.

Ольга подбежала к отцу.

Братка в армию уходит… Леньк! Но ниче. Мы тебе еще одного родим.

Надя (безнадежно махнув рукой). Все-о! Теперь не остановишь.

Вася. Леньк!

Ленька подошел.

Смотри там, чтоб ни одна холера на нашу землю…

Ленька. Голубей запущу напоследок?

Вася. Запускай. Я счас тоже.

Ленька ушел в сарайчик.

Надя. Куда вы хмельные? Расшибетесь.

Вася. Не расшибемся.

Шура (довольная). Василий, ну-ка давай голубей своих погоняй, а я вам посвистаю. Я седни боевая.

Митя. Ух, Шурка! Люблю я тебя! (Лезет целоваться.)

Надя. Вася, а покажи фокус свой.

Вася. Шумно сильно.

Надя. Голубь у бати изо рта пьет.

Вася. Это от учебы. Вот когда он сам чуть не из космоса к голубке летит… Вот это да!

Шура. Правда, че ли, летит?

Вася. Камнем.

Люда. Пап, покажи.

Ольга. Папа! Папа! Давай им покажем!

Вася (кричит). Леньк! Погоди, не выпускай! Айдате все на крышу.

Все идут в сарайчик. Через люк выходят на крышу.

(Держит в руках голубку.) Леня, давай.

Ленька открыл дверцу голубятни, и из нее посыпались голуби. Вася лихо засвистел, кто закричал, кто захлопал в ладоши. Ленька сорвал с себя рубаху и закружил ею над головой. Все медленно поворачиваются, следя за полетом. Пауза.

Шура. Я уж их не вижу. Где они, Оля?

Вася. Над головой. Прямо ввысь глядите.

Шура. Ниче не вижу.

Ольга. Да во-он. Точечки темные.

Надя. Вижу, вижу! Теть Шура, над головой смотрите.

Люда. Как же он оттуда?.. Разве увидит?

Надя (Васе). Ты показывай ее-то ему. А то и правда не увидит.

Вася. Еще маленько пусть поднимутся.

Митя. А их самолетом не сшибет там?

Надя. Э-э. Потеряли они нас. (Васе.) Дотянул.

Вася. Он же понимает, что она тут. Куда он без ее?

Пауза. Вася вытянул руку с голубкой.

Шура. Не могу больше. Шею заломило.

Митя. Кончай, Василий. Пойдем хлопнем.

Ольга (кричит). Лети-ит! Лети-ит! Смотрите!

Надя. Где?!

Ольга. Летит, мама!

Надя. Ой, камнем! Гляньте-ка… Камнем!

Люда. Боже мой…

Вася (улыбаясь). Все… Все… Все… Все…

Занавес

Омск, 1980

Музыканты, или Легенда о Праведном Перевозчике в двух действиях

Действующие лица

Старик

Ксенин

Маэстро

Тесданов – один актер – Майор

Наташа, жена Ксенина

Марат Маратович – один актер – Бириш

Коста, сын Бириша

Колков – один актер – Стерк

Алла Филипповна – одна актриса – Горожанка

Семен,

муж Аллы Филипповны – один актер – Горожанин

Кленова – одна актриса – Доя

Юн

Гростен

Дикто

Лена

Лиля

Горожане, музыканты

Действие первое

Берег лесной реки. На берегу небольшая группа Музыкантов во главе с Маэстро. Они с тревогой и вниманием смотрят на реку. Слышен плеск весел.

Гростен. Он никого не пускает на весла.

Дикто. Да, старик чудит или надеется содрать за перевоз побольше монет.

Маэстро. Какие-нибудь деньги у нас еще есть, Гростен? Надо было с ним условиться на том берегу.

Гростен. Я не думал, что он так заупрямится. На один заплыв пара монет у меня бы нашлась, но на пять… Когда мы предлагали сменить его на веслах, у него не было сил даже ответить: хрипит что-то да головой машет.

Дикто. Перевезти на маленькой лодке пятнадцать человек через такую широкую реку… Любой из нас мог бы запариться.

Гростен. Маэстро…

Маэстро. Да…

Гростен. Может, ему нужна помощь по хозяйству?

Дикто. Вряд ли он обменяет деньги на помощь. Видишь, как старается.

Маэстро. Неловко. Придется предложить что-нибудь из инструментов.

Гростен. На кой они ему?

Маэстро. Пусть продаст, а это уже неплохие деньги.

Дикто. А он согласится ждать?

Маэстро. Посмотрим.

Подошли еще музыканты. Собрались около Маэстро, смотрят в сторону, откуда пришли. Появляется Старик. На нем выгоревшие на солнце, почти белые штаны поверх сапог, серый в дырках свитер, шляпа. Он останавливается перед музыкантами.

Пауза.

Гростен. Отец…

Старик снял шляпу, смахнул со лба пот. Остается с непокрытой головой.

Гростен. Мы должны расплатиться, но те деньги…

Старик. Сколько вас человек?

Гростен. Двадцать.

Старик. Хорошо.

Гростен. Вряд ли они тебя устроят.

Старик. А?

Гростен. Денег, говорю, у нас мало. Мы их тебе отдадим, но вряд ли они тебя устроят.

Старик (кивнув). А-а.

Гростен. Мы можем поработать у тебя в доме.

Старик. Не-ет. Не надо.

Маэстро. Отец, мы дадим тебе что-нибудь из инструментов. Ты сможешь продать его. Или мы продадим сами, но тогда придется подождать.

Старик. Что?

Маэстро. Юн, принесите тарелки.

Юн уходит и возвращается с тарелками.

Гростен (берет у него тарелки). Послушай. (Бьет в тарелки.) Ну, как?

Старик. Еще.

Гростен (повторяет). Хорошо?

Старик. Хорошо.

Гростен. Значит, договорились?

Старик. Не-ет. Я не беру плату.

Пауза.

Маэстро. Чего же ты хочешь?

Старик. Ваши парни, они все здесь?

Маэстро. Да. Отец, поверь, нам больше нечем платить.

Старик. Не-ет. Я не беру плату.

Пауза.

Я… Если можно… Вы у Него (показывает пальцем вверх) смерти мне легкой… попросите. Я ни у кого тридцать лет не просил платы. Давали… Я не брал. Только смерти у Него легкой для меня чтоб попросили. Это не трудно. «Дай, Бог, перевозчику легкой смерти», – вот и все. Денег я не беру. (К Маэстро.) Если в них (показывает на тарелки) ударить там, на том берегу, здесь будет слышно?

Маэстро. Разумеется.

Старик. Лучше, чем крик?

Маэстро. Конечно. Возьми их.

Старик. Я стал плохо слышать. Их можно привязать там к дереву.

Маэстро. И тогда не надо будет кричать.

Старик. Но я не беру плату за перевоз…

Маэстро. Считай, что мы тебе их подарили.

Старик. Нет, так нельзя. Это нечестно.

Маэстро. Тогда мы сами привяжем их на том берегу.

Старик. А как вы туда попадете?

Маэстро. Мы попросим тебя отвезти кого-нибудь из нас.

Старик. Значит, вам опять придется попросить у Него за меня?

Маэстро. Мы попросим.

Старик (не сразу). Но это уже получится пустая молитва.

Маэстро. Дай нам лодку, и мы все сделаем сами.

Старик (подумав). Нет. Все равно это нечестно.

Гростен. Старик, сначала ты положил глаз на эти тарелки, а теперь начинаешь крутить…

Старик. Я не положил глаз. Я подумал, что стал плохо слышать, и хорошо было бы, если бы они были там. Вот и все. (Уходит.)

Юн. Отец!

Старик останавливается.

Может случиться так, что завтра кто-нибудь позовет с того берега, а ты не услышишь?

Старик. Не знаю.

Юн. А если дождь, гроза?

Старик. Да, наверное.

Юн. Мы просим перевезти того человека, который будет звать вас в непогоду.

Пауза.

Старик молча берет тарелки, уходит.

Гростен (постучав по лбу). Дедушка со слабинкой.

Маэстро (строго). Вы помните его просьбу?

Музыканты. Да, Маэстро.

Маэстро. Осталось идти около двух миль. Сейчас всем отдыхать, привести себя в порядок. Когда спадет жара, пойдем в город.

Все расходятся.

Маэстро. Гростен! Вы очень устали?

Гростен. Хотите, я спляшу вам сарабанду?

Маэстро. Еще две мили…

Гростен. Хоть две по пять, если меня там ждет симпатяга.

Маэстро. Узнайте, могут ли нас принять власти. Если все будет в порядке, можете сказать, что концерты мы проведем на поляне у Восточной стены.

Гростен. Вы знаете город?

Маэстро. Да.

Гростен. В городе где мы встретимся?

Маэстро. На площади. Она там одна.

Гростен. Я исчезаю.

Маэстро кивнул. Гростен ушел.

Пауза.

Слышен плеск воды, смех и голоса Музыкантов. За спиной у Маэстро на возвышение выбегает Юн. В руках у него труба. Быстрый перебор звуков, как сигнал.

Юн (кричит). Ваша звезда, Маэстро?!

Маэстро (весело). Венера!

Входят Музыканты. Озорно поглядывая на Маэстро, громко и торопливо настраивают инструменты.

Юн (Музыкантам). Цикл – звезды! Венера! (Вновь перебор звуков на трубе.) Гармония!

Музыканты. Есть!

Юн. Начали!

И пронзил сердце Маэстро, и вывел в образовавшийся круг, полный боли и радости, дитя далекого юга, древний танец. Музыка продолжает звучать, а мы видим маленькую комнату, разделенную стеллажом с книгами. Высокое окно, за которым мерцают звезды. Стол. Слева дверь и прямо на двери прибита вешалка. Через комнату протянута бельевая веревка. В центре, на табурете, стоит ванна, в которой Ксенин полощет детское белье и развешивает на веревке. Сейчас он замер. Взволнован и сосредоточен. Чем громче он говорит, тем громче звучит музыка.

Ксенин. И пронзил сердце Маэстро, и вывел в образовавшийся круг, полный боли и радости, дитя далекого юга, древний танец. Возникший внезапно здесь, в стране северных морей, у лесной реки, он был как отдохновение после долгого пути, как долгожданное возвращение… (музыка оборвалась) как надежда.

Прополоскал и выжал колготки. Повесил на веревку. Берет ванну и выносит из комнаты. В раскрытую дверь слышен громкий занудный плач ребенка. Ксенин идет с ванной уже по авансцене. Справа лязгнула дверная пружина. Крик: «Чтоб тебя!». Навстречу Ксенину идет Алла Филипповна, хромает. В руках у нее мусорное ведро.

Алла Филипповна. Едрит твою… Ф-ф-ф.

Ксенин. Что случилось?

Алла Филипповна (кричит в сторону плача). Ленка, паразитка! Хватит выть! (Ксенину.) Да пружина эта дурная. Наладить некому. Сорвалось опять… ф-ф-ф.

Ксенин. По колену?

Алла Филипповна. Ну! Дверью. Дергаю-дергаю, не открывается. Как дерну, сорвалось… и дверью. В глазах потемнело. (Кричит.) Ленка, прибью сейчас! (Плач стал тише.) Курить есть?

Ксенин поставил ванну, дал закурить.

Алла Филипповна. Ты знаешь, че у нее было?

Ксенин. У кого?

Алла Филипповна (показав на плач). У Ленки. Да ну, гнусавила-то целый год. Я все думаю насморк, да насморк. А сегодня утром как нос ей отрезали. (Гнусавя.) Ма-ма, ма-ма, ма-ма, ма-ма. Потом запух.

Ксенин. Нос?

Алла Филипповна. Ну. Потартала к врачу, и че ты думаешь? Косточку от вишни, сука такая, затолкала себе прямо сюда, уже гноем заволокло… Вот. И целый год молчала. Ну не падла, скажи ты мне? Вытащили, прочистили, и вот болит. Орет. Хорошо, не проросла хоть, обошлось.

Ксенин. Вишню б собирали.

Алла Филипповна. Не говори. (Помолчав.) А ты че, стираешься?

Ксенин. Сашкино. В детсад завтра.

Алла Филипповна (кивнув). Нова недель – нова канитель. Наташка куда, за ним поехала?

Ксенин. Да, к матери.

Алла Филипповна. Не знаю, тащить мне свою в садик, нет… Ой. Вчера чудило мой появился. (Передразнивая.) «Аля, я за библиотекой». Я ему: «На, бери». (Смеясь.) Он глянул, а полки пустые, а шкаф книжный пустой. Затрясся, побелел – и на меня, стыдить кинулся. Я ему быстро шрифт рассыпала… Ах ты дрянь! Книги тебе нужны, а на дочь свою ты положил?! С тебя алиментов с гулькин нос, так че нам теперь с ней? Загибаться из-за этого? Ну правильно же?

Ксенин. Он где сейчас, Семен?

Алла Филипповна. Живет?

Ксенин. Работает.

Алла Филипповна. Где, у себя в клубе этом, шахматном. Шиш на ровном месте… Сто тридцать получает… и какие с их алименты, сам скажи! Директор ты, говорю, зачуханный. У тебя крыша съехала, да я не дура. Как пометелила его. Бежит, плачет – умора. Пробкой вылетел.

Ксенин. Все продали? (Ищет, куда бросить сигарету.)

Алла Филипповна. Все. Бросай в ведро. Бросай-бросай.

Ксенин загасил сигарету в ведре.

На две тысячи. Ниче?

Ксенин. Да.

Алла Филипповна (тоже гасит сигарету). Пойду. (Кричит.) Иду-у, доча моя! Иду, моя ягодка! (Крик стал сильнее.) Вот ведь поганка… Кто там холосенький такой плацет? Зопоцька мо-я! (Уходит.)

Ксенин, подхватив ванну, уходит в сторону, откуда пришла Алла Филипповна. Справа высветилась лестница. На лестнице Доя и Коста. Доя пришивает пуговицу к курточке Косты. Тихий вой ветра.

Доя. Даже взрослые боятся в одиночку поздно вечером ходить по городу.

Коста. Собаки убили его?

Доя. Пришью пуговицу, и ты пойдешь спать.

Коста. Доя…

Слышен отдаленный собачий лай.

Доя. Джери Пристон, его мать, забыла запереть входную дверь. И пока развешивала белье на чердаке, ее четырехлетний сын вышел на улицу. Он стал играть с обрывком бумаги, который ветер гнал по дороге. Стая собак бросилась на него… у самой площади.

Оглушительный лай дерущейся своры. Доя прикрывает глаза рукой. Лай резко прекратился.

Ты не должен больше так поздно возвращаться, Коста!

Коста. Прости, пожалуйста. Я ведь взял с собой прут…

Доя (обняв Косту). Прут… Джери сошла с ума, и теперь она единственная, кто не боится собак, но собаки боятся ее. Она ходит от стаи к стае и просит вернуть сына.

Возвращается Ксенин. Отряхиваясь от снега, он идет с пустой ванной по авансцене в свою комнату.

Ксенин (на ходу). Говорят… Майорат… решил изолировать Джери, поскольку своими воплями по ночам она смущает покой бюргеров. Снег в мае! Вот вам! Что хотите, то и думайте.

Доя (накинув куртку на мальчика). Тебе пора спать.

Коста. Я не хочу спать.

Доя. Уже поздно.

Коста. Еще чуть-чуть.

Доя. Господин Бириш рассердится на нас.

Коста. Папы нет дома.

Доя (прислушивается). Слышишь?

Коста. Это собаки воют?

Доя. Это ветер. Не пугайся.

Коста. Я не боюсь.

Доя. Сейчас вернется господин Бириш, увидит, что ты не спишь…

Коста. Доя! Смотри, какой снег!

Ветер умолк. Молчание.

Доя. Как тихо.

Коста. Сейчас весна?

Доя. Весна.

Коста. Тогда почему снег?

Доя (тихо, переходя в пение).

 
То белые цветы,
Срываясь с поднебесья,
Летят, летят, летят
И кружат над землей.
 

Коста. Пой, Доя! Пой!

Доя. А ты пойдешь спать?

Коста. Пойду.

Доя (поет).

 
Быть может, это кто-то
С неведомой нам вестью
Спешит, спешит, спешит
И тает под ногой.
А-а-а-а… (Вокализ.)
 

Лестница с Доей и Костой погружается в темноту, но вокализ продолжает звучать. Ксенин сидит в центре комнаты на табурете. В руках чайник.

Ксенин (улыбаясь).

 
Что помню я в последний миг!
Я помню слякоть, ветер быстрый.
Носы упрятав в воротник,
За мною люди шли. Вдруг искры,
Неся с собою тишину,
Вскружились медленно и плавно.
Откинув с лика пелену,
Сверкнуло солнце! Ах, забавно
Смотреть мне было, не боясь,
Что в искрах снега станет явной
Моя невидимая связь
С земной порой, уже не главной.
 

Отошел в глубину комнаты, включил плитку, оглянулся, и справа вновь высветилась лестница, по которой, держа свечу в руке, стараясь пройти бесшумно, осторожно, чтоб не скрипнула ступенька, поднимался человек в ночном колпаке, в тапочках на босу ногу и длинной ночной рубахе. Внезапно поскользнувшись, он с шумом рухнул, однако удержал свечу. Скривившись от боли, усевшись на ступеньку, стал собирать какие-то кусочки. В недоумении понюхал.

Ксенин (смеясь). Мыло… мыло…

Человек, зло отбросив в сторону кусочек мыла, не вставая, стал спускаться вниз. Лестница погрузилась в темноту.

Господин Бириш, хозяин кафе… (Сочиняя, словно угадывая.) Покотовать с молоденькой, э-э-э, служанкой… (Смеется.) Не получилось? Браво, Доя.

Стук в дверь. Ксенин открыл. В дверях, со спящим сыном на руках стоит жена.

Наташа (тихо). Возьми скорей. (Осторожно передала сына.)

Ксенин. Как добралась?

Наташа (раздеваясь). Плохо – как. На остановке у меня уснул. Автобус как сквозь землю… Раздевай быстрей, мокрый весь. Минут сорок ждала. (На руках у мужа раздевает спящего сына.) Постирал? Молодец. Ну ты посмотри, весь мокрый. Сил никаких, думала, не донесу. Осторожно, вот так. (Складывает одежду на стол.) Теперь штаны.

Ксенин. Чего так поздно?

Наташа. Вам деньги дадут завтра?

Ксенин. Должны.

Наташа. Все, неси.

Ксенин уносит сына за стеллаж. Наташа убирает со стола одежду. Начинает снимать сапоги. Возвращается Ксенин.

Наташа. Каблук шатается.

Ксенин. О-о.

Наташа. Новые нужны.

Ксенин. Сапоги?

Наташа. Да уж не тапочки. Ох, где они?

Ксенин (подает тапочки). Мать, завтра идем за сапогами.

Наташа. Кирзовыми?

Ксенин. Сапог в магазине, что ли, нет?

Наташа. Месяц проносишь и выбросишь: все отлетает. А импортных нет.

Ксенин. Как же другие?

Наташа. Достают. На барахолке, по блату.

Ксенин. Ну и мы давай на барахолке.

Наташа. У тебя сто пятьдесят рублей есть? Иди, покупай.

Ксенин. Кошмар.

Наташа. Как ребенок, ей-богу. (Помолчав.) Студенты придут на экскурсию, все в замше да коже. У девчонок сережки золотые, и я перед ними… как Золушка. В глаза стыдно смотреть. Да, представь себе.

Ксенин. Так серьезно?

Наташа. А почему нет?

Пауза.

Ксенин. Тата…

Наташа (перебив). Слепые они у вас там, что ли? Один работаешь за троих, как не видят. Правильно – руки золотые. Дак что, с золотыми руками противопоказано быть старшим? Про квартиру я уже молчу.

Ксенин. Что делать? Прийти к директору… Давай квартиру, должность давай?

Наташа. А почему нет-то?

Ксенин. Таша, вдумайся…

Наташа. Пошел ты знаешь куда? (Взяла полотенце, мыло. Вышла.)

Ксенин. К маме съездила, все правильно. (Говорит в дверь.) Ты кого посылаешь? Мужа своего?! Человек, который. Не люблю я тебя сейчас. Не кохаю. (Помолчав, изображает плач.) Я постирал, чай тебе, а ты… (Просто.) Да разве я против? И хорошо бы квартиру… (В дверь.) Но ведь я же просил, Таша! Скажи ей, Марат Маратович!

Появляется Марат Маратович.

Марат Маратович (проходя через комнату, нервно). Не надо меня ловить в коридоре! Манеру придумали. Не надо! Что вам?

Ксенин. Здравствуйте.

Марат Маратович. Рожай, рожай быстрее. Ну.

Ксенин. Насчет квартиры.

Марат Маратович (взорвавшись). Вы что сегодня все?!

Пауза.

Ксенин. Так смотрите…

Марат Маратович. Как?

Ксенин. Странно.

Марат Маратович. На Михайловском живешь?

Ксенин. Да.

Марат Маратович. В коммунальной… м-м-м… в этом, в общежитии?

Ксенин. Да.

Марат Маратович. Я это знаю?

Ксенин. Раз говорите…

Марат Маратович. Я об этом думаю?

Ксенин в недоумении.

С этим вопросом ко мне не приходить! Когда будет возможность, сам вызову, потому что помню и думаю. Как дети, честное слово.

Ксенин (в дверь). Таша, я не ребенок! Я совестливый и деликатный человек. Хамить, вымаливать?

Марат Маратович (бегая вокруг Ксенина). Не моли и не хами! Даже если закричишь, все равно получишь шиш! Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи.

Ксенин (гордо). Пошел вон.

Марат Маратович исчезает.

Вот так. Сына мне разбудишь. (Достает чашки, наливает чай.) Думает он… Шесть лет. Паразит.

Хлопает входная дверь. Справа выходят Тесданов и Колков. Идут по авансцене.

Тесданов (оглядываясь). Толя, а что здесь?

Колков. Общежитие. Прямо, потом направо. Подожди. Давай перекурим, а то у них ребенок.

Закуривая, Тесданов дает сигарету Колкову.

Тесданов. Не поздно мы?

Колков. Сколько?

Тесданов (посмотрев на часы). Двенадцать, без четверти.

Колков (успокаивая). Нормально. К ним из нашей конторы многие бегают. Смотришь, в окне свет горит, значит, порядок. Днем чайку попить, вечером… сам понимаешь. (Затянувшись.) Кайф-кайф-кайф.

Тесданов (подает Колкову пачку сигарет). Дарю. Бери, я тебе говорю.

Колков. Эх, добрый я человек, за что и страдаю. (Прячет пачку в карман.)

Тесданов. А жена нас не прогонит?

Колков. Слушайся дяденьку. Говорю же, хорошие ребята.

Тесданов (треплет Колкова за шею). Ах ты, дяденька.

Колков. Здоровый стал, собака. Нет, серьезно, я так рад, что ты приехал. Она в художественном, экскурсовод.

Тесданов. Кто?

Колков. Наташка. К кому идем-то.

Тесданов. А-а.

Колков. Красивая девка, увидишь. Сергей довольно серенький парень, но она… Не, парень он хороший. Да, отличные ребята. Сейчас сядем… (Вспомнив.) О! А где Глазков?

Тесданов (припоминая). Глазков?.. Глазков! Член Союза художников, собственная мастерская на Мойке. Уже две персональные выставки.

Колков. Иди ты!

Тесданов. Сам видел.

Колков. Хорошо?

Тесданов. Ты знаешь, хорошо.

Колков (подумав). А мы его в архитектурном за человека не считали.

Тесданов. Вот так. Идем?

Колков. Пошли. Здесь баночка есть.

Находят баночку, гасят в ней сигареты. Появилась Алла Филипповна.

Алла Филипповна. Вы чего здесь раскурились? А ну мотайте отсюда!

Колков. Сейчас ка-ак… поцелую! (Бросается на Аллу Филипповну.)

Алла Филипповна. Э-э! Чтоб тебя! Толька, козел чертов! Ты, что ли?

Колков. Вы мне не рады?

Алла Филипповна. Холера, уйди, напугал! Я-то думаю, опять пьянь какая-нибудь к нам зашла. Слышу, шебуршится кто-то.

Колков. Ксенин дома?

Алла Филипповна. Дома. Вон Наталья из душа… (Кричит.) Наталья! Ксенина! К вам! А вы че, на ночь глядя?

Колков. Товарищ наш из Питера… Учились вместе.

Алла Филипповна. Работать сюда?

Тесданов. Может и поработаю.

Колков (Алле Филипповне). Сигарету?

Алла Филипповна. Давай. А че делать?

Колков. Дом декабристов восстанавливать.

Алла Филипповна. Нам бы тоже кто бы че восстановил. Живем, как в забегаловке, кому не лень, все прутся, только бутылки по утрам сшибаем.

Вошла Наташа.

Наташа. Толя? Здравствуйте.

Тесданов. Здравствуйте.

Колков. Натали, мы по ваши души.

Наташа. Входите. (Тесданову.) Проходите, пожалуйста.

Тесданов. Спасибо.

Колков. Алла Филипповна, звиняйте дяденьку.

Алла Филипповна. Идите уж. (Уходит.)

Тесданов (в сторону Аллы Филипповны). Кто это?

Колков. Курьерша. У нас работает.

Наташа. Не ругалась?

Колков (укоризненно). Наталья… (Демонстрируя Тесданова.) Рост, волосы, глаза, нос… Нос какой!

Тесданов. Толя, перестань.

Колков. Подбородок, плечи, грудь, талия… э-э. Прости. На такого красавца разве рявкнешь?

Тесданов. Я уйду.

Колков. Врубеля на тебя нет. Все, молчу.

Тесданов (Наташе). Здесь много народу живет?

Наташа. Хватает… В правом крыле семь комнат…

Тесданов. Где это?

Колков. С улицы, когда входили, направо дверь, а мы налево свернули.

Тесданов. Ах, там живут?

Колков. А ты как думал?

Наташа. И в нашем четыре.

Тесданов. И все архитекторы?

Наташа. В основном.

Тесданов. Сапожники без сапог?

Наташа. Да.

Тесданов. Узнаю тебя, Россия…

Колков. До революции внизу висел красный фонарик, после – общежитие для повышающих квалификацию партработников, а теперь…

Наташа. Теперь – мы.

Тесданов. Да, жизнь идет.

Наташа. А мы стоим. Проходите.

Колков, Тесданов идут за Наташей. Входят в комнату.

Колков (громко). Привет!

Ксенин. Тс-с.

Колков (зажал себе руками рот). Ох, прости. Сашка спит?

Тесданов (подавая руку Ксенину). Гера.

Наташа. Говорите вы нормально.

Ксенин. Сергей. Так-то он крепко спит, можно в голос.

Колков. Крретин.

Ксенин. Чего ты?

Колков. Да, разорался.

Наташа. Толя, перестань, ей-богу. (Тесданову.) Куртку сюда, на дверь. Садитесь.

Колков. О! Я вас-то не обзнакомил.

Тесданов. Я понял, что вы Наташа.

Наташа. А вы…

Тесданов. Гера. Просто Гера.

Наташа. Словом, мы друг друга…

Тесданов (вместе с Наташей). Поняли.

Тесданов и Колков садятся.

Наташа. Сережа, стул принеси. Погоди, я сама, там одежда.

Наташа приносит из-за стеллажа стул. Тесданов ставит на стол бутылку коньяка.

Тесданов. Хозяйка не против?

Наташа (смеясь). Хозяйка не возражает.

Ксенин достал рюмки.

Тесданов. Замечательно. Знаете, мужики, я так соскучился по добрым женам.

Колков. А у тебя их что, как у султана: раз-два-три-четыре-пять?

Тесданов. По-моему, Наташа очень добрый человек.

Наташа. О, вы меня не знаете.

Тесданов. Уже знаю, и немало.

Наташа. Да откуда?

Колков. Я, я рассказал.

Тесданов. По реакции. Коньяк ставлю, а сам думаю: как вы отреагируете. Импульс какой? Но вы так чудно рассмеялись, и ни тени осуждения. Это же черт знает как прелестно.

Наташа. А вдруг я пьяница?

Колков. Кто, ты? (Тесданову.) Сейчас смотри, как и сколько эти алкаши будут пить.

Ксенин. Таша, а что… (Показывает на стол.)

Тесданов. Ребята, ничего не выдумывайте. (Достает из сумки коробку конфет.) У меня тут коробочка…

Наташа (Ксенину). Возьми печенье в тумбочке. (Берет коробку.) Красивая.

Ксенин ставит вазу с печеньем на стол.

Тесданов (Наташе). За шнур золотой тяните.

Наташа (открывает коробку). Сережа, посмотри.

Ксенин. Да-а.

Колков. А мне и похвастаться нечем.

Наташа (Колкову). Сиди. (Читает.) Петер…

Тесданов. Петергоф.

Колков (бьет себя по лбу). Братцы, все же я дубина.

Наташа. Что опять?

Тесданов. Маленькая склонность к мазохизму. Да?

Колков. Все сели. Гера, можно?

Тесданов. А? Ну.

Колков (разливая коньяк). Друзья мои, наш гость – не просто гость, а человек, с которым мы вместе учились в Ленинграде; не просто в Ленинграде, а на одном курсе. Р-раз! После окончания института, как лучший из лучших… Гера, отбросим ложную скромность…

Тесданов. Но не стыд.

Колков. Кругом свои люди. Словом, дело не в родовом гнезде, которое имеет счастье находиться тоже на берегах Невы, не в значке мастера спорта по фехтованию, который из скромности… скромняга! Не носит! Дело в выдающихся способностях нашего гостя, обеспечивающих ему работу в родном вузе. Два!

Тесданов (поднимая рюмку). За знакомство.

Колков. Я не сказал о самом главном.

Тесданов. Да-да-да.

Колков. Не перебивай дяденьку. Посмотрите на него, на этого атланта, и скажите мне… что, скажите, есть общего между этим сыном белых ночей и нашим М. М.?

Ксенин. По-моему, ничего.

Колков. Так. Наташа.

Наташа. С вашим Маратом?

Колков. Да, Марат Маратычем.

Наташа (Тесданову). Если б вы знали, с кем вас пытаются сравнивать…

Тесданов. Мне его побить?

Наташа. И вправду, Толя. Что-то ты здесь…

Колков. Прошу любить и жаловать – Герасим Алексеевич Тесданов. Племянник нашего М. М.

Тесданов. Двоюродный.

Колков. Да, двоюродный.

Молчание.

Ксенин. Хорошо.

Колков (Тесданову). Я думаю, комментарии излишни? Отношение к нашему дяде – более чем.

Тесданов. Безобразие. Ну все, хватит. Ребята, без предубеждений. Если мое родство с М. М. и не недостаток, то и не самое большое достоинство. Родственных чувств – ноль, привязанностей никаких, словом, что хотите, то и думайте о нем. Я совсем другой Тесданов.

Колков. Серега, в лагере администрации теперь у нас свой человек.

Тесданов. Кстати, да. Чем смогу – помогу.

Колков. Живем.

Ксенин. Будем жить. Ну что?

Тесданов. За знакомство.

Пьют.

Тесданов. Наташа, вас смутило, что я Тесданов?

Наташа. Смутило. Нет-нет, все в порядке.

Тесданов. Не верю.

Наташа. Правда.

Тесданов. Тогда выпейте до конца.

Колков. Бесполезно.

Тесданов. Что уж так?

Наташа. Боюсь.

Тесданов. Сережа, надеюсь твоя жена не дебоширка?

Ксенин. Дай волю.

Тесданов (Наташе). Не побьете же нас? Ну а побьете, ничего страшного. Даже приятно.

Наташа. Вот удовольствие. Правда, я совсем не пью. Да и вам больше достанется.

Тесданов (Ксенину). Удивительно. Если в Сибири все такие, вернусь домой женатым. Толя, наливай.

Ксенин. Вы надолго к нам?

Колков (разливая). Братцы, может, хватит великосветский салон устраивать?

Тесданов. В самом деле, Сережа?

Ксенин. Конечно.

Наташа. Как-то… Ну, я уже пьяная.

Тесданов. Вы меня убиваете.

Наташа. Ты.

Тесданов. Тьфу! Ты, Наташ, прелесть. Сергей, извини.

Ксенин. Ничего-ничего. В общих чертах я согласен.

Тесданов. Какие вы славные. Из дому улетел… Дождь, слякоть, ветер. Прилетел к вам – снег идет. И тишина. Чудо? Чудо. (Кивнув на Колкова.) В аэропорту встречает… вдруг! Глазам не поверил.

Наташа. Чудо?

Тесданов. И какое! Дальше слушайте. Повел меня в…

Колков. В «Снежинку».

Тесданов (ласково). В «Снежинку». Уютно, чисто, никакой музыки. Коньяк, шампанское и тишина. Чудо?

Все. Чудо! (Рассмеялись.)

Наташа. Тс-с!

Тесданов. У меня уши заложило от тишины, честное слово. Сколько мы просидели в кафе?

Колков. Часа три.

Тесданов. Три часа! Ну да, в восемь пришли и вот… Я забыл, когда просто, не спеша, говорил с человеком… Сидел и говорил с человеком. Можете себе представить? Для вас это привычное дело, для меня… праздник души какой-то.

Колков. Может, выпьем?

Тесданов. Да-да, сейчас. Э-э… Ну вот, сбил. Да! Я очень благодарен (показал на Колкова) этому типу за то, что привел меня к вам.

Колков. Места знаем.

Тесданов. Вам благодарен за ваше радушие, сердечность. Судьбе благодарен, что оказался в этом городе… (Колкову.) Вот сейчас охмелел.

Колков. Чувствуется.

Тесданов. Серьезно?

Колков. Такая тирада.

Тесданов. Одним словом, за хороших людей. За всех вас. Как говорят, нас – хороших людей – так мало.

Наташа. Это правда.

Тесданов. Сергей улыбается – не верит.

Ксенин. Может, не так уж мало?

Тесданов. Мало, старик, мало. Все, пьем. А если мой дядька не очень достойно здесь ведет себя, мы ему хвост прижмем. Пьем. А прижать есть чем. Пьем.

Пьют.

Ксенин. Гера, а что ты…

Тесданов (сразу). Дом декабристов буду работать. Это?

Ксенин. Да.

Тесданов. Коля мне говорил, что ты классный макетчик… Макет будет нужен. Обязательно.

Ксенин. Сделаем.

Колков. Братцы, дяденька курить хочет.

Тесданов (достает из сумки сигареты). Пойдемте, я моими угощу.

Наташа. Можете и здесь покурить, только в форточку.

Тесданов. Зачем же? Здесь ребенок, не надо. Пусть спит.

Наташа. Да ничего, у форточки можно. Сейчас открою.

Тесданов. Перестань, Наташа. Что нам, трудно в коридор выйти?

Наташа. Ну идите.

Тесданов. А ты?

Наташа. Я не курю.

Тесданов. Сергей, завтра же покажешь, кто и где делает таких женщин. Понял?

Ксенин. Таких нет.

Наташа. Почему же? Если в общих чертах…

Тесданов. Найдется?

Колков. Мы идем или нет?

Наташа. Кто ищет…

Тесданов. Ясно. Пошли.

Затемнение

Очередь у торговой палатки. Продают женские сапоги. Подбежал Ксенин.

Ксенин. Кто последний?

Женщина (вздохнув, она явно не надеется на удачу). Я.

Голоса: «Мужчина, вы же здесь не стояли!» – «Отойдите за прилавок! Я не буду торговать». – «Мужчина, вы же здесь не стояли!» – «Вы можете не орать?? Ничего не слышно! Какие?!» – «Коричневые». – «Мужчина… Вот ведь какой хам. Взял все-таки». – «Ходи в кедах, бабуся!»

Ксенин (женщине). Простите, а чьи сапоги?

Женщина. Австрия.

Ксенин. Вена?

Женщина. Австрия.

Подошла еще женщина. Лукаво взглянув на первую, как бы спрятавшись, встала за Ксениным. Затем из-за Ксенина протянула руку и слегка ущипнула первую женщину. Та оглянулась, в недоумении посмотрела на Ксенина.

Ксенин. Тридцать шестой есть, вы не знаете?

Женщина. Все есть. (Отвернулась.)

Вторая вновь ущипнула первую. Та вновь оглянулась.

Ксенин (улыбнулся). Не хватит нам?

Женщина. Может, хватит? (Отвернулась.)

Вторая опять ущипнула, уже за ягодицу. Первая с размаха ударила Ксенина по голове сумкой. Потом еще и еще.