Текст книги "Вспомни, Облако!"

«Жар-птица» адмирала

В истории каждого народа

был свой Иуда,

позорный пример которого

соседствует в веках

с примерами высокого

благородства.

Г. Абашидзе

Факт создания русским изобретателем Александром Федоровичем Можайским первого в мире самолета, испытанного человеком, и первых в истории авиационных двигателей уже не вызывает сомнения даже у самых привередливых иностранных историков воздухоплавания. Да и как оспаривать, если документы и показания очевидцев неопровержимы; если продувкой в современной аэро-динамической трубе модели, построенной в строгом соответствии с данными Можайского, доказаны ее отменные летные качества; если точная небольшая копия аэроплана была испытана на Тушинском аэродроме 18 июня 1949 года и прекрасно летала.

Но было время, когда достижения русского изобретателя отрицались, затем принижались, потом искажалась правда, в угоду и во славу иностранцам. Так, неудержимую хвалу зарубежным изобретателям первых самолетов воздали Маркович в книге «Воздухоплавание и его прошлое и настоящее» в 1913 году, Грунмах и Розенбоом во втором томе энциклопедии «Промышленность и техника». Вейгелин в «Очерках по истории летного дела», изданного Оборонгизом в 1940 году, пишет, что «пробы, конечно, закончились неудачно», не желая заглянуть в глубокую техническую и историческую значимость изобретения. Четырьмя годами позже тот же Оборонгиз выпускает книгу «История авиации» и воздухоплавания в СССР» Петра Дузя, где изложены путаные сведения о работах Можайского. Но время неумолимо работало на приоритет русского изобретателя и доказывало, что вольно или по недостатку сведений все эти историки заливали прошлое мутноватой водой, продолжая традицию зажима «русской мысли» современниками Можайского: Паукером, Терном, Вальбергом, Баумгартеном, Штудендорфом и их пособниками.

…Полистав желтые страницы архивных документов, почитав журналы того времени, можно представить себе туманную картину старого Санкт-Петербурга. Богатый дом с резными колоннами, а в нем нестарого, но уже обрюзгшего человека, чью фамилию никогда бы не сохранила история, не встань он на пути великого изобретения, не поломай судьбу большого русского изобретателя и ученого Александра Федоровича Можайского.

Это высокочтимый самодержавным правительством профессор и чванный генерал Герман Паукер. Его кабинет просторен, в стены, как гвозди, вбиты золоченые корешки многочисленных книг ученых всего мира, и кажется военному министру графу Милютину, да и царю тоже, что в голове у Паукера квинтэссенция этих великих трудов, поэтому восторгаются они инженерным талантом «маленького Германа», осыпают его почестями, наградами, как; впрочем, и всех иностранных специалистов в России.

Адмирал Можайский Александр Фёдорович и его самолёт

Вольготно живется Паукеру. Но сегодня он озабочен. Задумавшись, долго смотрит на серые очесы дождевых облаков за окном. Пролил чай на белоснежную манжету, и она потемнела. На листе бумаги, который только что держал, осталось желтое пятно. Еще раз взял лист, близоруко щурясь, прочитал слова: «Заключение особой комиссии по рассмотрению проекта А. Ф. Можайского… в основание своего проекта конструктор принял положения, признаваемые ныне за наиболее верные и способные повести к благоприятным конечным результатам»1515
  Александр Фёдорович Можайский создатель первого самолёта. Сборник документов. М.. 1955 г.


[Закрыть]. Подписан документ ученым Менделеевым и другими авторитетными людьми в России. Бороться с ними будет нелегко, особенно с Менделеевым, но, слава богу, его нет в Петербурге: уехал в длительную заграничную командировку.

Вроде бы ни к чему Паукеру вмешиваться в дело Можайского, так благоприятно решенное, но по лицу генерала видно – найдет предлог и вмешается.

Морщит серый лоб генерал, вспоминает, когда услышал о морском офицере Можайском впервые… Кажется, в декабре 1854 года. Совершенно точно. Тогда в японском городке Симодо затряслась земля, всколыхнулось море, бросило гигантские волны на сушу и смыло город вместе с жителями. А в бухте Симодо стоял на якорях русских фрегат «Диана». Команда корабля не ушла на большую воду, не оставила японцев в беде. Русские моряки отчаянно боролись со стихией, спасая жителей. В самые опасные места бросался богатырски сложенный лейтенант, имя его узнал весь мир – Александр Можайский!

Паукер встал из-за стола, подошел к окну и еще раз проверил свою отменную пунктуальную память: «Можайский… Родился в марте тысяча восемьсот двадцать пятого года… Уже за пятьдесят ему!.. С отличием закончил Петербургский морской кадетский корпус и был назначен на флот. Математик. Геодезист. Фортификатор. Морской архитектор. Хорошо рисует. Участвовал в постройке шхуны „Хеда“ и клипера „Всадник“. Этот опыт помогает ему в создании летуний… Капитан первого ранга в отставке…»

Помнил генерал, как поднялся Можайский в небо на воздушном коробчатом змее собственной конструкции. Толпы горожан заполнили в тот день поле за городом. Злой колючий ветер выбивал слезу, и склонный к простуде генерал предпочел наблюдать полет из глубины кареты. Но когда лихая тройка горячих коней, запряженная в телегу, потянула на длинной буксирной веревке змей, похожий на птицу с шелковыми крыльями, – не выдержал генерал, выскочил из кареты и завистливо смотрел, как птица-змей летит над полем и будто в лапах держит неистового моряка.

«Упрямец!.. Падал на своем змее, ноги ломал, но опять брался за свое! – Паукер двумя крупными шагами подошел к полированному секретеру. – Нет, создавать летательную машину русским рановато!»

Перо, брызгая чернилами, царапает по бумаге. Паукер быстро набросал состав второй комиссии по рассмотрению проекта воздухоплавательного снаряда Можайского, включив в нее своих прихлебателей: имеющего отношение к воздухоплаванию полковника Вальберга и светского генерала Герна. Эти не подведут! Герны и Вальберги не подводили. Еще раньше, чем собралась комиссия Паукера, Можайскому был послан отрицательный ответ вот на такое письмо:

«21 марта 1877 года.

Состоящий на службе на коммерческих судах в Русском обществе пароходства и торговли и одесской железной дороги капитан 1-го ранга А. Можайский, желая проверить опытами на модельках свой проект воздухоплавания, взял отпуск из общества и поселился в Петербурге с сентября месяца прошлого, 1876 года. Стремясь достигнуть разрешения вопроса воздухоплавания, Можайский, не получая содержания от общества и имея от казны, как состоящий на коммерческих судах, всего 25% жалования по чину, т. е. около 14 1/2 (рублей) в месяц, затратил на модельки, опыты и на проживание в Петербурге в течение шести месяцев свои собственные деньги.

По рассмотрении проекта Можайского, особою комиссиею специалистов и ученых, собранною по распоряжению г. военного министра, и одобрении комиссиею проекта Можайского ему ассигновано Военным министерством 3000 руб. для опытов над модельками и частями аппарата воздухоплавания, каковые деньги и будут им, Можайским, расходоваться собственно для этой цели; а для существования его и для потребностей жизни у него уже нет более собственных денег, почему он, Можайский, имеет честь покорнейше просить ваше превосходительство о прикомандировании его к Военному министерству с назначением ему денежного содержания от казны.

С.-Петербург.

Капитан 1-го ранга А. Можайский».

Шла русско-турецкая война. Можайский, желая побыстрее построить свой аппарат и предоставить его армии для действий против неприятеля, экспериментировал секретно. Вроде бы в такой обстановке Военное министерство должно было само обратиться к изобретателю с вопросом о прикомандировании. Но нет – отказало. И денег на содержание Можайский не получил. Зато как раз это письмо послужило одной из причин назначения второй комиссии, теперь уже под председательством Паукера. И секретарь ее Вальберг шлет нетерпеливый запрос конструктору:

«…Когда полагаете вы приступить к производству опытов на отпущенную вам 17 февраля авансом сумму в 2000 руб. и вообще в каком положении находится настоящее дело?»

Вальберг зорко следил за работой Можайского и послал запрос, отлично зная, что модели изобретателя бегают по земле и летают совершенно свободно, опускаются плавно. Летают даже тогда, «когда на модель кладут кортик, что, сравнительно, представляет груз весьма значительного размера».

Из обещанных на опыты трех тысяч рублей Можайскому выдавались деньги частями, и эти части приходилось просить как подачки. Он отчитался за тысячу и запросил еще восемьсот.

Истратив эти деньги на опыты, Можайский убедился, что необходимо изменить способ производства исследований: нужные результаты можно получить, только экспериментируя с аппаратом таких размеров, на котором «силою машины и направлением аппарата мог бы управлять человек».

Вот тут-то Герман Паукер и компания забили тревогу…

Самый верный способ морального подавления изобретателя – это волокита, изматывающая нервы. С нее и начала работу вторая комиссия, затребовав у Можайского письменное объяснение основных принципов устройства его самолета, описание аппарата и его двигателей. Можайский приложил к этим документам еще и чертежи. Их почему-то вернули автору.

Обсудив записки изобретателя, члены комиссии «усомнились» в способности «гребного винта» дать аппарату поступательное движение, а посему предложили Можайскому письменно разъяснить «означенный вопрос».

Изобретатель ответил, что готов лично ответить на все вопросы, но его не пригласили на заседание. Тогда он представляет расчеты винта, а чертежи самолета посылает в пакете лично Паукеру.

Ученый генерал пакет с расчетами не соизволил принять, рекомендуя Можайскому отослать расчеты полковнику Вальбергу, который их совсем недавно отправил Можайскому. Получился замкнутый круг…

Возмущенный изобретатель потребовал личного свидания с членами комиссии для делового спора. Но это не входило в расчеты Паукера, и он пишет Вальбергу:

«…Комиссия может рассчитывать и обсуждать только то, что изложено на письме и на чертежах (а их-то смотреть никто не хочет! – В. К.), не вдаваясь в словесные объяснения…»

Профессор и генерал Паукер не знал, что объяснения автора лучшее приложение к чертежам? Прекрасно знал. Просто изобретателя решено было взять на измор.

Паукеровцы потирали от удовольствия руки, узнав о письме начальника Главного штаба к генерал-лейтенанту Звереву. «Капитан 1-го ранга А. Можайский, – писал начальник Главштаба, – обратился ко мне с просьбою об исходатайствовании ему пособия, во внимание к крайне бедственному положению его семейства, происшедшему вследствии того, что штаб-офицер этот, посвятив все свое время и труды на усовершенствование проектируемого им аппарата, должен был оставить все другие служебные и частные занятия и существовать с семьею на 175 рублей в год. Для прокормления себя и семьи проситель нашелся вынужденным продать или заложить свое движимое и недвижимое имущество и, за неуплатою им по некоторым обстоятельствам, небольшое имение, принадлежащее его детям, назначена уже и продажа, следствием которой будет окончательное разорение всей семьи… крайняя нужда и происходящая отсюда гнетущая обстановка вместе с перспективою ближнего разорения лишают Г. Можайского всякой возможности продолжать трудиться над необходимыми вычислениями…»

На последнее очень рассчитывали сановные противники изобретателя. Еще немного и… В общем, Зверев отказал в выдаче пособия, ссылаясь на то, что «г. Можайскому было выдано в прошлом году 600 руб.».

Можно только предполагать, что творилось в семье Можайского, имеющего жену и двух сыновей, что творилось в душе его, когда он после решения не давать ему пособия на жизнь, получил еще и такую записку:

«Капитану 1-го ранга Можайскому.

Главное инженерное управление уведомляет Ваше высокоблагородие, что г. Военный министр не изволил изъявить согласия на отпуск вам 18 895 руб., о которых Вы ходатайствовали в письме к его превосходительству от 23-го марта сего года для устройства изобретенного Вами воздухоплавательного аппарата в натуральную величину…

11 июля 1878 г.

За управляющего делами Инженерного комитета генерал-майор Баумгартен. Делопроизводитель полковник Вальберг».

Долго тянули время комиссианты, стремясь якобы к объективности. Запрашивали у Можайского сведения, «которые, может быть, [он] пожелал бы еще сообщить», отказывали ему в возможности не письменно, а лично давать объяснения, скрупулезно искали слабые места в расчетах и другие данные, способные скомпрометировать изобретение. Сам Паукер усиленно «ловил блох» в расчетах.

Наконец, собравшись без Можайского, комиссия не нашла ручательства «в том, чтобы опыты над снарядом г. Можайского даже и после различных возможных им изменений (слова, лишающие автора последней надежды! – В. К.) могли привести к полезным практическим результатам, если не будет устроен им снаряд на совершенно иных основаниях, с подвижными крыльями, могущими изменять свое положение относительно гондолы, но и свою форму во время полета…»

Что же послужило главным аргументом отрицательного заключения? Оказывается, опыты английских изобретателей Хенсона и Стрингфелло в 1843—1868 годах. Эти изобретатели строили модели летательных аппаратов, отдаленно похожих по форме на самолет Можайского, но отличающиеся тем, что они не могли летать. Комиссианты защищали вздорную по тому времени идею создания летательного аппарата с машущими крыльями. Проще говоря, они предложили Можайскому прекратить дальнейшую разработку своего самолета и заняться проектированием другого, с механическими крыльями, бесперспективного!

Богатырь телом и духом, не унывающий в бедах Можайский не выдержал и разразился гневным письмом в адрес генерала Зверева:

«…Перед самым началом заседания член комиссии, рассматривающий мою смету на постройку большого аппарата, высказал свое сомнение насчет веса проектированной мною машины, утверждая, что на основании цены, назначенной мною в смете, – более 6000 руб. получится машина весом более 200 пудов, так как известно, что всякий металл, за исключением драгоценных, не может стоить, с работою более 25 руб. за пуд. Равно он отвергал возможность постановки на аппарат нефтяной машины на том основании, что огонь из цилиндра по трубке сообщится с резервуаром и воспламенит нефть. Также, что не будет возможности укрепить машину в лодке аппарата и что при ходе поршней от ударов лодку будет раскачивать и разрушится весь аппарат. Все эти суждения, доказывающие полнейшее незнакомство с действительным практическим и современным состоянием техники, клонились, как я могу заключить из последствий, к тому, чтобы сразу убить во мне уверенность в возможности осуществления моего проекта…

В то же время, желая получить копию протокола заседания комиссии, я был удивлен тем, что не нашел в нем уже ничего того, что комиссия 12 апреля признала за невероятное, все это было выкинуто из протокола и в нем оставлен для меня один только вопрос, касающийся работы винта в воздухе…

…Из канцелярии я получил бумагу, в коей делопроизводитель комиссии г. полковник Вальберг сообщил, что вследствие поручения г. председателя комиссии, данного ему еще 16 июня, он уведомляет меня, что комиссия не считает себя обязанною вступать со мной в объяснения по замечаниям своим на мои вычисления и что она, сделав свое заключение о моем проекте, представила его уже по начальству.

Таким вовсе непредвиденным для меня способом комиссия, обсуждая и ведя дело канцелярским и келейным путем, отняла у меня возможность представить ей мои окончательные выводы о размерах частей аппарата, силы его машины и других условий. Кроме того, комиссия, обсуждая дело и представляя из себя судей над моим трудом, поставила приговор, отняв у меня право не только личной защиты, которое по современным понятиям и законоположению дается всякому судимому, но даже не дала мне возможности высказаться письменно и опровергнуть ее ошибочные взгляды на мой проект…

…Я имею право не признавать мнение комиссии за правдивое и не верить в безгрешность и безошибочность его еще и потому, что комиссия в заседании своем 12 апреля признавала за невероятное даже и то, что наукою и механикою признано за аксиому…»

Что же, комиссия Паукера состояла из дураков? Нет, люди в ней были образованные, но поставившие перед собой цель во что бы то ни стало загубить изобретение. Поэтому они и прикидывались серенькими, поэтому и выкопали из старых журналов сообщения о модельках Хенсоу и Стрингфелло. Поэтому и предложили Можайскому сделать аппарат с машущими крыльями, который сделать не представилась возможность даже в наши дни, поэтому они не хотели встречаться с изобретателем лицом к лицу, боялись показать ему свои лживые глаза.

В конце письма Александр Федорович «Можайский с горечью писал:

«Вообще, я не ожидал такого безучастия, которое комиссия высказала по моему труду… Я желал быть полезным своему Отечеству… Сначала я проживал и расходовал небольшие наличные средства, затем делал долги, продавал и закладывал все, что имеет ценность, даже часы и обручальные кольца, но, терпя нужду и лишения и не получая того, что правительство дает каждому служащему, т. е. приличное содержание, на которое я имел право по своей 35-летней полезной службе, по своему чину и потому, что трудился не для своего личного интереса, а для пользы государства и действовал при этом не по личному усмотрению, а по указанию комиссии, назначенной правительством, и только доведенный до крайности, до нищеты, не имея уже приличной офицеру одежды, я просил у правительства не награды, а насущного куска хлеба, которого я не имел и которого мне не давали… Обстановка, в которую я был поставлен и правдивость которой я могу доказать, не может поощрять человека на пути умственного труда для пользы своего Отечества, равно служить поощрительным примером и для других русских. Зависимость же по изобретениям от иностранцев оказалась не вполне благоприятною для нас…»1616
  Александр Федорович Можайский создатель первого самолёта. Сборник документов. М., 1955г.


[Закрыть]

Свое изобретение Можайский предполагал использовать по линии военного ведомства, для военных целей против Турции, поэтому до поры до времени о работах своих говорил мало. Но отрицательное решение комиссиантов Паукера вынудило его приоткрыть замыслы, чтобы вызвать к своим работам сочувствие передовых кругов общества и получить помощь от них.

Можайского поддержала печать. Положительную роль сыграла статья Ильи Павловича Алымова, крупного специалиста в области кораблестроения, в которой автор убедительно доказывал значимость работы Можайского для России.

Можайский подал заявку в технический совет департамента торговли и мануфактур, где ее рассмотрели русские инженеры и выдали изобретателю привилегию (патент) на воздухоплавательный снаряд, оговорив, что «сие изобретение прежде сего никому другому в России привилегии выдано не было», тем самым закрепив приоритет русского конструктора от посягательства иностранных авантюристов.

Новый монарх Александр II, царствование которого Лев Толстой назвал «унылым и бездеятельным», соизволил отпустить изобретателю 5000 рублей на поездку за границу для приобретения двигателей к будущему самолету. Сумму исчислили по самой низкой категории командировочных, но и ее не дали, ограничившись половиной, одновременно сообщив изобретателю, чтобы в дальнейшем он не рассчитывал на денежную помощь ни от Морского министерства, ни от других ведомств.

Израсходовав пособие собственно на поездку, Можайский приобрел паровые двигатели на свои средства, оставшиеся от продажи имений на Украине и в Вологодской губернии, привез двигатели в Россию.

«Капля камень точит» – исходя из этой поговорки, упорный изобретатель просит выделить ему еще 500 рублей на сборку самолета. Но тут решительно вмешиваются генерал-адъютант фон Кауфман и Вальберг, ставший уже генерал-майором. Они подсчитывают все рубли и копейки, ранее выданные Можайскому, и, опираясь на решение комиссии Паукера, отказывают в помощи. Эта новая «подножка» затянула завершение работ по постройке самолета до лета 1882 года.

В неприглядных условиях строился самолет. Кусок земли на Красносельском военном поле был огорожен досками-горбылями, крышу же поставить не позволило безденежье. Дожди поливали машину. Можайский трудился сам с немногими помощниками. Хорошо еще, что ему помогали и рабочие Балтийского судостроительного завода, изготовлявшие ответственные металлические части аэроплана недорого и в срок. Не хватало то одного, то другого. Однажды изобретатель совсем было опустил руки, так как не на что было купить шелковую материю для обтяжки крыльев. Нашлась добрая душа – генерал Скобелев, подаривший несколько десятков аршин шелка.

Компания Паукера не оставляла Можайского в покое, распространяя версию о том, что Можайский сам не верит в свои затеи. В печати появлялись анонимные насмешки и статейки, обвиняющие изобретателя в плагиате. Так, известный автор «лягнул» русского изобретателя на странице журнала «Воздухоплаватель»:

«…Нам сообщают, что будто бы с некоторого времени воспрещен вход посетителей! Может быть, г. изобретатель аэроплана предполагает, что кто-нибудь из посетителей воспользуется его секретами?

Мы не знаем, насколько этот красносельский изобретатель знаком с аэропланом Хенсона, 1842 г. Может быть, еще 40 лет раньше г. Хенсон воспользовался его теориею?

Или, может быть, обратно?»

Гнусные намеки. И все-таки самолет, названный «Жар-птицей», был построен!

…В полдень 20 июня 1882 года на военном поле Красного села под Петербургом собрались военные и ученые.

– Господа! – обратился к ним с речью Александр Федорович Можайский. – Вы устремляете взор к небу и видите облака и птиц. Они вечно в движении. Облако – это воздушный шар, аэростат – это аппарат тяжелее воздуха. Многие столетия люди искали путь к тому, чтобы научиться управлять шаром в воздухе. Но как это сделать, так и не решили. Поднявшийся в воздух шар, как и облако, ветер уносит против воли человека. Надо научиться летать и управлять полетом в воздухе так же, как мы управляем кораблем в море. Но каким образом? При помощи аппарата тяжелее воздуха. Умы людей направлены по пути открытий, человек вступает в неведомую область…

Он говорил, посматривая на свой самолет, готовый к разбегу по наклонному деревянному помосту. Моноплан, похожий на узкую лодку с прикрепленными к ней прямоугольными золотистыми крыльями, подрагивал в такт паровому двигателю, вращающему три винта.

– Аппарат поднимает человека и груз!

Моторист, имя которого осталось неизвестным, увеличил обороты винтов – аэроплан, пробежав по наклонным доскам, оторвался от земли… В это время порыв ветра толкнул вверх правое крыло. Первый в мире пилот первого в мире самолета, конечно же, не умел летать и не справился с управлением. Самолет накренился и со скольжением ударился крылом о забор, огораживающий место взлета от толпы людей…

Неудача… и победа: летательный аппарат тяжелee воздуха с человеком на борту поднялся в воздух!

Самолёт А.Ф. Можайского

О полете «Жар-птицы» современники Можайского писали по-разному: одни восторженно, видя в событии победу над природой, другие злобно смаковали поломку крыла «как кару божью», утверждая, что человек никогда не будет летать. Сам конструктор, внимательно проанализировав событие и многое поняв, решил перестроить самолет, поставив на него более легкие и мощные двигатели…

Заслуга Александра Федоровича Можайского была очевидна, бесспорна, ее нельзя было замолчать. Ему присваивают звание контр-адмирала, приписывают к Морскому министерству. Через это министерство он дает заказ на новые, рассчитанные им, паровые машины на Обуховский сталелитейный завод.

Однако и здесь ему ставят палки в колеса: заводская бухгалтерия сочиняет такие накладные расходы, что отпущенных на постройку двигателей денег не хватает…

Александр Федорович Можайский так и не увидел в действии свою новую паровую машину – первый в мире авиационный двигатель, – он умер 20 марта 1890 года после непродолжительной, но тяжелой нервной болезни. Он отдал четверть века жестокой борьбе за воплощение в жизнь своей идеи, и оставил после себя великое наследие: право нашей стране называться родиной самолета. Останки «Жар-птицы» были вывезены с Красносельского поля неизвестно куда… Паровые двигатели сгорели при «случайном» пожаре на одном из складов Обуховского завода…1717
  История авиации. Сборник статей и материалов. М.,1934г.


[Закрыть]

В Ашхабаде живет внук легендарного конструктора «Жар-птицы» – Дмитрий Александрович Можайский. Много времени он отдал и отдает поискам материалов, документов о Можайском, его фотографий.

Дмитрий Александрович восстановил памятник своей бабушки и нашел место захоронения своего знаменитого деда.

В Ленинграде на бывшем Смоленском кладбище на Васильевском острове установлен обелиск с очень скромной надписью:

«Здесь похоронен

Александр Федорович Можайский.

1825—1890 гг.».