Текст книги "Погибают всегда лучшие"

– У вас богатая фантазия, вам бы не следователем, а писателем работать, сочинять детективы. Не пробовали?

– Нет. Это все, что я намеревался вам сообщить, – официально решил Очалов закончить наш разговор.

– В таком случае, до свидание.

– До встречи, Владислав Сергеевич, – сказал он, и в его голосе зазвучала неприкрытая даже притворной вежливостью угроза.

Я вернулся домой, где меня уже нетерпеливо поджидал Романов. Выслушав мой пересказ беседы с Очаловым, он вскочил со стула и несколько раз пробежал по комнате.

– Надо немедленно отправляться, как ты сказал?

– К Фаберу.

Я кивнул головой: именно это я и намеревался сделать.

– Сейчас каждая секунда на вес золота, – проговорил Олег. – Ты понял, что Очалов совершил непростительную оплошность, показав тебе этот протокол допроса. Если этот Фабер откажется от своих показаний, то можно легко раздуть такой грандиозный скандал, что Очалов может не только слететь со своего места, но и загреметь под суд. Это здесь он под крышей, а в областной прокуратуре его покрывать никто не станет.

– Так чего же мы сидим, поехали.

Олег взглянул на меня и усмехнулся.

– Тебе известно, где живет Фабер?

– Нет.

– Куда же ты собрался ехать?

Олег набрал номер на мобильном телефоне.

– Срочно выяснить адрес Фабера…

– Михаила Яковлевича, – подсказал я.

– Михаила Яковлевича, – повторил в трубку Олег. – Теперь остается надеяться, что мы сумеем их опередить, – сказал он уже мне. – У них преимущество: они знают его адрес, а мы – пока нет.

Раздался звонок, Олег поспешно схватил телефон.

– Записываю… Молодец, – сказал он в трубку. – Поехали, – кивнул он мне головой.

Фабер жил довольно далеко, на противоположном конце города. Мы долетели туда буквально за двадцать минут, при этом несколько раз только чудом избежав столкновение с мчавшимися нам навстречу автомобилями. Джип затормозил возле старого двухэтажного дома с держащейся на одной петле дверью в подъезде.

– Сначала пойдут они, – сказал Романов, имея в виду двух сопровождающих нас сотрудников охранного агентства. Те скрылись в подъезде.

Вышли они оттуда через несколько минут.

– Все спокойно, – доложил один из них.

Мы поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. То, что это было жилище людей мягко говоря небогатых, достаточно было одного беглого взгляда на разорванные на стенах обои, закопченный потолок и мебель, оставшуюся от давно прошедших исторических эпох. Пахло чем-то кислым, скорей всего щами из квашенной капусты.

Фабер, жена и двое детей – все сидели на диване и испуганно смотрели на вторгнувшихся в их квартиру незваных гостей. Посмотрев на Фабера, я вспомнил, что однажды мы с ним встречались; он зачем-то на одну минуту забегал к Алексею. У Фабера было приятное лицо интеллигентного человека; на его большой нос опирались очки с сильной диоптрией.

– Михаил Яковлевич, мы с вами встречались, вы должны помнить меня, – сказал я.

Тот посмотрел на меня и отрицательно кивнул головой, но у меня возникло ощущение, что он узнал во мне брата Алексея, так как он почти сразу же отвел глаза в сторону.

– Я, Владислав Легкоступов, старший брат вашего товарища Алексея. Теперь вы меня вспомнили?

Что-то изменилось в лице Фабера, и он неохотно вновь кивнул головой, только на этот раз подтверждая мои слова.

– Вам нечего нас бояться, мы пришли вам помочь и защитить вас. Нам надо поговорить. Вы в состоянии?

– Да, – едва слышно произнес белыми губами Фабер.

– Лучше будет, если мы будем разговаривать без свидетелей.

– Хорошо, – уже чуть громче проговорил он. – Ася, уведи детей, – попросил Фабер жену.

Жена настороженно посмотрела на нас, но промолчала и выполнила просьбу мужа, уведя свой выводок на кухню. Теперь мы остались втроем: я, Олег и Фабер.

– У нас мало времени и поэтому я буду говорить прямо, – проговорил я. – Я читал протокол вашего допроса. У меня нет сомнений, что все это клевета и что вас вынудили дать эти нелепые показания.

Фабер молча смотрел на нас, но говорить явно не решался.

– Послушайте, Алексей был вашим другом, разве вам не все равно, какая память останется о нем. Я не верю, что вам безразлично, что люди будут думать о нем, как о преступнике.

Что-то в очередной раз изменилось в лице Фабера, и я нутром почувствовал, что он сейчас начнет говорить.

– Я сказал то, как было дело.

Почему-то я был уверен, что он скажет прямо противоположное.

– Этого не может быть, – вступил в разговор молчавший до сего момента Романов. – Вас запугали; скажите они были тут? Грозили вашей жене, детям?

В глазах Фабера одновременно появились сомнение и страх, которые начали воевать друг с другом. Я понимал, как нелегко сейчас этому запуганному и беззащитному человеку, но он должен был выбрать между ложью и правдой, между добром и злом. А я знал по собственному опыту, как тяжело это сделать.

– Вы заблуждаетесь, если думаете, что таким образом защищаете себя и свою семью, – продолжал Романов. – Они не оставят вас в покое. Вы – свидетель, но вы очень ненадежный свидетель, вы можете в любой момент поменять показания. И это их очень беспокоит, им гораздо спокойней иметь подписанный вашей рукой протокол. Когда вы его подписали, то поставили себя в очень опасное положение. Вы понимаете, о чем я говорю?

Я посмотрел на Фабера и понял, что Олег допустил ошибку. Вместо того, чтобы успокоить человека, он еще больше его запугал. Теперь Фабер окончательно не знал, как ему поступит, и сидел на диване полный страха и отчаяния.

– Послушайте, Михаил Яковлевич, ситуация обостряется каждую минуту, – решил взять инициативу на себя я. – В городе предстоят выборы, я – кандидат в мэры. Мои противники хотят любой ценой меня скомпрометировать. Мы предоставим вам свою защиту, но вы должны сказать правду.

Иначе хуже будет не только мне, но в первую очередь вам. Вы больше им не нужны, поэтому вам нужны те, кто могут не дать вас в обиду. Вы друг моего брата, я не хочу, чтобы с вами или с вашими близкими что-нибудь случилось.

При последних словах Фабер вздрогнул. Он по-прежнему колебался, явно не зная, какое принять решение. Я сел рядом с ним и дотронулся до его плеча.

– Ну говорите, как все было.

– Я уже все им рассказал. Ну что вам всем от меня надо! Я больше ничего не знаю. – В его больших глазах показались слезы.

Романов взглянул на него и подошел к окну. Затем показал мне жестом, что все пока спокойно.

– Михаил Яковлевич, вы совершаете роковую ошибку, – сказал я. – Мы действительно вас защитим, у нас есть для этого все возможности. Не думайте, что сильны только они, мы тоже отнюдь не слабаки. Доверьтесь нам – и вам сразу станет легче.

– Мы с вашим братом возглавляли фирму, через которую нелегально переводились деньги с завода, – с каким-то даже странным упрямством произнес Фабер.

– И где эти деньги?! – вдруг раздраженно воскликнул Олег. – Почему вы живете в квартире, где штукатурка сыплется с потолка. Или у вас дом на Багамах, здесь вы только проездом?

– Нет у меня больше ничего.

– Это единственное, что правда в ваших словах.

– Я прошу вас уехать, – вдруг почти решительно сказал Фабер. – Если вы, как вы говорите, не они, вы уедете немедленно.

Мы переглянулись с Олегом – и он развел руками.

– Хорошо, мы уедем. Но боюсь, очень скоро вы раскаетесь в этом. До свидания, Михаил Яковлевич.

Мы вышли из дома, оставив в квартире запах кислых щей, сели в малину.

– Он не поверил нам, что мы можем его защитить, – сказал я.

– Да, кажется, ты прав, – согласился Олег. – Но мы сделали все возможное, чтобы убедить его. Поехали, – сказал он сидящему за рулем охраннику.

За считанные секунды машина разогналась и понеслась в обратном направлении. Мы ехали молча, так как были подавлены бесплодным разговором. Как же можно запугать человека, если он не только наговаривает на своего друга и на себя, но и боится сказать даже одно слово правды.

Внезапно раздался противный скрежет экстренного торможения: я посмотрел в окно и увидел с бешеной скоростью удаляющийся от нас бампер «Волги».

– Она едва не врезалась нам в лоб, – сказал сидящий за рулем охранник. Его лицо было явно бледнее, чем обычно. – Там что пьяный шофер?

Мы снова помчались по разбитой дороге, от прыжков на которой не спасали даже отличные рессоры.

Внезапно Романов заорал.

– Разворачивайся и мчись назад! Быстрей, к дому Фабера.

Джип так резко развернулся, что я сильно ударился локтем о дверь. Но мне было не до боли, я был весь охвачен тревожным предчувствием. Почему мы среагировали так поздно?

Машина затормозила возле знакомого подъезда. Мы выскочили из нее и, перепрыгивая через ступеньки, помчались на второй этаж. Дверь в квартиру была распахнута; я первый ворвался в комнату – и замер на месте. Фабер лежал на полу, из его груди торчала рукоятка кинжала.

Сомнений не было, он был мертв.

Я был так ошеломлен открывшейся передо мной ужасной картиной, что даже не услышал сразу громкие вопли жены и детей. Олег бросился в ванную, отворил дверь, которая была закрыта на защелку, и выпустил пленников оттуда. Женщина, рыдая, бросилась к неподвижному телу мужа.

Расспрашивать ее о чем-то было абсолютно бесполезно, она находилась в полубессознательном состоянии. Несколько минут мы стояли неподвижно. Затем Олег достал мобильный телефон и стал набирать номер.

– Я звоню в милицию, – сказал он. – Произошло преступление, и мы должны заявить о нем. Иначе они обвинят нас в убийстве. Такой шанс они не упустят.

Только через два часа нам сказали, что мы можем быть свободными.

Я чувствовал себя как-то странно, у меня было ощущение, что это убили не Фабера, а меня. Его смерть потрясла меня и в тоже время вызвала какую-то странную апатию; мне не хотелось больше ничего делать, ни за что бороться; эту вакханалию убийств не остановить никакими силами.

Меня привезли в мою квартиру; едва я вошел в нее как без сил повалился на кровать.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил Олег, внимательно наблюдая за мной. Я понимал, что расклеился, но мне было все равно, каким он меня видит.

– Давай, – сказал я.

Я ожидал, что он принесет водку или коньяк, но он принес два бокала виноградного сока.

– Это слишком слабый напиток для такой ситуации, – сказал я.

– Другого нельзя, через два часа у тебя митинг, ты должен быть в форме.

– К черту митинг, я схожу с дистанции. Пока я дойду до финиша, тут переколошматят еще массу народа.

– Если ты не дойдешь до финиша, переколошматят еще больше.

Я посмотрел на него; это был сильный аргумент и я даже удивился, что он привел его.

– Слушай, Олег, а ты умный парень. Почему ты не с ними, там ум тоже ценят. С твоими мозгами и мышцами ты бы мог бы стать главным у них «авторитетом». Это что случайность, что ты оказался в этой, а не в той машине? Подумай, еще не поздно сменить ее марку.

– Знаешь, за такие разговоры можно и схлопотать.

– Прости, я сам не свой. И все-таки, почему?

Олег посмотрел на меня и отхлебнул сок из бокала.

– Сколько себя помню, всегда защищал слабых. Так как в любой кампании я был самый сильный, то работы у меня было много; ко мне то и дело обращались за помощью. Я терпеть не мог крови; даже расплющенные носы вызывали у меня желание взять человека под свое покровительство. Ненавижу жестокость, никогда не понимал, почему ее так много в людях. Даже в детях. А ты как думаешь?

– Жестокость – это одна из форм сладострастия; несколько раз в жизни я ощущал это очень ярко. От этого чувства потом нелегко избавиться.

– Но ты же не стал жестоким, ты же никого не пытаешь, тебя убийства не возбуждают, а вызывают состояние прострации.

– Может, просто не успел почувствовать сладость убийства, не было благоприятных возможностей. Кто знает, что там внутри, – дотронулся я до своей груди.

– Нет, может, у нас и есть внутри какая-то доля жестокости, но ты и я всегда будем на другой стороне. Это в нас врожденное. Что-то мешает нам быть такими, как они. Ты бы мог вот так воткнуть нож в его грудь только для того, чтобы избежать ненужных признаний?

– Нет.

– В том-то все и дело. Мы как бы все поделены на два лагеря: одни могут, а другие не могут. И пока один из этих лагерей не победит, мы обречены бороться друг с другом. У нас нет иного выхода. Я это давно понял.

– А если погибнешь в этой борьбе? Как в песне: «Мы жертвою пали в борьбе роковой».

– Значит, судьба. От нее, говорят, не уйдешь.

– Погибают всегда лучшие.

Олег удивленно посмотрел на меня.

– Ты полагаешь?

– Эту фразу мне однажды Вознесенский сказал.

– Наверное, он прав, всякая гниль по кустам отсиживается, а лучшие лезут на рожон, в первые ряды идут. – Олег взглянул на часы. – Мы еще поговорим. А теперь тебе надо успокоиться, у тебя еще есть целый час до митинга.

Это был мой первый митинг во время предвыборной кампании. Я сам настоял, чтобы он состоялся на «Хуторке», хотя мой штаб возражал против этого намерения, предлагая для начала выбрать менее опасный район.

Но они не знали, с каким упрямцем имеют дело; может, это было и не лучшей моей чертой, но если я принимал решение, то редко его менял.

Митинг проходил в старом заводском дворце культуры. Хотя слово «Дворец» менее всего подходило для этого обшарпанного, давно забывшего о том, что такое кисти и краски сооружения. Когда-то мальчишкой я пару раз бывал тут на каких-то новогодних представлениях; мой отец последние годы своей трудовой карьеры работал на здешнем заводе главным инженером. Это была высший пик, на который он смог подняться в своей жизни. Но теперь я понимал, что даже это возвышение не примирило с ним мою мать.

Я почему-то был уверен, что придет не слишком много народу. Но когда я вошел в актовый зал, то в первые секунды был поражен; здесь не только не было ни одного свободного места, но люди стояли даже в проходах. Причем, людское половодье быстро прибывало – и вскоре народ уже толпился в коридоре. Пришлось выносить туда динамики, что вызвало небольшую задержку.

Я сидел на сцене и смотрел на собравшихся людей. Хотя я заранее готовился к встрече, усердно пролистал подготовленные для меня материалы, но сейчас я шестым чувством ощущал: надо говорить и делать что-то совсем иное. То, что пришло столько народу, не случайно; значит, их позвало сюда не просто желание поглядеть на бывшего чемпиона страны и сына их бывшего главного инженера, их привело сюда нечто другое. И я просто обязан выяснить что именно.

Ведущий встречу, местный активист моей предвыборной кампании посмотрел в зал, потом на меня.

– Можно начинать?

Я кивнул головой. Первая моя встреча с народом началась.

Я почти не понимал, что говорил, по крайней мере мое сознание не контролировала слова, которые вылетали из моих уст. Все происходило абсолютно непроизвольно, у меня было такое ощущение, что это не я, а кто-то другой пылко вещал со сцены зала; я же был лишь передаточным звеном. Я говорил о том, что пора наконец покончить с бесконечным страхом и унижением, сбросить с себя оцепенение и уничтожить власть криминальных авторитетов. Они не только не дают нам возможность чувствовать себя в безопасности в родном поселке, но именно их правление не позволяет его жителям выбраться из нищеты, грязи. Те деньги, что направляются на благоустройство «Хуторка», до него не доходят, исчезая по дороге в карманах местных воротил черного бизнеса. Мы сами виноваты в создавшейся ситуации, ибо люди, которые боятся выступить против банды негодяев, обречены на то, чтобы прожить под их властью всю жизнь.

В своей жизни я еще ни разу не произносил столь ярких и длинных речей, я всегда считал себя, если не косноязычным, то по крайней мере талантом Цицерона и Демосфена не слишком наделенным. Но сейчас все было не так как всегда; слова лились из меня полноводной рекой, и я ясно видел, как загорался свет в глазах людей, как что-то менялось в их настроении. Зал в считанные минуты наэлектризовался; я слышал одобрительные возгласы, которые становились все громче и громче, а они поощряли меня на новые мощные всплески красноречия. Во время одной из коротких пауз мои глаза случайно отыскали среди сотен сидящих знакомое лицо; я не сразу вспомнил, что это был тот человек, в доме которого я приходил в себя после драки с рэкетиром. Кажется, его фамилия Антонов.

Рядом с ним сидел с виду очень крепкий и сильный мужчина; я вспомнил, что этот Антонов говорил мне о своем сыне, когда-то занимавшимся вместе со мной в секции борьбы. Наверное, это он и есть. Но я почти сразу забыл о них, так как раздавшиеся дружные аплодисменты призывали меня продолжать мое выступление.

Наконец я закончил. Я снова сел за стол и придвинул к себе стоящий на нем микрофон.

– Предлагаю обменяться мнениями. Может, не все со мною согласны в оценке ситуации.

Разговор продолжался еще почти два часа. От желающих выступить не было отбоя. Казалось ледяная стена страха внезапно обрушилась, и после долгого молчания люди спешили высказаться о наболевшем, о долго скрываемом. То, что я слышал от них, не только подтверждало мои самые худшие опасения, в реальности ситуация выглядела еще гораздо страшней.

Вся власть в поселке принадлежала бандитам, которые действовали почти не таясь ни от кого. Правда ни одного имени никто так и не решился назвать; как только логика выступления подводила человека к этому, он тут же замолкал и испуганно смотрел в зал.

Но сейчас для меня узнать имена было не самым главным делом; если я стану мэром, то мне они станут быстро известны. Главный итог этой встречи, как ни странно для меня оказался совсем иным; я вдруг почувствовал неразрывную свою связь с этими людьми. Как будто и не было моего тут пятнадцатилетнего отсутствия, как будто бы все эти годы я не жил совсем другой, нежели жители этого бедного поселка жизнью. И то, что меня тут хорошо помнили, и то, что не забыли моего отца, вызывало во мне дополнительный прилив чувств.

Все смотрели на меня, как на мессию, как на последнюю надежду, и это немного смущало меня; слишком большая ответственность ложилась на мои плечи. А способны ли они выдержать этот груз? Если быть честным до конца, я был далеко в этом не уверен.

Настал момент моего заключительного слова, вместе со своими помощниками мы готовили его особенно тщательно, потому, что оно должно было включать программу по коренному изменению жизни в поселке. Речь шла об асфальтировании тротуаров, о постепенном сносе ветхих домов и строительстве современного жилья, о запуске практически остановившегося завода.

Я кончил речь и под бурные аплодисменты соскочил со сцены в зал. Меня окружили люди. Неожиданно, довольно грубо расталкивая собравшихся, ко мне протиснулся тот самый свидетель моей драки. Причем, пробиваться ко мне ему помогал его великан-сын.

– Здравствуйте, вы меня не припоминаете?

– Почему же, я вас отлично помню, Петр Васильевич.

Мне показалось, что ему понравилось, что я запомнил, как его зовут.

– Мы все будем рады, что вы станете нашим мэром.

– Это от вас зависит, за кого будете голосовать. Всякие подонки будут ходить к вам по домам и требовать, чтобы вы голосовали бы за их человека. А тем, кто откажется, станут угрожать. А вы же знаете, Петр Васильевич, характер местных бандитов; они слова на ветер не бросают. Выдержите, не дрогнете?

Не только Антонов, примолкли практически все, кто меня окружал. И по их молчанию, по выражению лиц я понял, что мои слова попали в десятку, что именно так все и будет. Отважутся ли эти люди проголосовать, как подсказывает им совесть или они как обычно уступят давлению страха?

– Что скажете, Петр Васильевич?

– Да, не исключено. – Он явно хотел что-то добавить, но в последний момент передумал. – А вот мой сын, я вам про него говорил. Григорий.

– Очень приятно. – Я протянул ему руку.

Ладонь у меня была отнюдь не слабая, но оказавшись зажатой в его лапе, я почувствовал резкую боль. По-видимому, мое лицо перекосилось, так как Григорий понял, что малость переусердствовал.

– Извините, я не хотел, – негромко, с явным смущением проговорил он.

– Ничего, зато я получил возможность определить насколько вы силен. А это тоже немаловажно. Приходите ко мне как-нибудь, поговорим о разных делах.

– Хорошо, – как-то не очень уверенно кивнул он головой.

– Будьте осторожны, – посоветовал напоследок его отец.

– Непременно, если это не будет мешать делу.

Пробиться сквозь толпу к выходу оказалось не простым делом, желающих мне что-то сказать в основном о своих бедах или просто пожать руку нашлось предостаточно. Наконец я очутился на свежем воздухе и тут к моему удивлению увидел Анатолию.

– Ты был на встрече? – спросил я его.

– Да.

– Поедем ко мне, поговорим, мне нужны твои советы.

– Хорошо, – чуть-чуть поколебавшись, согласился он.

Мы сели в джип и в сопровождении еще двух машин двинулись в путь.

– А ну притормози, – вдруг приказал сидевшему за рулем охраннику Романов. – А теперь дай газу. Еще раз сделай тоже самое. Ты видишь, – повернул голову он ко мне.

Я кивнул; то, что за нами следовало две машины, не было никаких сомнений.

– Что будем делать? Отрываться или не обращать на них внимание?

– Отрываться нет никакого смысла. Где ты теперь живешь, они осведомлены. Это мы точно знаем. Знаем даже, кто им это сообщил. Загадка для ребенка?

– Очалов.

– Он, милейший.

– А у тебя неплохо работает разведка.

– Зря что ли деньги получаем, – насмешливо фыркнул Романов, но мне показалось, что моя похвала ему приятна.

До нашего дома-крепости мы добрались благополучно. Наши провожатые удостоверившись, что мы вошли в подъезд, мгновенно развернулись и исчезли в упавшей на город темноте.

Олег задержался у меня в квартире недолго.

– Теперь ты все понял? – спросил он меня.

– Что я должен понять? – притворился я, что не понимаю его вопроса.

– Объясните ему отец Анатолий.

Анатолий задумчиво посмотрел на меня.

– Это были люди «Горца».

– Что за «Горец»?

– Это человек, кому принадлежит власть в поселке. Без его слова там не происходит ничего. Говорят, что даже для того, чтобы жениться, нужно получить у него согласие.

– Он что феодал?

– Думаю, что почище феодала. Скорей диктатор. По крайней мере, власть у него там полная.

– А почему его зовут «Горец»?

– Он родился на «Хуторке», но затем некоторое время жил где-то на Кавказе. Там он совершил преступление, а когда милиция села ему на хвост, то он целый год скрывался где-то в горах. Отсюда прозвище. По крайней мере так рассказывают люди. – Анатолий как-то странно замолчал.

– Мне кажется, ты сказал не все, – проговорил я.

– Я тебе говорил, что это мой приход и несколько раз я с ним встречался.

– И как впечатление?

– Ему очень нравится чувствовать себя полным властителем в поселке. Он очень жестокий, хотя по своему справедливый человек. Живет и других заставляет жить по законам, естественно, не по тем, что написаны в уголовном кодексе.

– Да, это так, – подтвердил Олег. – У нас есть на него неплохое досье. И не только на него. Ты еще познакомишься с ними. А теперь я вас покину. Полагаю, этой ночью ничего не случится.

Мы остались с Анатолием одни. Я пошел на кухню, поставил чай. Холодильник кто-то заботливо набил продуктами, но возиться с их приготовлением мне не хотелось. Я пошел по легкому пути, сделал несколько бутербродов и привез все это на сервировочном столике в комнату. Мы молча принялись за еду.

– Как, по-твоему, прошла встреча? – спросил я.

Анатолий выглядел задумчивым и даже встревоженным.

– Ты очень хорошо говорил. Молодец. Но тебе не кажется, что ты наобещал слишком многого. Этих людей все привыкли обманывать; они давно потеряли всякую надежду и цепляются за любого, кто готов их обнадежить в очередной раз. Беда сделала их в каком-то смысле детьми.

– Но если я стану мэром, я собираюсь выполнить все свои обещания. И этот «Горец» не будет там больше властвовать, поселком будут управлять люди, которых назначу я.

– Если ты думаешь, что никто не пробовал навести там порядок, то ты ошибаешься.

– Постой, ты говоришь о себе.

– Когда я получил там приход, я стал подыскивать людей, которые могли бы противостоять «Горцу» и его банде.

– И что было дальше?

– Я никого не нашел, все отказывались. А потом пришли они ко мне во главе со своим предводителем. Он был настроен решительно, приставил мне нож к горлу. Нет, я не испугался, это не первый раз, когда я видел бандитский нож рядом с собой. Но я понял, что все абсолютно безнадежно. Здесь на земле нет силы, способной покончить с властью «Горца».

– Посмотрим, есть ли такая сила или нет.

– Он беспощаден. Несколько человек поднимали против него бунт.

Никто не знает, где они теперь. Они просто исчезали, как тени после захода солнца.

– Ты хочешь меня запугать.

– Нет, но ты должен ясно представлять, с кем тебе придется сразиться. Если ты к ним попадешь, пощады не жди.

– Но я же не буду один. Ты видишь сколько нас.

– Да, Романов серьезный человек. Они его и его ребят боятся.

– Но ведь и ты будешь рядом.

– Да. А теперь мне пора уходить.

– Не лучше ли позвонить домой и сказать, что ты остаешься ночевать у меня. Сейчас ночь, идти по темному городу опасно.

– Для меня нет. Пока мне никто в этом городе ничего не сделает. Так что до свидания.

Я проводил гостя до дверей, затем подошел к окну. Через несколько минут я увидел, как вышел Анатолий из подъезда и зашагал по улице. Затем его фигура поглотила темнота. Я подумал о том, что сегодня я сделал первый серьезный шаг на пути к цели. И судя по реакции противника, он удался.