Текст книги "Строки про жизнь. Стихи"

Уставшая Земля

 
Вот иду я, кособокий,
по Земле в тоске глубокой,
перелистываю годы —
нет и не было Свободы.
 
 
Перекраивают рабство,
продолжают святотатство,
деток малых убивают,
но стыда никак не знают.
 
 
Шар земной теряет скорость —
груз такой ему тяжелый
нету сил нести уж боле —
весь сетях греха, в неволе…
 

Теперь уже нас не спасти

 
Хлеба и зрелищ —
вот все, что хотели,
а дальше – «трава не расти».
Забыли мы все, что раньше умели —
теперь уже нас не спасти.
Что предки нам дали,
за что воевали
и деды, и наши отцы,
мы все растранжили,
все распродали —
теперь уже нас не спасти.
Последние крохи,
последние вздохи —
инерция многих веков.
Но кажется нам – не так уж все плохо,
достаточно зрелищ-хлебов.
В той вере наивной наш взгляд близорукий
не видит другого пути.
Шагаем туда, куда кажет нам флюгер —
теперь уже нас не спасти.
 

Какая-то тоска

 
Какая-то кругом тоска, усталость.
Не слышу смеха. Даже озорства
в мальчишках ни на искру не осталось —
всеобщая, вселенская тоска.
 
 
Мы по инерции плывем куда-то.
Кругом туман и холод от воды.
Да что не так? И в чем мы виноваты?
Предали праведников светлые мечты?
 
 
Нам чистоган важнее чистой веры.
И нам наган нужнее, чем цветок.
Взамен добра предпочитаем скверну.
Насилие мы ставим на поток.
 
 
Такой настрой от мала до велика.
А о добре – для красного словца.
И каждый здесь становится безликим —
за маскою не видим мы лица.
 

Мы знаем равнодушно

 
Мы знаем равнодушно,
что умирают дети.
Но нам это не нужно —
беды полно на свете.
 
 
И мы проходим мимо.
Сидим, чай попиваем.
Их боль для нас незрима —
мы сами не страдаем.
 
 
А дети каждой клеткой
маленького сердца
в больничных своих клетках
страшатся близкой смерти.
 
 
Ждут помощи отчаянно.
И мам своих тревожат:
«Когда, как скоро, мамочка,
мне кто-нибудь поможет?»
 
 
А мы проходим мимо,
и нам до них нет дела.
……………………….
Вот  новая могила.
В ней маленькое тело.
 

Новостные шоу

 
Новостные шоу – монстр!
Они – для общества?
Общество – для них?
Вот вопрос…
Чем хуже, тем лучше —
принцип один —
зрелище вкуснее
и мы едим.
Не едим, а жрем,
упиваемся…
А монстр мозгами
нашими питается…
Выращивает в грядках
извилин серых
нужные мнения,
нужную веру.
Нужные страхи,
нужный апломб,
нужную карму,
для нужных бомб.
Взрывы и крики
новостной строкой —
свежее спагетти
для нас с тобой.
Жри обыватель
инфо-лапшу.
Пей дурман-коктейль —
инфо-шум.
Где же оно – доброе,
светлое? Где дружба?
В прошлом, все в прошлом…
Монстру не нужно…
 

Меня забрали в детский дом. Почти невыдуманная история мальчика

 
Меня забрали в детский дом —
гулящие родители.
Потом купили. За бугром
живут усыновители.
Теперь я не Иван, а Джон,
нерусская фамилия.
Сказали: «Сказка за бугром,
фантастика, идиллия.
Родитель раз, родитель два
воспитаны и ласковы…»
Но отбиваюсь я едва
за волосы оттасканный.
Я не хочу быть как они,
хочу быть просто мальчиком.
Кричат опять: «Снимай штаны!»
И снизу больно – пальчиком.
Ну, я не выдержал, удрал,
но пойман был полицией.
Устроили большой скандал,
и вот уже в больнице я.
Теперь открою вам секрет —
ведь маски их не сорваны —
меня, Ванюшки, больше нет —
разобран я на органы.
 
 
Родная мамочка моя,
люблю тебя, скучаю…
Был далеко я от тебя,
все дальше улетаю…
 

Мама и дочка в автобусе

 
Заснула девочка в автобусе, а мама
зевала сильно – видно спать хотела:
днем масса дел и вечером немало…
Глаза протерла и на дочь смотрела.
И столько было ласки в этом взгляде,
что по спине мурашки пробежали.
«Как я люблю ее – мою отраду!»:
ее глаза мне искренне сказали…
Вот остановка. «Дочка, просыпайся!» —
и голос вновь мне о любви поведал.
Подумал я: «Дай Бог им счастья!» —
своей любовью заслужили это!
 

И Белоруссия стремится уж в Европу

 
И Белоруссия стремится уж в Европу
на тучные ее европоля.
А не придется ли портки полякам штопать
и плакать о потерях втихаря?
Иль старшая сестра им неродная,
командует и смотрит свысока?
И нет любви, добра и воля злая
убила, что сроднило нас в веках?
Мне грустно – мы теряем наши души
и разбавляем кровь чужим вином…
И некому сказать: «Друзья, послушаем
друг друга, поймем, простим и славно заживем!»
 

В который раз оранж для нас…

 
Как дух богатства жжет и манит.
Не понимают, что обманут
и править будут кукловоды
верхом на головах народа.
Дай Бог, чтоб без войны все было —
уже вмешалась третья сила,
с ухмылкой дьявола ведет
в раздор-анархию народ.
Раскаянье сменит эйфорию.
Поймут – другие проходили.
Но слишком поздно, как всегда —
оранж пришел – придет беда…
 

Дети инфо-века

 
То взрыв, то пожар,
то прочий угар…
И мы уж привыкли —
нисколько не жаль.
Смартфоны вперед,
спасти – не спасем,
зато на ЮТьюбе
плюсов наберем.
 

Деревня плакала

 
Деревня плакала, безвременно ветшая
и зарастая лесом и травой.
Забыли, напрочь, мы свое начало,
наш дух великий родовой.
 
 
Деревня нас, родных, объединяла,
но разбежались мы по городам.
Всяк по себе – безликими мы стали,
прервали связь от прадедов к сынам.
 
 
Нет рода, значит, нету силы,
нет воли, нет подмоги общих дел…
Деревня плакала и сквозь ее могилы
наш древний мир на нас смотрел – скорбел.
 

Наш любимый вождь

 
Он очень был высок и смел.
Стихи писал и песни пел.
Умен был и собой красив.
И бесконечно справедлив.
С открытым взором и душой
такою доброй и большой.
Всех впереди в невзгодах шел.
Но только – не родился он…
 

Петровна сказала…

 
А наш гувернатор —
мудрейший из мудрых —
куда ни поедет,
на что ни посмотрит,
нам перл выдает —
надрываю животик.
Младенец, ей богу!
Одетый прилично
со свитою ходит
и смотрит все лично.
Во всем разбирается
как подобает,
а свита его оберегает.
Ну, честное слово,
театр, да и только!
Тут слух – скоро снимут —
не жалко нисколько.
Другого смотрящего
вскоре поставят.
А будет ли лучше?
Не… Также оставят —
ля-ля, тополя —
языком поболтает.
А наша земля
без труда погибает…
 

Смерть ходит

 
Смерть ходит по домам,
по улицам и странам.
Больных людей она
во всех мирах посланец:
политик, генерал,
капиталист, фанатик,
упертый национал
(болезнейший в квадрате).
А глупый либерал
им всем дает свободу —
любому подлецу,
моральному уроду.
Они рождают смерть,
и дальше продолжают.
И вот по миру сеть
кровавых урожаев.
…
С улыбкою малыш
лежит, жизни не знавший.
Он, как зеленый лист,
но сорванный, упавший…
 

Каждому свое

 
Остекленевший он сидел
и ничего не соображал.
А где-то тенор громко пел,
и голос в воздухе дрожал.
 
 
Все было пофиг пареньку —
большую дозу он вкатил.
Но всё же жарило в боку —
отравлен организм, он гнил.
 
 
Остекленевший он сидел
и ничего не соображал.
А где-то тенор – наркодел —
пел и бабло свое считал.
 
 
Душа парила у него
на нотах музыки бабла.
А пареньку не до всего —
он богу душу отдавал…
 

Помешанным на деньгах

 
Отчаяние смертельно больного ребенка —
какая это жуть!
А ты жируешь, жрешь, пьешь в три горла —
не стыдно ничуть!
Он каждый день каплю жизни теряет —
все ближе тьма.
А ты капитал, как вес, набираешь —
Гаргантюа.
Он тревожно открывает копилку —
положил ли кто рубль.
А у тебя миллиардная страховая подстилка —
и снова дубль.
Ему вкрай за рубеж – нужно лечение —
так хочет жить.
А у тебя куршавельские развлеченья —
тебе бы транжирить.
 
 
Вы, помешанные на деньгах,
от роскоши откажитесь —
дайте детям шанс.
Будьте людьми, помогите!
И Бог простит вас…
 

Не поют уж песни про романтику

 
Не поют уж песни про романтику,
про тайгу и стройки боевые.
Подросли совсем другие мальчики,
и сказать по правде – никакие.
 
 
Многие из них уже начальники,
эти до рубля большого злые.
Им начхать на юность и романтику,
продали тайгу, стройки закрыли.
 
 
Вот уже попутали семантику,
иностранщину в родной язык впустили.
Пальцы врастопырку, губы бантиком.
А в мозгах все смыслы заменили.
 
 
Там уже не мысли, только фантики —
купим что, а что уже купили.
Не споют задорно про романтику,
сходят в супермаг и купят пива.
 
 
Выпьют, анекдот расскажут матерный,
захохочут громко и лениво.
И зачем в тайгу – Тунис приятней им.
Нужно жить, конечно же, красиво…
 

Социальное государство?

«Государство существует не для того, чтобы превратить земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей превратиться в ад». Николай Бердяев

 
Кто еще так не пренебрегает людьми,
как государство наше своими детьми?
Они им напрочь брошены,
такие больные, такие хорошие.
Муки скорой смерти. Помощи не будет.
Крики отчаянья – спасите люди!
Время ползет, давит танком.
Болезнь пробирается диверсантом.
Заперт в лагере смертников, невыездной —
Нет денег, нет! Господь с тобой.
Пусть он поможет. Государство не может:
Праздники. Юбилеи. Пышные торжества.
Провальные проекты на фоне воровства.
Престижные расходы. Огромные зарплаты.
Как в бездну бесконечно – траты, траты, траты…
…
Он лежит с игрушкой любимою своей
маленькой пылинкой в космосе людей.
Мама держит сына, чтоб не унесло…
А что же государство? Оно не спасло…
 

Россия рыдала…

 
Господа офицеры —
символ чести и веры,
да к отчизне любовь,
за нее прольют кровь…
 
 
Комсомольцы и коммунисты —
душою ясны и чисты.
За народную власть
будут головы класть…
 
 
А Россия рыдала —
сыновья погибали.
Убивали друг друга
ее лучшие люди,
но из разных сословий —
голубой – красной крови.
 
 
С той поры прошли годы
через тяжки невзгоды.
Сбереглись негерои,
что копейки не стоят.
Но доят как корову
свою мать черноброву
в платье ситцевом белом,
что смирить не сумела,
сыновей своих смелых,
ей защитников верных.
 

Бархатный хам. Про одного начальника

 
Он хам, нахал. Все это знают.
И от него всегда страдают.
Но! В маске вежливого хама,
и в голосе нет зла ни грамма.
Исподтишка он планы строит —
кого, когда и где зароет.
Все это бархатно и мятно
и зарываемым приятно.
И лишь тогда осознают,
когда дна жопой достают.
Удар болезненным бывает.
Они внезапно понимают,
что с ними сделал хамелеон.
А наверху с улыбкой он.
 

Бог, мальчик и люди

 
Когда родился он, Бог приготовил два пути:
 
 
1. Он вскоре заболеет
и чаще будет видеть горькую слезу,
чем в радости улыбку матери своей,
которая в стараньях изведется,
чтобы спасти кровиночку родную,
но через две весны
он, мучаясь, уйдет из жизни…
 
 
2. Он вскоре заболеет,
но будет окружен
не только материнской,
но и людской заботой —
болезнь в бессилии отступит,
и мать его с великой радостью
обнимет малыша, спасибо говоря
и низко кланяясь всем людям,
что дали ему счастье жизни…
 
 
Но люди были заняты делами
и знать о нем – больном, не захотели.
Зачем им лишние переживанья?
Зачем им тратиться незнамо для кого?
Зачем терять к тому же время?
И многое еще «зачем»…
И путь его коротким был.
Но никому не стало стыдно.
Молчала совесть…
Жалость умерла…
 
 
И Бог сказал: «Пора.
Пора готовить людям испытанье,
коль нет у них ни капли состраданья…»
 

Как это ни странно

 
Как странно… Испокон веков.
Народ боролся против зла наживы.
На плахе умертвляли мужиков,
но души бунтарей бессмертно живы
во внуках-правнуках
как Феникс воскресали
и путь тот праведный
без страха продолжали
с мечтой великой равенства и братства
и жизни без насилья и богатства.
 
 
Но в одночасье мир перевернулся,
и бунт толпы, площадной и слепой,
за то, чтобы капитализм вернулся
то там, то здесь кровавою рекой…
 
 
И вот уже бросаются под пули,
чтоб олигархи в роскоши своей
их в подневольный труд вернули
иль без труда оставили, скорей…
И чтоб по одиночке выживали,
и потребительство подняли будто флаг,
и чтоб обмануты совсем не понимали,
что их сожмут в свой денежный кулак.
 

Пигмеи

 
Пигмеи судят великанов.
Через года, через века
наносят им злорадно раны,
да посильней, исподтишка.
 
 
Хоть мелковаты, но горласты,
и смотрят словно свысока,
себя считая высшей кастой,
с богатым кладезем ума.
 
 
Казалось бы, смешно как в басне,
где моська лает на слона.
Пигмеи судят великанов,
а в подсудимых вся страна.
 

Плохая память?

 
Ну вот – мой друг температурит
и сухо кашляет, без запахов живет.
Он держится и, даже, балагурит,
а мне-то страшно – вдруг мой друг…
 
 
Больницы переполнены. Он дома
от гриппа и простуды что-то пьет.
Нам эта ситуация знакома —
волна закончилась и новая идет.
 
 
В автобус захожу, а там беспечно
кучкуется в открытую народ.
Конечно, мы не боги и не вечны,
но к смерти устремляться наперед?!
 
 
И так всю жизнь – авось-небось проскочим,
безбашенно промчимся на таран.
Так взял бы и заклеил рот им скотчем,
но скажут, что злодей  ты и тиран.
 
 
Вон Батька как радел за белорусов,
не ел, не спал, не набивал карман.
А им свободы нет, как их послушать,
и он для них – законченный тиран.
 
 
Так сколько можно на одни и те же грабли,
на гебельсов бессовестный обман?
Нас Запад ждет, но только чтоб ограбить
и высосать славянство из славян.
 
 
Как в 41-ом сброшены листовки:
«Сдавайся рус, здесь очень хорошо!»
И кто-то бросил форму и винтовку,
и в смертном лагере то «хорошо» нашел.
 
 
Но бесполезно – память отшибает —
Ведь глупыми себя не признаем.
И снова мы на то же наступаем —
от недругов «хорошего» мы ждем…
 

Опять умер

 
Опять умер маленький человечек
без помощи.
Равнодушьем людей искалечен,
Богом прощен.
 
 
Ангелочек на небе синем
белым пятнышком.
А великая страна Россия
черным запятнана.
 

Души трепещут

 
Души трепещут, волнуются души —
это и есть настоящая жизнь.
Мы в ожидании, сердце лишь слушаем,
душам другим говорим – отзовись!
 
 
Детские глазки раскрыты с надеждою,
так неужели мы мимо пройдем?
Самую светлую, самую нежную
в детскую душу любовь мы вольем.
 
 
Путь расцветают прекрасные помыслы,
яркой мечтой устремляются в высь.
Так появляются новые поросли —
это и есть настоящая жизнь.
 
 
Было бы так… Но другие уж ценности —
души людей поглотил чистоган.
Не ни любви, ни веры, ни нежности.
Помысел, слово и действо – обман.
 
 
Детские глазки мутнеют от жадности —
свой, да чужой, да в чем интерес.
Все-то мечты о вещичках подарочных —
вот она жизнь, старой сказке конец.
 

Ну почему у нас так?

 
«О спорт, ты жизнь!» – сказали
и провели зимнюю олимпиаду в теплом Сочи.
 
 
А больные дети без помощи умирали,
и жить им хотелось очень-очень.
 

Марши отгремели

 
Марши отгремели,
маяковские утихли.
Мы теперь мещане.
Все ли?
Да почти что.
 
 
Вот мы при машинах.
В дальнем зарубежье.
Скромным быть причины
нет уже, поверьте.
 
 
Жизнь свою за друга
отдавать так глупо.
Родины защитник?
Это тоже тупость.
 
 
А цинизм здоровый?
Это то, что надо!
Матерный, махровый,
с комеди-зарядом!
 
 
А кумир? Ну, как же!
На телеэкране.
Как им стал – неважно,
но шуршат в кармане.
 
 
Старое отринем,
новое приманим.
Главное отныне —
ну, поняли – в кармане…
 

Наш глупый мир

 
Наш глупый мир трещит по швам —
прогнили старые одежки.
Мы получаем по делам —
война идет не понарошку.
 
 
Никто не в силах нам помочь
пока не осознаем сами,
что дальше будет только ночь
и холод, либо жар и пламень.
 
 
Но для живого места нет,
и нам уж не соединиться.
На все вопросы дан ответ —
до смерти биться, биться, биться…
 

За черными очками

 
За черными очками глаз невидно.
За маскою лица не разглядеть.
И потому и горько, и обидно —
себя мы посадили в эту клеть.
 
 
Разделены решетками как звери,
мы сами по себе давно живем.
Уже и брату своему не верим.
Уже сестру мы в гости не зовем.
 
 
И от души смеяться разучились.
И в поезде делиться пирогом.
И с Родиной своею разлучились —
в чужом краю мы строим новый дом.
 

Год високосный

 
Вот закрутилось смерти колесо —
год високосный.
Уходят близкие не в срок —
терять непросто.
И только в памяти едва
всплывает образ.
И бесполезны все слова —
лишь горький опыт.
А с ним отчаянье и тоска
одною связкой.
И к вещи тянется рука,
тепло хранящей…
 

Милосердной

 
Как хрупки руки твои,
пальцы тонкие,
кожа нежная.
Как же ты живешь – слабая, бледная?
Застенчиво всем улыбаешься.
Голос тих.
Походка робкая.
Как не горишь в этой топке ты?
Всех уже перемолотила
грубая рынка сила.
Всех уже извратила
эта жажда наживы.
Кто твой ангел с покрывалом
над головой?
А сама ты не устала?
Нет! Видно Господь с тобой…
Он тебе помогает,
а ты – другим.
Души людей спасаешь вместе с ним.
 

И так испокон веков

 
Бесконечна хитрость.
Бесконечна жадность.
Бесконечна злоба.
Бесконечны, чтобы
Сделать жизнь конечной,
Хрупкой, быстротечной.
Не свою, конечно,
а врагов извечных.
Что другого рода,
Чуждой нам породы.
 
 
Бесконечно терпение.
Бесконечно старание.
Бесконечны заботы.
Бесконечны, чтобы
Сделать жизнь вечной,
прочной, обеспеченной.
Жизнь свою, конечно,
а не врагов извечных.
Что другого рода,
Чуждой нам породы.
 

Новая «ливия»?

 
Массовое сумасшествие —
случалось оно не раз.
Вначале мирное шествие,
а после – булыжник и газ.
 
 
Призывы вождей, подкормленных
«друзьями» из-за бугра,
чтоб вздыбились непокорные,
да с громким победным – ура!
 
 
И вот уже нету мирных —
массовый хамелеон.
А неподалеку за ширмой
готовит оружие он.
 
 
Для жаждущих европеизации
в затвор досылает патрон.
И вот уже провокация —
будто стреляет ОМОН.
 
 
И кровью толпу облило —
сильнее стимула нет.
А дальше что? То, что было —
«ливия» новых бед…
 

Печалька над электробайком

 
Купил сосед электробайк,
естественно, китайский.
В Сети большой поставил лайк,
мол, ездит залихватски.
Я за него, конечно, рад,
но мне смешно и грустно —
обыкновенный самокат
уже не сделать русским.
И Артамонов – молодца —
в гробу перевернулся.
А немец-перец-колбаса
злорадно ухмыльнулся:
«Качайте нефть, качайте газ.
Чиновников плодите.
Покажет время – в этот раз,
кто будет победитель».
 

Прогресс науки

 
Наука служит человеку —
оружье смерти создает.
Его владелец век от века
мощней ломает, бьет и жжёт.
И в пепел обратить планету
без всяких трудностей сейчас.
Но вам скажу я по секрету —
взялись за каждого из нас.
Чтоб человека ввергнуть в кому
или навовсе умертвить
можно сломать его геномы
и в тело вирусы пустить,
в мозгу нейронные цепочки
переплести морским узлом…
Сильна наука стала очень-очень —
по одиночке все…
 

Не встретились глазами

 
Все уткнулись в телефоны,
мегафоны и билайны.
Не поднимут глаз зеленых,
серых, голубых и красных.
Пальцем двигают страницы,
переходят в переходы,
вереницей, вереницей
что-то там себе находят.
Мозг смакует инфо-жвачку —
в Интернете люди бродят,
как коровы, не иначе,
и оттуда не выходят —
затащило их в воронку
с параллельными мирами.
…………………………..
Жалко парня и девчонку,
что не встретились глазами…
 

Вот пошел он налегке

 
Вот пошел он налегке.
Что там было вдалеке,
никогда никто не знал.
Но попасть он в рай мечтал.
 
 
На земле уже был ад
много сотен лет подряд.
Ад насилья, злобы, лжи.
Называлось это – жизнь.
 
 
Если жизнь есть сущий ад,
он уйдет один туда,
где нет жизни, есть покой,
как завещано мечтой.
 
 
И ушел он налегке —
лишь веревка в рюкзаке.
Всё оставил за собой.
Не ошибся – там покой…
 

Религия – мистическая жизни опора

 
Религия – мистическая жизни опора —
ведет не к дружбе и миру – к раздорам:
отчуждение, ненависть, войны…
Где Бог? Почему он не скажет: «Довольно!
Я один для всех и нет повода ссоры.
Все вы – дети мои! Прекратите раздоры!»
Тишина… И, как прежде, неистово
от его имени творят дело нечистое…
К отмщению вызывают, режут и убивают.
Нет злобе конца, смертям нет краю…
За оскорбление веры – неверных кровь.
 
 
Провокация?
Свобода мыслей, свобода слов,
свобода насмешек, свобода дури…
Что хотят – религиозной бури?
Где мудрость политиков и журналистов?
Они, как и фанатики, творят дело нечистое.
И вновь на насмешку – кривая усмешка.
Кто следующий – орел/решка?
 

Был красным флаг

 
Был красным флаг
и кровь красна.
Ребята шли на эшафот,
испив и страх, и боль до дна,
чтоб был свободен их народ.
 
 
С усмешкой дьявол наблюдал.
Смущенно отвернулся бог.
Так век за веком погибал
пассионариев оплот.
 
 
Икра, музычка, водочка.
Красивая молодочка.
Квартирочка с сортирчиком.
Мягкая подтирочка.
Стаканчики нарядные.
Напитки ароматные.
Салончики богемные.
Вещички охрененные…
 
 
Последний взгляд.
Последний вдох.
И мысль последняя одна,
что все не зря…
И плакал бог.
А дьявол сеял семена…
 

Овечья жизнь

 
Как дождь идет,
так грязь кругом.
Как солнце —
дышим пылью.
Вот так извечно
мы живем,
иначе и не жили.
 
 
Один пастух
или другой —
а суть одна
и та же.
Опять ведут нас
на убой
и мы спокойны
даже.
 
 
Опять сдирают
шкуру с нас,
и мы тихонько
блеем.
И стадо меньше
всякий раз —
болеем и хиреем.
 
 
И ждем —
наступит
новый век
и будет все
как надо.
Придет к нам
добрый Человек,
для нас овец —
отрада.
 
 
хи, хи, ха, ха,
хи, хи, ха, ха,
Мы будем жить
как жили:
в грязи тяжелого
греха,
в разврате душной
пыли…
 

Про цветок и чертополох

 
Под мрачным небом черных туч
цветок алел спокойно.
Ловил случайно павший луч
и вел себя достойно.
 
 
Совсем не баловень судьбы,
ветрами был несломлен,
как символ нежной красоты,
как символ жизни скромной.
 
 
Всегда найдется рядом тот,
кому всех больше надо.
В соседстве с ним чертополох
устроил круги ада.
 
 
Он луч последний отобрал
и высушил земличку,
листом своим цветок прижал,
а вес его приличный!
 
 
Как много в жизни вот таких
чернополохов наглых.
Мы их боимся, терпим их,
а им все мало, мало…
 
 
И вот смотри – уж край земли
зарос чертополохом.
Все захватили, что смогли.
Им – хорошо, всем – плохо.
 
 
И у меня нет резюме,
что делать я не знаю.
Косарь проснется по весне —
на это уповаю.
 

Опять тоска и безнадега

 
Опять тоска и безнадега.
Опять жестокий бой идет.
Когда закончатся невзгоды?
Кровавый тот водоворот?
 
 
Когда придут и мир, и счастье
в измученный наш общий дом?
Когда наладим мы согласье,
а дух наживы изживем?
 
 
Но год от года все тревожней.
И кто-то тихо говорит:
«Согласье? Это невозможно.
Нажива снова победит.
 
 
Исправить сущность человека?
Да с этим Бог не совладал.
И потому мы век за веком
льем кровь за чей-то капитал».
 

Пустая маршрутка

 
В пустой маршрутке быстро еду —
подняли цены нам с утра.
А завтра что? Опять же – кверху!
Такая рынко-чехарда.
 
 
Коль не на то, тогда на это.
То на чуть-чуть, то до фига.
И вот пустой мой стол к обеду —
подорожала вся еда.
 
 
Пустые улицы и залы,
вокзалы, школы и кино.
И на душе так пусто стало.
А им – имущим – все равно.
 
 
Вдобавок к страшной пандемии,
еще напасть – жар новых цен.
И от того вдвойне больные
мы исчезаем насовсем.