Текст книги "Времена и нравы. Книга 8"

Леня вся сделал как надо: поработал с увеличивающейся нагрузкой, и «Канск» под многочисленные восторженные выкрики поехал в родную стихию, сначала едва заметно, а потом все быстрее. Наступило чувство облегчения, приходящее после хорошо выполненной работы, но больше всех радовался Терещенко. «Магадан» c «Канском» на привязи пришвартовался к правому борту «Ермака». Будрис сразу же направился к Антохину, который поинтересовался, как тот думает буксировать покалеченный пароход. Леонид Александрович, недолго думая, ответил: «Вон на палубе лежит треугольник, сертификат на буксир имеется, прицеплю – и поехали». Геннадий, стараясь держать себя в руках, тем не менее довольно жестко прокомментировал: «Ты будто не с ледокола, а из какого-то иного, неизвестного мира объявился. Треугольник для того, чтобы Регистру показать во время освидетельствования, чтобы документы чистые выдал. У тебя „усы“ есть?» – «Есть». – «Блок Николаева есть?» – «Есть». – «Чего же тебе еще надо для безопасной буксировки? Мы тебе подкинем про запас „усов“ и надежный блок Николаева» (блок Николаева – широко применяемое ледоколами устройство для буксировки). После этого разговора с «Ермака» передали на «Магадан» много нужного добра, включая водяные и воздушные шланги, пригодившиеся уже на начальном этапе буксировки до бухты Провидения, проходившей с некоторыми приключениями, правда, не столь сложными, чтобы о них рассказывать.

Вечером в капитанской каюте «Ермака» Геннадий устроил ужин по случаю благополучного завершения предприятия, которое при определенных обстоятельствах вполне могло оказаться и вовсе безнадежным. После более чем недельной подготовки и двух попыток, державших всех заинтересованных лиц в напряжении, и даже любопытные нерпы временами показывали свои лоснящиеся мордочки с широко расставленными усами и глазами-бусинками, интересуясь происходящим, необходимо было снять накопившуюся напругу последних дней. По всему чувствовалось, какой свалился груз с плеч Терещенко и механика-наставника как руководителей операции, и они уже примеривались снискать лавры победителей. Последовали тосты и воспоминания, Владимир Васильевич вскоре разомлел и расчувствовался, а в ответном тосте повинился, что до этого случая имел о ледокольщиках весьма прохладное мнение, но сейчас кается и заявляет, что с этого момента его душа принадлежит ледокольному флоту. Очень уж точно его признание напоминало речь Кашуры в 1983 году, хотя подозрение в сговоре не имеет под собой почвы.

Ледокол «Магадан», с остановкой в Провидения для осмотра буксирной линии перед форсированием тихоокеанских просторов, без особых проблем дотащил «Канск» до его последнего пристанища в Китае, куда он был продан по цене металлолома на разборку и утилизацию.

В. В. Терещенко, прибыв во Владивосток, первым делом зашел в службу ледокольного флота и выразил благодарность и почтение Филиппу Харитоновичу Полунину, начальнику ледокольной службы, положив начало новой для себя традиции ежедневно с приходом на работу прежде всего навещать ледокольщиков. При этом он с увлечением рассказывал о приобретенных знаниях и опыте в буксировочных делах, распределении нагрузки на исходящие лучи «усов», почему те не рвутся и буксируемый объект следует не строго в кильватер буксировщику, а немного в стороне, но параллельно, то есть строем уступа.

Несколько раз происходили запомнившиеся случаи, когда Антохин в районе главного офиса пароходства шел по одной стороне улицы Алеутской, а Владимир Васильевич неожиданно объявлялся на противоположной, но, завидев Геннадия, переходил на его сторону и с увлечением общался.

Спасибо, и мир праху его!

БАБУШКА

История о попытке двух молодых французов пересечь Северный Ледовитый океан через Северный полюс, начав свое путешествие с аляскинского мыса Барроу и до Шпицбергена, в свое время наделала много шума и привлекла внимание многих миллионов людей по всему земному шару, за исключением России, где почему-то предпочитали об этом не распространяться, хотя спасением современных первопроходцев можно было гордиться, а не скромно помалкивать. Поражает настойчивость потомков древних галлов в стремлении достичь цели, не обладая качествами умудренных знаменитых полярников Фритьофа Нансена или Руаля Амундсена, которые, казалось, знали все о шапках планеты, но и это не гарантировало им успеха. В нашем случае имела место уже их вторая попытка пройти по нехоженому доселе пути, преодолев тысячи километров среди нагромождений вечно дрейфующих льдов и разводий, не встретив ни души и опираясь лишь на свои собственные силы. Единственным средством их передвижения был легкий моторно-парусный катамаран, способный передвигаться по льду и воде. Достаточно теплая одежда и строго рассчитанный по дням запас энергоемких продуктов, тем более что перегружать свой немудреный багаж они не намеревались, ибо первая, неудачная попытка позволила приобрести толику неоценимого опыта, но не отбила охоту к дальнейшим попыткам, а лишь раззадорила путешественников. Трудно сказать, что именно сподвигло их на столь рисковое предприятие, наверняка не только книги о великих географических открытиях их знаменитого соотечественника Жюля Верна. Скорее всего, не обошлось и без гипотезы о Великой Сибирской полынье, находящейся севернее Восточно-Сибирских островов, споры о которой не утихают уже более двух веков, начиная со дня ее обнаружения сибирским купцом Санниковым, более известным по очень популярному советскому фантастическому кинофильму «Земля Санникова».

Маршрут движения тоже был выбран неслучайно, ибо в этом направлении существует постоянное разрежение льда, уменьшающееся зимой и увеличивающееся до огромных размеров в летнее время. Теория доктора географических наук Валерия Николаевича Купецкого о ледовых линеаментах лишь подтверждает их выбор (линеаменты – линейные и дугообразные элементы земного рельефа, связанные с глубинными разломами). Купецкий свято верил в существование такой полыньи и собирал подтверждения ее существования. Дополнительным и веским доводом являлось также наличие разрыва между припайными льдами, ограниченными самыми северными архипелажными островами, и дрейфующими полюсными и приполюсными ледовыми полями. Должен же существовать какой-то водораздел между неподвижными припайными островными льдами и дрейфующими, ни к чему не привязанными.

Геннадий Антохин в последний раз встретился с ученым в 1995 году в столице восточной Арктики Певеке, когда тот пришел в гости в компании спутницы, с продуктом местного изготовления «Слеза Певека», который еще, оказывается, плачет, и с соблазнительными маринованными грибочками. «Геннадий Иванович, моя мадам», – представил он свою подругу. Познакомились. Купецкий опрашивал всех ледокольщиков на предмет интересующих его сведений о разрежениях и полынье, не изменил этому и в этот раз: «Геннадий Иванович, ты бывал там. Ощущал разрежение?» – «Сожалею, Валерий Николаевич, не довелось ни в каком качестве проходить в тех краях».

Пора вернуться к нашим французам. Из сопроводительных документов очевидно последнее место их пребывания, откуда они дали сигнал SOS. Нет слов, далеко забрались и попросили о спасении, лишь убедившись в невозможности дальнейшего продвижения, чреватого гибелью в полной неизвестности. Вторая неудача – интересно, захотят ли они в третий раз попробовать? Сигнал бедствия приняли американцы, но, разобравшись, что он исходит из российской зоны ответственности, переадресовали его по назначению. К тому времени в Певеке только что был создан и зарегистрирован морской спасательный центр. Антохин во Владивостокском отделе безопасности мореплавания отвечал за арктические и антарктические дела и всего лишь за пару дней до описываемых событий общался с начальником Певекского спасательного центра, армянином по национальности Владимиром Рупеновичем Саркисовым. От него и получили задание направить ледокол на спасение экипажа катамарана. Но в московском офисе, насыщенном «менеджерами», а не моряками, заупрямились, не понимая элементарных истин: зона ответственности в Арктике вместе со спасательными центрами создана именно для того, чтобы оказывать незамедлительную помощь терпящим бедствие, не предполагая никаких раздумий и сомнений. Хотя вполне могло быть, что для них основным постулатом являлась демонстрация роли хозяина многотысячемильных просторов российской Арктики, но не исполнение прямых обязанностей. Кто знает, может, оно и так! Все-таки дали команду капитану ледокола «Адмирал Макаров» Анатолию Михайловичу Коваленко следовать к месту подачи сигнала бедствия.

К счастью для спасенных, ледокол оказался в районе мыса Шмидта, откуда совсем недалече до неудавшихся путешественников, намеревавшихся первыми в мире прокатиться на катамаране через Северный полюс – что-то сродни открытию древнего Шелкового пути, хотя конкретной даты его возникновения как такового не было и быть не могло, оно отрабатывалось согласно существующим обстоятельствам, поэтапно, в течение многих сотен лет. С достижением обеих полюсных шапок планеты все происходило примерно так же, поэтапно.

Геннадий попытался объяснить руководству, что уникальный случай спасения граждан другого государства в Арктике нельзя замалчивать, наоборот, надо показать всему миру оперативность и ответственность. Но самым удивительным явилось вмешательство московских «полярников», запретивших давать какую-либо информацию о спасении. Реальными причинами столь откровенной глупости могут быть лишь уподобление гоголевским персонажам по принципу «как бы чего не вышло» или выработанное поколениями стремление все засекретить, нужно или нет, скорее всего, для создания собственной важности. Известно, люди, обладающие секретами, важны и знают что-то эзотерическое, недоступное обычным смертным. Посему, если даже ничего секретного нет и известно всему миру, ибо эта тайна продается за «бугром» в каждой книжной лавке, все равно нужно засекретить. Устоявшееся реноме прежде всего, а насколько псевдосекрет выгоден государству – дело десятое. Тем не менее терзают смутные сомнения, как сказано в советском комедийном фильме: сильно похоже, что запрет исходил из другого известного ведомства. Неизвестно лишь, по какой причине.

Ледокол вскоре дошел до изнуренных бедолаг, распрощавшихся со ставшим бесполезным катамараном и, впрягшись в санки с трехнедельным запасом продуктов, намеревавшихся двинуться на юг, навстречу людскому жилью, не представляя, что их ждет впереди, если не придет помощь, но, слава богу, далеко уйти не успели. Попытка не осуществилась, началась пурга, и их на этом этапе интересовало лишь укрытие от непогоды.

Анатолий Михайлович, капитан ледокола, будучи хозяйственным и экономным руководителем, взял на борт и катамаран, определив его на вертолетную площадку, благо арктические неудачники не успели уйти далеко. Молодых французов подняли на борт по очереди в водолазной беседке, определили жилье и даже, к их великому восторгу, организовали баньку. После чего накормили холодцом, оставшимся после завтрака, на который они сначала смотрели с опаской, не понимая, что им предлагают, но, распробовав, быстро вошли во вкус. Затем привезли в Певек, где оформление властями не заняло много времени, да и компетентные органы в большей степени сочувствовали потерпевшим крушение, чем предполагали в них скрытых шпионов. Катамаран также выгрузили на причал, и память не уберегла его дальнейшую судьбу: вполне возможно, что на всякий случай его простукали и изучили – а вдруг?..

Умиленные французы впоследствии в ярких красках описали свои приключения и скорое спасение после фиаско в Ледовитом океане. Экспрессивно, с чисто французскими жестикуляцией и темпераментом выплескивая душевную откровенность, благодарили российский ледокол и даже удивительный вкус холодца упомянули. Наши северные мужики, не привыкшие к откровенному излиянию чувств, в основном помалкивали.

Как оказалось, у старшего путешественника проглядывались русские корни, его бабушка была русской, откуда и название катамарана. Вполне вероятно, что она была в числе сотен тысяч угнанных в Германию на работы после оккупации многих областей Союза и после освобождения не вернулась на родину. Таких было великое множество, рассеянных по всем континентам, начиная с Австралии с Новой Зеландией в придачу и заканчивая Южной Америкой и европейскими странами.

Вначале спасатели подумали, что катамаран называется «Бабочка», ибо никому такой поворот в голову не приходил, но, когда все разъяснилось, спасатели вкупе с экипажем оказались довольны и чувствовали личную причастность к названию катамарана.

НЕСЯК

В 1975 году начало арктической навигации в восточном секторе Арктики выдалось тяжелым: не исключено что рановато начали, пытаясь раздвинуть границы природного «окна», а может, и по верховному повелению. Для нового линейного ледокола «Адмирал Макаров» оно совпало с пробным периодом, когда на первом же своем переходе, следуя в кильватере за атомоходом «Арктика» через весь Северный морской путь, до Певека, он временами испытывал свои возможности, в которые и уверовал с приходом в столицу восточного сектора Арктики. В свою очередь, «Арктика» в районе мыса Шелагский, сторожевого поста Певека, умудрилась сломать лопасть винта. Этот переход в подробностях описывался в более раннем повествовании о ледоколах, событиях и людях.

Под занавес навигации, в конце августа, ситуация в Арктике изменилась после продолжительной работы ветров южного направления, и ледовая обстановка во многом облегчилась, поля паковых льдов, погостив на юге, удалились к своим приполюсным родным пенатам, посчитав, что их визит к берегам для нынешней навигации вполне достаточен.

Новехонький линейный ледокол «Адмирал Макаров» в одиночестве полным ходом следовал от острова Айон в сторону бара реки Колымы. Судовое время – около часа ночи (на судах дальнего плавания судовые часы переводят вперед или отводят назад в зависимости от направления маршрута и пересекаемых меридианов, то есть судовое время в основном совпадает с местным географическим), еще продолжается полярный день, тепло, светит солнце, играя бликами на чистой спокойной воде, – благодать, в голову не приходит, что находишься в Арктике, на трассе Северного морского пути. На вахте второй помощник Геннадий Антохин и ледовый старший помощник Валерий Степанович Писаренко. Зеленая радиальная стрелка работающего радиолокатора с периодичностью метронома обегает весь экран, не показывая каких-либо отметок, – чисто. Управление рулем – в автоматическом режиме: авторулевой точно выдерживает курс, без рысканий, как и должно быть при курортной погоде и спокойствии моря. Вахтенный матрос отправлен по какому-то делу. Окружающая обстановка расслабляет, располагает к чашечке кофе и легкому, ничего не значащему трепу.

Возвращается вахтенный матрос и, нарушая идиллию, орет благим матом, показывая рукой вперед, словно Ленин с броневика при встрече на Финляндском вокзале третьего апреля 1917 года: «Вон, смотрите…» На большее его просто не хватило, события развивались быстрее моторики оторопевшего матроса. Разом уставившиеся в сторону вытянутой руки оба штурмана ясно увидели несущийся прямо по носу навстречу ледоколу, идущему с пятнадцатиузловой скоростью, несяк (глубоко сидящий торос), неизвестно как оказавшийся в полном одиночестве на чистой воде, да еще точно на курсе, будто поджидавший единственный на сотни миль ледокол, решив испробовать его на прочность.

Времени переходить на ручное управление и отворачивать не оставалось, ропак быстро приближался, и хотя принято, что несяки не имеют горизонтального продолжения, но кто его знает, не является ли этот исключением из правил, и ему совершенно по барабану, кто впереди: суперсовременный линейный ледокол или старая проржавевшая баржа. Никто не знает, чем чреваты подобные отвороты: известный нам ледокол «Магадан» в более поздние времена на Сахалинском шельфе, в районе вышки «Орлан», доотворачивался до таких повреждений корпуса, что потребовалось докование; атомный ледокол «Сибирь» севернее острова Айон, отворачивая от стамухи, сподобился в некоторых местах превратить участки корпуса из толстенной броневой стали в самую что ни есть гармошку с дыркой над водой. «На этих скоростях песчинка обладает силой пули», – писал Владимир Высоцкий, не говоря о многолетнем, крепко спаянном во многие сотни тонн льде стамух или несяков.

Ледовый старпом Степаныч хорошо знал свое дело и на чистом автоматизме перекинул ручки машинного телеграфа на полный задний ход, от обуревающего напряжения, поджав ноги, повис на телеграфе, хотя и был совсем невысокого роста, будто пытаясь помочь силовой установке быстрее остановить ледокол. Сия чисто интуитивная поза выдавала с головой его крайне стрессовое состояние и сильнейшее возбуждение, когда мозг действует в своем авральном автоматизме, независимо от тела и давая единственно верные команды, исключающие малейшие сомнения. Но такой дар небес дается далеко не всем, а лишь избранным, и совершенно неясно, по какому принципу Всевышний производит выбор индивидов.

Ледовый чиф наверняка относился к последним, и ледокол задрожал, словно жеребец чистых кровей во время зазывного ржания, скорость быстро начала падать, но полностью погасить инерцию не удалось, и уже на излете ледокол наехал на несяк, сначала вздыбился, а после того, как тот развалился, проломился сквозь его обломки, громыхая и переваливаясь с борта на борт. Несяк оказался самым настоящим, с уважительной массой. Хлопнула тяжелая входная дверь на мостик, и у всех похолодело внутри… «Степаныч, спасайся кто может, абзац!!!» Геннадий, несмотря на свой совсем не малый рост, умудрился поместиться между рукоятками машинного телеграфа и переборкой левого борта, куда в обычных условиях никогда бы не пролез. На мостик поднялся капитан Абоносимов, и сильно заштормило… Когда же Вадим Иванович погасил первоначальные эмоции, вытерев ноги о Степаныча, немного успокоился и закурил, Геннадий решил, что на этот раз удалось пересидеть бурю в блиндаже, поднялся из-за телеграфа, но, как оказалось, рановато.

«А ты-ы-ы-ы, му-у-у-дак!..» И снова, как бык на корриде, увидев красную тряпку перед глазами, пошел вразнос, не церемонясь в выражениях.

Таким образом Абоносимов снимал кратковременный стресс! В этом случае ему понадобились две попытки.

ЧУГУННЫЕ ЗАДЫ

Во времена арктических навигаций нередко бывали случаи, когда ледоколы, уставшие стоять у кромки льдов в ожидании подхода судов, швартовались для передачи топлива, пресной воды, продуктов, еще каких-либо надобностей, а может быть, для прикрытия оснований швартовок, ибо соскучившимся по земной тверди под ногами людям необходимо хотя бы размять ноги на берегу. Такие действия в обязательном порядке записывались в судовой журнал вместе с побуждающей надуманной причиной, и ледоколы швартовались лагом, или, для простоты понимания, бортами друг к другу двух, а иногда и трех судов. Однообразная, одиночная картина быстро надоедает, тем более без движения в состоянии неопределенности, разве что кто-то из полярного зверья окажется рядом, привлеченный запахом с камбуза или уже совсем прикормленный остатками послеобеденной и вечерней пищи. На фоне примелькавшихся лиц такие встречи являлись настоящими событиями, разнообразя монотонность бытия новыми встречами со знакомыми и не совсем коллегами, даже в течение нескольких часов совместной стоянки.

Братание в любом случае не обходилось без спортивных и культурных мероприятий: на ледоколах находились оборудованные спортивные залы с деревянным покрытием, баскетбольными щитами, волейбольной площадкой, гандбольными воротами, настольным теннисом, бильярдом и даже фитнесом. Менялись книгами и кинофильмами, самыми классическими, традиционными причинами, положившими начало всем другим «забавам», все обоюдные состязания перечислить невозможно. Проводились олимпиады и концерты, дабы народ не унывал. Но для серьезных игровых баталий, таких как футбол, предпочитались вертолетные ангары, как наиболее подходящие по своим размерам. Конечно, принимающая сторона старалась показать товар лицом, но и прибывшие не хотели ударить «мордой» в грязь, что иногда приводило к кратковременным, неназойливым конфликтам, естественно, без рукоприкладства, чего только не бывает в пылу спортивного азарта.

В одном из таких случаев рядом оказались два линейщика: ледоколы «Ермак» и «Ленинград». Геннадий Антохин работал на «Ермаке» старшим помощником капитана. Вахтенному помощнику на «Ленинграде» было предложено пришвартоваться бортом к своему более мощному собрату: иерархия, даже негласная, все же должна соблюдаться, а в таких случаях и есть ее немаловажный факт. На «Ленинграде» доложили «Дяде» (партийно-хозяйственный псевдоним капитана Вадима Андреевича Холоденко). У того лишь один вопрос: «В волейбол играть будем?» – «Конечно! Для этого и просим». – «Хорошо, но играть будем в нашем ангаре». – «Согласны!»

Вертолетные ангары на судах различаются формой, и естественно, что принимающая сторона имеет заведомое преимущество, для нее своя площадка является удобной и привычной, в отличие от незнакомой, ледокола иного типа. Вскоре собрат, ледокольных дел мастер, пришвартовался к «Ермаку». После швартовки началось оживление, обусловленное новыми лицами и согласованной программой: днем – волейбол, вечером – танцы, на «Ленинграде» собственный самодеятельный оркестровый ансамбль, интересно послушать в преддверии скрежета льда за бортом и ударов, сотрясающих весь корпус при прохождении перемычек.

Команды собрались в ангаре «Ленинграда» и, проведя разминку, начали игру. На «Ермаке» образовалась очень сильная по любительским меркам волейбольная команда, особенно трое ребят, со школьной скамьи занимавшихся игрой и увлеченных ею. Под восторженные крики группы поддержки, как и ожидалось в кругу собственных болельщиков (тогда еще не использовали идиотское слово «фанат»), команда «Ермака» выиграла все три партии с разгромным счетом. Итого 3:0, ни дать ни взять, слишком уж велика разница в мастерстве, не сошлешься на поскользнувшуюся ногу или недосып во время длительной стоянки на спокойной воде. Экипаж «Ленинграда» уже не поддерживал свою команду, опустив головы, люди отпускали ехидные замечания в адрес недавних любимцев: «От любви до ненависти один шаг». Раздавались уничижительные возгласы: «Чугунные задницы», – подчеркивающие медлительный и неповоротливый стиль игры, особенно очевидный на фоне победителей. Ну как же обойтись без стандартного: «Плохому игроку яйца мешают», – если кто-то из проигравших все-таки пытался что-то вымолвить в свое оправдание, лучше бы помалкивал.

Оказывается, автором своеобразной оскорбительной фразы с чугунными задницами являлся сам «Дядя», руководивший игрой команды, будучи играющим тренером, и его голос звучал на весь ангар, металлические стенки которого усиливали возмущение не хуже мегафона. Естественно, он не относил к себе столь оригинальную метафору, а игроки предпочитали отмалчиваться – попробуй возрази самому. Вадим Андреевич, как говорили, был наполеоновского роста, хотя эта приевшаяся фраза является «липовой», незаслуженно приписываемой императору побежденными завистниками и «доброхотами», вошла в повседневность как само собой разумеющееся, так же как «потемкинские деревни», приписанные императрице Екатерине Второй и ее главному фавориту. Действительный рост Бонапарта, доказанный самыми известными антропологами на основании слепков и костей, составлял от 169 до 172 сантиметров, что по тому времени никак не относило его к низкорослым людям, да и сейчас таковых не назовешь карликами. Почему-то не прижился в памяти людей «размер» советских знаменитых наркомов-людоедов НКВД Ягоды и Ежова, рост которых составлял 146 и 151 сантиметр соответственно, а живший на сотню с лишним лет ранее Наполеон по сравнению с ними выглядел едва ли не Гулливером.

Кстати, знаменитый русский антрополог глобального уровня, Герасимов, первым в мире осуществил полную идентификацию человека по его костям, даже с первобытных времен. В его галерее, не говоря уже о росте, портреты-реконструкции многих исторических личностей: Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, адмирала Ушакова, Ивана Грозного, Тамерлана и многих других, а метод реконструкции так и называется – «метод Герасимова». Впрочем, поведение «Дяди» во многом характерно для людей невысокого роста, по крайней мере большинству из них, стремящихся компенсировать сложившийся с детства комплекс лидерскими качествами, непомерной амбициозностью и агрессивностью, независимо от ситуации, ибо они всегда правы, несмотря ни на какие аргументы противоположной стороны. К счастью, это относится далеко не ко всем.

Но вернемся к событиям, происходившим в вертолетном ангаре ледокола «Ленинград». У его капитана, Вадима Андреевича, не только рост, но и амбиции были под стать знаменитому императору, включая волейбол и бокс, но сейчас говорим лишь о волейболе и наступивших после матча последствиях.

Геннадий поднялся в каюту – привести себя в порядок после комедии или драмы в ангаре, а затем поднялся на мостик. И вдруг по судовой трансляции послышался отчетливый голос четвертого помощника: «Членам экипажа ледокола „Ленинград“ перейти на свое судно, ледоколы расходятся». – «Ты что, сдурел?» – тут же отреагировал старпом. «Не совсем, сам понять не могу, с „Ленинграда“ попросили сделать объявление, каковое они уже огласили для наших членов экипажа, я боцмана предупредил, чтобы матросов направил на отдачу швартовов».

Эх, «Дядя»! Тяжелый ты человек!

Иначе как самодурством такие действия капитана назвать нельзя. Интересно, задумывался ли он, хотя бы совсем чуть-чуть, как выглядит в глазах двух экипажей? Его капризные действия очень сильно смахивали на блажь избалованного ребенка. Зачем было лишать экипажи обоих ледоколов удовольствия от совместной встречи, ведь люди и без того измучены многомесячным однообразием, и каждая отдушина помогает им справиться с одолевающей тоской. По крайней мере, хотя бы на короткое время отрешиться от мрачных дум и пообщаться с коллегами с другого судна.

В свое время ныне покойный Вася Курбацкий во время стоянки в Певеке едва не накостылял «Дяде», который в два раза меньше, возмущенный очевидной несправедливостью и самоуправством, но, слава богу, сдержался. Сел в самолет и улетел во Владивосток. В ледокольной службе хорошо знали причуды Холоденко, и все обошлось!

ПТИЧКА

Само название этого короткого рассказа уносит память в давнее прошлое, напоминая об историях, связанных с пернатыми, хотя, казалось бы, какие птички могут быть в море, разве что чайки и альбатросы. Но назвать этих хищников открытого моря безвинными пташками язык не повернется. В начале восьмидесятых годов капитан Валентин Серафимович Трофимов, пятидесятилетний, худощавый, чуть выше среднего роста, с большой лысиной, но всегда прилично одетый, работал на теплоходе «Зиновий Соловьев» из серии «Ленинская гвардия», обслуживающего Fesco India Line. Он же и принимал судно в Польше, на Гданьской верфи имени Ленина, как она тогда величалась. По внешнему облику, с простым лицом крестьянского типа, и неторопливой манере разговора казался незамысловатым, сущим добряком, неизвестно каким образом оказавшимся на столь престижном в то время судне, да еще в должности капитана. Но за внешним фасадом скрывался умный, проницательный, много знающий, добрый по натуре, но и строгий, если была в том необходимость, человек.

В ожидании вхождения в линейное расписание пароходу после обработки в четырех или пяти японских портах, к вящей радости экипажа, на несколько дней дали заход во Владивосток для бункеровки «дешевым» топливом, получения снабжения, долгоиграющих продуктов и смены экипажа. В капитанской каюте в птичьей клетке содержались несколько небольших ярких птичек, похоже, из семейства райских, которых он приобрел то ли в Индонезии, то ли в Малайзии. Не доверяя никому из обслуживающего персонала, собственноручно ухаживал, кормил, чистил клетку и обычно вечером выпускал своих любимиц полетать по каюте, когда уже не было посетителей.

Во Владивостоке после 17 часов, с окончанием рабочего дня, он собрался домой и, уже одевшись, выпустил на волю в пределах каюты красивых пташек. Пусть немного полетают. Тем временем по причалу в окружении свиты проходил начальник пароходства, небезызвестный Вольмер, якобы проверяя подозрительные суда, стоящие в порту, был у него и этот грех. Совсем ненужная показуха, проверяющих и без него хватало. Свита прошла бы мимо «Соловьева», но зоркий начальник, не увидев на верхней площадке трапа вахтенного, очень заинтересовался и потянул всех за собой на судно. Была зима, солнце садилось рано, и вахтенный матрос, не предупредив вахтенного помощника, пошел спустить государственный флаг на корме. Поднявшись по трапу и не увидев ни матроса, ни штурмана, разъяренный босс рванул в каюту капитана. Там они и встретились, что было дальше – домысливаете сами. К тому же пришел донос (на линейных судах сексотов хватало), что капитан во время стоянки в Бомбее (или Мадрасе) устроил вместе со старшим механиком в каюте последнего пьянку с танцами и песнями в день смерти генсека Брежнева – 10 ноября 1982 года, что по тем временам тянуло на явную, преднамеренную антисоветскую провокацию.

В итоге Трофимова сняли с судна, последовал приказ по пароходству со всеми положенными атрибутами, много перевравший, вызывающий скорее смех, но не осуждение капитана, которого в наказание и на исправление оправили на какую-то «морковку», о чем он не очень-то сожалел, относясь к таким зигзагам судьбы философски. Можно сказать, дешево отделался по тем временам. Его давно уже нет с нами, мир праху его! Хороший был человек!

Вернемся к началу нашего сюжета, а то с водой можно выплеснуть и ребенка.

Разгар арктической навигации 1993 года. Ледокол «Владивосток» находился на восточной кромке льда недалеко от острова Колючин в ожидании подхода судов для обеспечения их дальнейшего следования в ледовых условиях по трассе Северного морского пути. Ледовая обстановка трехбалльной сплоченности пока не предвещала особых сложностей и настраивала на бодрый лад. Спустя недолгое время неожиданно подходит еще один ледовых дел мастер, перешедший в новую категорию круизных судов, ледокол «Капитан Хлебников», хотя трудно определиться, как его ныне называть и к какой категории относить. На мировом туристическом рынке у пресыщенных жизнью богатых индивидов появился повышенный спрос на экстремальные виды отдыха, их не удовлетворяли какие-либо карибские или ямайские путешествия, ставшие избитыми и обыденными, – подавай что-нибудь с адреналином. Для удовлетворения появившихся запросов, по принципу «За ваши деньги сделаем невероятное», лидирующие мировые туристические компании сразу же почувствовали устойчивый запах зеленой валюты и в карьер начали поиск подходящих судов, которых на рынке вовсе не было. Тогда и вспомнили о мелкосидящем мощном ледоколе с большим количеством кают и другими видами удовольствий. Канадская компания предложила взять на себя стоимость модернизации судна по ее проекту, согласованному с пароходством, тем более что она оказалась совсем не великой. Судовладелец, точнее оператор, не получавший федерального финансирования на содержание ледоколов – они все же относились к государственной собственности, – согласился при условии заключения многолетнего контракта тайм-чартера и ежегодного докования после посещения самых удаленных друг от друга эксклюзивных приполярных зон планеты. Помесячная ставка, или, на фрахтовом языке, hire, наверняка устраивала – и понеслось. Редкий случай, когда «овцы целы и волки сыты».