Текст книги "Романовы. Последние дни Великой династии"

Глава IV
Раскол семейства

В конце 1916 г. Императорский Дом Романовых, насчитывавший 65 человек (после кончины К.Р., титул великого князя на этот момент имели 15), оказался расколотым.

Конфликт назревал давно. Многие члены императорской фамилии имели личные обиды на царскую чету. Прошли времена, когда Александр III жесткой рукой наводил дисциплину в многочисленном «семействе». Стоило в то время одному из них, великому князю Михаилу Михайловичу без «высочайшего дозволения» жениться по любви на графине Софье Мерегберг, как Александр III не только разжаловал его и лишил всех привилегий, но тут же выпроводил за пределы России. Наглядный урок подействовал устрашающе. Когда о таком же браке мечтал, влюбившись в некую царско-сельскую купчиху, великий князь Николай Николаевич, то он обратился к царю с почтительнейшим ходатайством о разрешении на брак. Александр III ответил короткой, но не оставляющей никаких надежд фразой: «Со многими дворами я в родстве, но с Гостиным двором в родстве не был и не буду».

После смерти Александра III великие князья лишились былой дисциплины. Николай II по молодости лет был робок и неприветлив по отношению к своим дядям и кузенам, бывшим старше его и привыкшим смотреть чуть свысока, и поэтому временами, не оказывавшим ему должного почтения. Хотя иногда он пытался действовать так же, как и его отец. В частности, это проявилось в связи с морганатическими браками великого князя Павла Александровича и родного младшего брата Михаила. Однако вскоре и они были прощены. Молодая царица отмечала в письмах к своим родным, что царя «окружают тесной толпой родичи – великие князья и великие княгини». Она понимала опасность, грозившую императорской фамилии, и, пользуясь своим влиянием на супруга, советовала ему пресечь со всей строгостью злоупотребления своим положением некоторых членов «семейства». Советы ее принимались к исполнению, но по прошествии некоторого времени царь часто уступал требованиям своих родственников, а его супруга уже имела недоброжелателей в их лице.

По установленной традиции, каждый из членов императорской фамилии давал клятву и принимал присягу на верность службы царю и Отечеству, в которой говорилось:

«Я… обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред святым его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному всемилостивейшему великому Государю императору Николаю Александровичу, самодержцу Всероссийскому, и Его Императорского Величества Всероссийского престола наследнику, верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к высокому Его Императорского Величества самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять. Его Императорского Величества Государства и земель его врагов, телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может. Об ущербе же Его Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным надо мною начальникам во всем, что к пользе и службе Государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание, и все по совести своей исправлять, и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды против службы и присяги не поступать; от команды и знамя, где принадлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду, и во всем так себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храброму и расторопному офицеру надлежит. В чем да поможет мне Господь Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы, целую слова и крест Спасителя моего. Аминь»²⁵⁹.

Однако, как показали события, не все оказались верными данной присяге.

Группа великих князей, обеспокоенная последствиями грядущей революции, предприняла несколько попыток повлиять на Николая II. Они считали необходимым пойти на частичные реформы и тем самым остановить неумолимый ход событий.

Главным препятствием на пути осуществления этого замысла являлась позиция, которую занимал император. Известно, что в свое время Николай II имел продолжительную беседу с графом Л.Л. Толстым (сын писателя Льва Толстого). В этой беседе царь привел главный аргумент, которого придерживался все свое царствование. Он сказал, что ему лично ничего не нужно, что он хотел бы «покойно жить в своей семье, но что клятва, принесенная им во время коронации, не дает ему права на отречение от неограниченной власти». Однако родственники Николая II считали, что царь пошел бы на уступки «думской оппозиции», если бы не влияние на него супруги Александры Федоровны и всеми ненавидимого Григория Распутина.

Большое влияние Г.Е. Распутина на царскую чету тревожило представителей императорской фамилии, т. к. видели в этом смертельную опасность для монархии. Вчерашний крестьянин, совершивший паломничество в Иерусалим и по многим святым местам России, получивший при императорском дворе официальный титул «зажигателя светильников», в действительности был вершителем многих судеб. Обладая сильной волей и определенным даром внушения, Распутину удалось добиться огромного влияния на Александру Федоровну, уверовавшую в «святую силу» этого человека, способного, по ее убеждению, спасти от болезни единственного и любимого сына царевича Алексея. Имеются многие достоверные свидетельства, что ему удавалось благотворно воздействовать на болезнь и облегчать физические страдания наследника. Так, фрейлина Анна Вырубова описывает один из таких случаев:

«Все знают, что во время постоянных заболеваний Алексея Николаевича их величества всегда обращались к Распутину, веря, что его молитва поможет бедному мальчику. В 1915 году, когда Государь стал во главе армии, он уехал с Ставку, взяв Алексея Николаевича с собой. В расстоянии нескольких часов пути от Царского Села у Алексея Николаевича началось кровоизлияние носом. Доктор Деревенко, который постоянно его сопровождал, старался остановить кровь, но ничего не помогало, и положение становилось настолько грозным, что Деревенко решился просить Государя вернуть поезд обратно, так как Алексей Николаевич истекает кровью. Какие мучительные часы провела императрица, ожидая их возвращения, так как подобного кровоизлияния больше всего опасались. С огромными предосторожностями перенесли его из поезда. Я видела его, когда он лежал в детской; маленькое, восковое лицо, в ноздрях окровавленная вата. Профессор Федоров и доктор Деревенко возились около него, но кровь не унималась. Федоров сказал мне, что он хочет попробовать последнее средство – это достать какую-то железу из морских свинок. Императрица стояла на коленях около кровати, ломая себе голову, что дальше предпринять. Вернувшись домой, я получила от нее записку с приказанием вызвать Григория Ефимовича [Распутина]. Он приехал во дворец и с родителями прошел к Алексею Николаевичу. По их рассказам, он, подойдя к кровати, перекрестил наследника, сказав родителям, что серьезного ничего нет и им нечего беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекратилось. Государь на следующий день уехал в Ставку. Доктора говорили, что они совершенно не понимали, как это произошло. Но это факт. Поняв душевное состояние родителей, можно понять и отношение их к Распутину: у каждого человека есть свои предрассудки и когда наступали тяжелые минуты в жизни, каждый переживает их по-своему; но самые близкие не хотели понять положения…»²⁶⁰.

Профессор В.Н. Сиротин, лейб-медик Императорского Двора, также свидетельствовал о необычайных гипнотизерских способностях Г.Е. Распутина, об его чародейских возможностях заговаривать кровотечения наследника после тщетных усилий многих врачей.

Григорий Распутин, пользуясь своим положением, часто пророчил царской семье: «Пока я жив, будет жива царская семья. Умру я, и вы уйдете в могилу!»

Жизнь Григория Ефимовича Распутина, фаворита семьи последнего российского императора, всегда была окутана множеством догадок, легенд, сплетен и анекдотических вымыслов. Прежде всего, это касалось его биографии. Даже в 1915 г., когда Тобольская жандармерия заинтересовалась Григорием Ефимовичем, помощник начальника Тобольского губернского жандармского управления в Тюменском, Ялуторовском и Туринском уездах ротмистр В.М. Калмыков в своем секретном донесении назвал приблизительный возраст Распутина – около 38 лет, т. е. с 1877 г. рождения. Однако по архивным документам удалось установить, что Распутин родился 10 января 1869 г. Интересна и история, связанная с его фамилией. В архивах, среди документов Николая II сохранилось прошение Григория Распутина от 15 декабря 1906 г.:

«Ваше Императорское Величество. Проживая в селе Покровском, я ношу фамилию Распутина, в то время как и многие односельчане носят ту же фамилию, отчего могут возникнуть всевозможные недоразумения.

Припадаю к стопам Вашего Императорского Величества и прошу дабы повелено было мне и моему потомству именоваться по фамилии “Распутин Новый”.

Вашего Императорского Величества верноподданный

Григорий»²⁶¹.

Просьба вскоре была удовлетворена. В документах Покровского волостного правления Тобольской губернии (на родине Григория Ефимовича) за 1908 г. есть примечание против фамилии Распутин: «Григорию высочайше разрешено именоваться по фамилии “Распутин Новый”. Предписание Тобольской Казенной палаты от 7-го марта 1907 г. за № 9136 в деле № Ц/1907 г.».

Приставка к фамилии появилась при следующих обстоятельствах: когда наследник царевич Алексей впервые увидел «святого», он назвал его «новый», тем самым выделив из круга ему уже знакомых лиц приближенных.

Следует отметить, что в Распутине одновременно уживались две противоположные натуры: одна – праведника, другая – грешника, которые попеременно одерживали верх в его душе. О таких людях в свое время метко заметил известный русский писатель Ф.М. Достоевский, что «никогда вперед не знаешь, в монастырь ли они поступят или деревню сожгут».

Распутин-праведник обращался с проповедями и святым словом не только к царской семье. Известно, что в 1911 г. под фамилией Григорий Распутин-Новый вышла философско-религиозного содержания брошюра «Мои мысли и размышления. Краткое описание путешествия по святым местам и вызванные им размышления по религиозным вопросам».

Николай II записал в своем дневнике 1 ноября 1905 г.: «Познакомились с человеком Божьим – Григорием из Тобольской губ.»²⁶². Многие объективные и достойные люди, впервые соприкасаясь с Распутиным, выносили двоякое впечатление: во-первых, что он, несомненно мужик умный и хитрый, как говорится, «себе на уме», а во-вторых, что обвинение его в пресловутом влиянии – результат дворцовых интриг со стороны тех лиц, которые пытались использовать его для своих корыстных целей.

Надо сказать, что у Распутина не было никаких политических программ. Он просто проповедовал мистическую веру в народного царя как «помазанника Божия». Николай II и Александра Федоровна верили, что в лице одного из «святых» простолюдинов с ними бескорыстно и правдиво говорит истинно русский народ. Распутин никогда не льстил им и часто в глаза говорил колкости, призывая к «смирению» и «укрощению гордыни». Многие слова проповедей «святого друга» были созвучны душевным струнам царской четы. Николай II был убежден в необходимости сохранить верность клятве, которую он дал отцу на его смертном одре, клятву «достойно нести бремя абсолютной монархии».

Зато в Государственной думе Г.Е. Распутин оппозицией был оценен и избран как подходящий элемент для антидинастической пропаганды. Недаром доктор Е.С. Боткин с горечью отмечал: «Если бы не было Распутина, то противники царской семьи и подготовители революции создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой, из меня, из кого хочешь»²⁶³. Во всяком случае, при всем желании найти в советах Распутина что-либо, подсказанное врагами отечества, в чем его обвиняли, было невозможно. Его советы и проповеди призывали только к укреплению строя и блага народа.

В то же время разгульная и распутная жизнь «пророка» вне пределов дворца приобретала все больший скандальный общественный резонанс. В «свете» создавалось устойчивое мнение о воздействии «темных сил» на курс государственной политики. Подливало масло в огонь пьяное хвастовство Распутина, любившего рассказывать собутыльникам по пирушкам о своих близких отношениях с царем и царицей, фамильярно называя их «папа» и «мама». Это еще более придавало черты достоверности грязным пасквилям, посвященным похождениям Распутина, подобным брошюре «Святой черт», написанной по заказу монахом-расстригой Илиодором за границей. В этой книжонке фигурировали телеграммы с указанием номеров и дат, которыми якобы Распутин обменивался с царской семьей. Позднее ЧСК Временного правительства установила, что все эти документы подложные и никогда посылаемыми не были. Но те, кто бывал на фронте, свидетельствовали, что в окопах среди всякой нелегальщины ходила самодельная открытка: Распутин обнимает Николая II и Александру Федоровну. И надпись: «Втроем-то лучше!»

В ноябре 1916 г. в Государственной думе особенно громко звучали обличительные речи против Распутина:

«Откуда все это зло? – спрашивал монархист В.М. Пуришкевич и отвечал: – Я позволю себе здесь, с трибуны Государственной думы, сказать, что все зло идет от тех темных сил, от тех влияний, которые двигают на места тех или других лиц и заставляют взлетать на высокие посты людей, которые их не могут занимать, от тех влияний, которые возглавляются Гришкой Распутиным!». Он призывал министров собраться с силой и просить царя: «Да не будет Гришка Распутин руководителем внутренней и общественной жизни!». Пуришкевич взывал к депутатам Думы: «Ступайте туда, в Царскую Ставку, киньтесь в ноги Государю и просите царя позволить раскрыть глаза на ужасную действительность, просите избавить Россию от Распутина и распутинцев больших и малых»²⁶⁴.

Подобные речи позволяли многим говорить в простом народе: «Теперь у нас царствует не Николай II Романов, а Григорий I Распутин».

Эту парадоксальную ситуацию критики Распутина одновременно «левыми» и «правыми» ярко обрисовал монархист В.В. Шульгин в своих воспоминаниях. Один его знакомый, «близкий к трону», так характеризовал в ходе их разговора место и роль старца: «Все же, что говорят, будто он влияет на назначения министров, – вздор: дело совсем не в этом… Я Вам говорю, Шульгин, сволочь – мы… И левые и правые. Левые потому, что они пользуются Распутиным, чтобы клеветать, правые, т. е. прохвосты из правых, потому что они, надеясь, что он что-то может сделать, принимают его “каракули”… А в общем плохо…»²⁶⁵.

Многим казалось, что достаточно удалить Распутина от царского дворца, и многие беды минуют Россию. Но на просьбу министра Императорского Двора графа В.Б. Фредерикса прогнать Григория Распутина от себя, царь ответил: “Вы этого вопроса не касайтесь, это мое дело”. Если верить некоторым высказываниям великих князей, то Николай II будто бы сознавался, что «по мне лучше десять Распутиных, чем одна истерика Александры Федоровны». Даже обращения с этой же просьбой близких родственников: родной сестры царицы, великой княгини Елизаветы Федоровны и матери Николая II, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, – ни к чему не привели, что послужило еще большим отчуждением в семейных отношениях Дома Романовых.

Страстная речь Пуришкевича увлекла молодого князя Феликса Юсупова, женатого на племяннице царя. Он взял на себя инициативу по устранению «друга семейства» и 20 ноября позвонил Пуришкевичу. Заговорщики обратились за советом о посредничестве к известному адвокату и одному из лидеров кадетской партии В.А. Маклакову, которых ответил: «Вы воображаете, что Распутина будут убивать революционеры? Да разве они не понимают, что Распутин их лучший союзник? Никто не причинил монархии столько вреда, сколько Распутин; они ни за что не станут его убивать».

Князь Ф.Ф. Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович (двоюродный брат Николая II) и В.М. Пуришкевич решаются действовать на свой страх и риск. С помощью добровольных помощников покушение удается, о чем имеются многочисленные свидетельства. Князь Юсупов нелегко переступил черту дозволенного: «Внутренний голос мне говорил: всякое убийство есть преступление и грех, но во имя Родины, самый вредный, подлый, путем дьявольского влияния захвативший власть над Государем и императрицей своею сатанинской силой, должен быть уничтожен… Я твердо верил, что уничтожение Распутина спасет царскую семью, откроет глаза Государю, и он, пробудившись от страшного распутинского гипноза, поведет Россию к победе и счастью»²⁶⁶.

Итак, в ночь с 16 на 17 декабря 1916 г. произошло событие, которое, по своим последствиям, может быть поставлено наравне с думскими речами 1 ноября. В особняке князя Ф.Ф. Юсупова был убит Григорий Распутин. Его заманили туда в гости и, после неудачной попытки отравления, застрелили почти в упор несколькими выстрелами, а тело увезли и спустили в полынью под лед. Преступление во имя блага Родины свершилось, но «злоумышленники» оказались разоблаченными. Следует напомнить, что члены императорской фамилии были подвластны только одному царю, а не закону.

Для Николая II, который спешно вернулся из Ставки по вызову Александры Федоровны в столицу, самым серьезным ударом стал тот факт, что убийство было совершено членами императорской фамилии. По свидетельству А.А. Вырубовой, он повторял: «Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кровью мужика»²⁶⁷. И почти 50 лет спустя младшая сестра царя великая княгиня Ольга Александровна все еще испытывала презрение и стыд за такой поступок своих родственников: «Не было ничего героического в убийстве Распутина. Оно было преднамеренным, что еще более отвратительно. Стоит только подумать о двух именах, наиболее тесно связанных с убийством, – великого князя, одного из внуков Царя-Освободителя и отпрыска одного из наших великих родов, жена которого являлась дочерью великого князя. Это является доказательством того, как низко мы пали!»²⁶⁸.

Вскоре Феликс Юсупов и Дмитрий Павлович были взяты под домашний арест. Князь Юсупов 17 декабря обратился к императрице Александре Федоровне с письмом, в котором попытался, хитря и лукавя, как-то оправдаться:

«Ваше Императорское Величество.

Спешу исполнить Ваше приказание и сообщить Вам все то, что произошло у меня вечером, дабы пролить свет на то ужасное обвинение, которое на меня возлагают.

По случаю новоселья ночью 16-го декабря я устроил у себя ужин, на который пригласил своих друзей, несколько дам. Вел[икий] князь Дмитрий Павлович тоже был. Около 12 [ч.] ко мне протелефонировал Григорий Ефимович [Распутин], приглашая ехать с ним к цыганам. Я отказался, говоря, что у меня самого вечер и спросил, откуда он мне звонит. Он ответил: “Слишком много хочешь знать” и повесил трубку. Когда он говорил, то было слышно много голосов. Вот все что я слышал в этот вечер о Григории Ефимовиче.

Вернувшись от телефона к своим гостям, я им рассказал мой разговор по телефону, чем вызвал у них неосторожные замечания. Вы же знаете, Ваше Величество, что имя Григория Ефимовича во многих кругах было весьма непопулярно.

Около 3-х часов у меня начался разъезд и попрощавшись с великим князем и двумя дамами я с другими пошел в свой кабинет. Вдруг мне показалось, что где-то раздался выстрел, я позвонил человека и приказал ему узнать, в чем дело. Он вернулся и сказал: “Слышен был выстрел, но неизвестно откуда”. Тогда я сам пошел во двор и лично спросил дворников и городовых, кто стрелял. Дворники сказали, что пили чай в дворницкой, а городовой сказал, что слышал выстрел, но не знает, кто стрелял. Тогда я пошел домой; велел позвать городового, а сам протелефонировал Дмитрию Павловичу спрося [его], не стрелял ли он.

Он мне ответил след[ующее], что выходя из дома он выстрелил неск[олько] раз в дворовую собаку и что с одной дамой сделался обморок. Когда я ему сказал, что выстрелы произвели сенсацию, что он мне ответил, что этого быть не может, т. к. никого кругом не было.

Я позвал человека и пошел сам на двор и увидел одну из наших дворовых собак убитой у забора. Тогда я приказал человеку зарыть ее в саду.

В 4 часа все разъехались и я вернулся во дворец вел[икого] князя Александра Михайловича, где я живу.

На другой день, т. е. сегодня утром, я узнал об исчезновении Григория Ефимовича, которое ставят [причиной] в связи с моим вечером. Затем мне рассказали, что как будто видели меня у него ночью и что он со мной уехал. Это сущая ложь, т. к. весь вечер я и мои гости не покидали моего дома. Затем мне говорили, что он кому-то сказал, что поедет на днях познакомиться с Ириной. В этом есть доля правды, т. к. когда я его видел в последний раз, он меня просил познакомить его с Ириной и спрашивал, тут ли она. Я ему сказал, что жена в Крыму, но приезжает 15-го или 16-го декабря. 14-го вечером я получил от Ирины телеграмму, в которой она пишет, что заболела и просит меня приехать вместе с ее братьями, которые выезжают сегодня вечером. Я не нахожу слов, Ваше Величество, чтобы сказать Вам, как я потрясен всем случившимся и до какой степени мне кажутся дикими те обвинения, которые на меня возводят.

Остаюсь глубоко преданным Вашему Величеству

Феликс»²⁶⁹.

Императрица Александра Федоровна передала это письмо министру юстиции. Последующие события доходят до нас в дневниковых записях великого князя Андрея Владимировича: «21 декабря. В 5 ¹/₂ ч. у меня собрались: мама-, дядя Павел, Кирилл и Борис, а позже и Сандро. Собрались по инициативе дяди Павла, который хотел нам сообщить следующее: 19 декабря он был у Ники в 11 ч. вечера и спросил, по какому праву Аликс приказала арестовать Дмитрия. На это Ники ответил, что это был его приказ (тут надо отметить несоответствие в показаниях. Ежели бы этот приказ исходил от Ники, он передал бы его прямо Максимовичу. Ежели Аликс получила от Ники телеграмму, она бы так и сказала Максимовичу, а не просила сделать ей лично одолжение, что показал Максимович сегодня кн. Васильчикову. Таким образом, Ники прикрыл Аликс). На просьбу освободить Дмитрия он сказал, что не может ему сейчас дать ответ, но пришлет завтра утром. И действительно, дядя Павел получил от Ники письмо примерно следующего содержания, которое дядя Павел нам прочел: “Отменить домашний арест Дмитрия не могу до окончания следствия. Молю Бога, чтобы Дмитрий вышел из этой истории, куда его завлекла его горячность, чист”. Затем дядя Павел передал про свидание с Дмитрием и как он на образе и портрете матери поклялся ему, что в крови этого человека рук не марал. Цель совещания заключалась в том, посылать ли Ники или нет заготовленный ответ, и прочел письмо, которое мы все одобрили. С приходом Сандро, мы обсуждали, что же будем делать дальше, ежели Ники все же не освободит Дмитрия и поведет следствие до конца. Тогда решили, что дядя Павел снова поедет к Ники и покажет всю опасность создавшегося положения, которое рисуется так. Фактом ареста Дмитрия на всю Россию доказано соучастие Дмитрия в деле убийства Распутина. Т. к. убийство Распутина приветствуется всей Россией, и ликования было много вплоть до гимнов в театрах, целование на улицах и т. д., то, естественно, имя Феликса Юсупова и Дмитрия у всех на устах и они народные герои, освободившие Россию от кошмарной грязи. Чем больше будут преследовать Дмитрия, тем больше его будут возносить, а этим восстановят против Царского Села всю Россию и армию, которая станет за Дмитрия горою. Это нежелательно, и для прекращения всего дела следует следствие прекратить, дело предать забвению и поставить крест на всем. Но шансы, что так просто и трезво посмотрят на дела мало и вот почему. Протопопов утвержден в должности министра внутренних дел. Макаров уволен и его заместил Н.А. Добровольский в Министерстве юстиции. Трепов подал в отставку. Трепов и Макаров настаивали в Царском Селе на прекращении дела, а Протопопов, наоборот, на продолжении следствия. Между прочим, Трепов просил у Дмитрия разрешение поставить военный караул в его доме, для охраны его от агентов Протопопова, которые хотят Дмитрия убить. Хорошо правительство, где министр-президент принимает меры против министра внутренних дел. При таком составе правительства и взаимоотношений министров между собой (Трепов не видал Протопопова с 19 ноября) вряд ли можно ожидать, что Ники поймет всю опасность создавшегося положения. Протопопов же со своей стороны хочет доказать в Царском Селе, что шайка, убившая Распутина, не кончила своего дела и хочет убить и других лиц повыше. Ежели эта точка зрения восторжествует, то можно ожидать суда над Дмитрием, а это значит бунт открытый. И подымать [его] в такое время. Война, враг грозит, а мы такой бранью заняты. Как не стыдно было подымать шум из-за убийства такого грязного негодяя. Срам на всю Россию. /…/ 23 декабря 1916 г. Я лежал в постели весь день, и чувствовал себя очень плохо. Около 10 ч. вечера, когда я уже засыпал, ко мне по телефону звонит Гавриил и сообщает, что в 2 ч. утра Дмитрия высылают в Персию в отряд генерала Баратова. Он едет с экстренным поездом, в сопровождении генерала Лайминга и флигель-адъютанта графа Кутайсова, который получил личную инструкцию от Государя везти Дмитрия и не давать ему возможности сообщаться с внешним миром: ни телеграфом, ни письменно. Я немедленно позвонил к Кириллу и хотел ехать к нему, но он сказал, что мама-, Dicky и он, сами приедут ко мне сейчас. Я просил и Гавриила приехать, и сам стал быстро одеваться. Скоро все приехали, и надо было решить, что предпринять. Попытаться ли спасти Дмитрия и помешать его отъезду или предоставить событиям идти своей чредой. Решили последнее, но все же мы хотели иметь мнение председателя Государственной Думы М.В. Родзянко, но он отказался приехать из-за позднего часа, было уже 12 ч., боясь вызвать излишние толки. Затем приехал ко мне и Сандро. Он тоже находил, что в данную минуту ничего нельзя делать. Феликс тоже сослан под охраной в Курскую губернию в свое имение. Затем он передавал нам весь свой разговор с Ники, с Треповым и Протопоповым. Разговор с Ники он вел в духе, как мы решили на совещании с дядей Павлом, что все дело надо прекратить и никого не трогать, в противном случае могут быть крайне нежелательные осложнения. По словам Сандро, он ярко охарактеризовал современное положение и всю опасность, но ничего не вышло. Сандро просил Ники сразу кончить дело при нем же по телефону, но Ники отказался, ссылаясь, что он не знает, что ответить Аликс, ежели она спросит, о чем они говорили. Сандро предложил сказать, что говорили об авиации, но Ники сказал, что она не поверит, и решил обождать доклада Протопопова, обещав дело все же прекратить. На этом Сандро должен был уехать, не добившись освобождения Феликса. Трепов ничего не мог тоже сделать, и был, по словам Сандро совершенно беспомощный. После этого мы решили ехать немедленно к Дмитрию, проститься с ним, что немедленно и выполнили, оставив мамаи Dicky у меня. Дмитрия мы застали спокойным, но бледным как полотно. Вот как он нам передал, как сам узнал о своей ссылке. Генерал-адъютант Максимович просил Дмитрия приехать к нему, что надо сознаться крайне не корректно. Дмитрий поехал в сопровождении генерала Лайминга и генерал-адъютант Максимович передал ему Высочайшее повеление, которое заключалось в том, что в 2 ч. утра экстренный поезд отвезет его через Кавказ в наш отряд генерала Баратова в Персию, где он будет иметь пребывание. Генерал Баратов получил специальные инструкции. Сопровождать же Дмитрия будет флигель-адъютант граф Кутайсов в виде тюремщика. Когда Дмитрий вернулся, к нему приехал градоначальник Балк и сообщил о времени ухода поезда. В 1 ¹/₂ ч. мы простились с Дмитрием. Тут был Сандро и Мари. Его адъютанта Шаубатова не пустили с ним, и он бедный был в отчаянии. Вернулись мы ко мне. Кирилл завтракал. Мамаи Dicky пили чай. Около 3-х [часов] разъехались»²⁷⁰.

В день отправки Дмитрия Павловича на Персидский фронт, его посетил великий князь Николай Михайлович и сделал следующую запись в своем дневнике: «Только что проводил Дмитрия Павловича; Феликс уехал раньше в Ракитное. Мое почтение, кошмар этих шести дней кончился! А то и сам на старости лет попал бы в убийцы, имея всегда глубочайшее отвращение к убиению ближнего и ко всякой смертной казни. Не могу еще разобраться в психике молодых людей. Безусловно, они невропаты, какие-то эстеты, и все, что они совершили, – хотя очистили воздух, но – полумера, так как надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым. Вот видите, снова у меня мелькают замыслы убийств, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было. Голова идет кругом, а графиня Н.А. Бобринская, Миша Шаховской меня пугают, возбуждают, умоляют действовать, но как, с кем, – ведь одному немыслимо. С Протопоповым еще возможно поладить, но каким образом обезвредить Александру Федоровну? Задача – почти невыполнимая. Между тем время идет, а с их отъездом и Пуришкевича я других исполнителей не вижу и не знаю. Но, ей-ей, я не из породы эстетов и, еще менее, убийц, надо выбраться на чистый воздух. Скорее бы на охоту в леса, а здесь, живя в этом возбуждении, я натворю и наговорю глупости»²⁷¹.

29 декабря 1916 г. во дворце Марии Павловны (старшей) в их защиту было составлено коллективное письмо, которое подписали 16 человек «семейства», как называли себя члены Императорского Дома.

Среди них были представители главных семейных «гнезд» императорской фамилии. Это была семья покойного великого князя Владимира Александровича: его вдова великая княгиня Мария Павловна (старшая), их дети великие князья: Кирилл, Борис и Андрей Владимировичи; жена Кирилла – великая княгиня Виктория Федоровна.

Письмо было подписано также самым старшим в «семействе» (единственным из оставшихся в живых сыновей Александра II), великим князем Павлом Александровичем и его дочерью великой княгиней Марией Павловной (младшей).

Семейство великого князя Константина Константиновича (старшего; известного поэта К.Р., умершего в 1915 г.) представляли князья императорской крови: Иоанн, Гавриил, Игорь и Константин Константиновичи, жена Иоанна – сербская королевна Елена, а также их мать, великая княгиня Елизавета Маврикиевна.