Текст книги "Погибают всегда лучшие"

Глава двенадцатая

Каждый день теперь я выступал на очередном митинге или просто встречался в кинотеатре, в красном уголке ЖЭКа или еще где-нибудь с жителями. И с каждым днем я лучше узнавал, чем живут люди, что происходит в городе. Картина, открывающая мне, превосходила все самые пессимистические представления; я оказался в царстве беспредела, жестокости, насилия, пороков. Никогда не забуду посещение клиники, где лечились местные наркоманы: в основном молодые парни и девушки, многие из них попали на больничную койку прямо со школьной скамьи. Я знал, что эпидемия наркомании во всю свирепствует среди местной молодежи, что город давно стал важным перевалочным пунктом наркопотока, что местная наркомафия получает благодаря этому огромные средства. Но когда я увидел эти измученные, намного раньше положенного срока состарившиеся лица и тела, мне стало не по себе. А ведь чего мне только не приходилось видеть в жизни.

Каждый день я встречался с жителями, и каждый день собирался мой предвыборный штаб. И всякий раз я мысленно благодарил Вознесенского за подбор людей. Это были, в самом деле, отличные знатоки местных проблем, снабжавшие меня перед очередной встречей с избирателями полезными материалами и фактами из местной жизни. Это позволяло мне говорить с людьми не просто обо всем, а именно о том, что их непосредственно волнует. Этот прием срабатывал великолепно; все видели, что к ним явился человек, знающий, что происходит у них, а значит и знающий, что надо делать, чтобы этого бы больше не происходило.

Единственным сотрудником моего штаба, с которыми у меня никак не налаживался контакт, была Ксения. На заседаниях она обычна сидела молча, говорила исключительно только по делу причем каким-то странным ироничным тоном, словно сама сомневалась в ценности своих рекомендаций. Я пытался понять, чем вызвано такое ее поведение, анализировал возможные причины, выдвигал мысленные версии, но ни к каким определенным выводам прийти так и не мог. Ее отношение к происходящему было непонятным; оно что-то скрывало, но что – я не знал. И не имел никакой возможности выяснить, так как едва завершались наши штабные посиделки, как она стремительно исчезала, не оставляя мне никакого шанса поговорить с ней в неформальной обстановке.

Проснулся я в хорошем настроении. Мне казалось, что предвыборная кампания протекает успешно, избиратели настроены ко мне благожелательно, видя во мне единственного их защитника. Зазвонил телефон, я снял трубку и услышал голос Вознесенского. С тех пор, как началась предвыборная эпопея, мы не виделись с ним и даже не вели телефонных переговоров. Хотя я не сомневался, что он внимательно следит за всем, что происходит.

На этот раз он был очень короток.

– Приезжайте ко мне, нам надо поговорить. Машина выехала.

Когда я вошел в дом Вознесенского, то рядом с ним к своему удивлению увидел Ксению. Она посмотрела на меня, слегка кивнула головой, затем отвела глаза в сторону, как бывает, когда вошедший человек тебя не интересует.

– Садитесь, Владислав Сергеевич, рассказывайте, как у вас дела? – спросил Вознесенский.

– Мне кажется, хорошо, компания проходит успешно.

– Вы полагаете, а вот у нас другие сведения. Желаете ознакомиться?

Вознесенский протянул мне несколько листков. Это были протоколы опроса общественного мнения. К своему изумления я обнаружил, что мой рейтинг, взметнувшийся в первое время круто вверх, в последние дни почти также круто стал пикировать вниз.

– Ничего не понимаю, вы уверены в объективности этих сведений? – спросил я.

– К сожалению, да.

– Но что происходит?

– Ксения, объясните, пожалуйста, Владиславу Сергеевичу ситуацию.

– Я провела примерно такой же опрос среди журналистов. Результаты схожи, – сказала Ксения и едва ли не первый раз посмотрела мне в глаза.

– Но почему?

– Вам перестали верить. Вы слишком беззаботно бросаетесь громкими словами, обвинениями, обещаниями. Вы перебрали, как в игре в очко, – пояснил Вознесенский. – Я правильно излагаю суть дела, Ксения?

– Абсолютно, Борис Эдмондович. Об этом как раз мне и сказали знакомые журналисты. А это, поверьте, весьма точный барометр.

– Я верю, – хмуро произнес я.

Я вдруг подумал, что они кажется правы, в последнее время я явно вошел во вкус и стал несдержан в словах. Я обнаружил в себе ораторский талант и, потрафляя ему, нередко перегибал палку, ради красного словца мог сказать или пообещать гораздо больше, чем в состоянии был выполнить.

– Что же делать?

– У нас есть одно предложение, – сказала Ксения. – Мы хотим устроить теледебаты с нашим противником и в присутствии прессы.

– Вы будете их вести? – посмотрел я на Ксению.

– Больше в городе некому, она главная и единственная у нас телезвезда, – заметил Вознесенский и как-то странно посмотрел на Ксению.

– Когда состоятся мои телесмотрины?

– Скоро, – сказал Вознесенский. – От вашего имени мы послали приглашение принять в нем участие «Голландцу», то бишь Голландцеву. Но вы должны тщательно к ним подготовиться, кто на них одержит победу, тот считай и выиграл выборы. За вашими дебатами будет следить весь город.

– Кто же меня будет готовить?

– Как кто, наша дорогая Ксения. Или у вас есть возражения? – Вознесенский едва заметно усмехнулся.

– Никаких.

– Сейчас Ксения нас к большому огорчению покинет, у нее запись телепередачи, но вы совсем скоро встретитесь. Так? – повернулся Вознесенский к ней.

Ксения кивнула головой. Перед тем как выйти, она на секунду задержалась в дверях, бросила взгляд на Вознесенского, при этом проигнорировав меня, и исчезла.

Во всей этой сцене, в состоявшемся разговоре было что-то странное и не совсем понятное. Меня не покидало ощущение какой-то тайной связи, которая существует между Ксенией и Вознесенским. Но я понимал, что любопытство тут неуместно.

– Она замечательный человек, – сказал вдруг Вознесенский, когда мы остались одни. – Мне кажется, вы не очень ладите.

– Это не совсем то слово. Она дает мне все время понять, что я для нее как бы не существую как личность, мужчина, наконец.

– Вот как, – задумчиво произнес Вознесенский. – Вас это обижает?

– Она слишком красива, чтобы не обижаться на такое к себе отношение.

Мне показалось, что Вознесенский хотел что-то сказать, но в последний миг передумал.

– Я думаю, что как женщина она просто сохраняет некоторую осторожность, – произнес он. Но я был почему-то убежден, что мысленно он произнес совсем иные слова.

– Может быть, – подыграл я ему.

– Меня очень встревожили эти опросы, – вдруг перевел он резко разговор на другую тему.

– Да, неприятно. Для меня их результаты тоже неожиданны.

– Вы увлеклись самим собой, люди это почувствовали и перестали вам верить. И, кроме того, идет мощная контпропаганда. Во всю используют имя вашего брата. Вот почитайте эту статью. – Вознесенский взял с журнального столика газету и протянул ее мне.

Мне не надо было искать статью, она просто не могла не броситься в глаза. На первой странице составленный из огромных букв заголовок гласил; «Родной брат крупного вора мечтает превзойти его». Я пробежал глазами по строчкам. Содержание материала было банальным и предсказуемым; в нем излагалось дело Алексея, как злостного расхитителя заводской собственности, а дальше шли злобные нападки на меня.

– В свое время я хотел купить эту газетку, но у меня ничего не получилось, – сказал Вознесенский. – Я получил отлуп и отступил. Как оказалось, напрасно, надо было искать подходы.

– Нельзя же скупить все газеты в городе.

– Эту надо было, она одна из самых читаемых. Против вас разработана целая стратегия борьбы, которая уже началась осуществляться. О вас собирается информация, на вас ищется компромат. Их эмиссары отправились повсюду, где вы когда-то бывали.

– Им придется много попутешествовать, судьба заносила меня в самые разные места. И подчас очень далекие.

– Не иронизируете, все гораздо серьезней. Вам следует предпринять кое-какие ответные меры.

– Что вы имеете в виду?

– Нужно позаботиться о тыле. Вы не понимаете?

– Не совсем.

– Ваша бывшая жена и сын, уверенны ли вы в их безопасности?

Я молчал, обдумывая возникшую ситуацию.

В комнату вошел Романов.

– Мы обсуждаем положение с бывшей семьей Владислава Сергеевича.

– Очень своевременно. У нас есть информация, что та сторона тоже вентилирует этот вопрос.

– Ваша жена и сын должны уехать, лучше всего за границу, – сказал Вознесенский. – Деньги для этого путешествия вы получите.

– Я не могу их принять, это не финансирование предвыборной кампании.

– Именно финансирование. Если с ними что-то случится, у вас будут связаны руки. Диктовать условия станут они.

– Мы отправили двух ребят в Москву следить за домом вашей жены, – сказал Романов. – Если там появятся их люди, мы должны их опередить.

– Как жаль, Олег, что ты не был в моем отряде антитеррора. – Я говорил искренне, его умение упреждать события приводили меня в восхищение.

Романов улыбнулся.

– Здесь тоже отряд – антитеррор. И я в твоей команде.

– Вам нужно выбрать день и съездить в Москву, – сказал Вознесенский. – А сейчас мне надо заниматься делами.

Я проводил его взглядом. Я снова подумал о том, что он как-то странно говорил о Ксении. Ко мне пришла мысль, что я ничего не знаю о его семье; есть ли у него жена, дети? Почему он никогда не говорит на эти темы?

Почему-то я слегка волновался, ожидая Ксению. Она позвонила мне и сказала, что придет через 12 минут. Такая точность несколько удивила меня; я смотрел на часы и ждал, когда их ленивые стрелки отсчитают оставшееся до встречи время.

Настроение у меня было не слишком хорошее, я только что звонил Марине в Москву и попытался разъяснить бывшей жене мое теперешнее положение и ту опасность, что может угрожать ей и сыну. Но как обычно никакого взаимопонимания мы не достигли, что, впрочем, меня не особенно удивило; в последние годы нашей совместной жизни мы не могли найти согласия ни по одному вопросу. Дело, конечно, заключалось не в том, что у нас постоянно не совпадали мнения, а в том, что мы уже достигли той стадии во взаимоотношениях, когда любое проявление единомыслия воспринималось как переход на сторону противника.

В дверь позвонили. Я поспешно бросился к порогу, предварительно успев посмотреть на часы; после ее телефонного звонка до звонка в дверь прошло 12 минут.

Я впустил Ксению. У меня дома она еще ни разу не была, но я не заметил, что она проявила хотя бы небольшой интерес к окружающей ее обстановки.

– Вот тот самый бункер, куда меня запрятали, – сказал я, немного уязвленный. – Хотите чаю, кофе, сока, вина?

– Спасибо, ни о чем не беспокойтесь.

Ксения села на стул; Она была в короткой юбке, которая немного задралась, продемонстрировав мне ноги в большем размере, чем это было дозволено. Заметив не порядок в своей одежде, Ксения поспешно одернула ее. Наши взгляды на мгновение встретились, а затем, как поезда, снова разошлись.

– У меня мало времени, – сказала Ксения. – Давайте сразу приступим к делу.

– Хорошо. О чем будем говорить?

– Дискуссия состоится послезавтра, – сообщила она. – Время передачи – 40 минут. Поэтому на счету каждая секунда. Вам надо тщательно продумать каждое слово, каждый жест. Вы должны понравиться всем, и молодежи, и старикам, и девушкам и мужчинам.

– А вам? Вы же тоже избиратель. Если я вам не понравлюсь, не исключено, что вы будете голосовать против меня. И кто знает, может, как раз вашего голоса мне и не хватит, – попытался я настроиться на шутливую волну.

– Не беспокойтесь, я буду в любом случае голосовать так как нужно. А теперь вернемся к делу.

– Извините. – На моем языке вертелся, как угорь на раскаленной сковородке, вопрос: почему она держится по отношению ко мне столь отчужденно, ведь мы же в одной команде. Но я чувствовал, что время его задавать еще не пришло.

– Вы должны излагать свои мысли очень ясно и в тоже время раскованно. Я немного знаю Голландцева, однажды он выступал в моей передаче. Поверьте, это серьезный противник, он умеет быть убедительным. Не обвиняйте его во всех смертных грехах и особенно не будьте голословны. Если что-то говорите, то подкрепляйте свои слова фактами. И еще, пожалуйста, запомните, потому что это крайне важно; он будет вас провоцировать, задавать неприятные вопросы. Может быть, даже оскорблять. В городе вовсю раскручивается дело вашего брата, он обязательно его коснется. На сегодняшний момент это главный его козырь. Не потеряйте над собой контроль. Там будут журналисты, которых специально готовят к этой встрече. Их цель – вывести вас из себя, заставить наговорить непростительных вещей. Ели вы сорветесь, считайте, ваши шансы стать мэром уменьшатся наполовину.

– Серьезное испытание мне предстоит, – улыбнулся я.

– Вы должны подумать о своей внешности.

– У вас есть к ней претензии?

– Я бы на вашем месте постриглась. Короткие волосы вам больше к лицу.

– Считайте, что я уже постригся. Есть еще замечания?

– Выберите светлый костюм. На экране телевизоров он смотрится лучше, чем темный. Это будет привлекать к вам дополнительное внимание.

– Костюм придется купить.

– Я бы хотела познакомиться с тезисами вашего выступления. Меньше употребляйте местоимение «я», вы слишком его любите. Говорите больше о проблемах города.

– Вообще выброшу его, – пообещал я.

– Если у вас не будет своего «я», то тогда у вас ничего не получится. Нужно проявлять чувство меры. На сегодня все. – Ксения стала. – Я приду завтра, и мы с вами порепетируем.

Она направилась к двери, я последовал за ней. На пороге она остановилась.

– Я бы хотел вас проводить, – проговорил я.

Какое-то странное выражение мелькнуло в ее глазах.

– Вам разве не известно, что никто не должен знать, что я работаю в вашем штабе.

– Но это никак не уменьшает моего желания вас проводить.

– До свидания, – как мне показалось поспешно произнесла она и скрылась за дверью.

Неужели я ей так несимпатичен, что она не желает сказать мне ни одного слова, если оно выходит за рамки деловых отношений? Но чем я мог вызвать такое к себе такую стойкую антипатию? Или дело тут не во мне, а в чем-то или в ком-то другом. Я вдруг вспомнил странное выражение лица Вознесенского, когда он говорил о ней. Неожиданно я почувствовал себя затворником. Я не узник, но мое положение в чем-то не намного лучше заключенного, я никуда не могу пойти один. Везде за мной тянется хвост телохранителей. Да и само мое передвижение резко ограничено, а Олег то и дело предупреждает меня, чтобы я никуда не выходил без необходимости и охраны. Он безусловно прав, меры предосторожности требуют именно такого поведения. Но сколько времени продолжится эта ситуация; даже если я стану мэром, то моя свобода скорей всего будет урезана еще в большей степени. Ибо я окончательно превращусь в человека, за которым ведется непрерывная охота. Но долго ли я выдержу такой режим жизни? Так спрашивается на кой черт я ввязался в эту игру?

Признаюсь, я с нетерпением ждал на следующий день прихода Ксении. Более того, я готовился к нему. И не только тем, что коротко постригся, не только тем, что написал тезисы своего выступления на телевидении, затратив на это почти три часа; не менее тщательно я обдумывал и предстоящий разговор с молодой женщиной. Почему-то мне казалось, что от его исхода будет многие зависеть, каким путем будут развиваться наши дальнейшие отношения. И вот этот час настал.

На этот раз Ксения пришла не в короткой юбке, а в брюках. Не знаю, специально ли она сменила свой туалет, заметив, что я пялюсь на ее красивые стройные ноги или просто она решила без всяких задних мыслей поменять наряд. Она села за стол, показывая всем своим видом, что настроена на серьезную и исключительно деловую работу.

Я положил перед ней кипу бумаги, которую успел исписать после нашей вчерашней встречи, и которая также свидетельствовала о том, что я настроен на серьезную работу. Весь мой труд подвергся тщательному изучению. Несколько раз ее ручка оставляла красные следы на листах, но в целом замечаний оказалось не так уж много.

– Вы хорошо поработали, – бесстрастным тоном отдала она должное моим стараниям.

– У меня был хороший наставник, – вернул я ей комплимент.

Она быстро взглянула на меня, но никак не прокомментировала мою галантность.

– Я разговаривала с некоторыми журналистами, которые будут присутствовать на прямом эфире. У многих из них отношение к вам довольно скептическое. Немногие верят, что вы серьезно собираетесь бросить вызов мафии.

– Было бы странно, если бы они просто поверили моим словам, которые пока не подтверждены делами. А вы верите?

Мне снова был дарован быстрый взгляд ее больших темных глаз. Однако другой реакции в ответ на свой вопрос я не дождался.

– Вы не хотите мне отвечать?

– Этот разговор бесполезен, он ни к чему не приведет.

– Никто не знает, к чему может привести тот или иной разговор. Бывало люди начинали с пустяка, а кончали дуэлью. Или признанием в любви, – после короткой паузы добавил я.

– Ни то, ни другое нам не грозит.

– Собственно, а почему? Что мешает нам выйти к барьеру или полюбить друг друга.

– Вам стало скучно сидеть взаперти и вы решили немного пофлиртовать?

Ее проницательность меня не удивила, но я не хотел завершать наше общение на столь минорной ноте. Поэтому я решил зайти с другой стороны.

– Ксения, если мы с вами делаем одно дело, то должны по крайней мере доверять друг другу. А мы ведь с вами играем не в покер, речь идет о жизнях, в том числе и о наших.

– Так вы мне не доверяете?

– Вы понимаете, что я говорю о другом. Мне не нравится, как складываются наши отношения. Я не слепой и вижу: если вы не враждебны, то уж недоброжелательны ко мне – это точно. И мне хочется знать причины.

– Зачем?

– Я привык играть открыто, по крайней мере со своими. Когда я был командиром антитеррористического отряда, то говорил своим подчиненным: если вы кого-то не любите, в том числе и меня, не скрывайте это, пусть об этом знают все. В таком деле, как у нас, это повышает общую безопасность. Если люди испытывают недоверие или неприязнь, то им не стоит вместе заниматься таким рискованным времяпрепровождением. Когда речь идет о жизни и смерти, необходима полная ясность.

Мне показалось, что последние мои слова заставили ее задуматься. И это был уже некоторый мой успех.

– Так вы настаиваете на том, чтобы я была бы вами откровенна.

– Настаиваю, – набрался наглости сказать я.

– Хорошо, я скажу, хотя я и не хотела этого делать. Я вам не верю. Я видела таких, как вы. Для вас это способ поправить свои дела. Я знаю, что они находятся в плачевном состоянии. А если вас выберут мэром, то быстро наверстаете. Что касается риска, о котором вы так хорошо говорите, то вам рисковать не впервой.

– Любопытно. – Ее слова не слишком удивили меня, нечто подобное я ожидал услышать. – В таком случае, почему вы тут, почему помогаете мне?

Я инстинктивно почувствовал, что отвечать на этот вопрос Ксении хочется меньше всего. А раз так, надо ее непременно заставить дать ответ.

– Если вы не верите в нашу общую цель, то тогда не лучше ли вам не принимать во всем этом участие. Смотреть на все спокойненько со стороны. Если удастся мне что-то сделать, замечательно, если сломаю себе шею, так ему и надо.

– Меня попросили вам помочь, – негромко проговорила Ксения. – Меня попросил об этом Борис Эдмондович.

Мои подозрения, что этих двух людей что-то связывает, нашло дополнительное подтверждение.

– Жаль, что только это обстоятельство заставляет вас помогать мне. А мне, признаться, хотелось, чтобы вами двигало бы искреннее желание. Интересно, какие нужны вам доказательства, чтобы вы мне поверили? Я понимаю: смерть моего брата – это для вас слишком незначительное событие. То, что я ежечасно рискую жизнью, в ваших глазах тоже стоит немного; ведь я таким образом решил поправить свои незавидные дела.

Между прочим, один раз в меня уже стреляли, и я вполне мог быть уже благополучно мертв. Знаете, когда я приехал после пятнадцатилетнего отсутствия в город, то я его не узнал. Дома все те же, такая же в дождь грязь по колено. А вот люди другие. Когда я уезжал, все верили друг другу, никто никого не боялся, закрывали дверь квартиры на ключ, а ключ оставляли на видном месте, словно приглашая – заходи, кто хочет. Но при этом никто не опасался, что кто-то без их согласия проникнет в нее. А теперь все отгородились друг от друга железными дверьми – у кого на них есть деньги. Никто никому не доверяет, семь часов вечера, а даже молодежи не видно на улице; всех, как лед реку, сковал страх. Разве это жизнь? Это уже не мой город.

– Так уезжайте, если это не ваш город.

– А что будет с женой брата и двумя ее детьми? Они вырастут в страхе, в ненависти к этому городу, ко всем, кто допустил здесь такой беспредел. Если в их сердцах поселятся такие чувства, разве они смогут стать нормальными людьми. Ненависть и страх очень заразны, они передаются из поколения к поколению. Вы известная в городе тележурналистка, а зрители очень чутки к настроению своих любимцев. Если они почувствуют, что вы мне не доверяете, то уж точно не будут за меня голосовать. Разве вы этого не понимаете?

– Пожалуй, в этом вы правы, – впервые согласилась она со мной. – Но что я могу сделать? Я не могу изменить своего отношения к вам. Я же не автомат, чье поведение можно регулировать согласно заданной программе.

– Не можете или не хотите?

– Не знаю. Скорей и то и другое, – призналась она. – Да и разве по большому счету это не одно и то же.

– Вот видите, мы уже начали нормально разговаривать. Теперь я лучше понимаю, что вами движет. А от этого становится легче.

– Легче для чего? – В ее голосе послышалось непритворное удивление.

– Хотя бы для того, чтобы сделать так, чтобы вы и впредь мне помогали. Если я стану мэром, мне понадобится ваша поддержка еще в большей степени. Вы же не можете этого не понимать.

– Не уверена. После выборов наше сотрудничество благополучно закончится. А дальше мы если и будем общаться, то как мэр и журналист. И я не могу вам обещать, что буду всегда вас поддерживать. Если ваши действия вызовут у меня несогласие, я стану выступать против вас.

Не самая лучшая перспектива, подумал я.

– Это ваше право. Но ведь настоящая борьба как раз и начнется после моего избрания. То, что происходит сейчас, это цветочки, а все самые спелые ягодки – впереди.

– Скорей всего вы правы, но это уже не мои, а ваши проблемы. Не я, а вы баллотируетесь в мэры.

– А я-то по наивности полагал, что цели у нас общие. Можно подумать, что мое избрание мэром – это главная цель. Но ведь это лишь средство.

Ксения внимательно посмотрела на меня.

– Вы уверены? – спросила она насмешливо.

– В таком случае лучше всего пока не поздно отказаться от этой затеи.

– Отказаться? Я вас не понимаю.

– А что тут понимать. Если со мной не хотят идти дальше лучшие люди в городе, то, что мне делать, на кого опираться? На бандитов, как предыдущий мэр. – Я подошел к столу и взял, соединенную скрепкой, увесистую пачку бумаг. – Вот тут многое из замечательных деяний вашего «Голландца». Мне сегодня принесли. Советую почитать, узнаете массу любопытных фактов. Вам, как журналистке, это должно быть особенно интересно.

Я положил перед ней бумаги, а сам сел на стул и стал наблюдать за ее реакцией. Она читала очень быстро, чувствовалась профессиональная привычка все схватывать на лету.

– Этого не может быть, этого даже я не ожидала, хотя много знаю об его делах. – Она стала задумчиво листать справку. – Что вы собираетесь делать с этим компроматом?

– К сожалению, тут приведены факты, но нет доказательств. Их надо добывать. Но пока он остается у власти, это нереально. Но мы могли бы с вами вместе заняться этими вопросами. Я буду раскапывать факты, а вы их доводить до общественности. Если поднять всю эту грязь, то он просто захлебнется в ней. Еще никто в городе не копал так глубоко.

Я видел, как искус вошел в ее душу и начал там делать свое дело. Когда я впервые увидел эти материалы, то сразу подумал, что они как раз могут стать той наживкой, на которую она и клюнет. Но я не дооценил ее недоверия ко мне.

– Это действительно крайне заманчиво, но после выборов я хочу остаться, как и прежде независимой журналисткой. До последнего времени моя передача была единственной на нашем телевидении, которую не купили или не принудили работать на кого-нибудь из сильных и богатых мира сего. И я хочу быть свободной и впредь.

– Даже от Вознесенского?

Я увидел, как вздрогнули ее плечи, однако самообладание вернулось к ней практически мгновенно.

– В том числе и от него. А почему вы упомянули его фамилию?

– Мне показалось, что вы достаточно близки и он мог бы спонсировать вашу программу.

– Он действительно предлагал мне это, но я отказалась, – неохотно призналась она. Ксения встала. – По-моему, мы все сказали друг другу, что хотели. И даже больше.

Я отрицательно покачал головой.

– Я так не думаю. – За эти мои слова я был вознагражден еще одним вопросительным взглядом больших красивых глаз. – Да, не думаю. Поверьте моему опыту, а он не так уж и мал, сама жизнь сделает нас союзниками. Мы все здесь идем слишком по узкой тропинке и нам никак не разойтись. Либо мы все станем одним кулаком, – я вытянул руку и наглядно проиллюстрировал, чем мы должны все стать, – либо нас сомнут, как вот этот листок. – Я взял со стола лист бумаги и смял его в ладони. – Нравлюсь я вам или не нравлюсь, но мы нужны друг другу. Подумайте об этом на досуге.

Ксения, прежде чем покинуть мою квартиру задержалась на пороге.

– Я подумаю, – пообещала она. И это был, пожалуй, единственно обнадеживающий момент во всей нашей встрече.