Текст книги "Ночь с Ангелом"

Лешка держал в руках газету, которая должна была выйти в свет только ЗАВТРА, после шести часов вечера!..

Но тут полицейская машина остановилась около него, и оттуда вылез молодой рослый парень в форме. Второй полицейский остался за рулем. Из автомобильной рации сквозь эфирные разряды неслось какое-то бормотание.

– Могу вам чем-нибудь помочь? – настороженно спросил Лешку рослый полицейский.

– Да… – неожиданно для себя самого хрипло сказал Лешка. – Какое сегодня число?

Полицейский придвинулся к Лешке поближе, на всякий случай принюхался к нему, внимательно заглянул в глаза и, не учуяв ни алкоголя, ни наркотиков, достаточно любезно ответил:

– Сегодня ДЕВЯТОЕ августа.

– А день?

Тут полицейский для верности посмотрел на свои часы. Его календарик на часах показывал и дни недели:

– Пока еще ПЯТНИЦА. Без двух минут двенадцать ДЕВЯТОГО августа. А почему это вас так интересует?

Лешка снова очумело глянул в газетную «шапку», увидел дату: «10 АВГУСТА. СУББОТА» и…

…увидел там КОЕ-ЧТО ЕЩЕ!., что на миг просто потрясло его воображение…

Он быстро сунул газету в карман куртки и, ни на секунду не задумываясь, ошеломленно сказал полицейскому:

– Какой ужас! Я совсем забыл поздравить свою подружку с днем рождения!

Это абсолютно лживое, но сыгранное с блистательной профессиональной актерской легкостью Лешкино заявление окончательно разрядило обстановку.

Полицейский облегченно ухмыльнулся и стал спокойно забираться в свой желто-зеленый автомобиль, насмешливо говоря Лешке:

– Если вы немедленно помчитесь к ней, она вас простит, уверяю. Но где вы в это время достанете цветы – даже представить себе не могу!.. Не вздумайте рвать их на чьей-нибудь клумбе. Хотя я на вашем месте сделал бы именно так…

От волнения Лешка даже не сумел оценить невероятную, почти «вольтерьянскую» широту полицейского совета.

Он смотрел вослед уезжавшей патрульной машине и, как только ее синие проблесковые фонари свернули с Кайзер-брюкке на набережную, выхватил газету из кармана и развернул ее трясущимися пальцами.

На первой полосе этой самой волшебной ЗАВТРАШНЕЙ газеты он снова увидел то, что так потрясло его пять минут тому назад! Это была информация городского ипподрома о результатах ЕЩЕ НЕ СОСТОЯВШИХСЯ ЗАВТРАШНИХ рысистых испытаний!!!

Десять заездов…

…десять имен жокеев…

…десять номеров «качалок»…

…десять кличек лошадей, пришедших ПЕРВЫМИ в каждом заезде…

Сегодня, в начале ночи, Лешка держал в руках список ВСЕХ ПОБЕДИТЕЛЕЙ ЗАВТРАШНЕГО ип-подромного дня!!!

Все сходится…

Лешка вспомнил, что Лори хотела отвезти его на ипподром в среду. Она сказала тогда, что играют там в среду и субботу.

В среду Лешка позвонил в Ленинград и уже ни о каком ипподроме не могло быть и речи. Истерика…

В четверг Лори улетела в Испанию на съемки, а Лешка с Гришей на «мазде» Лориной служанки поехали в Бонн, в советское посольство.

Вернулись в тот же день. Отдали машину, посидели в «Околице».

Сегодня с утра…

Нет. Со вчерашнего вечера, почти всю ночь и весь сегодняшний день Алексей Самошников готовил себя к уходу из жизни…

Значит, сегодня действительно была ПЯТНИЦА. А скачки или бега – как их там называют – на ипподроме только в среду и субботу!

Следовательно, СУББОТА – завтра. А он, Алексей Сергеевич Самошников, уже СЕГОДНЯ знает победителей всех десяти ЗАВТРАШНИХ заездов!..

Как жаль, что Лори, превосходно ориентирующаяся во всех этих лошадиных заморочках, вернется из Испании только в понедельник…

А может быть, самому попробовать? Не боги горшки обжигают! Самое главное – выучить наизусть список ЗАВТРАШНИХ ПОБЕДИТЕЛЕЙ, чтобы нигде не засвечивать эту потрясающую газетку. Лори говорила, что там крутятся очень большие бабки! Десятки тысяч… Тогда и тому посольскому засранцу хватит, и Гришку можно обеспечить, и самому не с пустыми руками домой вернуться!..

Обязательно взять с собой на ипподром Гришку Гаврилиди. Он хоть и паршиво, но достаточно нагло говорит по-немецки. Только о газете Гришке – ни слова! А то этот экспансивный «грек с-под Одессы» наверняка что-нибудь не вовремя ляпнет при посторонних.

Что же соврать для начала разговора с Гришей? Что же ему соврать, черт подери?! Как ему объяснить, зачем они едут на ипподром?

Лешка засунул газету за пазуху, под рубашку, подтянул брючный ремень, чтобы газетка ненароком не проскользнула в штанину, и наглухо застегнул курточку.

А потом неожиданно для себя обнаружил в кармане брюк монету в одну марку. Он удивленно посмотрел на эту марку, точно помня, что выложил из карманов все на кухонный столик, когда уходил умирать. Откуда взялась эта марка – одному Богу известно…

На набережной Лешка зашел в прозрачную будку телефона-автомата, опустил марку и набрал Гришкин номер.

После пятого гудка Лешка услышал кашляющий, хриплый со сна голос Гриши Гаврилиди:

– Алло…

– Гришаня, – сказал Лешка, – у меня две новости. Одна хорошая, одна плохая.

– Леха, ты, что ли?.. – сонно спросил Гриша.

– Я. С какой начать?

– Валяй с плохой. Что сегодня может быть хорошего? Ну, уже!.. Не тяни кота за хвост.

– Вышел прогуляться перед сном – потерял ключи от квартиры. Не могу попасть домой.

– Приезжай. На одной параше сидели, что же, Гриша тебе места не найдет? – сказал Гаврилиди о себе почему-то в третьем лице.

– Спасибо, – поблагодарил его Лешка. – А хорошую новость я тебе расскажу при встрече.

– Могу себе представить… – кисло проговорил Гриша. – Давай, двигай.

Ночью сидели в одних трусах друг против друга – Гриша на своей кровати, Лешка на узеньком диванчике напротив. Пили горячий чай из толстых фаянсовых кружек.

– …а перед самой моей вечерней прогулкой, мать ее за ногу, вдруг позвонила из Испании Лори, – вдохновенно сочинял Лешка, – и говорит: завтра суббота, на ипподроме скачки… Или бега, понятия не имею. И у меня, говорит, там есть один знакомый паренек жокей. Зовут его Клаус Вальтершпиль… Он будет ехать…

– Скакать, наверное, – неуверенно предположил Гриша.

– Один хрен… Он будет скакать на кобыле по кличке Дженифер.

Имя наездника и кличку его лошади – победителей первого ЗАВТРАШНЕГО заезда – Лешка вызубрил еще по дороге к дому Гриши Гаврилиди.

– Как лошадь зовут? – вдруг переспросил Гриша.

– Дженифер!

– Надо же!.. – чему-то удивился Гриша.

– Не перебивай. И Лори сказала, что это будет самый первый заезд. А Клаус вроде бы обещал ей этот заезд выиграть! У них там своя кухня… Как в любом бизнесе. И Лори мне говорит…

– Слушай, Леха! Какая она для нас Лори? Лариска она…

– Ты можешь заткнуться?! – рявкнул Лешка. – Тебе какая разница? Слушай дальше! Если, говорит она, у вас остались хоть какие-нибудь деньги от тех трехсот марок – поезжайте на ипподром и поставьте их на этого Клауса с его Дженифер. Проиграете – хрен с ним, выиграете – все ваше! А дальше, говорит, смотрите по обстоятельствам… Вот такие пирожки, repp Гаврилиди. Ты когда-нибудь играл на бегах?

– Не-а, – отрицательно мотнул головой Гриша. – В «буру» играл, в «очко» шпилил, в «дурака», естественно, в «рамс»… Да и то, когда это было! Я ж с-под Одессы, а у нас море, пляжи, пароходы… С лошадями у нас было не очень… Как-то не уважали мы это. То ли дело – берешь лодочку, сажаешь в ее от такую классную чувиху, пудришь ей мозги, загребаешь в камыши и… Объяснять дальше?

– Не надо, – сказал Лешка. – Давай спать.

Гриша захрапел секунд через тридцать.

Лешка лежал на узеньком диванчике, широко открытыми глазами смотрел в черный потолок. Газетка, которая должна была появиться на свет только завтра, через восемнадцать часов, УЖЕ была у него под подушкой!

Теперь Лешка задалбливал в память клички выигравших лошадей и очередность их победных заездов:

«Первая – Дженифер. Второй – Шагал. Ничего себе кликуха для жеребца! Третий – Клиф, четвертый… Кто же четвертый? Мать-перемать!..»

Воспользовавшись тем, что Гриша храпел, уткнувшись носом в стенку, Лешка осторожно вытащил из-под подушки спрятанную там газету и при свете лунной полоски, просочившейся в темную комнату, отыскал четвертую строчку в информационной сводке с ипподрома.

«Четвертый – Бобо!.. Ну, правильно же! Черт бы его побрал… Четвертый – Бобо. Бобо!..»

Боясь шелестеть страницами, Лешка осторожно сложил газету и снова засунул ее себе под голову. Дальше пошло легче:

«…пятый – Вилли, шестой – Адонис, седьмой – Чарли-Браун, восьмая – Пикулена. Пикулена-Аку-лена… Девятый – Тимбер, десятый – Томми!.. Уф… Итак, сначала: первая – Дженифер, второй – Шагал… Простите, дорогой Марк Захарович, я тут совершенно ни при чем… Третий – Клиф…»

Здесь механическое заучивание лошадиных кличек как-то само собой было внезапно вытеснено мыслью, что все происходящее с Лешкой Самошниковым за последнее время странным и дивным образом трансформируется из гнусного, опасного и губительного в некое подобие случайных удач!

Будто кто-то незримый пытается спасти Лешку, уберечь, охранить.

Вот только с советским посольством ничего не вышло… Ну, так ведь эту систему никому не сломить! Ни Богу, ни дьяволу.

А так во всем остальном просто чудеса какие-то: загулял было Лешка по-черному от беспросветицы и беспомощности, и вот на тебе – как отрезало!

Затосковал по теплу человеческому, по слову доброму, по ласке женской, захандрил от одиночества – Лори появилась нежданно-негаданно!..

А сегодня на мосту?.. Будто кто-то за шкирку удержал его на этом свете!

Словно следит за Лешкой могучая, невидимая, потусторонняя сила! Вот откуда… откуда появился сегодня на Кайзер-бркжке в такой поздний час голубоглазый мальчишка с длинными белыми волосиками и этой потрясающей ЗАВТРАШНЕЙ газеткой?!! Откуда? Откуда он примчался своим фантастическим, удивительным летящим бегом?! Кто он? Кто его послал?.. Да!.. Совсем забыл! А как оказалась у меня в кармане монета в одну марку?! Я же прекрасно помню, что все дочиста выгреб из карманов и оставил на кухонном столе. Дескать, ничто мне уже больше никогда не понадобится… Откуда марка-то?! Тем более что для телефона-автомата было достаточно тридцати пфеннигов…

Лешка и не заметил, как задремал.

И тут же приснился ему тот голубоглазый мальчишка с Кайзер-брюкке. Он держал Лешку за руку, как когда-то доверчиво цеплялся за него совсем маленький Толик-Натанчик, смотрел на длинного Лешку снизу вверх и говорил негромко, словно извинялся:

– А я и не знал, что для звонка из телефонного автомата нужно всего тридцать пфеннигов – три монетки по десять. Этого мы еще не проходили…

* * *

– Владим Владимыч… Владимир Владимирович! Откройте, откройте глаза. Вот так… – услышал я голос взрослого, сегодняшнего Ангела. – Возвращайтесь, возвращайтесь, Владим Владимыч.

Характерные звуки бегущего в ночи поезда стали проступать все явственнее, возникли очертания нашего уютного купе, приглушенный свет над противоположным «Ангельским» лежбищем, пустой стакан на столике, и, наконец, сам Ангел в своей веселенькой пижамке стал вырисовываться на экране моего сознания…

Лицо маленького – лет двенадцати – белобрысенького мальчишки с голубыми глазами, которого я только что видел во сне Леши Самошникова, стало преображаться, взрослеть, голос его уже разительно отличался от ломкого, мальчишечьего голоса, светло-голубые глаза потемнели до синевы, а большая и сильная ладонь его легла мне на плечо в осторожном и бережном желании вернуть меня из ночи Того Времени в ночь Времени моей сегодняшней старости.

– То вы сами рветесь из Того Времени в Это, то вас буквально за уши не вытащить оттуда, – улыбнулся мне Ангел. – Простите меня, пожалуйста, что я прервал ваш просмотр, но – не помню, говорил я вам или нет, – подолгу находиться в Том, Ушедшем и Прошлом Времени для пожилого человека вредно и небезопасно. Утрачивается четкое ощущение сиюминутной реальности, появляется некая ностальгическая растерянность, сбивается шкала оценок… Да мало ли?

Как и любой неисправимый курильщик, я долго кашлял после пробуждения и, получив наконец возможность вдохнуть полной грудью, сказал:

– Слушайте, Ангел! С этой «Завтрашней газетой» – трюк совершенно феноменальный! Да еще в двенадцать лет – уму непостижимо!

– В тринадцать, – поправил меня Ангел. – Нам с Толиком-Натанчиком исполнилось по тринадцать лет одновременно. Но ему стукнуло тринадцать в колонии строгого режима, а мне в Германии, именно в тот день, когда мы с Лешей Самошниковым и Гришей Гаврилиди были в Бонне, в советском посольстве.

– Мне, Ангел, безумно интересны ваши впечатления от посещения нашего посольства того времени. Сохранились ли они в вашей памяти?

– Еще как! – воскликнул Ангел. – Да так явственно, будто это происходило на прошлой неделе…

– Валяйте! – скомандовал я.

– Как ответил бы вам незабвенный Гриша Гаврилиди – «не могу сказать за все посольство». Наверное, там были и хорошие ребята, но при посещении кабинета этого «спецдипломата» от КГБ мне впервые захотелось иметь в своем Ангельском активе не только Хранительские функции, но и Карающие! Я до сих пор свято убежден, что наряду с Ангелами-Хранителями должны существовать и Ангелы-Наказатели. Что-то вроде Ангельского СПЕЦНАЗа. Ибо только в одних Охранительных функциях есть нечто пресное и однобокое… Кстати! Мысль о «завтрашней газете» мне подсказало именно пребывание в этом посольском кабинете!.. Вот вам и парадокс – подлость одних рождает творческое озарение у других. Звучит не очень неуклюже?

– Вполне приемлемо. Но почему бега? Неужели вы не могли бы придумать иной способ достать деньги для Лешки?

– Достать – это значит у кого-то отнять. Этот способ разрушал нравственные устои всей нашей Системы. Оставалось два выхода – заработать или выиграть. Я тут же подсчитал: чтобы Лешка Самошников смог заработать десять тысяч марок для того посольского подонка, ему пришлось бы за два года выступить в «Околице» двести девяносто шесть раз (из расчета – три раза в неделю!) и спеть две тысячи девятьсот шестьдесят русских романсов – по десять штук за вечер. И прочитать столько же стихотворений Блока, Мандельштама и Заболоцкого!.. Тогда за два года он получит четырнадцать тысяч восемьсот марок, из которых четыре восемьсот должен будет отдать Грише Гаврилиди как своему менеджеру. Но на это ушло бы два года! А посольский жучила—«инспектор» улетал в Москву уже через пять дней. Оставалось только выиграть эти деньги. Тем более что утром у Лори, когда внизу моего живота полыхал пожар неутоленных мальчишеских желаний… Не очень пышно?

– Для «неутоленных желаний» – в самый раз, – уверенно сказал я.

– Так вот, когда утром я услышал, как Лори предложила Лешке поехать на ипподром, я уже тогда немедленно связался с нашим Небесным «Отделом Ангелоинформатики» и получил все материалы о бегах и скачках в закодированном виде. Половины не понял, а в половине разобрался, слетал на ипподром – ознакомился с обстановкой, а уже потом в Бонне, когда этот… «спецдипломат» запросил десять тысяч, мне и пришла в голову идея с «завтрашней газетой» для Лешки… Ну а все остальное вы сами видели. Эта же газета сработала, когда Леша Самошников попытался свести счеты с Жизнью.

Мне уже давно хотелось в туалет – слишком много жидкости я влил в себя в эту ночь, но я никак не мог пересилить свою неугомонную старческую тягу к познанию таинственных явлений! Вполне вероятно, что во вразумительных ответах на мои бестолковые вопросы я всегда подсознательно искал надежду на продолжение собственной жизни вопреки естественным срокам, отпущенным нам природой и стоптанным здоровьем. Но с каждым годом ответы становились все менее вразумительными, а мои вопросы – все более бестолковыми. И все же, и все же!..

– Но как вы узнали победителей еще не состоявшихся заездов?!

Легко представить себе, что произошло бы со мной, если бы Ангел пустился в подробные и пространные объяснения Необъяснимого! Но к счастью, он был краток:

– Владим Владимыч, дорогой вы мой… А каким образом я сейчас помогаю вам гулять из Одного Времени в Другое?.. В каждой профессии существует свой набор технических средств и приемов. И вообще, идите вы наконец в туалет! А то получится как в старом еврейском анекдоте – «…у вас лопнет мочевой пузырь, и вы обварите себе ноги».

… Когда я вернулся в наше купе и облегченно брякнулся на постель, Ангел спросил:

– Вы сами когда-нибудь играли на бегах?

– Ни в жисть, – ответил я.

– А на ипподроме бывали?

– Один раз, лет сорок тому назад, в Москве. С барышней, которую безуспешно пытался склонить к греху, обедал в ресторане ипподрома на Беговой. Помню, был сильно «взямши», а посему грех в очередной раз не состоялся.

– Но что-нибудь о бегах, о скачках, о системе ставок, о легендарных выигрышах и трагических проигрышах вы, надеюсь, слышали?

– Что-то я, конечно, читал, видел на экране. Но это всегда носило некий мелодраматический или детективный характер. «Фаворит» Дика Френсиса, какие-то рассказы Иоанны Хмелевской, «Чемп» Франко Дзеффирелли с потрясающим Джоном Войтом и гениальным мальчиком лет семи – забыл имя!.. – в двух главных ролях. Что-то еще… Не помню, Ангел.

– Жаль, – закручинился Ангел. – Тогда вам на том немецком ипподроме делать нечего. Попытаюсь рассказать вам про тот день самыми простенькими и доступными словами, а когда игра закончится, я отпущу вас в То Время, чтобы вы сами могли увидеть дальнейший ход событий. Хорошо?

– Прекрасно, – сказал я, поудобнее укладываясь.

* * *

– Для начала – маленький ликбез, – сказал Ангел. – Все сведения – из материалов, полученных мною в тринадцатилетнем возрасте Сверху и в тот самый единственный день моего пребывания на ипподроме вместе с Лешей и Гришей. Больше я на ипподромах ни разу в жизни не бывал по причинам, которые вы поймете позже. Итак: в «игровой» день при хорошей погоде на ипподроме собирается несколько тысяч человек. Ипподром – это особый замкнутый мир. Публика самая разношерстная! Естественно, что этот мир криминализирован в совершенстве. В день от восьми до пятнадцати заездов. В каждом заезде до пятнадцати лошадей. Дистанции заездов зависят от возраста лошадок – тысяча двести метров, тысяча шестьсот – миля и две четыреста. Самое главное – ставки! В ставках сумасшедшее разнообразие комбинаций. На том ипподроме существовал некий лимит ставок. Вы могли поставить на один заезд не меньше двадцати и не больше пяти тысяч марок. Новичкам рекомендуется примитив: «одинар» – ставка на победителя забега. Определение выигрыша препростейшее. Объем ставок делится на сумму билетов, в которых угадан правильный приход лошади к финишу. Сообразили, Владим Владимыч?

– Почти, – честно признался я. – Значит, если какая-нибудь кобыла Дунька, которую никто в расчет и не принимал, вдруг неожиданно для всех обойдет фаворитов этого забега, то сумасшедший тип, который сдуру поставил на эту Дуньку, получит огромную сумму денег?

– Совершенно верно! – воскликнул Ангел. – И наоборот: все поставили на какого-нибудь элитарного жеребца Молодца, тот пришел, конечно, первым, и каждый поставивший на него получает копейки… Хорошо, если при своих останется. Уяснили?

– Более чем.

– Вообще-то бега – это, как сейчас помню, поразительное зрелище!.. Ваш коллега и тезка Владимир Владимирович Набоков когда-то сказал: «Если бы к нам прилетели инопланетяне, они решили бы, что Земля – планета деревьев и лошадей, потому что не встретили бы здесь ничего красивее»…

– Батюшки светы! – воскликнул я. – Как вы образованны, Ангел! С ума сойти…

И по привычке подумал: «Вот такого бы парня нашей Катьке!..»

Но тут же задавил в себе эту шкурническую мыслишку. Вспомнил, старый дурак, что Ангел вот сейчас прочтет это мое невысказанное и я буду себя чувствовать полным идиотом! Не хватает мне еще на старости лет заниматься «этими» Катькиными делами!..

Однако Ангел был не только хорошо образован, но и превосходно воспитан. Ни словом, ни жестом он не дал мне понять, что просек мой дурацкий внутренний всплеск. И я слегка успокоился.

– Так как же прошел первый заезд? – спросил я.

– Первому заезду предшествовало много событий, – ответил Ангел. – Лешка и Гриша специально приехали на ипподром почти за час до начала бегов, или, как их там называли, – «рысистых испытаний». На этом настоял осторожный и расчетливый Гриша. «Чтобы понять, с чем это кушают», – сказал он. Лешка молчал. Еще не вышедшая и не напечатанная газетка уже со вчерашнего вечера лежала у него под рубашкой на груди, изредка предательски шелестела при Лешкиных движениях, щекотала Лешку и сообщала ему нервную дрожь, которая, не скрою, передавалась и мне. И хотя я – то был совершенно уверен в успехе дела, нервничал я чудовищно… У меня просто кончики крыльев тряслись от волнения! Гриша усадил Лешку на дешевые места, а сам умчался куда-то. Куда – я понятия не имел. Не скрою, в тот день на Гришу Гаврилиди мне было наплевать. Мне важны были Лешкино спокойствие и удача, которые, как мне казалось, я достаточно подстраховал, сотворив вчера сегодняшнюю газету с перечнем победителей всех десяти заездов. Вы согласны?

– Безусловно! – горячо согласился я с Ангелом.

– В конце концов, Владим Владимыч, я был послан Вниз Ученым Советом Школы Ангелов-Хранителей на практику именно к Алексею Самошникову, и здесь, Внизу, я отвечал за него уже перед всем Небом, перед Самим Господом и в первую очередь – перед самим собой! Потому что привязался к нему, как мне тогда казалось, на веки вечные. Когда же до первого забега, до первого удара в колокол оставалось минут двадцать, прибежал запыхавшийся Гриша Гаврилиди, принес Лешке картонную тарелочку с ужасно аппетитной жареной колбаской и кетчупом, а в бумажном стаканчике вполне приличный кофе.

С собой Гриша привел странного человека лет пятидесяти пяти. Человек был одет в сильно поношенный синий клубный пиджак с тусклыми «золотыми» пуговицами, в серые старенькие, но тщательно отглаженные брюки, не очень свежую рубашку с желтеньким галстуком-бабочкой, а на ногах у него были почти новенькие кроссовки фирмы «Фила». Без носков.

– Знакомься, Леха, – радостно сказал Гриша. – Это Виталий Арутюнович Бойко. Можно просто Арутюныч. Уже девять лет здесь кантуется. С Москвы.

– Из Москвы… – в тысячный раз поправил его Лешка.

– Нехай «из». А это, Арутюныч, заслуженный артист РэСэФэСэРэ Алексей Самошников.

– Как же, как же! – восторженно соврал Арутюныч и протянул Лешке руку. – Очень, очень наслышан!.. Когда-то это был мой мир – ипподром на Беговой, Михал Михалыч Яншин, Крючков Николай Афанасьевич, Ванечка Переверзев!..

– Никакой я не «заслуженный», – смутился Лешка. – Здравствуйте.

– Леха, – зашептал Гриша, таинственно оглядываясь по сторонам, – у этого Арутюныча здесь все схвачено!.. Всякие там жокеи, наездники, тренеры, конюхи… Он здесь свой человек и с этого живет! Мы счас врезали по пивку, я угощал, у него мелких не было, так с им все здоровкались, я не знаю как! А один хмырь сказал: «Арутюныч – легенда ипподрома…» Чуешь?! Он согласился нам помогать… То есть наводить на «верняк»! Он нам будет говорить, на кого ставить. И всего за пять процентов…

Арутюныч откашлялся, выпятил свою грудку, красиво наклонил голову:

– Я, если позволите, Алексей… Виноват, как по батюшке?

– Просто – Леша.

– Я, если позволите, Лешенька, легенда не только этого ипподрома, но и московского, – скромно расширил границы своей популярности Арутюныч «с Москвы». – Меня сам Тимофеев боялся!..

Тут Гриша стал выгребать из карманов кучу разных разноцветных красивых бумажек и буклетов.

– Вот, – сказал Гриша, – это Арутюныч велел держать в руках. Тут программки сегодняшних бегов, информации про наездников, про лошадей все сказано – чего, где, когда… Всякие скаковые биографии, престижи лошадей… Короче, мы в порядке!

– Со мной, Алешенька, как за каменной стеной, – ласково заверил Арутюныч.

Знаете, Владим Владимыч, когда я это услышал, я дико перепугался за успех дела! По материалам, присланным мне Сверху, я уже все знал об ипподромных «жучках», «советчиках» и разномасштабных жуликах всех ипподромов мира. И сейчас мне было необходимо сурово оградить Лешку от малейшей попытки этого потасканного Арутюныча оказать хоть малейшее влияние на предначертанный мною ход событий!

Только я было собрался применить одно сильнодействующее средство из нашего ЭВАА – «Экстренного Волевого Ангельского Арсенала», – как вдруг совершенно неожиданно Лешка Самошников перестал трястись от волнения и заявил Арутюнычу и Грише Гаврилиди твердым, хорошо поставленным голосом:

– Никаких советов. Мы будем играть так, как этого захочу я.

Арутюныч мгновенно произвел переоценку своих услуг:

– Хорошо… Пусть не пять, пусть три процента! Для такого человека…

– Стоп! – жестко прервал его Лешка. – Сколько вы рассчитывали сегодня заработать у нас? Быстро и честно!

Так как Арутюныч уже давно отвык что-либо говорить честно, а Лешкин тон и напор не оставляли ему иного выбора, то впервые за много лет он честно ответил:

– Марок двадцать…

– Гриша, дай Виталию Арутюновичу двадцать марок и поблагодари его за желание нам помочь, – непререкаемо произнес Лешка и решительно откусил большой кусок жареной колбаски.

Потрясенный Гриша Гаврилиди безропотно вынул из бумажника двадцать марок и протянул их старому ипподромному «жучку» в бабочке и кроссовках.

– А теперь, – продолжал Лешка ледяным тоном, запивая колбаску горячим кофе, – пойди, Гриша, в кассы и поставь в первом заезде на Дженифер сто марок.

Арутюныч в ужасе схватился за голову:

– Сто марок на эту клячу?!! Что вы делаете?! Это же кошмарная профанация!!! – простонал он и, от греха подальше, постарался моментально исчезнуть.

– Сто марок, Леха… – Гриша был вконец раздавлен. – Стольник!

– Да. Пойди и поставь на Дженифер сто марок, – с металлом в голосе повторил Леша Самошников.

Я только диву давался, Владим Владимыч!.. Впервые я видел Лешку таким уверенным в себе и непреклонным. Ах, как я им гордился, как желал ему удачи, которая, может быть, вернет его домой – в Ленинград…

Сейчас я могу вам признаться, что, сочинив «завтрашнюю газету», я грубо нарушил одну из важных статей КАХа – Кодекса Ангелов-Хранителей. Это, знаете ли, что-то среднее между «Уголовным кодексом» и «Уставом внутренней службы»… Так вот, КАХ категорически запрещал Ангелам-Хранителям искусственно создавать заведомо неправедные или безнравственные ситуации даже во спасение Охраняемого! Я же своей «завтрашней газетой» заставил Лешку Самошникова отказаться от самоубийства за две минуты до его вероятной гибели, но в то же время вконец попрал запретительную статью КАХа! Я обеспечил Лешке возможность получения денег по заранее известному списку победителей завтрашних бегов, что было явно неправедным, а затем спровоцировал безнравственную дачу взятки должностному лицу. И совершенно не важно, что это «лицо» было мордой подонка и чиновного бандита, а моя мальчишеская, довольно остроумная выдумка с газетой уберегла Нашего же Общего, Опекаемого Небом Алексея Самошникова от смерти. И могла вернуть Лешку в Ленинград, домой, к родным и любимым. Ко всему тому, из чего и состоит так называемая родина… Тогда я ни о каком КАХе и не думал. Я был занят только вызволением Лешки из беды, в которую он попал по собственной дурости. Мне очень нужно было вернуть его домой! Что-то мне тогда подсказывало, что цепь семейных несчастий Самошниковых еще не размоталась до конца. Что-то им еще грозит… И хорошо было бы, чтобы Лешка к этому времени был уже дома!

Ангел замолчал.

Я вдруг увидел, как этот очень неглупый, ироничный, красивый голубоглазый здоровенный парняга так и не сумел скрыть своего волнения!

И тогда я подумал о том, какой душевной тонкостью, какой редчайшей сердечной изысканностью должен обладать очень современный молодой мужик, чтобы у него перехватывало дыхание и появлялся предательский комок в горле, когда он вспоминает свои далекие детские годы…

– Спасибо вам большое, Владим Владимыч, – тихо проговорил Ангел. – Простите меня, пожалуйста, – я невольно вторгся в ваши размышления, но они столь сильны и открыты, что не могли пройти мимо меня. И я вам очень признателен…

– Все в порядке, Ангел, – поспешил сказать я. – Так как прошел первый забег? И естественно, все последующие.

Ангел поднял соскользнувший на пол «Московский комсомолец», аккуратно положил его на столик и придавил пустым стаканом в тяжелом подстаканнике. Наверное, Ангелу нужно было время, чтобы окончательно прийти в себя.

– Я не думаю, что вам необходимы специфические ипподромные подробности. Нам с вами в них все равно не разобраться. А мы от этого будем оба чувствовать себя униженно. Это же вредно в любом возрасте… Вас устроят конечные результаты забегов? – спросил Ангел.

– Вне всякого сомнения! Лапидарно – в отчетно-телеграфном стиле.

– Тем более что этот телеграфный стиль будет тоже достаточно драматичен, – подхватил оправившийся Ангел. – Слушаете?

– Развесив уши! – заверил я Ангела.

– Итак. Дженифер, конечно же, победила и привезла в своей «качалке» геррам Самошникову и Гаврилиди одиннадцать тысяч триста восемьдесят две марки.

– С ума сойти!..

Я был в полном восторге.

Тут же за их спинами с истошным криком «А я вам что говорил?!» появился Арутюныч. На что сильно прибалдевший Гриша, как писали классики, «с прямотой римлянина» коротко сказал ему:

– Пошел на хер!

Этим воспоминаниям Ангел даже улыбнулся и стыдливо признался:

– А я на радостях даже сделал круг над всем ипподромом!

Во втором заезде на Шагала поставили максимальный лимит ставок – пять тысяч марок.

С Гришей была истерика. Он попытался устроить маленький бунт, но Лешка жестоко подавил Гришин революционный порыв, и в результате второго заезда жеребец с гордой еврейской кличкой Шагал опередил всех своих соперников почти на корпус и привез для Лешки и Гриши уже совсем непомерную сумму в сорок семь тысяч марок!!!

Ипподром ахнул… А потом застонал от зависти.

Арутюныч натурально упал в обморок и сильно ушиб себе копчик.

Гриша вернулся из касс с полиэтиленовым пакетом продуктовой фирмы «Альди», до половины набитым деньгами…

Сумку с деньгами Грише Гаврилиди помогали тащить двое огромных полицейских с пистолетами и радиостанциями. Сели они сзади герров Самошникова и Гаврилиди.

– Каких мальчиков я отобрал?! Потрясающая страна!.. Плати бабки и получай наряд полиции в свое распоряжение! Причем совершенно официально!.. Теперь, когда у нас денег, как у дурака махорки, они таки будут нас сопровождать. А то здесь столько разных халамендриков!.. Упаси нас Господь. Вот квитанция, держи. Пусть у тебя будет… На кого ставим?

… В третьем заезде Клиф выиграл для Леши и Гриши еще сто шесть тысяч марок…

Ипподром бился в конвульсиях!!!

Общая сумма выигрышей всего от трех заездов у двух русских новичков, которых никто не знал и никогда не видел даже рядом с ипподромом, уже составила двести четыре тысячи триста восемьдесят две марки. Что, конечно же, потребовало резкого усиления полицейского наряда за официально удвоенную плату.