Текст книги "Русская философия today"

Знали, но и не предполагали, насколько отличны пересказы от настоящей философии. Магнетическо-парадигмальное воздействие марксистских текстов было привычным – на этом мы выросли в своей профессиональной социализации, так же как средний человек вырастает в привычной конфессиональной среде и "свой Бог" полагается "по умолчанию". Мы знали темы, проблемы, формальные идеи, но мы не знали, "как" это подано; оказалось, так же "хорошо", как и "по умолчанию" гениями-классиками марксизма.

Поток переводов, хлынувший к нам в 90-е гг. ХХ в., показал, что каждый неординарный философ способен так подать свои идеи, или же, что одно и то же, так выразить свою, из душевных глубин взросшую философскую веру (или соответствующие онтологические и гносеологические "полагания"), что эмпатический эффект подобного воздействия ошеломляющ. И не только на юношеские умы7676
  Помнится, лет восемь назад, уже в конце 90-х, один мой друг,к тому времени уже доктор философских наук, обладающий критическим, остро отточенным рефлексивным умом, ошеломленно делился со мной впечатлением после чтения недавно тогда переведенного «Бытия и времени» Хайдеггера. «Это ведь и есть по сути истина, так обстоит на самом деле», – говорил он. Настолько была сильна эмпатирующая мощь текста Хайдеггера. То же, но в отношении Шелера, Дерриды и др., я имел возможность слышать от других своих сотоварищей по профессиональному цеху.


[Закрыть].

Ситуация современной отечественной философии характеризуется практически тотальным господством идейного импорта либо прямым и косвенным эпигонством. Это не "плохо или хорошо". Это, похоже, "неизбежно". Неизбежно, как выравнивание философской культуры у нас и на Западе. Неблагодарное дело сравнивать профессиональные рефлексивные способности – в отечественной советской философии они были отнюдь не хуже всех остальных, но использовались в рамках концептуально очень ограниченной среды. Выравнивание и означает формирование чрезвычайно диверсифицированной концептуальной среды. Подобная среда, возникшая в течение одного десятилетия, – культурный шок для поколений философов 60-80 гг. и даже для 90 гг. ХХ в. Должны появиться поколения, для которых эта новая среда – родная и привычная. Наша задача – попытаться дать им первые образцы, опыты. Ситуация конца XX – начала XXI вв. практически воспроизводит ситуацию конца XIX – начала XX вв. Тот же поток переводов, та же прострация, те же первые опыты (Соловьев, Трубецкой) и первая поросль молодых философов. И у нас сейчас как в столицах, так и в разных региональных философских центрах есть люди, высвобождающиеся от завораживающего влияния идейного импорта, пробующие свои силы в самобытных философских опытах. В том – залог нормализации развития отечественной философии, перехода наконец-то к стабильному существованию на собственных ментальных и концептуальных основах.

РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ TODAY

§ 1. РЕФЛЕКСИВНОСТЬ КАК СОСТОЯНИЕ ЗРЕЛОСТИ В РАЗВИТИИ И ПРОБЛЕМА «САМОБЫТНОЙ ФИЛОСОФИИ»

Осознанное владение и распоряжение собой, вместе с пониманием своего места, своей ограниченности и своего отведенного срока, – это, собственно, и есть философия. Это пиковое, зрелое состояние «формы» в каком-либо развитии, можно сказать словами Аристотеля – его «форма форм»: «плод» у растений, «монотеистический бог» религиозных эволюций, «государство» в социальном развитии, рациональность взрослости в индивидуальной человеческой биографии. Это состояния «рефлексии», в самом широком, приложимом ко всякому органическому развитию понимании, есть достижение полноты соответствия в возможном развитии содержания какого-либо целого, его самооформления в рамках какого-либо качества. Конечно, подобное понимание философии метафорично и пользуется объективистскими конструкциями идеализма (Аристотель, Гегель), однако позволяет иллюстрировать важные качества философии, как и вообще зрелой формы любого развития: установление «обратных связей» в устойчивом разворачивании качества (рефлексивности) и ее имманентно-поздний, завершающий характер.

Десять лет назад, готовя раздел о русской философии в своем учебном пособии, я начинал его сакраментальной фразой: "философия – запоздалая гостья в российском доме". Я имел в виду, что Россия уже имела почти тысячу лет своей государственной истории, но лишь к XIX в. обзавелась своей профессиональной светской философией. Известно, что наши наиболее рьяные патриоты возводят начало отечественной философии именно к истоку государственности и принятия православия. Почитается как бы зазорным иметь государство, религию, традиции и мораль и не иметь философии. Меж тем, похоже, это абсолютно нормальное состояние для всех известных развитых региональных ли, национальных ли систем философии. Каждая из них имела в своем развитии в среднем от полутысячелетия до тысячелетия предваряющей духовной, не-философской стадии, будь то мифа или политеистических верований – для первичных, материнских цивилизаций "осевых народов" – либо эклектики заимствований, детского подражания и рабского копирования – для вторичных цивилизаций, развившихся под влиянием того или иного варианта "осевых идей".

Прежде чем появились первые системы китайской, индийской и авраамистской мысли, эти народы имели около тысячелетия раннегосударственной и духовной эволюции, принесшей, как известно, свои фундаментальные цивилизационные изобретения, в том числе и в ментальных конструированиях реальности. Для классиков древнегреческой мысли (Сократ, Платон, Аристотель) начало греческой государственности и самостоятельного духовного развития (Гомер и др.) – уже седая древность, отстоящая более чем на полтысячелетия. Более тысячелетия Западная Европа пребывала в духовном плену эклектики платонизма и аристотелианства, прежде чем в Новое время здесь стали появляться собственные системы философии (британский эмпиризм, французский материализм, немецкий идеализм и т. п.), выражающие их цивилизационную и ментальную специфику осознанного владения и распоряжения собой. Потому тысячелетие религиозного пленения умов и эклектики, равно как и последующие столетия засилья философского импорта в духовной жизни, – явления скорее закономерные и естественные.

Лишь обязательно после многовековой духовной эволюции на базе государственной самостоятельности возникает и укрепляется через национальные образовательные институты то или иное состояние рефлексивности национального сознания – на базе либо духовно-религиозного (Дальний и Ближний Восток), или же конфликтного духовно-светского развития (Греция, Западная Европа, Россия), – то, что мы считаем философией.

Ствол "единой мировой философии" существует разве что в воображении Гегеля и его последователей, хотя, надо признать, это довольно удобная модель для амбициозной нации или амбициозной философствующей личности. Вместе с тем, видовое державное единство разума сообщает и созвучия (последовательности, стратегии мысли) и общие паттерны – в его региональных (Восток-Запад) и национальных состояниях рефлексивности.

Вопросы самоидентификации определяют, формируют качество взрослости не только индивидуального либо национального сознания, но и любой профессиональной области. До тех пор, пока философы увлечены доказательствами преимуществ своих школ и направлений (как правило, "иноментального"происхождения) или же разработкой своих узкоспециализированных "делянок", они занимаются более "дискурсом", нежели "рефлексией". Иначе говоря, они выстраивают свои мыслительные последовательности, строят аргументы и конструкции в рамках принятых ранее (в период своей профессиональной социализации) схем и методологий, ставших для них необсуждаемыми очевидностями, само собой разумеющимся, их собственной самоидентификацией7777
  «Лингвистический философ», «антрополог», «специалист по социальной философии» или же эстетике и т. п.


[Закрыть]. То, что он является, может быть, всё же сначала «русским философом», не приходит большинству сообщества в голову, кроме разве что тех, для кого профессиональная делянка – «история русской философии». Меж тем и для француза, и для немца, и для индийца с китайцем прилагательное, свидетельствующее об этнической составляющей философа, отнюдь не зазорно, но органично и почетно. Вместо того, чтобы пытаться стать «историческим народом» в философии, мы принимаем за чистую монету рассуждения представителей народов, уже утвердившихся в истории мировой философии (как преемственной последовательности народов, удачливых в философии), строя свои идентификации на иллюзорно-космополитической почве, а на деле же пополняя колониальные ряды добровольных вассалов тех или иных мировых философских метрополий.

Поэтому надо всё же разобраться в том, что же сегодня собой представляет сообщество людей, профессионально занимающихся преподаванием и исследованиями в области философии, – "русскую философию" или же "философию в России"? Вопрос сакраментальный, подымаемый активно еще в первых десятилетиях прошлого, ХХ в. и инициировавший первые классические "Истории русской философии" (Н. Лосский, В. Зеньковский), уже сам по себе свидетельствующий о достижении русской философией стадии рефлексивного состояния. Вместе с тем, впоследствии более полувека он почитался неуместным, местничково-ограниченным. Советская философия, считавшая себя правопреемником марксизма, лучшего продолжения предшествующего универсалистского прогрессивного ствола единой общечеловеческой философии, и воспитала нынешние поколения отечественных философов в убежденности, что философ, как и пролетарий, не имеет отечества. Сциентистская установка, полагающая объединяющим началом сообществ людей, ведущих исследования, одинаковый предмет изысканий и универсальные методы его препарирования, также утверждает, что ученый (физик ли, биолог или же философ) – прежде всего гражданин мира, интернационального мира научного сообщества, потом же, в качестве вторичного, не основного признака, – представитель какой-либо конкретной нации и культуры.

Похоже, всё это может быть верным в отношении именно научных дисциплин, которые способны установить (или же, по крайней мере, создать доказательную видимость) параметры некоторой количественной «объективности» своих предметных областей, отграничив их от сфер идеологии и массовых психологических предпочтений. Кроме тех из них, которые это сделать не в состоянии в силу своей имманентно идеолого-психологической природы, таких как философия, история, социология, психология, экономика или же литературоведение. Философия так долго почиталась за «науку», что была названием для обширнейшего комплекса знаний, многие разделы из которого получили дисциплинарную независимость и сходный с естественнонаучным статус «объективности». Сейчас из философии ушли практически все те дисциплины, в которых хоть как-то, с горем пополам, но можно отчасти использовать количественные методы исследования (социология, психология, логика). Осталась сплошная «идеология и психология» – разумеется, в широком смысле этих понятий, т. е. знание, оперирующее «ненаучными» качествами: «лучше», «интереснее», «духовнее», «важнее», «злободневнее» – квалификациями, устанавливаемыми, осознанно либо нет, заинтересованными субъектами в виде «исконного», «очевидного» и «достойного». Философия – квинтэссенция психологии, индивидуальной и национальной. Разумеется, речь идет о традиционно-приоритетных – метафизической, этической и эстетической – частях философского знания и проблематике7878
  Не о «философии науки, языка религии» и пр., имеющих свои вполне исчисляемые предметные области: исторически накопленную информацию – язык, историю науки, религии, которые и можно «исчислять».


[Закрыть], имеющих «качественный» или же «идеолого-психологический» характер. Именно потому национально-психологическая, культурная, историческая идентификация философии просто необходима – это есть отслеживание истоков ее «качеств» или национально-культурных паттернов, лежащих в основах ее специфических метафизик, этик и эстетик.

Круг вопросов, которые мы здесь намерены обсудить, следующий. Взаимосвязь особенностей российского менталитета с наиболее часто выделяемыми качественными характеристиками русской философии по материалам дискуссий в отечественной философии начала ХХ в. мы рассматриваем в другой месте7979
  См. очерк в данной книге: «Русская душа и русская философия: проблемы идентификации в контексте глобализации»…


[Закрыть].

Здесь же сначала мы попытаемся определить специфику основных источников складывания современного состояния отечественной философии: советской философии и рецепции идей русской эмигрантской, современной западной философии в 90 гг. ХХ в. Таким образом, "современной русской философией" мы называем философствование в России последних трех-четырех десятилетий. Далее мы намерены продиагнозировать состав поля интеллектуального внимания отечественной философии в плане основных мировоззренческих позиций. Нас также будут занимать вопросы:

→ о реальном распределении в сетях современного отечественного философского сообщества ресурсов власти и влияния;

→ об основных социально-психологических типах людей, имеющих в наши дни дело с философией.

§ 2. ИСТОКИ: СОВЕТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Можно утверждать, что, несмотря на прошедшее пятнадцатилетие радикальных изменений в социально-экономической, политической и духовной действительности России, многие фундаментальные паттерны жизни предшествующей, советской, по-прежнему организуют наше мировосприятие, оценки и решения. Особенно это верно в отношении, может быть, наиболее консервативной сферы общественных явлений – философии. Справедливость тезиса Т. Куна о том, что парадигмы по-настоящему меняются лишь со сменой поколений ученых, здесь очевидна. Наше философское сообщество состоит в большинстве из людей, прошедших свою профессиональную социализацию в советское время. Выпускники философских факультетов 90-х, судя по рассказам деканов, ушли в другие сферы жизнедеятельности. Такое было и ранее, но не в таких масштабах, как в голодных и бандитских 90-х. Поголовье выпускников 2000-х еще невелико и это еще дети в профессиональном отношении, каковыми были и все мы в их годы.

Но ведь коренная ломка жизненных обстоятельств не могла не вызвать столь же болезненных трансформаций сознания нашего сообщества? Это бесспорно, однако не поняв качественной сути того, что называлось "советской философией" и предстояло "Большому взрыву" конца 80-х – начала 90-х гг., мы не поймем самой сути вышеозначенных трансформаций и того сегодняшнего состояния, ими вызванного. Итак, что же такое "советская философия", каковы источники, ингредиенты, основные свойства и фазы становления этого знаменательного феномена?

Еще Н. Бердяев и С. Булгаков подметили как авраамистские черты марксизма, так и его социокультурную трансформацию8080
  Булгаков С. Н. Карл Маркс как религиозный тип // Сочинения в 2-х тт. Т. 2: Избранные статьи. М.: Наука, 1993. С. 240-273; Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990.


[Закрыть] или его «ориентализацию» лишь в наполовину европейской стране8181
  Красиков В. И. Ориентализация и радикализация политического «проекта модерна» в российской революционной практике начала и конца ХХ в. // Экстрим. Междисциплинарное философское исследование причин, форм и паттернов экстремистского сознания. М.: Водолей Publishers, 2006. С.291-300.


[Закрыть]. В итоге марксизм как в целом рационалистическое, секуляристское, материалистическое учение трансформируется – прежде всего, усилиями В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого и И. В. Сталина – в парарелигиозную8282
  «Пара» означает «около» – религиозную, но не религиозную, так же как «паранаучное» – симулякры научного.


[Закрыть], мессианистскую доктрину.

Всё вроде остается как и в классическом марксизме: исторический материализм, учение о формациях и капитализме, сциентизм, – недаром Ленин всегда позиционировал себя в качестве последовательного ортодоксального марксиста. Вместе с тем, за счет незаметного на первый взгляд сдвига в интерпретации соотношения субъективного и объективного в транзитивных социальных процессах, концепция волюнтаризируется, эмансипационное воодушевление придает ей романтико-исключительный, почти революционно-сакральный вид. У Маркса пролетариат и так почти новый, исключительный подвид homo, создаваемый, правда, не биологической эволюцией,а социально-исторической, – спаситель человечества от отчуждения и антагонистических форм общественных отношений.

В российской же революционной субъективации, питаемой мощной фрустрацией индивидуалистической воли, веками подавляемой азиатским деспотизмом и коллективизмом, глубоким послепетровским социокультурным расколом образованных элит и народной массы, мазохизмом "долга перед народом", мессией становится партия и ее лидер (либо "коллективное руководство"). Уже "под партию", субъект, группу жертвенных революционеров либо подгоняются "объективные условия" (ленинская теория "слабого звена" в цепи империализма, последней и загнивающей стадии капитализма), либо, в пафосе религиозного нетерпения, прокламируется энтузиазм субъективного превозмогания, "разрыва" объективных условий в ситуации национального политического и социально-экономического кризиса. Кстати, Ленин здесь, по сути, предвосхитил важнейший тезис синергетики о резком, качественном возрастании роли случайности, субъективного в состоянии крушения прежней системы самоорганизации, состоянии крайней неустойчивости.

Революционный субъективизм или "синергетический фактор" еще работал какое-то время в тех же, продолжающихся чрезвычайных условиях гражданской войны, однако моментально деградировал, "сдулся" в нормализующихся социально-экономических обстоятельствах (перерожденчество, НЭП и пр.). Тем более что эскалации российской революции в мировую не произошло, революционный джихад не получился. Роль субъекта развития в подобных ординарных условиях "объективно" должна была перейти к более подходящей социальной группе. На место фанатиков и экстремалов, аскетов и волюнтаристов, вполне уместных для преодоления кризисов, должны были прийти прагматики, ординарные, рационалистически мыслящие гедонисты – государство, бюрократия. Это, как известно, и произошло: партия стала государством, а ее члены – специфической бюрократией или номенклатурой. И хотя революционный субъективизм как основа большевистского, сиречь "советского", мировоззрения остался (коллективизация, индустриализация,Большой Террор и пр.), однако по мере смены поколений фанатиков (естественной и "лагерной") на поколение гедонистов-бюрократов происходит и обратная "объективация" марксизма как мировоззренческой концепции.

Происходила она, однако, не в духе классического Маркса, так сказать, "возвращения в истокам", а опять-таки в ориенталистском (или, если угодно, "евразийском") ключе. Мы строим социализм – и точка, делаем это быстро и успешно, вот, глядите: построили уже его материально-техническую базу, а вот достигли и стадии "развитого социализма". Да, это идет совсем не по Марксу: у нас легче начать, но труднее продолжить (Ленин), соответственно, все нестыковки – есть российская (евразийская) специфика. По сути, как в том типе мышления, которое называют по-разному: объективный идеализм (Платон, неоплатоники), магическое мышление (Шпенглер), магический реализм (латиноамериканский роман), самозачаровывание, которое поддерживается постоянно длящимся волевым героическим усилием. Параллельно социоматериальному создается новая объективная духовная действительность8383
  Эпштейн М. Феникс русской философии // http://www.emory.edu/INTELNET/ar_phoenix_philosophy.html


[Закрыть], или, другими словами, создается новый словарь, новояз, в котором предметы, люди и отношения переописываются в соответствии с декларируемыми идеологическими конструктами. В принципе, жить в подобном дивном новом мире было вполне комфортно, можно даже сказать, «экзистенциально высокоценно», особенно в его романтической фазе. И если в обеих столицах имманентная роскошь правящего класса, «материалистическое влияние» Запада и всякие там рефлексии вынужденно терпимой интеллигенции как ржа разъедали нашу платонистскую конструкцию,то в провинции народ жил хотя и бедно, хотя и в раздражении от всё увеличивающегося зазора между словами и делом, но всё же в вере, в чаре, а может, и в единении «национальной идеи».

Но что же происходило собственно с философией? Важнейшая особенность советской философии в том, что это была не какая-то историческая, культурная разновидность чисто теоретического мышления, в общем-то праздного мышления, кое люди выбирают для самоидентификации, смыслополагания или же интеллектуального удовольствия. Это была господствующая идеология, государственная парарелигия и, одновременно, "национальная идея", весьма романтико-пафосная и гуманистическая в своем эгалитаристском измерении. Именно поэтому мы, собственно, и рассмотрели проблему трансформации, ориентализации марксизма8484
  Сам марксизм, как известно, полагался трехсоставным: учение о коммунизме, экономическая доктрина и собственно материалистическая философия (см. «Три источника, три составные части марксизма»).


[Закрыть]. В дальнейшем, как мы увидим, евразийские «родимые пятна» советского марксизма узнаваемы и на челе нашей современной философии. Но что можно сказать о неидеологической части советской философии – разумеется,в том аспекте, в каком он вообще возможен?

Последнее означает, что даже относительно "неидеологическое" форматировалось общим характером, строем целостного учения, что, собственно, и называется "тоталитаризмом". Учение о спасении не может не иметь сакральных особ, мессий в качестве гарантов его истинности и авторитетности. Большие мессии передают свою благодать, харизму и всё вообще сакральное по эстафете своим преемникам, маленьким мессиям, политическим вождям. При постулировании "коллективного разума" – класса ли, партии ли – всё равно в качестве источника верификации новых суждений реальной высшей инстанцией всегда был лидер и его небольшое окружение. Потому наши советские бонзы решали не только социально-экономические, идеологические вопросы, но и духовные: что ставить в кино, рисовать художникам, как писать писателям и поэтам, о чем размышлять философам. Причем вся система должна была допускать как можно меньше непредвиденного.

Авторитаризм и консерватизм советского идеологического комплекса, составной частью которого была философия, сообщал ей черты, напоминающие признаки средневековой схоластики: анонимность, строго ограниченное число тем и заданные рамки их обсуждения, нарциссизм, соединенный с консерватизмом, назидательность и дидактизм8585
  Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. М.: Мысль, 1979.


[Закрыть].

Политическое первородство марксизма определило и особенности института авторитета в советской философии. Он моноцентричен и нацело совпадает с политической фигурой ныне здравствующего вождя, который, при удачном раскладе кооптируется к лику святых: Маркса – Энгельса – Ленина (Сталина). Соответственно, священное писание – труды основоположников, причем в советской системе ценностей "свой святой" явно имел тенденцию перетягивать "одеяло значимости"на себя: ленинизм – марксизм ХХ в. Ленинское руководство (ЦК)во главе с очередным верным8686
  Знаменательное прилагательное, скрытое отсылание к приветствуемым ценностям: консерватизма, соблюдения иерархии, авторитаризма.


[Закрыть] ленинцем – формально менее ранговая авторитетная инстанция, чем «святая троица», но на деле и была актуальным центром авторитетности. Во-первых, это своего рода «инкарнация» троицы (хранитель идей), во-вторых, что еще важнее, – собор, единение всех коммунистов, пролетариев, чья живая практика и безошибочное классовое чутье, постулированное в качестве одного из центральных догматов Первым (Марксом), формулирует единственно возможную истину.

Кто еще мог осмелиться впасть в грех гордыни и отпасть от тотально отлитого мировоззрения, предложив что-либо не в "развитие" идей, а нечто особенно обособленное? Истина уже сформулирована. Да, она "творчески развивается в соответствии с живой революционной практикой коммунистического строительства", однако всё это достигается не самовлюбленным индивидом, а коллективно. И в интересах Движения плоды коллективного творчества "по умолчанию" приписываются ныне здравствующему лидеру. Тотальность его места требовала, чтобы он был не только великим руководителем, экономическим стратегом, лучшим другом советской детворы, но и великим философом.

Положение о принципиальной анонимности советской философии не означает того, что в это время не было реальных выдающихся мыслителей. Отнюдь, но именно те, о коих упоминают как отличимых оригинальностью взглядов и силой убеждения, могли остаться в памяти коллег и потомков именно благодаря своей разной по градации оппозиционности. Их преследовали, запрещали, репрессировали, мягко выдавливали и т. п. Одни стали мучениками, другие мимикрировали, третьи вросли в систему.

В это же время (30-50 гг. ХХ в.) сложилась и еще одна инстанция авторитета, ставшая после краха советской системы единственной реальной структурой власти в философском сообществе. Она покоится на трех "китах": академической структуре8787
  Академики-философы, начиная со «сталинских соколов» Митина и Юдина, Институт философии РАН.


[Закрыть], журнальной8888
  Академические и государственно-отраслевые журналы, «солнце» среди которых – «Вопросы философии», весьма эзотерическая структура.


[Закрыть] и управленческо-образовательной8989
  Соответствующие отделы, советы Минобразования, философские факультеты и влиятельные кафедры в крупных университетах.


[Закрыть]. Значительность философская в современной плюралистичной среде за ними признается, может быть, и не большая, однако реального влияния осталось в достатке, и им же по наследству и по месту нахождения (Москва, Садовое кольцо) досталась функция представления «русской философии» в академических структурах западной философии.

В философской среде до сих пор ходят легенды о том, кто же на самом деле "ввел" знаменитое структурирование советской философии: диамат, истмат, научный коммунизм, этику, эстетику с научным атеизмом – с соответствующими хрестоматийными темами и канонами их представления. Вряд ли важно авторство, представляет интерес фундированность подобного членения. Как мне представляется, подобная структуризация тематического поля советской философии отчасти "объективно-закономерна" – как следствие высочайшего авторитета в марксизме деятельности и идей "основоположников" (Маркса и Энгельса). Отчасти же стихийно: кто-то, и не раз, мог первым концептуализировать, т. е. предложить, выразить идею о таком-то и таком-то членении марксистской философии, и она, идея, нашла понимание, соответствовала знаниям и ожиданиям марксистов, людей, для которых "философия" была тождественна концептуальным схемам Маркса и Энгельса. В этом смысле между основоположниками существовало своеобразное разделение труда: Маркс занимался "материалистическим пониманием истории" как методологией структуризации и типизации обществ в человеческой истории и, более детально, экономикой капитализма; Энгельс же обратил свой взор на естествознание, пытаясь сочетать традиционный материализм Просвещения, подновленный идеями позитивизма и эволюционизма, с идеями диалектики Гегеля. В итоге фундаментальное тройственное членение на диамат, истмат и научный коммунизм просто воспроизводило (и закрепляло) "разделение труда" между основоположниками, творцами "священного писания". Причем Первый ответствовал за генерирование наиболее важных для социально озабоченного и политически активного движения проблем общества, истории и "научного" формулирования Великих Целей; Второй же заполнял лакуны, образовавшиеся было в связи с первоначальным игнорированием наиболее абстрактной части мировоззрения – представлений о природе, ее законах и эволюции9090
  «Анти-Дюринг» и «Диалектика природы» появились как ответ на притязания части интеллектуалов немецкой социал-демократии оспорить теоретическое и духовное лидерство Вождей.


[Закрыть].

Эта сложившаяся структура тематического поля марксистской философии в дальнейшем лишь транслировалась и подкреплялась в наиболее знаменитых защитах ортодоксии у Ленина ("Материализм и эмпириокритицизм") и у Сталина (гл. 4 "Одиалектическом и историческом материализме" в "Истории ВКПб"). Она была законсервирована до конца 50-х – начала 60 гг.вследствие жесткой борьбы с любыми возможными отклонениями и "железного занавеса". Ситуация стала меняться в 60-70 гг. – в условиях некоторого ослабления идеологического контроля и некоторого же "прохудения" железного занавеса. Конкретно-социологические, философско-культурологические, психоаналитические, системно-структурные, историко-научные ("философия науки и техники") исследования на Западе эхом отзывались и в СССР: молодое поколение гуманитариев с энтузиазмом стало разрабатывать эти подходы. Сначала их запрещали, замалчивали, вытесняли, затем пытались добавить дополнительные ниши в традиционную тематическую структуру советской философии, пристроив их либо в диамат (системно-структурные исследования), либо в истмат (социологию, культурологию, философию науки и техники). Более всего разбухал истмат, куда складировалась вся проблематика новых гуманитарных дисциплин, вычленяющихся из прежнего философского и "околофилософского" знания. В итоге, конечно, тормозилось их самоопределение и самостоятельное дисциплинарное развитие, а значит, позже наступала стадия теоретизации и высока была зависимость от идейного импорта. Лишь в последние 15 лет ХХ в. происходит постепенное разрушение структуры тематизации отечественной философии и запоздалое конституирование новых гуманитарных дисциплин "философского происхождения"9191
  К примеру, лишь в августе 2006 г. состоялся 1 Российский культурологический конгресс, который констатировал слабость собственной теоретизации в отечественной культурологии, засилье импортных схем и зачатки оригинальной профессиональной самоидентификации (культуролога).


[Закрыть].

Некоторые из прежних "структурообразующих кристаллов"прежней тематизации оказались весьма стойкими к "щелочам"плюрализации и импортных нововведений. Особенно это относится к самой консервативной, "онтологической части" – диамату. По-прежнему во всех госстандартах изучения философии присутствует "сердцевина" позитивистско-эклектичного мировоззрения Энгельса: учение о материи и учение о развитии (диалектика). Это весьма странная ситуация, если принять во внимание то серьезное обстоятельство, что кроме отдельных ортодоксальных энтузиастов-изолятов никто в сообществе уже не разрабатывает концепции материи как субстанции или же диалектики, ее категории и систематизацию. Да, они были темами-фаворитами в советское время их идеологического культивирования, как и всего XIX в., что оправдывало их нахождение в программах и философского ликбеза, и философской профессиональной социализации, однако их анахронизм сегодня очевиден.

Я далек от "огульного охаивания" диамата – ядра советской философии9292
  Удивительно, но приоритет в фокусах внимания в советской философии последних десятилетий сместился с «революционно-практического», или истмата, на «абстрактно-теоретическое», или диамат. Думаю, что тому способствовали два важнейших обстоятельства. Первое – это уже отмечавшееся смещение мировоззренческих акцентов в сторону объективизма как выражение победы консервативно-охранительных начал, стремлений к стабилизации и глухой обороне. Второе – делегирование «революционной функции»так называемому «научному коммунизму»: смеси формационной теории с безудержными идеологическими фантазиями. Подобное «распределение значительности» явственно проявляло себя в престиже на философских факультетах 70-80 гг. основных специализаций. Самой престижной считалась группа «научного коммунизма» с ее особыми условиями набора и радужными карьерно-номенклатурными перспективами. Но уже тогда философы, пусть все поголовно еще марксистской закваски, не считали эту идеологическую конструкцию собственно «философской». Среди же остальных первенствовал, бесспорно, диамат, и тому были веские причины.


[Закрыть]. Да, он был эклектичен и шаток в своих основаниях, однако именно в его тематическом поле шли важные творческие процессы, принесшие вполне оригинальные философско-теоретические плоды. Его эклектичность проистекала из приписывания модели гегелевской диалектики (учения о развитии) – концептуализации содержания интеллектуальных дискуссий в истории мысли – тотально всему сущему в виде абстрактного субстанциального «субъекта» материи. Развитие, или необратимое, качественное, направленное к усложнению изменение, присутствует, правда, и в обществе, и в мире живого, но и здесь подобная методология дает, в лучшем случае, скорее иллюстрирующе-метафорический (в обучении «гибкости» мышления), нежели какой-либо серьезный эвристический эффект.Применение же всего подобного абстрактного инвентаря (трех «законов», принципов и категорий) к неэволюционирующему,т. е. «неразвивающемуся», кроме как в наших представлениях, миру означало культивирование уж совсем наивного, в духе XIX в., телеологизма и антропоцентризма.

Вместе с тем, именно здесь, в высокопрестижной области философского внимания9393
  Онтология и теория познания – до сих пор отдельная самостоятельная философская дисциплина, по которой защищаются кандидатские и докторские диссертации (09.00.01). Сюда же, в диамат, включались и вопросы методологии, здесь же позже «матрону диалектику» сочетали с «одомашненным иностранцем» системным подходом.


[Закрыть], возникают, развиваются интересные новации, сыгравшие важную стимулирующую роль как в становлении настоящего профессионального сообщества в нашей стране, так и в появлении его реальных креативных лидеров, школ, направлений.

Наиболее примечательные из них – это теория отражения и деятельностная концепция. Первая охватывала тематическое поле "онтологии и теории познания", вторая – "теории познания" и формирующейся, разрешенной после "открытия" "Экономическо-философских рукописей 1842 г." Маркса, марксистской антропологии. И хотя обе эти теоретические конструкции находились в концептуальных пределах философского материализма, они довольно серьезно расходились между собой в понимании процессов формирования идеального9494
  Теория отражения появилась и утвердилась ранее, чем деятельностная концепция. Последняя развивалась как психологами (школа Леонтьева), так и философами (Ильенков). Знаменитая дискуссия Ильенкова с Дубровским – в понимании природы идеального была, по сути, столкновением теории отражения (в ее информационной разновидности) с новой деятельностной интерпретации процессов формопреобразования материального в идеальное.


[Закрыть].

Теория отражения, пытавшаяся материалистически интерпретировать происхождение и функционирование сознания, родилась из предположения-мысли Дидро-Ленина о том, что в глубинах еще неживой материи должно наличествовать некое простое универсальное свойство материальных объектов, которое является онтологически исходным для понимания генезиса психики и сознания. Это отражение – как сторона любого материального взаимодействия (корреляция «следов» столкновений), через которое, посредством которого осуществляется взаимоперенос, обмен информацией между материальными объектами. Идея «отражения» интересна именно как одна из плодотворных гипотез, ориентирующих исследователей на посюстороннее описание генезиса сознания, попытка замостить зияющий разрыв между жизнью и неживым миром.