Текст книги "Жизнь прахом, земля пухом"

Самих господ возле автомобилей не было, вместе с гробом они уже втянулись в глубь кладбища. Зато Степан обнаружил стайку телохранителей, сгрудившихся возле «Порше» Скоробогатова, и среди них Сергея Чижова. Непроницаемо спокойное лицо, строгий черный костюм, траурная повязка на рукаве. Говорили другие, а он молчал, слушая их, но было видно, что в центре внимания находится он, а не кто-то другой. Судя по всему, Скоробогатов оставил Чижова смотреть за машиной, а Порываева взял с собой. Что ж, это его право.

И в присутствии самого Чижова на похоронах не было ничего предосудительного. Но все же Степан невольно сбавил ход, всматриваясь в этого парня. Он поймал его взгляд, но даже бровью не повел. Перевел глаза на одного из своих собеседников, сделал вид, что увлечен разговором. Или у этого парня совесть совершенно чиста, или нервы железные, подумал Степан, продолжая путь.

И Комов не остался равнодушным, заметив Чижова.

– Качок доморощенный… Может, и есть у него черный пояс, но кишка тонка, чтобы на Хлыстова наезжать. Хлыстов такой, что сам быка одной левой… И не боится его Хлыстов. Да и я бы не боялся…

– Ты мне скажи, с Хлыстовым он был знаком или нет?

– Нет. Хлыстов говорит, что не знал его раньше. До того, как он ему зеркала сбил… Жаль, говорит, им тогда морду с его дружком не набили…

– Надеюсь, инцидент исчерпан?

– Само собой, Кулик воспитательную работу провел. Если состоится наезд, Хлыстов заявит в милицию… Ну, на словах да, а как на самом деле будет… Если будет…

– Что будет, то будет, – махнул рукой Степан. – Если что, по факту разберемся. Виновных накажем, правых тоже.

О взаимоотношениях липовых омоновцев и виновато-пострадавших телохранителей они могли говорить долго, потому как могила для Загорцева была подготовлена в дальней части кладбища, на новом, недавно присоединенном участке земли. Но тема была исчерпана, поэтому оставшуюся часть пути они прошли молча.

Старая часть погоста была густо засажена вязами, липами, тополями, кустарники вокруг могил. Тоска, но свежо и зелено. А новое кладбище было разбито в чистом поле. Вместо деревьев – дикая поросль и пластмассовые цветы на могилах с крестами.

Скопление людей вокруг гроба ограждал не самый низкий забор из кованого железа. Степана это немало удивило. Обычно могилу облагораживают уже после захоронения и то не сразу. А тут уже дорогой забор, да и участок, который он огораживал, занимал неприлично много места. Здесь можно было свободно захоронить роту солдат, причем поименно.

Провожающих было много. Солидные на вид и холеные на внешность мужчины облачены были в строгие костюмы темных тонов. Из женщин тоже никто не выделялся кричаще-вызывающими нарядами, но все были одеты стильно и дорого. Шляпки с траурными вуальками, скорбные лица – все согласно протоколу. Но все равно природа брала свое, и женщины нет-нет да посматривали друг на друга – кто лучше одет, у кого изысканней украшения. У одной дамы на пальце Степан заметил перстень с крупным камнем. Все бы ничего, но он был надет поверх атласной перчатки.

Степан и Федот были в штатском, но внимание на них все же обратили. У открытой калитки стояли крепкие парни в черных костюмах с беспросветными лицами. Один из них молча преградил им путь. Комов показал удостоверение, но еще раньше вынырнувший из толпы Порываев хлопнул своего сотоварища по плечу.

– Свои, – заискивающе улыбнувшись милиционерам, тихонько сказал он.

Могильный страж молча отошел в сторону, освобождая проход.

Порываев не остановился на достигнутом. Он взял на себя роль провожатого и, аккуратно разжижая скопление людей, провел незваных гостей к самому гробу. Никто его об этом не просил, но все же Степан воспользовался навязанной услугой.

Его ничуть не удивил гроб за длинные тысячи в иностранной валюте. Но его поразило, насколько хорошо выглядел покойник – если, конечно, его состояние можно было выразить этим словом. Над ним явно поработал специалист высокого класса – или пластический хирург, или гример; а может, и то и другое.

– Вдова в закрытом гробу хоронить собиралась, – шепнул Порываев. – А умные люди подсказали, как надо. Ловкость рук, и труп как огурчик…

– Ты откуда знаешь? – тихо спросил Степан.

– Так Павел Васильич посоветовал, мой босс.

– Где он?

– Да вот он!

Скоробогатов стоял рядом с плачущей вдовой, держал ее под руку. Он так скорбел по новопреставленному, что его можно было принять за великовозрастного сироту, обездоленного смертью отца. Рядом с ним стояла эффектно-красивая шатенка с роскошной фигурой. Степан невольно залюбовался ею. Порываев заметил, на ком остановился его взгляд.

– А это Анжелика Максимовна, его жена, – пояснил он голосом, в котором угадывалась легкая ирония. – Красивая, правда?

Степан промолчал. Не та обстановка, чтобы выражать романтические эмоции. Да и не тот человек этот Порываев, чтобы делиться с ним впечатлениями. К тому же взгляд его прикипел к двоюродному брату покойного. Дмитрий Загорцев находился чуть в стороне от вдовы, но смотрел на нее, да так, что закрадывались сомнения в его бесстрастном к ней отношении. Степан взял на прицел саму вдову и заметил, как просветлел ее лик, когда она встретилась глазами со своим, отнюдь не кровным родственником. Прояснение было настолько скоротечным, что его мог заметить только любопытствующий взор. Видимо, Наталья Евгеньевна умела управлять своими чувствами.

Кто-то из друзей новопреставленного закончил напутствие в загробную жизнь, и молодая вдова, смахнув слезу, снова глянула на Загорцева. И снова в ее глазах вспыхнула, мгновенно погаснув, радостная искорка. Все бы ничего, но ее взгляд вдруг остановился на Степане.

Она узнала его – взгляд застыл, затуманился, брови негодующе сошлись на переносице, губы выгнулись в злобное коромысло. Она смотрела на него так, что казалось, вот-вот ее рука вытянется в его сторону и будет расти до тех пор, пока грозно указующий перст не соприкоснется с ним. А еще она могла заорать благим матом, проклиная Степана за то, что он посмел прийти сюда в такой час…

Видимо, Комов думал в унисон со своим начальником, поэтому он взял его за руку и потянул назад, чтобы увести с ее глаз долой. Сопротивляться Степан не стал, и они удалились за оградку. Далеко уходить не стали, остановились в тени молодого дуба, последнего дерева со стороны старого кладбища.

Но вдвоем оставались недолго. К ним, набравшись наглости, подошел капитан Загорцев.

– Я не думал, что у вас хватит совести прийти сюда, – с осуждением глядя на Степана, не совсем уверенно и все же напористо выдал он.

– Совести у меня много, – снисходительно и с насмешкой парировал Круча. – Совести у меня на всех хватает… И на тебя хватит… Сам-то ты что здесь делаешь?

– Как что? – возмущенно удивился Загорцев. – Хороню своего брата.

– Которого ты любил как родного брата? – продолжил за него Комов.

– Ехидство здесь неуместно… Да, представьте себе, я любил его как родного.

– Тогда чего время теряешь? Его сейчас земле предадут, а ты здесь лясы точишь… Или ты еще недостаточно выразил возмущение госпожи Загорцевой? – усмехнулся Степан. – Увидел, как ее возмутило мое появление, поспешил к нам, послать нас от ее имени… Готов исполнить любое желание своей госпожи? Пардон, богатой родственницы… А ведь она богата, правда? Сколько ей муж оставил, все или только три четверти?

– Я вас не понимаю, товарищ подполковник! – смутился Загорцев.

– Да все ты понимаешь, капитан… И твоя Наталья Евгеньевна все понимает… Видел, как вы переглядывались. Давно вы на стреле амура? Или это любовь по расчету?

– Да что вы такое говорите? – шарахнулся следователь.

Степан уже не сомневался, что попал в точку.

– Что знаю, то и говорю… Ты на моей земле с Загорцевой шашни крутишь. А над моей землей висит всевидящее око. Угадай, чье?.. Правильно, мое. Я все вижу, Дмитрий Петрович. И все про тебя знаю…

– А вот это вы зря! – взбеленился капитан. – Вот за это вы ответите!

– За что я отвечу? – изумленно повел бровью Круча.

– За то, что следите за мной!

– Может, и следил. А может, и нет. Только все равно ты ничего не докажешь…

– Не докажу! И то, что брата моего… То, что брата моего…

– Ну, чего замолчал? – Степан угрожающе шагнул в его сторону. – Так и скажи, что я убил твоего брата. Скажи, что никто не сможет это доказать… А я скажу, что ты у меня на крючке, капитан. Скажу, что ты в сговоре с наследницей погибшего Загорцева. И доказательства приведу…

– К-какие доказательства? – схватился за голову Дмитрий. – Нет никаких доказательств! Не убивал я Гену!

– А кто говорит, что убивал? Ты говоришь? Значит, убивал!

Загорцев смотрел на Степана как безоружный красноармеец на немецкий стреляющий танк. И пятился от него, ускоряя ход.

– Я… Я знаю эти штучки! Вы меня не запутаете!

Он врезался спиной в ограду, боком сдал в сторону и, задом протолкнувшись через калитку, исчез в толпе.

Глава 8

Бравурно-мажорная музыка раздражала. Данила щелкнул по клавише автомагнитолы, переключив ее с FM-волны на CD-проигрыватель. А там развеселая «Сижу на нарах как король на именинах…». Живое напоминание недавнего разговора с Сафроном. «…Жить будешь как король на именинах…» Так он говорил перед тем, как предложить ему сытую спокойную жизнь в придачу к трем сотням зеленых штук в месяц. Данила пообещал подумать. А зря: надо было соглашаться сразу. Он попытался связаться с Сафроном на следующий день, чтобы забить с ним стрелку, но ему вежливо сообщили, что Алексей Викторович отправился обживать свою новую летнюю резиденцию в пригороде Сочи. По сути, это – плевок в лицо, который нельзя было оставлять безнаказанным.

Данила отомстит, он жестоко отомстит… Представляя, как будет бросать горсть земли на могилу своего обидчика, Боярчик утопил педаль акселератора. Мощный двигатель взревел, стремительно наращивая обороты, стрелка спидометра скакнула к отметке «100» и понеслась дальше… И тут, как назло, из кустов выскочил гаишник, отчаянно махнул жезлом. Там же в кустах стоял и бело-синий «Форд» с мигалками. Даниле не нужны были проблемы с ментами, поэтому пришлось жать на тормоза.

Он остановился метрах в двухстах от гаишника в надежде, что у того не хватит желания идти до него. Но мент оказался упертым и все-таки доковылял до его «бумера».

– Старший лейтенант Перепелкин! – сердито представился он. – Попрошу документы!

Немолодой уже мужик, плюс к тому же большой любитель хорошо покушать. Нелегко ему далось отмеренное Данилой расстояние. Дыхание тяжелое, сиплое.

– В чем проблема, командир? Сплошную пересек?

– Превышение скорости.

– Ну, извини…

Данила протянул ему техпаспорт и права с зажатой между ними стодолларовой купюрой. Перепелкин забрал все разом.

– Посидите здесь немного, я сейчас, – елейным тоном сказал он и неторопливым шагом отправился к своей машине.

Ждать пришлось долго, полчаса, не меньше. Но Боярчик терпеливо ждал. Он привык уже к тому, чтобы терпеть невзгоды от ментов, и даже относился к этому как к должному. Но все же, когда старший лейтенант вернулся и отдал ему документы, он не удержался от язвительной насмешки в его адрес:

– Ты мне скажи, ты Перепелкин или Перепилкин? Чего так долго?

Но гаишник никак не отреагировал на его грубость.

– Счастливого пути! – пожелал он, как плюнул.

– Да пошел ты! – бросил ему на прощание Боярчик.

И с места бросил машину в карьер.

Он разогнался до ста двадцати, когда шедшая навстречу машина моргнула фарами. Но сбавлять скорость было уже поздно. Нацеливая на него жезл, на дорогу вышел очередной гаишник.

Данила сдал к обочине, но проехал мимо микроавтобуса с радарными установками на крыше. Верный себе, он отсчитал двести метров и только тогда остановился. Этот гаишник тоже оказался упертым, но подходить к нему не стал: он подъехал на микроавтобусе, из которого вместе с ним вышли камуфлированные молодцы с автоматами. Боярчик понял, что ста долларами здесь не обойтись.

– Выйти из кабины! Руки на капот! – грозным голосом распорядился мент.

– Эй, командир, ты что, бузины…

Договорить Даниле не дали. Спецназовцы ловко выдернули его из машины, врастопырку приставили к собственной машине, ошмонали от и до. Оружия и других запрещенных к ношению предметов не нашли; это успокоило вора.

– Эй, начальник, это перебор! – хищно прошипел он. – Ты за это ответишь!

– А вы, гражданин Боярцев, ответите за дачу взятки должностному лицу!

– Что ты несешь? Какая дача? Твоя дача, считай, уже сгорела!..

– Вы задержаны, гражданин Боярцев.

Спецназовцы втащили его в микроавтобус и только там надели на него наручники.

– Это беспредел! – выразил возмущение Данила.

– Это еще не беспредел, – сказал кто-то.

И тут же он оказался на полу, в проходе между сидений, носом в пол.

– А это уже что-то, похожее на беспредел!

А сказка только сказывалась… Боярчика доставили в ОВД «Битово», часа два продержали в обезьяннике в грязной компании с бомжом и конченым наркоманом. И только затем, ничуть не церемонясь, доставили в кабинет к начальнику битовской милиции.

– Данила Петрович, какими судьбами? – фальшиво удивился подполковник Круча.

Он был не один, с ним – его друзья-помощники, такие же внушительные личности, как и он сам. Все трое в форме, при погонах.

– Сам знаешь какими! – с опаской осматриваясь по сторонам, огрызнулся вор.

– Знаю… Помнишь, я тебе говорил, что я – это твоя ментовская судьба. Хотел, чтобы ты руку помощи мне протянул. А ты шикнул на меня…

– А я дружбу с ментами не вожу!

– Не вожу и не жу-жу, – передразнивая, хмыкнул майор не менее грозного вида, чем Круча. – Ну, так и мы не жужжим. А с ворами у нас просто, попался – в тюрьму…

– На чем я попался, начальник? На взятке? – презрительно скривился вор. – Так это еще доказать надо. А с твоего подставного еще и за крысятничество спросят. Знаешь, как все было? Он у меня спрашивает, как президент Франклин выглядит, я ему сто баксов даю, посмотри, говорю, а он раз и забрал. Сейчас, говорит, другу покажу. И показал, только обратно не принес. Кинул меня твой мент…

– Твоим языком под хохлому хорошо расписывать, – усмехнулся Степан.

– А ты грубо работаешь, начальник… Ничего ты не докажешь, ничего.

– Ваш разговор записан. И не было речи о президенте Франклине. О превышении разговор шел. А момент передачи денег зафиксирован на скрытую камеру.

– Да?.. Так я этого мента знаю. Я его вчера на улице встретил, трубы горели, а денег нет. Тут этот, я к нему, займи, братан, сто баксов. Он занял, а я ему сегодня их отдал…

– Браво! – хлипко, но дружно зааплодировали менты.

Боярчик напрягся. Мусора уже поняли, что проиграли партию, но это ничуть их не расстраивает. Похоже, у них в рукаве есть другой, более серьезный козырь, чем дача взятки.

– Считай, отбрехался, – сказал зловредный майор.

– Чувствуется серьезная школа, – саркастически улыбнулся подполковник.

– Серьезней не бывает, – огрызнулся Данила.

– Ну, дураков не коронуют, не вопрос… А мы вчера двух дураков повязали, – с ухмылкой сказал Круча. – Представляешь, мужиков шантажировали. Проститутку им подсовывают, на камеру все снимают, а потом предъявляют. Или плати, или жена все узнает…

– Я их не знаю, – настороженно посмотрел на него Боярчик.

«Неспроста мент кружева плетет», – подумал он.

– Так и они тебя не знают. Если бы знали, кто ты такой, они бы от тебя дальше чем видишь бежали… А не убежали… У тебя жена есть?

– Я – вор.

– Значит, нет. Что ж, тебе проще…

– Ты, начальник, порожняк не гони. Мне тут не о чем говорить с тобой, интереса нет.

– А какой со мной интерес? Я по кабакам не шляюсь, мужиков не снимаю…

Круча развернул на него стоявший на столе монитор компьютера, и Боярчик увидел себя. Он полулежал в глубоком кресле, а над ним трудилась блондинистая Василиса. Стоя перед ним на коленях, с кошачьим томлением в глазах и движениях, она стремительно и коротко поцеловала его в губы. Затем сняла с него рубаху, восторженно провела языком по воровским звездам на ключицах…

Он хорошо помнил, как они ехали к ней домой на такси. Она говорила, что живет рядом, но дорога заняла минут десять. В конце концов он оказался у нее в квартире, она усадила его на кресло… Не думал он тогда, что в комнате установлена скрытая камера. Как лоха провели.

Ее шаловливый язычок опускался все ниже и ниже, но до критической отметки так и не дошел. Круча перевел мышкой бегунок времени на тот момент, когда Василиса поднялась с колен. Вот она поворачивается лицом к двери, над которой и была установлена камера. Глядя в объектив, она приближается к нему. И вдруг резко сдергивает с себя парик, из роскошной красотки превращаясь в накрашенного мужика…

– Как же так, Данила Петрович, законный вор, а любовь крутите с лицами нетрадиционной сексуальной ориентации? – с глумливым осуждением покачал головой зловредный майор.

– Это подстава! – вскипел Боярчик.

Он мог побиться об заклад, что Василиса не снимала при нем парик. Да, выходила из комнаты, вихляя бедрами, но парик так и оставался на ней. Это произошло потом, когда его уже не было в квартире. В кадре он присутствовал, на заднем плане, в расслабленной позе, но то всего лишь видеомонтаж…

– Ну не знаю! – развел руками Круча. – За что купили, за то и продаем.

– Я на это не куплюсь! – нервно заявил вор.

С Василисой он вернулся в ресторан, но так вышло, что домой уехал с ее подругой. А если бы дело дошло до постели, он бы, пожалуй, узнал, что это не баба, а переодетый гомик… Об этом он узнает только сейчас, когда уже поздно что-либо предпринять в свою защиту.

– Так никто тебя покупать не собирается. Шантажисты за решеткой, ты у нас потерпевший, будет следствие, дашь показания…

– Какие показания, начальник?

– Что у тебя гомосексуальная любовь… А чего ты переживаешь? Ты же не женат, отчитываться не перед кем…

– А братва? – влез в разговор зловредный майор. – Братва пассивных не жалует. А в такой любви как – сначала активный, потом пассивный. А если еще с противным в губы целуешься, то уж точно сам такой…

– Суки! – взорвался Боярчик и даже дернулся, чтобы двинуть майора кулаком.

Тот даже не попытался уклониться от удара, но так посмотрел на него – как будто загородился незримой стенкой, о которую разбилась решимость вора.

– Волки позорные! – опустив голову на грудь, зло процедил сквозь зубы Боярчик.

Развели его менты. Как известь в воде развели – с шипением и едкими брызгами. Это будет полный крах, если братва узнает, что Данила не просто любился с голубком, но еще и целовался с ним. Тогда его самого опустят, и хорошо, если только в моральном плане. Хотя что уж тут может быть хорошего…

Слышал он, что менты в Битове – народ коварный и опасный в своей предприимчивости. Но не думал, что до такой степени…

– Ну, зачем ты так, Данила Петрович, – торжествующе усмехнулся подполковник. – Наступил на ежа, держи равновесие, чтобы задницей на него не сесть. Вот когда будет больно… Ты за нас держись, Данила Петрович. Мы тебе руку помощи протянем, поддержим тебя, чтобы задницу тебе не накололи. А запись эту в архив сдадим. Какой нам резон уважаемого человека на потеху выставлять?.. А зачем нам уважаемый человек? Чтобы братва с ним считалась. Она с ним считается, а он с нами. Так и будем жить в мире, ну и, конечно же, в информационном согласии…

– Вербуешь меня, мент? – в беспомощной злобе прохрипел Боярчик.

– А как хочешь, так и называй… У нас власть ментовская и задача своя – порядок в городе чтобы был. А ты воровской общиной должен рулить. Что ж, рули, но с нашего согласия. И в разумных пределах, так, чтобы мы тебя не видели и не слышали… Ну и, конечно же, помогать нам будешь…

– А если нет?

– Ну зачем спрашиваешь, если сам все знаешь?

– Что от меня нужно? – сдался вор.

– Прежде всего порядок в твоем воровском омуте. И чтобы тихо было, и чтобы никаких чертей… Ну и еще для начала маленькая услуга. Ты Стряпу знаешь?

– Какого Стряпу?

Круча вдруг стал мрачнее тучи, в глазах сверкнула молния.

– Я просто так не спрашиваю. Если спрашиваю, значит, что-то знаю… Как нам выйти на Стряпу?

– А-а, Стряпа… А зачем он вам?

– Бригада у него – сумки, борсетки, мобильные телефоны…

– Ну, что-то вроде того, – кивнул Боярчик.

– Нас интересует Вадя Котел из его бригады.

– Не знаю такого. Видно, мелкая сошка…

– Он сейчас в Бутырке, под следствием. Он в изоляторе, а его девушка на свободе. Была, пока ее не убили…

– За что?

– За то, что Котлу изменяла.

– Нехорошо… Вы думаете, что это Котел ее того?

– Не думаем. У него алиби железное. То есть каменное. Бутырка – его алиби… Но у него друзья на свободе. И кто-то из них мог за него отомстить…

– Это вряд ли. Стряпа мокрыми не занимается и пацанов своих в узде держит. Я знаю, что говорю…

– И все равно, надо бы пробить ситуацию. Может, кто-то все-таки из его пацанов… Дело серьезное, Данила Петрович, нам убийцу найти край как надо. Баш на баш, ты мне, я тебе…

– Менты поганые… – не в силах сдержать свой гнев, процедил Боярчик.

– Данила Петрович, ну зачем же ты так!

– Ладно, поговорю со Стряпой…

Лучше под ментами униженно ходить, но в законе, чем гордо ползать по земле без короны и со спущенной шиной.

* * *

Подполковник Круча заканчивал совещание, когда пиликнул мобильный телефон. SMS-сообщение. Но раскрыл его Степан лишь перед тем, как распустить своих подчиненных.

«Череда Богдан Николаевич. 3-я Парковая, дом, квартира…» Фамилия, имя и отчество незнакомого Степану человека, его полный адрес. И непонятно, от кого послание. Адресат отправления – «неизвестно».

– Комов, останься.

– Что там такое? – возвращаясь на свое место, спросил Федот.

– Да вот, сорока хвостом вильнула.

– И что на хвосте?

– Череда Богдан Николаевич. Кто такой, не знаю…

– От кого сорока?

– Пока не знаю. С МТС надо связаться, узнаем номер шифровальщика.

– А надо?.. Может, это Боярчик информацию сбросил. Ты же дал ему номер своего сотового…

– Может, и Боярчик… Где у нас 3-я Парковая?

– Москва, Измайлово. В Битове точно нет…

– Надо бы по адресу проехаться. Но это не наша земля. Тут аккуратно нужно.

– Кулик все организует…

Степан согласно кивнул. Майор Кулик свое дело знает, и опера у него толковые. Он сделает все как надо.

* * *

«Плим-плим. Плим-плим. Плим-плим»… И так до бесконечности.

Богдан перебрал вчера на радостях – мобильник за сорок штук дернул, чисто на десятку наварился. Голова бо-бо, во рту сухо и горько, как в стрючке пересохшего перца. Но нет сил, чтобы подняться и сходить на кухню, напиться воды из-под крана. И пацанов никого нет: Сема у телки своей ночевал, до сих пор не вернулся; Славян с утра по делам учесал. А домофон плимкает, не унимается… Богдан закрыл голову подушкой, но противный звук продолжал проникать в уши через пуховую толщу. В конце концов он не выдержал, скатился с постели, чтобы падение встряхнуло его. Кое-как поднялся, дотелепал до двери.

– Да! – чуть ли не заорал он в трубку.

– А позовите, пожалуйста, Лену! – вежливо попросил тонкий и нежный девичий голосок.

– Нет здесь никакой Лены!

– Извините.

Только он положил трубку и повернулся к приемнику домофона спиной, как он запиликал вновь.

– Да что такое?

И снова услышал тот же девичий голосок:

– А Лену можно?

– Можно. И Лену можно, и Таню… Нет здесь никакой Лены!

– Как нет, если ее можно?

– Ты что, блондинка?

– Да. А как вы угадали?

– Ну, ты в натуре!

– Нет, я сегодня не позирую…

– А когда позируешь? – заинтригованно спросил Богдан.

– Ну что вы мне голову морочите! Лену можно?

– А тебя можно?

– Можно Лену, а меня нет, – неуверенно сказала девушка.

– Ну если Лену можно, зачем тогда спрашиваешь? Заходи, бери свою Лену, если ее можно…

– А вы дверь откроете?

– А ты в окошко покажешься? – предусмотрительно спросил Богдан.

Вдруг его водят за нос? Вдруг нет никакой блондинки?

Но высунувшись в окно с третьего этажа, он увидел симпатичную девушку с белыми волосами. Она была в коротком облегающем платье под цвет ее загорелого тела. Зовущие глаза, глуповатая улыбка. Она смотрела на него, всем своим видом обещая ему полную капитуляцию. Женщин Богдан любил, охотился на них со страшной силой. А тут добыча сама шла в руки.

Невозможно было устоять перед таким искушением, и все же, прежде чем открыть дверь, он взял в руки топорик. Мало ли что. Если блондинка будет одна, то он скажет ей, что рубил мясо для стейков – надо же чем-то угощать гостью на обед. Ну а если она приведет за собой «хвост», будет чем отбиваться…

Открыв дверь, он проклял себя за доверчивость. Пока смотрел в глазок, видел девушку, а пока возился с замком, ее место заняли два крепких парня с цепкими ментовскими взглядами.

– А Лену можно? – спросил один из них, блокируя ногой приоткрытую дверь.

– Можно! – заорал Богдан.

И махнул топором. Он метил в ногу, мешавшую закрыть дверь, но парень вовремя убрал ее и навалился на дверь всем телом… Затем навалился на самого Богдана.

Он пытался сопротивляться, но силы были не равные. Его скрутили, сковали руки стальными браслетами. На этом его вольная жизнь, похоже, закончилась.

* * *

Степан с интересом смотрел на задержанного. Череда Богдан Николаевич, гражданин Украины, восемьдесят шестого года рождения.

Ростом парень не вышел, но в плечах удался. Лицо широкое, скуластое, глазки маленькие, беспокойные; губы бледные, мелко трясутся. Сильные руки, крепкие ноги, но не похоже, что у него железная воля. Страшно парню, знает, что ответ держать придется. Вооруженное нападение на сотрудника милиции – дело серьезное.

Он-то знал, что ему грозит, но Степан пока только лишь предполагал, с кем имеет дело.

– Ну, здравствуй, Стряпа, – издалека, но звучно начал он.

– Я не Стряпа! – поспешно мотнул головой парень.

– Ну, как же так? – Степан взял чистый лист бумаги, сделал вид, что читает. – Вот, оперативная сводка: Череда Богдан Николаевич, он же Стряпа… Эх, Стряпа, Стряпа, как же ты крепко влип! Четыре трупа!

– Да не Стряпа я! – вздернулся хохол. – Стряпа сейчас в Питере!

Теперь Степан знал, что Череда имеет отношение к воровской бригаде жулика Стряпы. Значит, все-таки Боярчик слил информацию на парня. Но как это понимать – или Череда что-то знает, или он самолично убил Машу Тихомирову?.. Вот тебе, мент, кокосовый орех, сам срывай с пальмы, сам и раскручивай… Что ж, спасибо и на этом.

– К Ваде Котлу поехал? Он, говорят, в «Крестах» сейчас, – безмятежно, по-свойски располагающим голосом сказал Степан.

– Да нет, в Бутырке он… А кто такой Котел? – поздно спохватился парень.

Не сводя с него глаз, Круча мрачно усмехнулся.

– Посмотри на меня внимательно. Я похож на идиота?.. Ты не Стряпа, ты просто Череда. А на Стряпу ты работаешь. И Котел на него работал, пока не сел… А может, это ты помог Котлу сесть? – жестко спросил Степан, продолжая гипнотизировать парня.

– Я?! Котлу?! Да ты что, начальник!

– А я слышал, тебе Машка его нравилась. Или врут?

– Машка?! Да врут все!

– А красивая она девка была, да?

– Ну да, – не стал отнекиваться Череда.

– И Рита красивая, да?

– Какая Рита?

– А которая Лену спрашивала…

– А-а, ваша подстава?

– Ну, мы же знаем, Богдан, что ты на бабах помешан. Представляли, что у тебя башню сорвет, когда ты Риту увидишь. И сорвало…

– Это запрещенный прием, – потерянно буркнул парень.

– Ну а с топором на сотрудников милиции бросаться, это кем-то разрешено?

– Да какой бросаться, так, пугнуть хотел…

– Не знаю, не знаю. Соседка показания дала, сказала, что видела, как ты ногу хотел отрубить…

– Какая соседка?

– Да какая разница? Эту статью мы тебе шить не будем.

– Это вы серьезно? – взбодрился парень.

– Ну, конечно, серьезно. У нас же по совокупности срок не дают. Срок у нас вешают за самое тяжкое преступление. А двойное убийство – это вам не каша из топора…

– Какое убийство?! – дернулся Череда так, как будто табурет под его седалищем превратился в электрический стул.

– Двойное, – пристально глядя на него, спокойно сказал Степан. – Я же все знаю, парень. И даже не пытаюсь крутить тебя на признание… Так, разговариваю с тобой из интереса, чтобы посмотреть, что ты за фрукт… А к убийству мы тебя уликами привяжем.

– Какими уликами?

– Железобетонными. Пальчики твои откатали, эксперты с ними поработают, сличат их с отпечатками, оставленными в квартире гражданки Тихомировой… Да, кстати, куда ты кроссовки дел?

– Какие кроссовки? – в панике вскричал Череда.

– А которые ты кровью испачкал. Когда у Тихомировой был…

– Не было кроссовок!

– Ты что, босиком приходил?.. Да ты успокойся, парень. Я давить на тебя не собираюсь. Дактилоскопию проведем, заключение тебе предъявим, а там ты сам решать будешь – или в отказ идти, или чистосердечное писать… Явку с повинной мы тебе, извини, оформить не сможем. Сейчас еще есть шанс, потому как тебя пока в списках задержанных нет…

– Но я не убивал! – дрогнул парень.

– И ногу моему оперу не рубил… Сказки в камере рассказывать будешь… Кстати, хотел тебя спросить: как так вышло, что у тебя даже приводов в милицию нет? На Стряпу работаешь, разбойничаешь, людей обкрадываешь, а приводов нет…

– Так это, фарт у меня такой, – кисло улыбнулся Череда.

Было видно, что парень понял, насколько крепко он влип. Даже в своем преступном занятии не боится признаваться…

– Не было приводов, – усмехнулся Степан. – А мы все равно узнали, что это ты пальчики оставил… Вот какая несправедливость, мне премию дадут за раскрытие преступления, а тебе – корку черствого хлеба и миску вонючей баланды… Да еще вопрос, Стряпа рассказывал тебе, как на тюрьме себя вести, а то ведь это наука тонкая. Чуть что не так – и ты в дерьме. Слово неправильно сказал, сигарету там опомоенную взял, еще что… Это не детский сад, где прощение попросить можно, а в тюрьме назад не повернешь. Если опустят, это уже навсегда. А срок тебе большой светит…

– Да не убивал я Машку!

– Эх, Череда, Череда…

– Но я правда не убивал! – в отчаянии заламывая себе пальцы, взвыл парень. – Это не я, это другие…

– Кто другие?

– Я их не знаю… Смотрю, из подъезда выходят, один с топором…

– А с топора кровь капает, – иронично повел бровью Степан.

– Да нет, не капает. Он в пакете его нес… Я только потом понял, что это топор был…

– Когда потом?

– Ну, когда к Машке зашел… Захожу в дом, дверь открыта, свет горит, а в комнате… Меня чуть не стошнило прямо там…

– А когда топором рубил, не тошнило?

– Да я серьезно… Меня потом рвать стало, когда я за дом выбежал…

– А зачем убегал? В милицию мог бы позвонить.

– Я же не идиот! Меня бы во всем бы и обвинили!

– Обвинили бы. А потом бы оправдали. Сам посуди: если бы ты убивал, у тебя кровь была бы на одежде? Не могла бы не быть…

– Ну, я не знаю. Меня тогда конкретно переклинило…

– Тебя и сейчас клинит. Тебе бы чистосердечно во всем сознаться, а еще лучше явку с повинной у нас вымолить, тогда лет десять получишь… Скажешь, что Машу Тихомирову любил, ревновал страшно, в состоянии аффекта был, не помнил ничего. Если сам в содеянном признаешься, тебе поверят и срок скостят. Но если упираться будешь, суд приговорит тебя к пожизненному заключению, а это вилы… Сам подумай, что лучше: десять лет отмотать или в тюрьме сгнить. Подумай, подумай…