Текст книги "Под знаком розы и креста"

Я Степану обещала молчать, что он сообщил мне о выходке Васьки и о том, что тот трогал орудие преступления. Но сам он ему втолковал, что это было опрометчиво. А я сейчас надеялась, что этот урок пойдет впрок и поможет Василию удержаться от соблазна залезть на чердак еще раз.

Потом подумала и не удержалась от еще одного замечания:

– В полиции придется говорить под присягой, то есть все до конца и только правду.

Васька и Степан заодно с ним закивали, мол, про это мы знаем.

16

Двумя часами позднее я вновь встретилась с господином адвокатом.

– Как же полиция все это профукала? – задумчиво произнес Осип Иванович, выслушав мой отчет по проверке чердака. – Раз окурки на месте, не изъяли – стало быть, профукали! Полагаю, что тут свою роль сыграла передача дела от сыскной полиции в охранку. Одни не успели все до конца довести, другие – вцепились клещами в Михаила, и им ничего уж не нужно стало. Опять же, полагаю, говорят правду, что в жандармском корпусе толковых следователей меньше, чем в полиции. Простите, что на отвлеченные по своей сути темы разговорился, этак мне удобнее обдумывать, как добытые вами сведения использовать. Пока, вы правы, это единственное, что может отвести подозрения от Михаила.

– Нужно довести эти сведения до лиц, ведущих следствие, – сказала я и умолкла, поняв, что сказала настолько очевидное, что и говорить этого не стоило.

– Это понятно, – тем не менее согласился со мной адвокат. – Вопрос, под каким углом зрения все это преподнести? Ну да ладно, это я обдумаю, покуда ехать стану. И пока я здесь и вспомнил об этом, вот вам рисунок, сделанный Мишей.

– А это копия того, что сделал Степан со слов Васьки. Не ужасайтесь грозности и окровавленности клинка.

– Да уж! Но рукоять, как я понял, изображена достоверно?

– Василий уверяет Степана, что с его слов нарисовано правильно.

– Нужно будет вторично по моим консультантам пройтись. На предмет изображенных здесь символов. Я в этом ничегошеньки не смыслю. Но придется отложить это дело на завтра. Вечером я сообщу вам по телефону, что вышло из посещения следователя.

На этом мы расстались: Осип Иванович укатил в одну сторону, а я поехала в другую.

– Домой или еще куда? – спросил меня кучер.

– Домой, Иван Фролович, но по пути завернем в одно место.

– Ну, раз по пути и всего в одно место, так мы скоро управимся.

Мы подкатили к дому, где проживал у своей тетушки Михаил Пушкин. Тут я собиралась накоротке переговорить с одним человеком – либо с местным дворником, либо с консьержем. Кто уж быстрее под руку подвернется. Не обнаружив дворника, я вошла в парадное. Консьерж сидел в своей будочке и попивал чаек с медом. Картина была столь мирной, да и сам консьерж выглядел почти умилительно: в пенсне с витым шнурочком, с бородкой клинышком и легкой сединой в гладко причесанных волосах, что мне стало неловко. Вот хоть так, хоть этак поворачивай, а придется про преступление, здесь недавно случившееся, говорить.

– Здравствуйте, барышня. – Консьерж очень аккуратно отодвинул стакан в сторону и привстал, приветствуя меня. – Вы к кому?

– Полагаю, что к вам, – улыбнулась я как можно приветливее.

– Удивлен и польщен!

– Мы вчера прибыли из Петербурга, расквартировались неподалеку. А раз собираемся пробыть пару месяцев, то встал вопрос о прислуге. Вы же знаете, что хорошая прислуга на временную работу идет неохотно, а тут у вас… ох, даже неловко говорить… из-за большой беды должна была прислуга освободиться.

– Да чего уж там смущаться, дело есть дело, – печально вздохнул консьерж. – Вас в первую голову горничная или кухарка интересуют?

– Горничная. Мы столоваться дома станем редко.

– Ох! – Мой собеседник сделался более печальный, чем при словах о происшедшей здесь трагедии.

– Да отчего вы так тяжко вздохнули?

– Да теперь у меня неловкость возникла. Прежде чем советовать, спросить должен, неловко будет такую милую девушку подводить…

– Так спрашивайте без смущения. Вы же тоже непросто так спросить собираетесь, а для дела.

– А есть ли мужчины в вашей семье?

– Есть. Дедушка.

Консьерж задумался.

– Оно, может, к лучшему, а может напротив, – сам себе сказал мой собеседник.

– Не говорите загадочно, пожалуйста, – попросила я.

– Простите, милая барышня. Скажу уж как есть, а вы сами думайте. Горничная, что у Людмилы Станиславовны – царство ей небесное – служила, всем хозяйку устраивала. Но с ее сыном уж больно фривольно себя вела, за что едва не была изгнана со скандалом.

– Так отчего же все-таки не была изгнана?

– Да так-то она вроде толковая девица и обученная не абы как. Да и сын тут уехал. Вот покойница ее и простила. Но тут племянник жить приехал. Елизавета осторожней стала, но хвостом перед ним крутила, сам видел. Вот я и спросил про мужчин в вашей семье. А раз у вас только дедушка, тут опасность может быть пострашнее, чем с молоденькими. Охмурить богатого старичка завсегда интересно. У той Елизаветы ухажеров хватало, так что явно она не запросто так тут хвостом вертела, окрутить хотела. Сперва сына, а после племянника. Чтобы, стало быть, замуж за кого-нибудь из них выскочить.

– По этому поводу вы можете не беспокоиться. Дедушка наш все равно в Петербурге остался, тут мы с маменькой вдвоем. Вы вот только скажите, а ухажеров Елизавета в дом, пока хозяев нет, не водила?

– Ни боже мой! А уж после скандала вовсе притихла. Она и с Михаилом Юрьевичем хвостом крутила как-то без азарта, скорей по привычке. А ухажеры ее после работы встречали, что никому не возбраняется. Одно плохо, за три года, что я здесь, их штук сто сменилось.

– Так уж и сто?

– Ну с полдюжины точно было, – чуть смутившись, уточнил консьерж.

– Спасибо вам. Я уж сама этот вопрос решать не стану, пусть маменька решает. Но если вы знаете, как ее сыскать, Елизавету то есть, то скажите на всякий случай.

– Это я скажу. Даже вот напишу вам.

– А что про убийство говорят? – спросила я, понизив голос, словно мне про это и спрашивать жутковато.

– Да что тут говорить можно? – не поднимая головы от бумажного листка, ответил мне словоохотливый собеседник. – Жалеют Людмилу Станиславовну. Ждут, каким соседом будет ее сынок, если пожелает здесь остаться. Это когда он из Сибири приедет, ясно станет. А так? Почти все говорят, что племянник не убивал. Вот соседка говорит, что голос мужской слышала и что не его.

– Да как же здесь чего услышать возможно, стены вон какие толстые? Верно, и между квартирами не тоньше.

– И то верно. Я сам так предполагаю, что старушка подслушивала у дверей, но сказать про то стесняется. Но и в этом случае непросто голоса расслышать. Других вон не поймешь, то ли слышали чего, то ли нет. То ли правду говорят, то ли уже выдумывают задним числом. Вот вам Елизаветин адрес. Она сама оставляла, как раз в расчете, что про убийство все вокруг знают и что прислуга стала свободна, тоже сообразят. А я твердо сказал, что адрес давать стану, но и предупреждать буду, что она собой в отношении мужеского пола представляет.

– А она что?

– Засмеялась и сказала, что ей это все равно.

Я поблагодарила и положила перед консьержем серебряный полтинник. Тот ужасно смутился, но вознаграждение принял не без удовольствия. Вот ведь какой деликатный человек попался!

Во дворе, покуда я отсутствовала, появилась большая подвода, и с нее грузчики принялись снимать большущий ящик. Они уложили пару досок в качестве сходней и со всей предосторожностью скатывали по ним привезенное добро. Вот что это могло быть? Неужто пианино? Но может быть и шкаф. Впрочем, это хоть и любопытно, но меня никак не касается. Понять бы еще, с чего и чем конкретно меня вся эта картина заинтересовала? Что-то ведь шевельнулось в голове, но никак не ухватить!

Поблизости вертелся дворник, но мне в нем нужды уже не было никакой. А вот с пожилой дамой, что слышала крики, побеседовать следует. Впрочем, это лучше получится у Осипа Ивановича, визит адвоката не вызовет ненужных вопросов, и ему отвечать станут охотнее, чем мне.

Я пошла к нашей коляске, а по пути глянула на записанный для меня адрес горничной. Та проживала недалеко и пусть в стороне от нашего дома, но крюк выйдет незначительный. И время у меня еще есть в запасе до прихода месье Дешана. Стоит съездить, вдруг удастся вызнать что важное? Для несчастного Михаила Юрьевича в тюрьме каждый день тянется как вечность и, чтобы ему помочь, не стоит медлить с розыском. Всеми этими соображениями я делиться с кучером не стала, а лишь сказала:

– Иван Фролович, я вас ненароком обманула. Придется нам еще в одно место заехать. Думала отложить это на завтра, но раз оно неподалеку…

– Да что ж вы извиняетесь, Дарья Владимировна? Коли надо, отвезем хоть за тридевять земель. Вы только адрес назовите.

17

Доехали мы быстро, и уже через четверть часа я входила в подъезд дома, куда более скромного, чем два предыдущих, в которых я побывала за эти два дня. Но тем не менее вполне приличного, почти чистого. На стук в нужную дверь мне отворила пожилая женщина, справилась, к кому я, и с сожалением ответила, что Елизаветы Гавриловой сейчас нет и что прийти она должна поздно. Но если что передать, так она это с радостью сделает. Я объяснила, что мне хотелось бы увидеть госпожу Гаврилову по поводу найма ее на работу, но пока мы не определились окончательно с местом жительства, адреса назвать не могу. И пообещала заглянуть завтра.

Вот и весь результат моей поездки! Никакого результата. Чуть расстроенная этим, я стала медленно спускаться по лестнице к выходу и даже не обратила внимания, что двери внизу слишком уж громко хлопнули. Да и шарканье ног услышала, когда меня с вошедшими разделял всего один пролет. Они меня и того позже заметили, хотя лучше бы не заметили вовсе.

Вошедших было двое, оба прилично – такая одежда вполне подошла бы приказчикам из магазинов, – но как-то небрежно одетые, столь же небрежно причесанные, судя по выбившимся из-под картузов волосам, оба по несколько дней небриты. Наконец, шагали они, старательно пыхтя, видно, подъем давался с трудом, впрочем, один из них умудрялся при этом попыхивать папиросой.

– Оба-на! – воскликнул первый, не без труда подняв голову от ступенек. – Какая краля!

– Ну и чего? – буркнул второй, упираясь в спину застопорившего подъем первого и роняя свою папиросу.

– Так, может, нам выгорит знакомство свести, – ответил первый, во всю ширину рта заулыбавшись и показывая медную фиксу[38]38
  Фикса – съемная коронка для зуба. Среди блатных было модно носить фиксы для форсу, но редко кто мог позволить себе настоящее золото, по этой причине натирали медяшку до «золотого» блеска.


[Закрыть] среди верхних зубов. – Барышня, мы желаем свести с вами знакомство!

Отвечать мне не хотелось, и я продолжила свой путь вниз, отойдя к стене. Но проход мне закрыли: тот, что шел впереди, растопырил руки во всю ширину лестницы.

– А не пусчу! – игриво пообещал он.

Второй сдвинул картуз на затылок и тоже растянул губы в улыбке, что ему, пожалуй, делать не стоило по причине отсутствия переднего зуба.

– Чо молчишь-то? Брезгуешь нами? – спросил он вовсе не столь миролюбиво, как его веселый товарищ.

Отвечать я не стала. И попытку проскочить тоже не сделала – слишком мало места мне оставили, чтобы просто проскользнуть под руками первого и не нарваться на второго, который мог схватить меня. Поскольку я спустилась с площадки всего на пару ступеней, то я на них и поднялась обратно, чтобы выбрать место поудобнее.

– Боится кралечка, – захихикал первый, – а я вот возьму да споймаю.

И рванул вперед, вытянув перед собой руки. Я чуть отстранилась, и он, не ожидая промаха, споткнулся о ступеньку и болезненно стукнулся коленкой. Слова, им произнесенные, я вполне могла бы пропустить мимо ушей, но то, что сказал второй… Очень я не люблю таких слов вообще, а уж если они адресованы мне…

Я спокойно шагнула на одну ступеньку вниз, первый из двух хулиганов мигом перестал тереть свою коленку и потянулся руками ко мне, чего ему делать совершенно не стоило. Я поймала один из его пальцев, дернула на себя и вниз и сразу потянула в сторону, мой противник взвыл от боли и вынужденно заплясал перед мной, не давая ко мне подхода своему приятелю.

– А ну, Хряк, подвинься! – потребовал тот. – Я этой… счас портрет исправлю. Да уйди ты!

– Ай! Как же я уйду, она ж мене держить. Ты, стерьва, лучше пусти, а не то…

Дослушивать я не стала, дернула еще раз палец вверх, шагнула назад, потянула противника за собой, заставив его шагнуть одной ногой на площадку. А вот вторую ногу поставить туда же я ему не дала – просто толкнула его в обратном направлении, он и покатился вниз по ступенькам. Объясняться с его приятелем я тоже не стала, чуть приподняла рукой подол и стукнула кончиком ботинка в ногу, между коленом и голенью. Он, естественно, скрючился от боли, поднял ушибленную ногу, а я чуть помогла второй ноге потерять равновесие, и он скатился следом за первым невеждой.

Теперь оба лежали поперек прохода, с той лишь разницей, что один лицом вверх на спине, головой к стенке, а второй уткнулся носом в его сапоги. Ну первый еще и постанывал, а второй, считая ступеньки, головой задел чугунную опору перил и лежал совсем тихо, хотя, кажется, остался в сознании. Меня это мало интересовало.

– Не могли уж лечь повдоль лестницы, а то разлеглись, как на лужайке, не пройти мимо них, не проехать, – проворчала я громко, пусть и разговаривала сама с собой, и неспешно прошлась по спине одного и животу другого. По-иному никак не получалось пройти.

Пока спускалась, у меня в голове зародилось кое-какое соображение, и дойдя до коляски, я первым делом обратилась к кучеру:

– Иван Фролович, я хочу вас попросить об одном одолжении. Там в подъезде два человека… находятся. Вы зайдите и потихоньку посмотрите, в какую квартиру они пойдут. Или хотя бы на какой этаж. А то мне неловко.

Понятно, что объяснять кучеру суть происшествия мне не хотелось, а самой следить было не с руки: увидят меня, придя в чувства, незадачливые любители знакомств, еще хватит у них дури попытаться расквитаться со мной. Не устраивать же побоище, неловко как-то в чужом доме.

– Так если вы про тех, что сейчас входили, они, должно быть, уже и вошли, куды им надо было, – сказал Иван Фролович, спускаясь тем не менее с козел.

– Да нет, они там замешкались, споткнулись, ушиблись, так что не сразу путь продолжат. А вы уж гляньте, сделайте одолжение!

– Я, конечно, мало что понял, но позвольте мне исполнить ваше поручение, – раздался голос за спиной.

– Осип Иванович! – воскликнула я. – Какими судьбами?

– Все потом, я скоро вернусь.

Адвокат зашел в подъезд и вернулся оттуда несколькими минутами спустя. Глянул на меня неодобрительно, чуть покачал головой, но смолчал по этому поводу.

– Те двое мужчин прошли в четвертый этаж, в двенадцатую квартиру, – сказал он. – Вас же, судя по всему, интересовало, не пойдут ли они в квартиру девять, где проживает Елизавета Гаврилова.

– Именно это меня и интересовало, – согласилась я тем же тоном, каким говорил адвокат. – А вы, судя по всему, собирались как раз в девятую квартиру?

– Совершенно верно.

– Увы, но Елизаветы Гавриловой дома сейчас нет, и будет она поздно.

– Получается, что мы с вами зря сюда приехали, – преувеличенно завздыхал Осип Иванович.

– Получается, – вздохнула и я.

– Не задался конец дня, – уже без нарочитой печали в голосе произнес Осип Иванович. – Ну да ладно. Я уж завтра зайду сюда.

– А вы сейчас куда?

– Раз так сложилось, то домой.

– Так мы вас подвезем, отпускайте извозчика.

Адрес свой домашний адвокат дал мне еще при нашей первой встрече на всякий случай, так что где он проживал, мне было известно. Осип Иванович не стал отказываться, расплатился с извозчиком, которого прежде просил обождать у подъезда, и сел в нашу коляску.

– И что же в этом подъезде произошло? – первым делом спросил он, едва мы тронулись.

– Я не застала Елизавету и уже стала спускаться, как мне попытались преградить дорогу, – честно ответила я и выпалила совершенно по-детски: – Так что они сами виноваты! А потом я подумала…

– Что если такие типы, явно принадлежащие к блатному сословию, держат путь к бывшей горничной из дома Михаила, то это может о многом сказать, – закончил за меня адвокат. – Но они вошли в другую квартиру, и их там ждали. А с этой Елизаветой позвольте мне переговорить, хотя я охотно верю, что у вас передо мной есть некоторые преимущества и в чем-то она с вами может быть более откровенной, чем со мной. Но не стоит вам по таким подъездам ходить.

– Осип Иванович! – возразила я, хотя, возможно, этого делать и не стоило. – Подъезд и дом в целом выглядят очень пристойно, ни капли на притон не похожи. Но я спорить не стану, не велите сюда приходить – не пойду. Только я хотела вам помочь, у вас и других дел невпроворот. Вот, к примеру, с той соседкой Михаила, что крики слышала и переполох подняла, необходимо переговорить. И там все преимущества будут уже на вашей стороне.

– За подсказку спасибо, но я как раз от нее и ехал, тоже не застал. Вот и сказал, что конец дня неудачно складывается. Зато со следователем получилось встретиться.

– Ну и как он отнесся к вашему сообщению?

В ответ адвокат негромко засмеялся:

– Следователь устроил показательную экзекуцию своим подчиненным в моем присутствии. Им было велено узнать, осматривала ли полиция чердак. Так полицейские чины им ответили, что, можно сказать, и осматривали, на чердак ходили, но только запертую дверь и увидели. А за дворником еще не успели послать, но теперь это уже не их забота. А помощники жандармского следователя сочли, что раз дверь заперта и цела, да и следов взлома не было обнаружено, то этого с них достанет. Короче говоря, их тут же и отправили на чердак!

– А то, что это было вами сказано? Не насторожило их?

– Следователь не дурак, понял, что обвинять нас в подлоге будет полной ерундой. Потребовал, правда, с меня имена всех свидетелей этого несанкционированного, по его выражению и по его пониманию, осмотра, но тут я уперся и сказал: коли будет нужда с них допрос снимать, я их представлю. А если такой нужды не возникнет, то и смысла на них указывать нет. Полагаю, что допрос все же будет. Хотя есть шанс и без него обойтись.

– Мальчишки расстроятся, если их не вызовут, – сказала я. – Для них этот допрос подобием приключения выглядит.

– Веселого в таком приключении мало. Хотя они этого знать пока не могут.

– Не могут, – вздохнула я.

– Но вы-то прекрасно знаете?

– Знаю, Осип Иванович! Находилась я по допросам. И пусть допрашивали меня дружелюбные люди, все равно морока это огромная.

Адвокат не утерпел и рассмеялся. Хорошо хоть забыл за разговором расспросить подробности происшествия в подъезде.

18

Следующим днем была пятница, на которую у нас с Кларой Карловной было намечено посещение курса оккультных наук. Во время именин я разговоры на тему господина Пискарева заводить все же не стала, но сама тетя Клара чуть позже поинтересовалась судьбой Михаила Пушкина и тем, сумела ли я для него что-то сделать и чем способна помочь она. Видимо, маменька ей обо всем рассказала раньше меня. Вот так и появился план посещения нескольких хорошо известных тете Кларе личностей, с которыми вполне мог общаться и господин Пискарев. Первым пунктом плана стало посещение известного оккультиста.

В начале лета среди его слушателей значился Валентин Пискарев, о чем я знала со слов Михаила, вот я и решила переговорить с оккультистом. Ну и послушать одну из модных лекций было любопытно.

Маменька, поначалу не собиравшаяся с нами, в последний момент решилась поехать.

Клара Карловна забрала нас в свое ландо[39]39
  Ландо – конный экипаж, легкая четырехместная повозка со складывающейся вперед и назад крышей.


[Закрыть]. Верх был поднят, хотя погода – было прохладно, но не холодно и сухо – позволяла без этого обойтись.

– В Хамовники! – велела хозяйка вознице, и наш экипаж тронулся. Клара Карловна сразу и занавеси задернула.

– Ох, как все таинственно! – воскликнула маменька. – Или у тебя, Клара, есть поводы скрывать это увлечение оккультными знаниями?

– Увлечение, Ириша, давно закончилось. Но мне и впрямь неловко будет, если меня в том месте и по такому поводу увидят приличные люди. Прежде мне казалось, что во всех этих мистических познаниях и впрямь что-то скрыто. А сейчас я попросту стыжусь прежних заблуждений.

– И что тебя подвигло раскаиваться в таких пустяках? – удивилась маменька, так как подобные раскаяния были не в характере ее подруги.

– Всякий раз люди, обо всем этом рассуждающие, оказывались обманщиками! – иронично ответила тетя Клара. – Сами ничего и ни в чем не смыслят, но полагают себя великими знатоками. А то того хуже, обманывают ради того, чтобы нажиться на чужих заблуждениях. Вот такие два типа оккультистов существуют, и третьего не сыскать.

– И к какому из этих двух типов относится человек, к которому мы едем?

Тетя Клара задумалась и ответила не сразу.

– К третьему, – произнесла она и зафыркала-засмеялась некоторой несуразности ответа, противоречившего ранее сказанному. Мы не удержались и засмеялись тоже.

– Ладно, будет смеяться. Я, пока едем, вам расскажу о нем, а вы попробуйте решить, к какому из двух типов отнести этого человека или придумать особый тип. Мишенька, ты, Ира, с ним близкого знакомства не водила, но должна была видеть, не припоминаешь? Ну нет и нет, тем более что давно это было. Так вот Мишенька – его по сию пору так зовут – слаб, добр, хил, любвеобилен. Не пьет, не курит, не кутит: примерный брат, примерный сын, примерный друг, примерный собеседник! Почти все так полагают, зная в точности, что врет он ежеминутно и по любому поводу. Что врет, всему миру известно, а поди ж ты, слывет добрым и приличным человеком. Ладно бы всегда безобидно врал. Как по реке на лодке путешествовал или еще про что. На крайний случай привирал бы о своих научных достижениях в теургии[40]40
  Теургия – магическое искусство достижения человеком богоподобного состояния.


[Закрыть] и в теософии[41]41
  Теософия – «божественная мудрость», оккультное религиозное учение.


[Закрыть], ну и во всем прочем. Тут поди удержись, коли все равно никто ничего в этом не смыслит. Так он еще и по жизни лгун. То жениться пообещает и обманет, то еще что учудит. При этом всей своей лжи верит искренне! И оправдания себе находит легко. Зовет себя бессребреником, но вот немалые деньги брать за свой бестолковый курс не чурается. Ну и как это назвать?

Мы задумались.

– Да уж, третий тип выходит, хоть и составлен из двух первых вперемешку, – пришла к выводу маменька.

Я выглянула за занавесь, привлеченная шумом. Мы проезжали мимо Мертвого переулка, в котором, невзирая на вечернее уже время, кипела жизнь. Каждый второй дом в нем либо ремонтировался, либо перестраивался, либо строился заново. Это купцы облюбовали себе местечко, где и скупали дома у разорившихся дворян и помещиков. Но переулок промелькнул, шум утих, а тут и мы свернули в Обухов переулок, где царила полнейшая тишь.

Двухэтажный белый домик с проходом во дворик в виде дуги, ранее принадлежавший княгине Девлет-Кильдеевой, стоял в ряду таких же домиков, ничем особым не выделяясь. Разве что штукатурка меньше облезла. Но главным отличием было то, что возле него стояло немало разных экипажей, похоже, курс теургии, магии и прочих оккультных наук пользовался спросом.

Нас встретили, провели в гардеробную, проводили во второй этаж, указали на свободные, ситчиком обитые креслица. Мы тихонько присели в ожидании начала представления.

Я осмотрелась и фыркнула себе под нос. Многие дамы скрывали свои лица вуалями, несколько мужчин были и вовсе в масках. Те же, кто не считал нужным прятать лица, смотрели на первых чуть высокомерно, мол, пришли встать на путь восхождения к истинам и посвящения таинствам, а прячутся. Мне же показались очень несерьезными и те, что прячутся и боятся, и те, что полагают себя храбрецами.

– Я, кажется, знаю вон ту маску, – шепнула маменька Кларе Карловне.

– Да тут полно знакомых, – отмахнулась та.

– Так отчего мы по улице ехали, скрываясь? – недоуменно спросила маменька.

– Я скрывалась от приличных людей, – фыркнула тетя Клара. – Ладно, не стану злословить, среди присутствующих тоже есть приличные люди. Но они меня здесь уже видели. О, начинается!

Целый рой слащавых, шуршащих шелками старух, беспрестанно что-то лепетавших, ввели в гостиную «магистра магии, теургии и оккультных наук». Магистр оказался старым очканчиком, был полуплешив, косоглаз, имел жиденькую бородку и подобие огрызков усов под носом. Пуговка на потрепанных штанишках была не застегнута.

Магистра тайных знаний усадили перед аудиторией, он благосклонно ее осмотрел и, не утруждая себя приветствиями, заговорил, жутко картавя.

То и дело мелькали незнакомые слова, но будь они знакомы, смысл я бы все равно не уловила. К тому же слишком часто становилось смешно от произносимых раз за разом фраз вроде: «Мы юди науки», «Не как пыйкий художник, а как чеаэк, тьезво гьяжу я на могодые искания», «я – стъуя теуйгии», «я – тайный учитель», «пожай теуйгии охватит всегенную», «я втигаю в души Индию, как истоик дгевних культуй». Наверное, было еще немало такого же смешного, но все запомнить было не в моих силах. Я и так сидела раскрасневшаяся от сдерживаемого смеха. Зато теософские старицы, что привели сюда тайного учителя, слушали, точно романс, песни о том, как «каталися волны любви до создания мигъа и как в тех катаниях мий созидался». На многих других лицах тоже старательно изображалось понимание, кое-кто пытался записывать, положив себе на колени блокноты.

– Чепчика не хватает, – вдруг шепнула маменька.

– Да для чего? – удивилась тетя Клара.

– Вышла бы замечательная бабушка-волк. То есть волк, переодетый бабушкой. Сидит, Красным Шапочкам сказку рассказывает. Глаза блестят, зубки щелкают, слюнки брызгают.

На нас стали коситься, и мы умолкли.

Дальше я слушать перестала, стало окончательно скучно, и я принялась разглядывать участников курса, лишь иногда слышала знакомые и полузнакомые фамилии: Маркс, Кант, Моммсен[42]42
  Известные ученые. Мишенька упоминает их для придания солидности своим лекциям.


[Закрыть]. Видимо, «тайный учитель» ссылался на авторитетов. Наконец, тайный учитель и магистр закончил. Глянул вокруг и произнес: «Тэк!» Что это означало, мы не поняли, но остальная публика захлопала.

– Тот еще цирк! – сказала маменька, тоже сдержанно хлопая в ладоши. Я посчитала правильным к ней присоединиться, ведь нам нужно было заслужить благосклонность Мишеньки.

На подавляющее число вопросов магистр отвечал в том духе, что для понимания ответов вопрошающий должен прослушать весь его курс до конца, а покуда нету предмета для разговоров.

Пока публика расходилась, мы успели изрядно заскучать, хотя мне скучно было уже давно. Я бы, пожалуй, ушла, не стала бы задавать заготовленных вопросов, но было неудобно перед Кларой Карловной.

Дождавшись, когда магистра оставят в покое и, опередив стариц, собиравшихся его сопроводить в покои, Клара Карловна подошла к тайному учителю:

– Михаил Александрович, рада видеть вас в здравии.

Сперва Михаил Александрович сделал вид, что не узнает тетю Клару, но тут же передумал и сделал вид, что признал:

– И я вас, Клага Кагловна, хад видеть. Глаза подустали, не пгизнал поначалу.

– А господина Валентина Пискарева припомните? Вы с этим молодым человеком несколько раз весьма оживленно что-то обсуждали.

– Да-да! То есть нет. Не пьипомню. А что с ним?

– Убили!

Магистр поерзал в креслице и сказал невпопад:

– Сожалею, пьиятный был моодой человек.

– Ну раз вспомнили, не скажете ли нам, о чем беседы ваши были? Вдруг это прольет свет на его гибель.

– Въяд ли. Не умею пъедставить себе, чем тут способны помочь наши беседы о теуйгии.

Тут магистр предпринял попытку встать, но я, прежде отдав ведение разговора Кларе Карловне, сочла необходимым вмешаться.

– Михаил Александрович, уважаемый, – обратилась я к нему, – разве ж ваши беседы только этим и ограничились? Разве не просил вас господин Пискарев, используя ваши связи и знакомства, свести его с орденом розенкрейцеров?

– Помилуйте, о чем вы, судаыня! – воскликнул магистр и забегал глазами.

– Как хотите, Михаил Александрович, вы в полном праве не говорить нам ничего, – вполне любезно произнесла я, но продолжила с угрозой в голосе: – Но вот с тайной полицией вы совершенно зря об этих разговорах умолчали. Всего доброго и прощайте.

И пошла к выходу, вынудив тем Клару Карловну и маменьку последовать за мной. На выходе нас остановили и предложили оказать вспомоществование развитию оккультных наук.

– Ну я же говорила, что все как в цирке! – засмеялась маменька, доставая деньги.

Клара Карловна удивленно на нее глянула, но смолчала. И лишь уже в ландо спросила:

– Ира, а что ты там про цирк сказала?

– Есть такая старая история про цирк. Хозяин, видя, что сборы невелики, написал в афишах: вход на представление бесплатный. Публика набилась в невиданном числе. Посмотрели представление, собрались уходить, но на всех выходах, преграждая дорогу, стояли борцы и гимнасты, а на дверях оказались объявления: «Вход бесплатный. Выход пять рублей!»

– Смешно. Но пять рублей как-то дорого для цирка. – Клара Карловна то ли не поняла, что пять рублей названы просто так, раз рассказывалась байка, то ли так пошутила.

– А те пять рублей, что мы отдали этому убогому, – не дорого? – спросила маменька.

– И что у вас за семья? Шутите по поводу и без. Даша, отчего ты так грубо разговаривала с Михаилом Александровичем?

– Да, – присоединилась к ней маменька. – Он, положим, стоил этого, но ведь ты хотела от него что-то узнать. И грубость здесь была неуместна и могла послужить во вред.

– Простите, но я так поступила намеренно, – призналась я. – Еще как сюда ехали, и вы, тетя Клара, про этого Мишеньку рассказывали, я стала догадываться, что мы, если что-то и услышим от него, так это будет ложью. А как пришли и увидели всех этих дам в вуалях и мужчин в масках, так уверилась окончательно.

– Непонятно, при чем здесь эти вуали и маски? – удивилась тетя Клара.

– Лекция же была самая безобидная! – принялась объяснять я. – Просто оратор повествовал о неких тайных знаниях, о том, что они якобы существуют, сами же эти знания, если они и существуют, остались не высказанными ни единым словечком. Так от чего людям прятаться? Значит, им обещают нечто запретное, и они заранее этого боятся.

– Ну, так он всегда обещает запретное, – согласилась Клара Карловна. – Знает, что запретный плод сладок и что народу будет больше. А вот полиции он бы испугался врать.

– Раз Мишенька обещает запретное, то уж, конечно, он давно привлек к себе внимание полиции. Вряд ли серьезное. Но тем не менее, узнав, что Валентин Пискарев посещал этот курс, они обязаны были сюда зайти и если не допросить, то хотя бы расспросить. Так с чего бы ему нам врать, если он полиции уже всю правду рассказал? Выходит, солгал он им. Оттого и стушевался, как вы Пискарева упомянули. Но решил держаться уже сказанного. То есть ничего не говорить и нам.

– Пока логично. Но отчего ты решила, что Валентин интересовался у Мишеньки именно орденом розенкрейцеров?

– Может, и не этим орденом. Но он точно искал возможностей стать членом одного из тайных орденов. И уж сюда ходил не слушать всякую ерунду, а в надежде найти через «майистъа теуйгии», – передразнила я картавость Мишеньки, – нужных ему людей, тех, кто реально мог указать дорогу в орден.