Текст книги "Ртуть и соль"

Эд так не считает:

– Монахиня. Ты обещал.

Монстр кивает:

– Монахиня… Как по мне – слишком много желающих спасти эту полуженщину. Ты опоздал, незваный гость. Твоя пташка томилась в подвале этого самого дома, запертая с остальными. Две ее подружки здорово скрасили нам вечера, а она… Она нашла лазейку и бежала. Прежде чем я успел вернуть ее, некто встретил ее и забрал с собой. Прочь из моих владений. Живую. Невредимую. Я долго горевал о потере.

Эд тяжело дышит, стараясь обуздать обуревающие его чувства:

– Кто ее забрал?

– Этого я не знаю. Знаю только, что и этого оборванца его холуи звали «королем», но чаще – «генералом».

– Ну что же, спасибо за ответ, ваше величество, – кивает Эд, вставая. – Я хочу просить вас еще об одном одолжении. Я хочу пожать вашу руку.

Жуткий хохот разносится вокруг – просьба Сола изрядно веселит троицу. Тем временем он осторожно опускает руку в карман.

– Ну что же, – отсмеявшись, скрипит Король. – Давно я не обменивался рукопожатием с живым. Вот моя рука.

Он протягивает костистую ладонь Эду. Тот отвечает на рукопожатие, с силой сжимая твердую, как дерево, руку монстра. Второй рукой он выхватывает из кармана нож и резким движением поддевает большой палец Короля. Не отпуская руки, он с силой полосует ножом по пальцу. Тим ревет – скорее от гнева, чем от боли. Палец поддается легко, словно бумажный. Подхватив его, Эд тут же разворачивается и бросается прочь. Вслед ему летят гневные вопли и жуткий вой.

* * *

– Выйди вон! – хрипит Сол, когда Спичкина голова показывается в приоткрывшемся дверном проеме. – Сколько тебе говорить!

– Я принес то, что ты просил, – невозмутимо заявляет мальчишка.

– Оставь на пороге. И не забудь как следует вымыть руки. Ты понял? – Эд заходится в приступе тяжелого надсадного кашля.

– Да понял, понял, – обычный тон сменяется недовольным ворчанием. – Надо было меня слушать, Эдди.

– Не умничай, – сил спорить, тем паче уже в который раз, у Сола нет. Спичка бормочет что-то напоследок. Хлопает, закрываясь, дверь.

Из раскрытого окна в комнату доносится многоголосый городской гомон. Вечереет – начинают закрываться магазины, уличные торговцы не спеша собирают свои лотки, усталые рабочие неспешно бредут домой после очередной двенадцатичасовой смены. Эдвард отрешенно смотрит в потолок. Нужно подняться, забрать то, что принес Спичка. Сомнений уже давно не осталось – зараза все-таки достала его. Теперь остается выяснить, хватит ли у него сил выздороветь.

– Чертова дрянь, – едва слышно бормочет Сол. – Не с тем ты связалась. Я не какой-то дикарь-заморыш. Я знаю, как надо лечиться… А, черт… кого я обманываю?

Как готовится противочумная сыворотка, Эд знает сугубо теоретически. К счастью, полученных на лекциях ОБЖД знаний хватило, чтобы вспомнить, что проще всего такую сыворотку получить из убитых температурой чумных палочек. Сыворотка из живых палочек эффективнее, но для ее приготовления нужно грамотно применить бактерицид. О том, что это такое, у Эда сохранились только смутные воспоминания.

Он переводит дыхание. Спичка принес пенициллин. Точнее, плесень, которую Эд намеревался использовать как антибиотик. Биосинтез, которым из плесени должен получиться бензилпенициллин, для Сола – тайна за семью печатями. К тому же он понятия не имеет, поможет ли ему употребление плесени в сыром виде.

– Так что немногим ты лучше, чем эти самые дикари-заморыши, старина, – от кривой ухмылки, адресованной самому себе, на душе становится только гаже. При каждом вдохе в горле хлюпает, а легкие саднит. Хочется прокашляться, даже зная что от этого будет только хуже. В паху уже начинают воспаляться лимфоузлы. Паршивый признак.

– Вижу, ты вернулся с подарком, – рокочущий голос болезненно отзывается в голосе Сола. Повернув голову, он видит Рипперджека – мрачную громаду на фоне окна.

– Взял поносить. Собираюсь вернуть через пару дней, – пытается шутить Сол.

– Думаешь, бульон из пальца Короля Чумы поможет тебе?

– Уверен.

Джек какое-то время молчит. Слышно, как он мерно дышит, с глухим сипением втягивая и выпуская воздух.

– Я пришел убить тебя, – наконец произносит он. Голос его не меняется, но что-то внутри подсказывает, что намерение это твердо. Может, так оно и лучше? Лучше, чем мучительно умирать от чумы?

– Я чем-то провинился? – спрашивает Сол.

– Нет, – чудовище издает довольный рык. – Не все в нашем мире имеет причину. Я не имею.

– Ты можешь себе это позволить, – кивает Сол. – Но я могу дать тебе причину не убивать меня.

– Чума – не причина. Меня не волнует, когда ты собирался умереть – завтра или через сто лет. Мое появление всегда перечеркивает планы смертных.

– Нет. Причина в другом. Я стану твоим источником дохода.

Джек коротко взрыкивает – это, видимо, означает насмешку.

– Твой порох – плохой товар.

– Это так, – Сол закашливается, тяжело и надсадно. – Хватит кустарничать. Индустриальная эпоха… Другие масштабы. Я построю… химическую фабрику.

– В том случае, – назидательно произносит монстр, – если чума не заберет тебя.

– Не заберет, – Эд говорит с уверенностью, которой не ощущает. – У меня еще есть здесь дела.

Он слышит, как стучат по полу когти Рипперджека. С трудом повернувшись, видит, как чудовище подходит к окну. Почувствовав взгляд Эда, Джек оборачивается.

– Я вернусь, через три дня. Если я увижу, что твой подарок еще с тобой, – ты умрешь.

– Принеси с собой золото, – саркастически улыбается Сол. – Много золота. Оно нам понадобится.

Часть вторая. Имперский фабрикант

Глава шестая. Голос чувств и доводы рассудка

– Мистер Эдвард Сол. – Хозяин дома, средних лет мужчина в коротком черном парике и флотском мундире с золотыми эполетами, указывает кистью в сторону Эда. Тот вежливо кивает. Хозяин поворачивает голову направо, указав на невысокую, болезненно-худую девушку. – Мисс Анна Лоэтли.

Эдвард улыбается вежливо, но немного натянуто. В узком, неудобном камзоле и жестких туфлях, с гладко выбритым лицом и в надетом на голову парике он до сих пор ощущает себя не в своей тарелке. Олднонская светская мода ближе всего к европейской конца восемнадцатого – начала девятнадцатого столетия. Уже не в ходу расшитые золотом и кружевами камзолы и пышные платья, но удобство во многом еще становится жертвой внешней эффектности. Одно лишь немного утешает – женщинам, по традиции, приходится куда тяжелее мужчин.

– Замечательно выглядите, – комплимент, обязательный в этом случае, выходит как-то неуклюже. – Рубины в ожерелье подчеркивают белизну вашей кожи.

– Спасибо, – едва заметно кивает девушка, старательно избегая встречаться взглядом с партнером на вечер. Едва ли ей много больше двадцати, и, судя по всему, она перенесла долгую, изнуряющую болезнь. Слишком худая и слишком бледная, чтобы казаться симпатичной даже по меркам зацикленного на диетах и похудании двадцать первого века. Олднонцам же мисс Анна Лоэтли и вовсе должна казаться дурнушкой. Это вполне объясняет причины, по каким хозяйка дома свела ее с Эдвардом Маллистером Солом.

Перед обедом хозяин дома подводит мужчину к той женщине, которая была уготована ему в партнерши на вечер, и знакомит их. Мужчина кланяется, не протягивая даме руки, и развлекает ее легкой беседой. Когда наступает время обеда, он сопровождает ее в столовую и садится рядом с ней. Как правило, чем ниже социальный статус мужчины, тем страшнее, дурнее и хуже ему достается партнерша. Званый обед – не повод рушить социальную стратификацию.

Оказаться героем этих строк куда менее приятно, чем читать их. Званые обеды, устраиваемые богатым сословием Олднона, Алина описывала в своем дневнике часто и подробно, за что Эдвард был ей безмерно благодарен. Теперь, когда из трущоб Западного Края он начинает стремительное восхождение к особнякам Восточного, умение вести себя в приличном обществе ему требуется как воздух. И сегодняшний вечер – едва ли не самый важный в намеченном пути – прежде всего, потому, что первый.

Приглашение на обед Эдвард Маллистер Сол получил три недели назад – и спустя два месяца после того, как на золото Рипперджека приобрел землю для будущей фабрики. Приглашение прислал сэр Сейджем Данбрелл, баронет, что для Эдварда, иностранца, даже не назвавшего публично страну, откуда он прибыл, было несомненной удачей.

– Я читала о вас в «Ежедневной газете», – неожиданно произносит Анна. – Вы собираетесь построить алхимическую фабрику в приории Святого Эдвинда.

– Эмм… да, – Сол отвечает с запинкой. – Вы прекрасно осведомлены, мисс Лоэтли. Даже удивительно, что юная девушка интересуется подобными новостями.

– Мы живем в просвещенный век, мистер Сол. – Кажется, слова Эдварда немного задели Анну.

Смутившись, он пытается загладить вину:

– Я не хотел вас обидеть, мисс Лоэтли. Просто… Я хочу сказать, нечасто встретишь девушку, которая интересуется строительством фабрик.

– Вы правы, мистер Сол.

Этот короткий ответ кажется Эду вуалью, под которой прячется целая буря сложных чувств и переживаний. От этого у него вдруг непривычно начинает тянуть в груди и пересыхает во рту. За месяцы, прожитые на Мэдчестер-стрит, он успел отвыкнуть от таких женщин – скромных, сдержанных, образованных. Грубость, кичливость и нахальство ценятся в Западном краю куда как больше, особенно когда имеешь дело с подругами гангстеров.

– Вы можете сказать откровенно? – Анна поднимает взгляд на Эдварда. У нее большие карие глаза, в свете свечей отблескивающие золотистыми искрами. – Почему вы выбрали Олднон? Сейчас, когда в городе эпидемия, пожары…

Она замолкает, не решаясь продолжить. Эд тоже молчит. Уже дважды за эту короткую беседу мисс Лоэтли застает его неподготовленным.

– Прошу не думать, что я хочу сделать состояние на бедах этого города, – Сол с трудом подбирает слова. Его английский, и без того не идеальный, сильно огрубел, пройдя гангстерскую школу. Полновесные предложения и вежливые обороты упрямо не желают сходить с его языка. – Я прибыл в Олднон не для того, чтобы стать фабрикантом.

– Для чего же тогда?

– Я, – Эд вновь запинается, – не могу сказать вам. Простите.

– Не извиняйтесь, – впервые слабая улыбка проступает на губах мисс Лоэтли. – Я догадываюсь, что причины эти глубоко личные, и оттого не смею винить вас в нежелании открывать их персоне, с которой вы едва успели познакомиться.

– Я надеюсь, наше знакомство не ограничится этим вечером…

От слов этих на щеках Анны появляется легкий, почти незаметный румянец. Эду тоже становится немного неловко. Кажется, он слишком пристально на нее смотрит. Негромкие шепотки от стоящих рядом пар подтверждают это.

Эд непроизвольно поводит плечами, словно на них сверху что-то давит. Это место на его взгляд ничем не лучше притонов Западного края, таких как «Дыра в стене» или «Крысиная яма». Нет, шелковые обои, дорогие ковры и картины в массивных позолоченных рамах, конечно, не чета растрескавшейся штукатурке и темным от плесени доскам. И все же нечто неуловимое объединяет эти, такие разные, места. Внимательный взгляд объясняет это чувство: упадок и разложение присутствуют и здесь, просто на фоне блистающей роскоши они не так заметны. Вот голова кабана, висящая над камином: моль выела в ее шкуре проплешины, а набивка просела, заставив чучело утратить форму. Коллекция сабель на пышном бордовом ковре – серебро оковки потемнело, кожа ремней сморщилась и потрескалась, ковер же потускнел от пыли и копоти. Рассматривать эти детали неприятно, но кроме того – невежливо. Вынужденно Эд переводит взгляд на гостей.

Справа от него еще один баронет – это ясно по висящему на шейной ленте знаку с изображением фамильного герба и обращению «сэр». Он общается с хозяйкой дома, нестарой женщиной, не очень красивой, но дорого одетой. Ее водянистые бледно-голубые глаза преданно смотрят в рот собеседнику, на тонких, густо напомаженных губах – подобострастная улыбка. По положению этот человек выше ее мужа – как иначе объяснить такую слащавую любезность? Гость слева щеголяет драгунским мундиром, но слишком молод, чтобы быть даже полковником. Майор, может даже, лейтенант. В партнерши ему досталась дочка хозяина – лет восемнадцати, совсем еще свежая, но внешностью, увы, сильно похожая на мать. Хотя, судя по оживленной беседе, отнюдь не противная драгуну. Без пары остался молодой еще юноша, одетый в строгий черный фрак. Он не носит парика, зато в левом ухе поблескивает крупным аметистом серьга.

– Прошу к столу! – объявляет сэр Данбрелл, подавая руку своей партнерше.

Они входят в столовую первыми. За ними следует драгун с хозяйской дочкой. Третьей парой идут Сол и Анна, баронет-гость под руку с леди Данбрелл замыкают процессию. Одинокий молодой человек входит позади всех, в некотором отдалении.

Алина, кажется, писала о таком. Напрягшись, Эд вспоминает:

«В столовую гости входили по очереди, причем была в этом строгая очередность. Процессию возглавлял хозяин, сопровождавший наиболее высокопоставленную даму, за ним выстраивались остальные пары, с социальным статусом в порядке убывания. Завершала процессию хозяйка дома под руку с наиболее высокопоставленным мужчиной. За ними следовал одинокий мужчина, оставшийся без партнерши, если таковой присутствовал. Хозяин и хозяйка сидели на противоположных концах стола. Справа от хозяйки сидел наиболее высокопоставленный гость, справа от хозяина – самая знатная гостья. Ближе к центру стола обычно усаживали мелких сошек».

Под потолком столовой висит большая свечная люстра, окна закрыты тяжелыми гардинами, багровыми с золотой бахромой. Стол накрыт белой скатертью, и на нем уже расставлены блюда. Гости неспешно рассаживаются. Эд бросает короткий взгляд на Анну, умолкшую и не поднимающую глаз.

– Вы давно знакомы с почтенным семейством Данбреллов, мисс Лоэтли? – спрашивает он, чтобы прервать неловкую паузу.

– Моя матушка была сердечной подругой леди Данбрелл. В детстве мы часто посещали этот дом.

– А сейчас? – спрашивает Эд, тут же понимая, что вопрос получился глупый и бестактный.

– Моя матушка скончалась восемь лет назад. А батюшка год тому назад погиб в колонии от рук туземцев. Леди Арлина взялась устроить мою судьбу…

Анне передают тарелку с мучным супом, которую она тут же ставит перед Эдвардом. Тот, в свою очередь, ставит ей переданную со стороны хозяина тарелку с печеной треской. На какой-то момент разговоры стихают – тосты здесь произносить не принято, так что гости без проволочек приступают к еде.

– Мистер Сол! – подает голос драгун. Густые бакенбарды делают его старше своего возраста, но голос, юношеский, еще не огрубевший, разрушает эту иллюзию. – Скажите, как вы находите Олднон?

Эдвард вежливо улыбается:

– Наверное, это величайший из виденных мной городов, – угодливая, льстивая фраза, но для откровенности не место в такой беседе. – Хоть сейчас на его долю выпали тяжкие испытания.

– Итогом их будет лишь вящее величие его и всей империи, – драгун отсалютовал Эдварду вилкой.

– Не сомневаюсь, – вежливо кивнув в ответ, Эд замечает осторожный и внимательный взгляд Анны.

К разговору присоединяется баронет:

– Признаюсь, я удивлен, что вам удалось получить разрешение на строительство. Все-таки иностранец…

– Ваши сомнения вполне понятны, – кивает Сол. – Признаюсь, разобраться в вашей системе законов чужаку решительно невозможно. Посему за успешное разрешение всех правовых вопросов я должен благодарить моего поверенного, мистера Барнинга.

– Это не Альбардиш Барнинг из конторы «Барнинг и Уолк»? У него сомнительная репутация, – бросает баронет, скрупулезным движением отрезав кусок рыбы.

Эд пожимает плечами:

– Мне не к кому было обратиться за советом в тот момент. Пришлось положиться на собственное чутье. И, скажу вам, за прошедшие месяцы поводов усомниться в честности этого человека у меня не было.

– Все равно, я советовал бы вам подыскать другого поверенного. Могу рекомендовать замечательную контору – «Амад Тарсерс и сыновья». Уважаемое адвокатское семейство, богатый опыт ведения дел с промышленниками и предпринимателями.

– Благодарю за совет. Не премину посетить.

Слухи о репутации Барнинга не были досужими. Этот низкорослый, сутулый старикашка вот уже не один десяток лет вел дела преступных воротил Западного Края. Рипперджек был у Барнинга на особом счету: Альбардиш безумно боялся мантикора, но вместе с тем, похоже, весьма неплохо на нем зарабатывал. Появление Эда в качестве посредника между ним и Джеком Барнинг воспринял как дар судьбы, хотя работа ему досталась не простая и не самая привычная. Неизвестно, что тут сыграло большую роль, страх или усердие, но в итоге все необходимые бумаги Эдвард получил.

Разговор прерывается – до тех пор пока дамы остаются за столом, вести мужские разговоры считается невежливым. Подают первую перемену блюд. Теперь перед хозяином – седло барашка, перед хозяйкой – вареная индейка. С небольшой задержкой слуги выставляют «угловые» блюда – котлеты, тушеную капусту, овощное пюре и запеченные куриные сердечки. Снова звенят передаваемые тарелки, гости осторожно хвалят гостеприимство хозяев. Эд, заметив, что Анна опять опустила взгляд в тарелку, чувствует какую-то неловкость. На самом деле это первый раз за последние пару лет, когда ему нужно поддерживать светский разговор с малознакомой девушкой. С этим не было особенных проблем до женитьбы, еще меньше стало после, но вот с того времени, как уснула Алина, он вообще не знакомился с девушками. И уж тем более не посещал такие вот мероприятия.

– Знаете, – начинает он, с удивлением обнаружив, что голос звучит хрипло – приходится прокашливаться, – я все никак не привыкну к здешней погоде. Сырость, постоянные дожди, снега почти нет…

– А на вашей родине выпадает снег? – не поднимая глаз, спрашивает Анна.

– Не то чтобы часто, – задумавшись, произносит Сол. – Но пару недель в году стоят крепкие морозы, и снега может выпасть много. Бывало, за ночь машины по крышу заваливало…

Мисс Лоэтли смущается, а Эду остается только ругать себя последним дураком.

– Простите, я еще не до конца освоил ваш язык. «Машины» – так у нас называют брички и омнибусы.

– Спасибо, – видимо, девушка не нашлась с ответом.

Эду ее смущение кажется… милым, что ли. Притягательным.

– Последние месяцы в Олдноне всем тяжело, – говорит Анна негромко, стараясь не привлечь внимание сидящих рядом. – После Великого пожара неба совсем не видно, а дождь оставляет черные потеки. Это сажа смешалась с облаками. Многие уезжают к морю, на курорты. Подальше от смога, Красной смерти и Великого пожара.

– Вы тоже хотели бы уехать? – Грусть в голосе Анны трогает Эдварда.

С неожиданной страстностью девушка кивает.

– Даже не знаю. Здесь меня мало что держит. Свой жизненный уклад я с легкостью воссоздам даже в самой глухой деревне; подруг у меня нет, ну или почти нет. Думаю, с ними мы могли бы поддерживать переписку. Близких родственников не осталось, дальние все живут далеко отсюда и едва ли даже думают обо мне…

– Выходит, вы совсем одна?

– Нет, отчего же. Леди Данбрелл очень добра ко мне, я вижу, что всеми силами она старается заменить мне мать. Тинк… я хотела сказать, мисс Тинкер Данбрелл, дочь леди Арлин, моя подруга. Наши взгляды на жизнь различны, но… но мы ладим.

Эдвард ловит на себе взгляд хозяйки дома. Контрастно очерченные помадой губы, заметив его, складываются в улыбку, в которой ощущается нечто неприятное. Эдакая смесь сочувствия и брезгливости. Сол готов спорить, что в равной степени эти эмоции относятся и к нему, и к мисс Лоэтли.

За разговором незаметно приходит третья перемена блюд – десерт. Эдвард уже вполне сыт, но отказ от еды считается предосудительным и может быть истолкован как знак неуважения. Приходится взять переданный хозяйкой пудинг и предложенное слугой сырное фондю.

– Расскажите о своей родине, – просит Анна. – Мне всегда хотелось побывать на континенте. Кажется, там все совершенно по-другому. Особенно в дальних колониях. Офицеры, возвращаясь, рассказывают удивительные вещи.

«Например, что Красную смерть связанной привезли в трюме военного корабля, – некстати вспоминает Сол одну из услышанных в Западном краю баек. – Чудесная аллегория, если, конечно, не предположить, что это и не аллегория вовсе. Если существует Король Чума, то почему бы Красной смерти во плоти не бродить по олднонским улицам?»

– Так вы расскажете что-нибудь? – Вопрос Анны заставляет его вздрогнуть.

– Да, конечно, – кивает он. – Моя страна… что бы вам рассказать… Моя страна небогата. Это осколок распавшейся империи, до сих пор живущий плодами былого величия. Наши правители столь же активно пользуются ими, сколь и поносят ушедшие порядки. Простые жители более равнодушны – их заботит только хлеб насущный. Раньше многие учились… учатся и теперь, но не для того, чтобы научиться, а потому, что диплом университета стал нужен для любого служащего. Наши женщины могут работать наравне с мужчинами, но их неохотно берут на службу…

– Могут работать, но их не берут? Почему?

– Ну, – Эд задумывается, насколько принято говорить олднонской девушке о беременности и родах, – не каждая мать может пригласить няню и кормилицу, чтобы самой вернуться на службу сразу после… родов.

Никакой особенной реакции это слово у Анны не вызывает. Ну что ж, уже легче.

– К тому же многие матери не хотят оставлять своих детей. Из-за этого они могут не появляться на службе очень долго – даже годами. Нанимателям это не очень нравится.

Мисс Лоэтли кивает:

– Благодарю за разъяснение. Теперь мне понятно.

Эд кивает. Наверное, Анне такое объяснение даже понятнее, чем большинству женщин того, реального, мира. Эта мысль только сейчас приходит в голову Эдварду: ведь на самом деле у всей истории женской эмансипации всего одна краеугольная причина. Контрацепция. О каких правах женщины могла идти речь, когда вся ее взрослая жизнь была, по сути, чередой беременностей и родов? Даже если средства позволяли переложить воспитание детей на сиделок, содержание дома – на слуг и управляющего, все равно. Только когда люди изобрели действенную защиту, только тогда у женщин появилась реальная возможность вмешиваться в мужские дела. Хорошо ли это? Не получится ответить на этот вопрос – слишком много тут факторов. С одной стороны – установленный природой порядок вещей, с другой – прогресс и развитие общества. Даже секс сам по себе изменил свою суть и природу, обратившись из акта продолжения рода в обычное, рядовое удовольствие. А зачатие стало нежелательным побочным эффектом.

– Знаете, я хотела бы посетить вашу страну, – слова мисс Лоэтли прерывают размышления Сола.

– Боюсь, это невозможно, – качает он головой. – Границы моей родины… закрыты для чужаков. Я и сам уже не знаю, смогу ли вернуться туда.

Девушка поднимает взгляд на Эдварда. В глазах ее читается осторожное, сдерживаемое сочувствие.

– Должно быть, это тяжело, – говорит она после некоторого молчания, – знать, что можешь никогда не вернуться домой.

– Может быть, – пожимает плечами Сол. – До сих пор у меня не было времени задуматься об этом всерьез. Слишком много дел.

Обед подходит к завершению – дамы, следуя за леди Арлин, переходят из столовой в гостиную, оставляя мужчин за столом, куда тут же приносят очередную перемену блюд – в основном закусок, присовокупив к ним пару бутылок крепкого.

– Не скучаете, мистер Сол? – интересуется сэр Данбрелл. – Эта молодая особа не утомила вас своей холодностью? Хотел бы я вам сказать «взбодритесь», но скоро танцы – и ваша партнерша вернется к вам снова.

– Спасибо за заботу, сэр, – Эд сдержанно кивает. – Скажу честно: мисс Лоэтли – милая девушка. Беседовать с ней было приятно.

– Вот это мнение, какое нечасто услышишь от моих гостей! – хохотнул баронет. – Видимо, сказывается разность культур. Как долго вы намерены остаться в Олдноне, друг мой?

Смена тем получилась довольно резкой. Эдвард ненадолго задумался.

– Достаточно, чтобы окончить стройку и воспользоваться ее плодами. Срок не короткий, как вы понимаете.

– Действительно, – Сэйджем Данбрелл поднимает бокал, салютуя Эдварду. – В таком случае предлагаю выпить за ваш успех, мистер Сол. Вы затеяли начинание, какого Олднон еще не видывал. Если чужаку удастся построить в городе фабрику, к тому же – алхимическую… Кстати, что вы собираетесь производить?

– Купоросное масло, – Эд отпивает из своего бокала. В напитке не меньше пятидесяти градусов, но вкус приятный.

– Купоросное масло? – удивляется драгун. – Зачем?

– Причин много, – спокойно отвечает Сол. Распространяться о том, что серная кислота нужна ему в качестве сырья, он пока не собирается. – Это вещество используется часто и во многих ремеслах. Я думаю, дешевый, качественный продукт легко найдет своих покупателей.

– Признаюсь, я даже не очень-то знаю, что это, – смеется драгун. – Но, если спросите моего совета, то я скажу так: империи по-настоящему нужно лишь то, что обеспечивает ее морскую и сухопутную мощь.

– Именно потому вашего совета никто и не спрашивает, лейтенант, – обрывает его второй баронет, кажется сэр Ноджем Элстли. – Военная сила империи всегда стояла на двух столпах. Первый – золото, а второй – прогресс. Предприятие мистера Сола обещает Альбони и то и другое.

– Притом что и сам он внакладе не останется, – шутит неунывающий драгун. Выпад со стороны старшего и более именитого товарища он переносит легко.

– А вот об этом судить пока рано, – спокойно резюмирует сэр Данбрелл. – Мистер Сол, не составите мне компанию? Я хотел бы показать вам свой сад. Джентльмены, вы простите наше недолгое отсутствие? Обещаю, к танцам мы вернемся.

Они выходят через большие застекленные двери. Просто удивительно, что в Олдноне, где на одном конце господствуют теснота и грязь, в другом можно найти столько свободного пространства, единственное назначение которого – раз или два в день доставить эстетическое удовольствие хозяевам особняка. В темноте оценить размеры сада нелегко, но маленьким он не выглядит.

Каблуки стучат по плиточной дорожке сухо и отчетливо. Влажный воздух, подернутый белесой дымкой, впитывает эти звуки, растворяя их в себе. Не успели мужчины отойти и на пару десятков шагов, как уже не слышны звуки дома, и даже свет окон кажется бесформенными желтыми пятнами.

– Мне нравится ваша затея, Эдвард, – произносит Данбрелл. Слова он выводит медленно и неспешно, позволяя собеседнику проникнуть в мельчайшие смысловые оттенки. – Нам выпало жить в эпоху перемен, и, хоть мне, осколку прошлого, нелегко в эти новые времена, я понимаю их силу и требования. Сейчас не так трудно заработать состояние и обрести положение в обществе. Военная карьера, юридическая практика, торговля с колониями – все эти пути хорошо известны нам. Чужаку тут нет места. Стезя промышленника – нова и кажется не такой закрытой… для чужаков. Полагаю, вы разделяете эту точку зрения?

«Эту точку зрения, – мысленно повторяет Сол. – Старый прохвост, ты не сказал „мою“. Пытаешься поймать меня? Черта с два!»

– Чужакам везде нелегко, сэр. Такова их участь.

Баронет смотрит на собеседника с одобрительной улыбкой.

– Вы отнюдь не глупый человек, Эдвард. Проницательность – ценное качество. Я верю в вашу проницательность и потому позволю себе предположить, что вы понимаете, что проблемы вашего дела получением разрешительных бумаг не окончились?

Эд осторожно кивает. Данбрелл явно клонит к чему-то. Интересно, почему званый обед? На обедах не принято обсуждать дела – для этого назначают отдельные встречи. Выходит, что баронет не желает, чтобы в обществе узнали о том, что он ведет дела с чужаком. Преждевременно не узнали.

– Вам понадобятся не только покупатели. Вам понадобятся торговые дома, которые будут торговать для вас за пределами Олднона. Вам понадобятся договоры с судовладельцами и железнодорожными компаниями, для того чтобы доставлять ваш товар покупателям. И в итоге вам понадобятся фабриканты, крупные потребители вашего купоросного масла. Ведь вы намерены выпускать много купоросного масла, Эдвард?

Эд снова кивает. Сейджем Данбрелл ухмыляется, обнажив редкие желто-коричневые зубы.

– Все, кого я перечислил, для вас недоступны. Никто не станет работать с человеком, чья репутация не подтверждена. Вы прогорите раньше, чем успеете убедить людей в своей состоятельности.

Они останавливаются. От влажности кожа на лице покрылась пленкой, в горле першит. Потерев ладонью щеку, Эдвард смотрит на пальцы и видит черные разводы. Прошло два месяца, а сажа все еще выпадает вместе с дождем. Данбрелл молчит, ожидая реакции собеседника.

– Думаю, сэр, вы не только поведали мне о проблеме, но и предложите решение, – спокойно произносит Сол.

Баронет удовлетворенно кивает:

– Хорошо сказано, Эдвард! Не нужно большого ума, чтобы увидеть, что не так. Ум требуется, чтобы понять, как с этим справиться. Мое решение просто и очевидно – вам нужен партнер, чья репутация не подвергается сомнению. Он устроит вам нужные знакомства и станет гарантом вашей честности и надежности. Впрочем, довольно предисловий. Я предлагаю вам взять меня в партнеры. О равных долях мы не говорим – меня вполне устроят пятнадцать процентов.

Эдвард поправляет галстук – эти удавки раздражали его и в реальном мире, а здесь, куда менее удобные, и вовсе вызывают постоянное и почти непреодолимое желание сорвать и выбросить мерзкую тряпку куда подальше.

– Мой замысел требует значительных вложений. Пятнадцатипроцентный пай потребует от вас около…

– Нет-нет, Эдвард, вы все неправильно поняли, – Данбрелл поднимает руку, намереваясь положить ее на плечо Эда, но вовремя понимает, что из-за разницы в росте это будет выглядеть нелепо. – Я не намерен вкладывать деньги в ваше предприятие. Довольно и того, что я ставлю на кон свое доброе имя. Свои пятнадцать процентов от вашей прибыли я буду получать за то, что представлять вашу компанию будет не какой-то «мистер Сол», а сэр Сейджем Данбрелл, баронет. Эта разница стоит много дороже.

– Возможно, – Эд смотрит на своего визави открыто и прямо.

Интересно, узнай Данбрелл, к кому на самом деле он намерен напроситься в партнеры, был бы он так же настойчив? Едва ли. Истории о Рипперджеке, неуловимом убийце Западного края, отправляющем на тот свет всякого, без разбора, столь умело расписаны местными газетами, что респектабельные обитатели Восточного края боятся его до дрожи в коленях. Они возмущаются, созывают комитеты, пишут жалобы на стражу – короче, делают все, чтобы высвободить энергию клокочущего в них страха. Может ли городская стража остановить Рипперджека? Навряд ли. Да она и не пытается-он орудует уже не первый год, за это время можно было весь Западный край лопатами перекопать.

– К моему прискорбию, сэр Данбрелл, – Эдвард изображает вежливое сожаление, – я не могу принять ваше предложение. Я связан обстоятельствами. Мой инвестор… поставил условие. Никаких пайщиков.