Текст книги "Тайна рождения славян"

2.2. Дундер, «храпящий на яблоне»

В Академии Наук

Заседает князь Дундук.

А. С. Пушкин

Дундер считается эпитетом Перуна. В форме, приведенной в заголовке, он упоминается в фольклоре лужичей. Других сведений нет. Часто за эпитетами богов скрываются их предшественники или современники, исчезнувшие из мифов в бурях ранних религиозных реформ и поэтому в источниках не зафиксированные. Представлялось интересным выяснить, существовало ли данное божество вообще? Единственным методом, способным сделать это, является топонимика, фиксирующая на карте имена древних богов, появившихся еще в дописьменную эпоху.

На карте Европы присутствует представительная топонимия «dund» (карта № 46). В Латвии расположены три названия, Dunduri, Dundi и Dundaga. Следующий массив обнаруживается за морем в Швеции. Это холм и гора Dunder, остров Dunderon, местность Dundermossen (торфяные болота), ферма Dunderbo (жилище, швед.), Dundersborg (город, сканд.) Dunderforsen (пороги, швед.). В Норвегии это комплекс названий Dunderland (страна, герм.), а также некоторые гидронимы.

Карта № 46. Топонимия «dund – дунд»

Имя Дундер, как и Перун, Тор, Доннар, Ишкур, (Сяхыл-) Торум, Индра, Таранис, Тиермас, является семиопатическим[16]16
  В этот ряд можно добавить и ведийского лучника Дрону. Топонимы с этой основой широко представлены в Европе и не этимологизированы. На датском drøn означает гром. Очевидно, первоначальные индоевропейские общности еще в Восточной Европе имели своих громовников, которые проявились у поздних народов в виде богов с неяркими функциями или их имена вошли в лексиконы как обозначение атмосферного явления. У индийского лучника Дроны от громовника остались только стрелы.


[Закрыть]. То есть оно происходит от глагола или существительного, означающего «гром, грохотать», или вызывает подобные ассоциации. В скандинавских языках «dun» означает шум, гул, «dunder» – грохот, гром, а также кряжистый старик. Наиболее характерным является dunderkarl (мужчина, швед.) – громовержец. Связующим звеном между Прибалтикой и Скандинавией является не только топонимика, но и лингвистика. В латышском dunēt – гудеть, греметь (включая гром), гул, рокот, раскаты грома. В литовском dundêjimas, ~osỹs – грохот, громыхание, в том числе и грома. Прямое значение имеет слово dundulis – гром. Таким образом, существует семантическое соответствие с функциями Дундера.

Полученные данные позволяют утверждать, что культ Дундера-громовержца возник на территории Прибалтики, с которой он был перенесен в Скандинавию. Миграция была масштабной, поскольку оставила в шведском и норвежском лексиконе характерную прослойку. В датском языке по вполне понятным причинам она отсутствует. С аналогичным случаем мы уже имели дело для топооснов «mora – mara» и «marena – marana» [37]. В Прибалтике встречается фамилия Дундер как отражение имени древнего тотемного божества в современном антропонимиконе. В этом и состоит причина балто-шведско-норвежских лингвистических схождений.

На Балканах топонимия «dund» зафиксирована главным образом в Сербии. По одному – по два топонима присутствует в Македонии, Боснии, Болгарии и Хорватии. Здесь мы встречаем Dunder, Dundersko, Dunderi, Dundor, Dundichi и др.

Отсутствие топонимов в центре Европы говорит о второстепенной роли Дундера в пантеоне или его последующем замещении. На Балканы небольшие группы носителей просочились в общей массе славянского переселения. Там они воспроизвели имя древнего божества в виде топонимов, «громовая» функция при этом была утеряна. Сохранились контаминации с неким божеством в образе толстяка, дядей (срб. – хорв. «дундо»). Этому соответствует значение dunder – «кряжистый старик» в шведском. В сербско-хорватском дунда, дундара – толстуха (ср. в норвежском dundre – толстая женщина), а дундаст – толстый, увалень.

Значительна «дунд»-топонимия в Восточной Европе и Сибири. Она стартует с Балкан и представляет собой траекторию, идущую по южным степям. В нее входят в основном топонимы «дундук»: Дундуков, Дундучиха, Дундук. Имеются варианты в виде Дундайка, Дундиха, Дундейка. В районе междуречья Дона и Волги имеется ответвление на юг, представленное балкой Дунда и водохранилищем Дундинское. Примечательным является название поселения Дунди в Дагестане, полностью созвучное латышскому.

В русском языке дундуля – это коротыш, толстяк (смол.) и дылда, верзила, долговязый (ряз.). Обобщающими понятиями могут служить болван, остолоп, бестолковый человек. Интересно, что в латышском dundurs – слепень как олицетворение увальня, а dundulis в литовском имеет иное значение – пустомеля, пустослов.

Изначально в образе Дундера присутствовали две составляющих. Первая более древняя, возвышенная – образ громовержца, вторая обиходная народно-ироническая, – образ увальня, выражающийся в такой метафоре, как «слепень», глуповатого толстяка, кряжистого старика», который мог «похрапеть на яблоне». Dundersnork в норвежском означает храпеть. Поначалу устрашающий гром превратился в создаваемый толпой шум (срб. – хорв. «дундар»). С приходом христианства Дундер приобрел демоническую окраску. Существует выражение dunder sende (норв.) – послать к черту, dunder – черт подери (плск.).

По мере переселения славян с Балкан в Восточную Европу о Дундере как о божестве было напрочь забыто. Нелепый внешний облик вызвал к жизни неологизм «дундук», означающий бестолкового, неповоротливого человека. В этом образе как традиция он и пришел в Россию, а в эпиграмме Пушкина воссел в Академии Наук. Это обычный генезис образов богов при появлении более сильного конкурента, например, такого как Перун или Один. Вероятнее всего, Дундер предшествовал Перуну, появившемуся у славян в начале нашей эры.

Таким образом, Дундер – это позднее индоевропейское божество, возникшее у балтов, распространившееся в Скандинавию; его реликтовые следы присутствуют у славян. У скандинавов он существовал самостоятельно в балтской составляющей населения наряду с германским Тором. Впоследствии балтийский Дундер был раздавлен сапогом Одина в период германской экспансии на границе нашей эры. Представления о Дундере как о своеобразном дублере Перуна являются неверными. Это было самостоятельное божество.

2.3. Дедошане

Дедошане – славянское племя, располагавшееся к северо-востоку от требовян, между низовьем реки Бобра и рекой Одра (белый овал на карте № 46). Они также носят название дзядошане, дидуны. Наряду с бобрянами, ополянами и безунчанами относились к силезским племенам [7]. Упоминаются Баварским географом в IX веке. По мнению Седова, дедошане являлись носителями суково-дзедзицкой археологической культуры [6].

Мы уже знаем, что в названия племен закладывались не обыденные, а сакральные понятия, связанные с тотемно-религиозными образами. Поэтому происхождение названия дедошан следует относить к Дедам, белорусским Дзядам, которым посвящены поминальные дни в народном календаре, отмечаемые несколько раз в году; их число и значимость различны по регионам. Согласно верованиям, в эти дни умершие предки приходят в свои дома на поминальный ужин, который тоже может называться Деды. В этом отношении они идентичны индийским Питарам, существовавшим и у индоевропейцев. Главными Дедами считаются: 1) последняя суббота мясоеда перед Масленицей (мясоедные, зимние, великопостные деды, товстая суббота, масляные, першiя дзяды); 2) суббота перед Троицей (семка, семуха, духовские или троицкие деды, духовская суббота); 3) осенние Деды, приуроченные к субботе перед Дмитровым днем (26 октября), Михайловым днем (8 ноября), днем Кузьмы и Демьяна (1 ноября) (асянины, осенние, змiтроўcкие дзяды, змiтроўка, Михайловы деды, кузьминыя, пилипоўчаные, роздвяные, остатние). Там, где Радуница включается в число Дедов, ее называют «радостные, радушные деды» и считают одним из главных поминальных дней. К менее распространенным Дедам относятся пoкровские, Никольские (перед Николой вешним и зимним), стауры (зап. – белор., 13–14 ноября); вторая, третья и четвертая суббота Великого поста.

Празднование Дедов часто начиналось с пятницы, когда подавался постный ужин и производились приготовления к изобильной субботней трапезе; реже эти обряды совершались в субботу вечером и в воскресенье утром. Каждые Деды посвящались всем умершим членам семьи, но в некоторых районах Полесья отдельно поминались мужчины (в пятницу вечером) и женщины (в субботу), причем субботний день назывался Бабы. Заложных покойников, то есть умерших «не своей» смертью, особенно самоубийц, поминали лишь раз в году, перед Троицей [5; 67]. «Деду, деду, иди до обеду» – так звучало ритуальное приглашение усопших на жертвенную пищу. Им посвящалась первая ложка или первый стакан. Хозяин трижды обходил стол с лучиной, производя окуривание. Эта традиция известна также у болгар. Дзядам относили пищу на кладбище. Они упоминаются также в польских ритуальных играх [5; 67]. Известен антропоним Дедша, носящий сакральный смысл [7].

Учитывая эти обстоятельства, в различных странах был произведен поиск топонимов, семантически связанных с этой лексемой. При этом имелось в виду, что в чешском это dêdêček, в польском – dziadzio, в белорусском – дзяд, в болгарском – дядо, в украинском – дид (в качестве примечания: как ни странно, в турецком – dede, а в английском dad – отец).

Полученная топонимия занимает Словакию и Чехию, за исключением крайних западных областей. В Польше топонимы «dzy(i)ad» расположены неравномерно, преимущественно в центральных и юго-восточных воеводствах (карта № 47). По неясным причинам в Белоруссии они представлены не топонимами «дзяд», как ожидалось, а «дед». Вероятно, произошло замещение на более позднюю форму. Далее мощный рукав распространяется через всю Россию. От словацкого массива в направлении Киева отделилось несколько топонимов «дид».

Карта № 47. Топонимия «ded»

«Дедов» мы обнаруживаем и в Германии. Речь идет о скромной цепочке топонимов, протянувшейся от Рудных гор (Чехия) по реке Везер и ее притоку Аллер: населенный пункт Deditz и холм Deditzhoe, а также три ойконима Dedeleben (дословно – жизнь, нем., в адаптированном переводе, вероятно, место проживания), Dedenhausen (дома, нем.), Dedesdorf (деревня, нем.). Остальные их собратья разбросаны в северных областях. Этот факт дополняет наши представления о глубине славянских миграций в западном направлении.

Внушительный массив мы встречаем на Балканах, где топонимы обнаруживаются практически во всех странах. Наибольшая плотность зафиксирована в Боснии и Черногории. Присутствует большое количество ойконимов Dediči, а также холм Dedin brdo, источник Dedova voda, селение Dedovska и др. Явных следов, указывающих на маршруты проникновения с севера, не обнаруживается. И в этом случае попытаемся отыскать топонимы-трассеры.

Среди ряда исследованных основ и топонимов наиболее активно отозвалась «Dedina», формирующая явный маршрут. Первый топоним расположен в Чехии, а затем на западе Хорватии, Боснии, Сербии, путь заканчивается в Болгарии. Вероятнее всего, переселение шло через Среднедунайскую низменность западнее озера Балатон по долине реки Раб. Форсировав реку Драва, взяли направление на Саву.

«Но позвольте, – скажет дотошный читатель, заглянувший в словарь, – причем здесь деды, если на чешском „dedina“ означает деревня? В таком случае построения недостаточно корректны?» На первый взгляд контраргументов нет. Так мы рассуждаем, когда работаем с топонимом только как с лексической единицей, забыв о том, что одновременно он имеет и топографические характеристики. Во-первых, цепочка топонимов «dedina» развивается в массиве топонимии «ded», не выходя за ее его пределы. Более того, она стартует с севера Чехии, области близкой к исторической локализации дедошан. Это не может быть случайным. Во-вторых, в Чехии, Боснии и Сербии это не только поселения, как следовало бы ожидать, а еще и реки, есть даже один холм. Следовательно, «dedina» – это не географическая характеристика, а ономастическая. Существовала традиция в переносе названий подобного рода. Тот факт, что «dedina» располагаются не хаотически и неразрывно с массивом «ded»-топонимов, позволяет отнести их к одному и тому же семейству. «Дедина» означало место, принадлежащее духам усопших предков, бывших ранее его владельцами, где ныне проживают люди. Это можно рассматривать как дополнительный пример редукции статуса божества, выражающейся в переходе семантики его имени на обыденный уровень. Этимология западнославянской деревни в корне отличается от восточнославянской, производимой от слова «дерево».

Центры топонимической и исторической локализации племени дедошан различаются несущественно. Следовательно, самоорганизация произошла неподалеку от места их зарождения. Ее следует относить к Пражской культуре.

2.4. Криве. Кривичи – путь на юг

Мы уже знакомы с переселением кривичей в Восточную Европу [11]. В VII веке они вступили в контакт с балтами и разгромили их культуру Банцырево-Тушемля [6]. Событие было настолько чувствительным, что до сих пор латыши называют русских «криве». Согласно [11], родиной кривичей являются Чехия и Словакия (с большей степенью вероятности последняя), откуда и происходил исход.

Кроме направления на восток имеется распространение топонимов на юг, что свидетельствует о переселении этого племени на Балканы. Здесь сформирован явный массив. Он занимает территории Сербии, Македонии, Черногории, Западной части Болгарии. В восточной Хорватии и Румынии он ограничен с запада Дунаем, а с севера границей Венгрии и рекой Муреш. В Словении, Боснии и западной Хорватии топонимов нет. Несколько представителей попали в Грецию (карта № 48).

Чешско-словацкий и балканский массивы соединяет явная перемычка. Она начинается с Западной Украины (Буковины) топонимом Кривой и следует через верховья Сирета и Быстрицы к верховьям Муреша – Олта. Здесь названия приобретают местный колорит Crivesti, Crivilesti. У города Брашов маршрут разделяется на две ветви. В начале одной находится селение Crivineni, другой – Crivinаmiса. Примечательно то, что они расположены по разные стороны Южных Карпат.

Переход был осуществлен в районе верховьев реки Яломица, далее спустились по долине реки Дымбовица к Бухаресту (которого еще не было). Путь закончился у побережья Черного моря речушкой Krivodati (фото № 10).

Вторая ветвь некоторое время следовала вдоль северного склона Южных Карпат, которые в конце концов решилась перейти около пика Молдовяну, находящемся у истоков реки Арджеш. Далее путь следовал к устью Жиу, являющейся притоком Дуная, который форсировали у болгарского населенного пункта Krivodol. Примечательно, что даже во влашской среде первородное имя осталось в течение почти полутора тысяч лет нетронутым. Идентично чешским и словацким топонимам существуют Crivа и Crive de sus (Крива верхний, рум.).

Карта № 48. Топонимия «kriv – criv»

Форсированием Дуная западной ветвью начинается масштабное проникновение топонимов «kriv» на восток Балкан. Основная масса двинулась в Сербию, Черногорию и Македонию. Здесь она оставила весьма примечательные траектории перемещений (отмечено штрих-пунктиром). Преимущественно это микрогидронимы, Krivakosa, Krivonos, Krivabrod, Krivareka. Можно было бы попытаться отнести это на счет характеристики объекта (Кривая река, Кривая коса), но нахождение их в «кривических» массивах заставляет отклонить это предположение. Первопроходцы в первую очередь называли водные объекты. Среди балканских топонимов имеется один весьма примечательный композит Kriva-rus. Представляет интерес механизм его формирования, очевидно, заключающийся в слиянии общностей кривичей и русов. Пока этот пример в топонимике не имеет прецедентов.

Как мы видим, кривичи переселялись на Балканы исключительно восточными областями, минуя территорию Венгрии и Словении. Вторично форсировав Дунай у Белграда, только уже в северном направлении, они растеклись по югу Дакии. Бурные миграционные потоки разрушили исходное племенное единство, пощадив родовые ячейки, которые лишь отдавали дань традиции топонимами «крив», но к обособлению самостоятельной общности это не привело. В Румынии исходные названия были быстро перекрашены наступавшими влахами, хотя реликтовые Крива сохранились.

Фото № 10. Переход кривичей через Южные Карпаты (затемненная область – горы) (Картографические данные © 2015 Google)

2.5. Лада, Лель и примкнувший к ним Ослад

Лада – богиня веселья, благополучия и согласия в семье и невест. Праздник в ее честь, 25 мая, назывался Стадо. Ее муж – чешский бог войны Ладон (бог и дракон в греческий мифологии), русский вариант Ляд. Лель – солнечное ласковое божество. По-латышски означает «ясный». У западных славян изображался мальчиком со спаривающимися голубями на голове. На Руси это был юноша с горшком, из которого произрастают злаки. В мифологии фигурирует божество с неизвестныыми функциями Лелюй, Лелек – добрый дух, стерегущий зарытые в землю сокровиша и отдающий их только хозяину или наследнику, лелека – птица Лели, аист [72]. Поскольку, как мы увидим далее, ситуация с данными божествами далеко не однозначная, то приведем ряд объемных дословных цитат из трудов этнографов, мифологов и лингвистов.

Ченстоховская рукопись Яна из Михочина (1423 год) гласит: «…наши старики, старухи и девушки не молятся о том, чтобы стать достойными восприятия святого духа, но в эти три дня, когда надлежало бы предаваться размышлениям (троицын и духов день), сходятся старухи, женщины и девушки, но не в храм, не на молитву, а на пляски; не к богу взывать, но к дьяволу: Issaya, Lado, Hely, Laya. Если таковые не покаются, то пойдут вместе с Lassa, Lado на вечные муки». В польских церковных наставлениях 1420-х годов, опубликованных Станиславом Урбанчиком, указывается: «Запрещаем также пляски и песни, в которых называются имена идолов: Lado, Ileli, lassa, Tya, проводимые во время зеленых святок, когда истинно познавшие Христа должны усердно просить бога, чтобы им по примеру апостолов воспринять дух святой». «С начала XV века поляки еще и посейчас около зеленых святок чествуют своих божков: Alado, Gardzyna, lesse… Этим божкам плохие христиане оказывают бóльшую честь, чем богу: девушки целый год не ходят в костел молиться истинному богу, тогда как на чествование этих своих божков они привыкли приходить» [5].

Матвей Меховский упомянул, что в честь богов поют «старинные песни с рефреном: «Lada-Lada, Ileli-Ileli, Poleli», сопровождая их танцами». Он считал, что Лада – это античная Леда, мать Кастора и Полидевка, которых в славянском пантеоне представляли Лель и Полель. В Mater Verborum Лада соотносится с Венерой. А. С. Фаминцына пришла к выводу, что Лада – богиня брака и веселья, связанная с весенними и свадебными обрядами, славянская Bona dea (Благая Богиня, дочь Фавна).

В XVII веке Иннокентий Гизель в своем «Синопсисе» в дополнение к рассказу «Повести временных лет» об идолах князя Владимира приписывает древним языческим русам тех же богов: «…четвертый идол – Ладо. Сего имяху бога веселия и всякого благополучия. Жертвы ему приношаху готовящийся ко браку, помощию Лада мнящи себе добро веселие и любезно житие стяжати. Сия же прелесть от древнейших идолослужителей произыде, иже неких богов Леля и Полеля почитаху, их же богомерское имя и доныне по неким странам на сонмищах игралищных пением Лелюм-Полелем возглашают. Такожде и матерь лелеву и полелеву – Ладо, поюще: Ладо, Ладо! И того идола ветхую прелесть дияволю на брачных веселях, руками плещуще и о стол бьюще, воспевают» [5].

По представлениям польской и русской «кабинетной мифологии» раннего Нового времени (XVI–XVII века), Лель – это славянское божество любви и брака. Его образ проник в художественную литературу классицизма и романтизма, он нередок в литературе и искусстве этого и последующих периодов. Державин упоминает его в своих песнях. У Пушкина в «Руслане и Людмиле» на пиру князя Владимира Баян славит «Людмилу-прелесть и Руслана, и Лелем свитый им венец», не говоря уже о «Снегурочке» А. Н. Островского. Верным спутником Лады считается Ослад, так как брак и любовь всегда находятся рядом с пирами и наслаждениями.

Начиная с XIX века исследователи отрицают существование у славян этих божеств и персонажей или считают их фантомными. Во многих народных песнях рефрен «Ой, лель-ладо» либо «Лада, лель-люли» был ошибочно принят за имя божеств. При более критическом отношении к источникам славянской мифологии оказалось, что существование бога Леля основано исключительно на припеве свадебных и других народных песен, и ученые второй половины XIX века вычеркнули Леля из числа славянских языческих богов.

Припев, в разных формах «лелю, леле, лели, люли» встречается в русских народных песнях, в сербских «кралицких» песнях величальных, имеющих отношение к браку. Он встречается в виде лельо, леле, в болгарской великодной и лазарской в форме леле. Он восходит к глубокой древности. Старинный польский припев «лелюм» (если он действительно существовал в этой форме, с «м») А. А. Потебня объясняет через сложение «лелю» с «м» из дательного падежа «ми», как в малорусском «щом» (вместо «що ми»). В припеве «полелюм» «по» может быть предлогом. Белорусские припевы звучат как «люли и о люлюшки». Соображения об этимологическом значении припева «лелю» и проч. высказывались Вс. Ф. Миллером и А. А. Потебней. По Н. И. Толстому, припев типа «ой-лели-лель», в разных вариантах представленный у многих славянских народов, этимологически восходит к слову аллилуйя.

Польский славист А. Брюкнер в ряде работ высказался против признания Лады древнеславянской богиней, так как, по его мнению, «Ой, Ладо» или «Лада, лель-люли» являются всего-навсего бессмысленным припевом. Появление имени Лады в средневековых источниках он объяснил тем, что ксендзы-иноземцы посчитали слова непонятного им припева за богов.

Ю. М. Лотман также указывает на недостоверность параллелей «божество» и «Лель»: «Лель – искусственное божество, введенное в русский Олимп писателями XVIII века на основании припевов-выкриков, в основном свадебной поэзии: „Люли, лель, леле“. Припевы эти воспринимались как призывание, звательные формы собственного имени. Из этого делался вывод, что Лель – славянский Амур, божество любви, однако в действительности этот мифологический образ является фиктивным».

Против существования Лады однозначно высказался и Н. М. Гальковский: «Доказано, что божества Лада не существует… это – измышление наших книжников позднейшего времени». «Откуда взялись новые боги Лада, Лель? Полагаем, что вследствие недоразумения. Лада, лель-люли – это припевы песен… припев в форме ай-люли мог возникнуть вследствие искажения богослужебного слова аллилуйя».

Причины появления подобных «божеств» охарактеризовала Л. Н. Виноградова: «Движимые стремлением описать славянскую мифологию по аналогии с детально разработанной античной, авторы первых трудов по славянскому язычеству создавали длинные списки так называемых „божеств“, названия которых добывались порой весьма сомнительными способами, например, использовались неясные имена и названия, встречающиеся в поговорках, заговорах, формулах клятв и проклятий, песенных рефренах и т. п., а затем домысливался некий мифологический образ. Так возникли (и, к сожалению, до сих пор не сходят со страниц некоторых новейших мифологических словарей) многочисленные лели, леды, любмелы, дзевои, паляндры, зимцерлы и прочие искусственно созданные „персонажи“, включенность которых в архаические верования славян не подтверждается ни надежными письменными источниками, ни данными устной народной культуры» [5]. Все вышеизложенное объясняет, почему эти боги не значатся в академических энциклопедиях.

Другие авторы занимают более рациональную позицию. Так, на существовании Лады настаивал академик Б. А. Рыбаков [5], полагая, что: «Если исследователь имеет дело со случайным единичным упоминанием того или иного имени или неясного слова, то лучше воздержаться от далеко идущих выводов, но если перед нами находится устойчивый широко распространенный материал, уходящий в глубину на несколько столетий, то мы не имеем права уклоняться от его анализа даже в том случае, если это кажущийся нам простым песенный рефрен». Он выдвинул гипотезу, что культ Лады имеет индоевропейские корни, сопоставляя ее с древнегреческой богиней Лето и древнеримской Латоной.

О. Н. Трубачев считает неприемлемыми обе крайности, порожденные неясностью слова, – как возведение Лады в ранг божества, так и отнесение этого слова к бессмысленному песенному рефрену. Исследователь трактует слово в контексте славянских терминов родства. По его мнению, праслав. *lada восходит к индоевропейскому корню *aldh– «выросший, зрелый», который дал в германском aldi– «человек». Таким образом, первичным значением славянского слова он считает «старший, муж, мужчина». Перенесение этого слова на женщину – вторично. В качестве сравнительного материала Трубачевым привлекается литовское имя Aldona, которое может восходить к предполагаемому термину родства *alda(s) = др. – рус. лада при помощи суффикса – ona [5].

Согласно другой версии, дед-ладо/дид-ладо восстанавливается для общеславянского как *děd lada, то есть это название старшего родича (дед) и именное определение при нем. Возможно также сопоставление дид с балтийский корнем did– «большой, великий» (лит. didelis «большой», didus «величественный»). Песенный рефрен «дид-ладо» некоторыми исследователями фольклора воспринимается как прославление Лады вместе с ее третьим сыном по имени Дид, богом супружеской любви.

Настало время подвести промежуточные итоги. Одна группа исследователей, отталкиваясь от древних письменных источников, а также от непризнания факта случайности широкого упоминания в фольклорном материале имен Лад(а)ы и Леля, утверждает реальность существования этих божеств в пантеоне древних славян. Другая группа считает эти источники результатом недоразумения, а присутствующую припевную часть простым песенным рефреном. Как водится, существует и третья группа, занимающая промежуточную позицию.

Ситуацию можно охарактеризовать как «апория» (нерешаемая задача). При существующем инструментарии исследователя развязки не предвидится. Остается уповать на появление вдруг новых источников, способных утвердить или окончательно развенчать культы этих богов. Однако надежды призрачны. Явно вытекает потребность в подключении своеобразного рефери, способного разрешить эту проблему. Эту роль может сыграть независимый метод исследования, способный обеспечить получение дополнительного объема информации качественно нового содержания. Здесь уместно вспомнить об устойчивой традиции наших предков воплощать имена своих родовых богов в названиях на местности. Осталось их только найти.

В связи с этим была исследована топонимия «лель – lel» и «лада – lada». Из приведенной карты № 49 видно, что такие топонимы присутствуют. Они раскинулись на обширных пространствах преимущественно центральных областей Западной и Восточной Европы. Каждая группа в отдельности проявляет регулярность лишь на коротких участках, однако их совместное рассмотрение обнаруживает ярко выраженные скопления и траектории. Центрами распространения являются территории Чехии и Словакии.

Первая траектория, составленная исключительно из топонимов Lada, идет из Чехии через центр Польши по границе прибалтийских стран и заканчивается в России около Эстонии. Далее этого вида топонимов нет, но эстафету подхватывают названия «лел»: Лелявино, Леликово, Лельма, заканчивающиеся целым букетом гидронимов Лель в Пермском крае. Как правило, это мелкие притоки таких рек, как Коса, Леман, Лузы, Сухоны, Черная. Помимо этого существует одноименный поселок в Гайнинском районе.

Вторая траектория исходит с территории Словакии названиями Lela, Leleszita (сито, венг.) в Венгрии, Leles снова в Словакии, Лелин на Западной Украине и Лелев под Киевом. Здесь же присутствует и Lada. Изонимия распространяется в направлении Киев – Москва и представлена только топонимами «лел». На границе с Белоруссией течет река Лелевка, примерно в 150 км на северо-запад от Москвы расположено селение Лели. Как и в первом случае, на финише находится ряд гидронимов, представляющих собой притоки Лель в верховьях Камы.

Из Центральной Европы наблюдается распространение на Балканы. Оно осуществлено двумя параллельными потоками. Первый берет начало также в Словакии и представлен двумя гнездами в Венгрии: Lada homok (венг. «песок», в данном случае адаптированный вариант «пески») и более чем забавный интернациональный композит Lel-bach-puszta (нем. bach – ручей, венг. puszta – степь). Другое гнездо мы находим в Боснии: гора Lelija и одноименный холм неподалеку, а также селения Lada и Ladasinica.

Еще одна траектория протянулась от Молдавии до Болгарии: Ladawa – Ladauti – Lada – Ladarevo. Последняя находится в своеобразном окружении двух селений Lelevtsi (Лелевцы). В Греции существует гора Lelouli и остров Leloudha.

Нельзя не сказать об интересных находках на территории Германии. Это четыре топонима, расположенные в виде цепочки с севера на юго-запад. Начнем с наиболее характерных представителей, независимо от последовательности их расположения. Неподалеку от реки Аллер мы находим селение с интересным названием Lelbach. «Bach» на немецком ручей, что тогда означает «Lel»? Следующее название с симптоматичной славянской фонетикой Lelchow (Лельхов), а предыдущий представитель имеет практически то же самое звучание Lellichow. В самом начале этой траектории находится Lelkendorf. Второй корень однозначен – деревня, но чья? Какого-то Лелькена. В дополнение надо сказать еще об одном топониме, находящемся на границе Германии и Швейцарии, – это селение Lellwange. Второе слово в обиходном переводится как «щека», а также «боковая стенка». Вероятно, это местная специфика или метафора, относящаяся к горной терминологии.

Карта № 49. Топонимия «лель – lel»  и «лада – lada»

Полученная картина является определяющим подтверждением реальности существовании славянских богов древности Лады и Леля. Наши предки, не имея письменности, оставили их имена на карте. Они являлись отражением составных частей единого сообщества, которое, переселяясь, оставляло на карте характерные топонимы. Присутствовал принцип «скрытого переноса топоосновы», когда отсутствие на маршруте основ одного рода восполнялось другими. Этим обеспечивалась целостность траектории.

Поскольку они исходят с территории Чехии и Словакии, то следует считать, что здесь и произошло формирование культа этих божеств. На данном этапе исследований дать более точную локализацию не представляется возможным. Масштабы расселения были впечатляющими. На восток двинулись двумя колоннами и, пройдя севером и через центр европейской части России, практически сошлись в Пермском крае, оставив серию топонимов Лель. На этом, пожалуй, можно было бы и закончить: логика соблюдена, выводы непротиворечивы.

Однако настораживает скопление на относительно ограниченной территории, к тому же имеющей национальную специфику, однотипных гидронимов Лель. Существуют попытки их этимологизации. Так, в лузско-летском диалекте коми языка они могут означать «осот», «нарост, шишка (на дереве)», «груздь». Считают, что это и отразилось в географических названиях. С другой стороны, полагается, что «ель» (лесная речка, коми) выступает как «лель»: Вежлель (приток Нижней Лопи), Лöшкалель (приток Лопья), Есöклель (приток Соль), Вöрлель, Сордлель (притоки Вухтыма), Петерлель (приток Тулома) (И. Лепехина). Однако поселение Лель указывает на то, что это второй корень. В коми словаре «лель» идентично лок(х) – семга. Все это говорит о том, что даже при отсутствии однозначности в этимологии ясно одно: к рассматриваемому божеству эта группа гидронимов отношения не имеют. Также вызывает сомнение селение Лельма, находящееся на смежной территории. Поэтому мы имеем все основания исключить их из рассмотрения и ограничить маршруты миграции (белая заливка на карте). Фактически в одном случае переселение закончилось у Онежского озера, в другом, притормозив у Москвы, двинулось вдоль Волги, а потом отвернуло от нее. Появился некий «неудобный» сосед, встречи с которым избегали.