Текст книги "Ртуть и соль"

Глава четвертая. Монстр из старой пивоварни

Свет газовых фонарей, бледный и дрожащий, словно растворяется в темноте, неспособный одолеть ее. Все что он дает – слабые ореолы вокруг светильников. Влажный, полный тяжелых ароматов воздух поглощает звуки как губка: Эд едва может расслышать звук собственных шагов. Спичка идет немного впереди, тихонько насвистывая незамысловатую мелодию, – его совершенно не беспокоят ни темнота, ни сырость. Дома вокруг все как один темные – даже случайного огонька не пробивается сквозь закрытые ставни.

– Где это мы? – спрашивает Сол негромко.

Спичка перестает насвистывать, удивленно оборачивается.

– Заблудился? Это Мэдчестер-стрит.

– Я не местный, – непроизвольно оправдывается Эд, хотя название кажется ему знакомым.

– Ну так и что? – удивляется мальчишка. – Все знают Мэдчестер-стрит.

– Может, и все, – Эд играет желваками, пытаясь вытащить из памяти нужный кусок. – А мост, который мы прошли, как называется? Адмиральский?

– Он, – довольно кивает Спичка. – Узнал?

– Догадался. Погоди-ка.

Они останавливаются. Спичка, ростом чуть больше метра, смотрит на Эда, запрокинув голову.

– Чего?

– Ты меня в Старую Пивоварню ведешь, так ведь?

Мальчишка улыбается. Переднего зуба у него не хватает. Хочется верить, что выпал молочный.

– А ты соображаешь. Пойдем, – улыбка исчезает с лица. – Он ждать не любит.

Эд понимает, кого имеет в виду Спичка. И от этого понимания ему становится немного не по себе.

– Лучше бы ты сразу мне сказал, – говорит он веско.

Спичка пожимает плечами:

– Ты бы не пошел.

– Я и сейчас еще могу уйти, – Эд в этот момент действительно размышляет о том, не лучше ли вернуться в «Королевского орла».

– Не. Уже не можешь, – вдруг заявляет мальчишка. Вид у него слегка виноватый. Эд оглядывается. Улица кажется пустой, но темнота и туман надежно укрывают ее закоулки и повороты. Они со Спичкой доходят до небольшого паба, уже закрывшегося, за которым сворачивают в узкий переулок.

– Крысиный тупик, – шепчет Сол.

Увидеть живьем место, так подробно описанное Алиной, для него что-то вроде откровения. До этого мгновения он лишь косвенно чувствовал связь города, в котором оказался, со снами своей жены. Теперь это уже не связь – это ворота, широко распахнутые и неумолимо затягивающие. Покрытые плесенью стены, кислый запах помоев, грязь под ногами, едкий, обжигающий ноздри туман – зарисовка из чужого дневника становится объемной, живой. Настолько, что сердце в груди замирает, словно льдом скованное.

Впереди хищным мертвецом нависает Старая Пивоварня: выбитые окна, обвалившаяся штукатурка, щербатая кладка. Тяжелые деревянные ворота висят на позеленевших бронзовых петлях. Строки, написанные рукой Алины, против воли встают перед глазами.

В самых жутких кошмарах я посещаю это место. Ужас и отвращение, которое внушает Старая Пивоварня, уступают только Заколоченным кварталам, где Красная смерть царствует безраздельно.

В этом месте не любят света – темнота здесь почти никогда не рассеивается. Редкие свечи и лампы выхватывают из нее картины ужасные и отвратительные. Переполненные людьми комнаты, где не разобрать даже, кто жив, а кто мертв. Заколоченные двери, из-за которых слышатся стоны умирающих от заразы. Могилы, выкопанные прямо в полу, или трупы, ожидающие погребения так долго, что разложение сделало их неузнаваемыми. Мерзкие колдуны, проливающие кровь мелких зверей и птиц на рисованные мелом символы Арканы. Головорезы Гвардии филинов, от зверств и жестокости утратившие людской облик… И самый ужасный из всех – тот, кто обитает на самом дне этой преисподней: Рипперджек.

Спичка двумя руками тянет тяжелую бронзовую ручку. Створка ворот с жутким скрипом поддается. Из открывшейся щели дохнуло парким, тяжелым духом. Сера, аммиак, мускус – словно там, в темноте, не жилье, а свалка. Спичка ныряет в проем, Сол же замирает на пороге, не решаясь сделать шаг. Дело не в страхе. До того все происходящее казалось ему не более чем галлюцинацией, пусть и затянувшейся. А теперь… Казалось, за этим порогом лежит иная реальность уже не его, а чужого сознания. Сознания, чьи сны рождают чудовищ.

– Эдди, ты идешь? – раздается из вязкого сумрака голос мальчишки.

Сол кивает, делая решительный шаг.

– В любой ситуация есть своя логика, – говорит он Спичке. – Скрытый смысл.

– Не понимаю, – искренне признается ребенок.

– Не обращай внимания, – отвечает ему Эд. – Это я так.

Они проходят по огромному холлу, закутанному в глубокий мрак. Границ его не видно, но слышно, как кто-то шевелится, – десятки живых существ, поглощенных своими странными делами. Над головой мелькают слабые огоньки лучин и сальных свечей, словно те, кто несет их, передвигаются на бесшумных, как у сов, крыльях. Скорее всего, холл идет через все этажи, до самой крыши, а свет горит на террасах и лестницах, ведущих на отдельные ярусы этого странного дома.

Как Сол и ожидает, Спичка ведет его вниз, в катакомбы. Здесь еще меньше света и почти нет воздуха – жуткая взвесь, которая заменяет его, оседает на гортани шершавой пленкой, вызывая приступы кашля. В руках мальчишки неизвестно откуда появляется небольшой фонарь. Его слабый, рассеянный свет отнимает у темноты пространство шага в три, не больше.

Эд заворожен картинами, которые открывает ему свет. Так, наверное, чувствует себя подводник, впервые опустившийся на глубину «вечной темноты», – настолько чуждыми кажутся эти краткие образы. Бледные, сутулые фигуры, жуткие лохмотья вместо одежды, выпученные, мутные, как у рыб, глаза. Обитатели подземелья избегают освещенного круга, но в то же время провожают идущих долгими, пристальными взглядами. Взглядами отнюдь не дружелюбными.

– Не бойся, – шепчет Спичка. – Подземные нас не тронут. Джек не позволит.

– Скорее, страх перед ним. Сам он вряд ли успеет прийти к нам на помощь.

Спичка бросает на Сола удивленный взгляд.

– Джек и страх – одно и то же, – говорит он так, будто это что-то самоочевидное.

Они опускаются все ниже. За очередным поворотом вдруг оказывается освещенная комнатка. Под небольшой масляной лампой прямо на земле сидят двое жилистых, лохматых мужчин. На них грязная и заношенная одежда, а грубая кожа испещрена множеством шрамов. У одного на месте глаза – воспаленная рана, на заживление которой и рассчитывать не стоит. Нижняя челюсть второго раздроблена до полной бесформенности – срасталась она явно как попало, и теперь бедолага едва ли может внятно говорить.

– Я этого… ахлимика привел, – говорит им Спичка, потушив фонарь и повесив его на вбитый в стену крюк.

– Пусть заходит, – скрипит одноглазый. – Ты здесь жди.

Мальчишка кивает и тут же усаживается на пол, прислонившись спиной к стене. Эд бросает на него вопросительный взгляд. Спичка кивком указывает ему на низкую широкую дверь в дальней стене отнорка. Эд кивает в ответ, идет к ней. С его ростом придется сильно наклониться, чтобы попасть внутрь.

– Эй, дылда! – окликает его одноглазый. Эд оборачивается. – Помолись своему богу. В эти двери зашло гораздо больше народу, чем вышло.

– Знаю, – Сол разворачивается и тянет за ручку. Дверь поддается неожиданно легко. Внутри – кромешная темнота, свет снаружи будто встречает невидимую преграду, не в силах пройти сквозь дверной проем. Ноздрей касается острый запах, вроде того, какой стоит в бродячих зверинцах у клеток хищников. Эдвард входит внутрь, закрывает за собой дверь. Теперь тьма вокруг абсолютна – отчего словно оживает, начинает шевелиться, дышать.

– Приветствует тебя зловещий мир. Приветствует Геенна запредельная, – голос Рипперджека мощный и рокочущий, но вместе с тем вкрадчивый, словно мурлыканье гигантской кошки. – Готовы уж принять того, чей дух не остановили ни время, ни пространство. Он в себе обрел свое пространство и создать в себе из рая – ад, и рай из ада может. Где бы ни был, все равно собой останется…

Эд молчит, пытаясь угадать, где его собеседник. Голос Рипперджека заполняет собой все вокруг, звучит отовсюду и ниоткуда, точно рождается в голове Сола.

– Ты мастеришь мины для чичестеров, алхимик.

– Знаю, – кивает Сол.

Алина говорила, что сама ни разу не видела Джека, только слышала рассказы о нем. Рассказы жуткие и неизменно связанные со смертью. Его жертв находили в домах и на улицах, расчлененных, словно на бойне. Сколько их было – точно не могла сказать даже Стража.

– Ты сильно разозлил Уиншипа.

Лица касается чье-то горячее дыхание. Эд понимает, что Джек стоит прямо перед ним, протяни руку – и коснешься его.

– Он найдет тебя и убьет. Медный Коготь не сможет тебя защитить.

– Почему? – Сол стоит не шевелясь.

– Потому что Медный Коготь – всего лишь человек. В отличие от мясника Уиншипа.

– И в отличие от тебя, так? – Страх медленно отступает. С первых фраз ясно, что великий и ужасный Рипперджек заинтересован в скромной персоне Эдварда Сола. Заинтересован настолько, что собирается вести некоего рода торги. А когда ведешь торги с кем-то более сильным, важно не сдаться сразу, не позволить взять себя даром. Главное – не перегнуть палку. В подобной ситуации такая ошибка может стоить жизни.

– Да. И я намерен воспользоваться тобой, пока ты все еще жив, – голос Джека становится громче, сжимая голову Эда стальными тисками. – С этого дня будешь делать бомбы для моей Гвардии. Или станешь кормом Подземных.

– Кормом не хочу, – шутка выходит натянутой, но Эд все же чувствует некоторое облегчение. – А как быть с Уиншипом?

– Как быть? – взрыкивает Джек. – Рано или поздно кто-то из вас убьет другого. Уиншип не забывает своих врагов.

– Что я получу, если буду работать на тебя? – спрашивает Эд, заранее предвидя ответ. Ожидания целиком оправдываются.

– Я тебя не убью.

– Значит, убьет Уиншип.

– Или ты убьешь его. Если будешь готов. Может быть, ты даже убьешь меня. Но не сейчас. Сейчас ты больше еда, чем человек.

Слова Джека кажутся Эду странно знакомыми.

– Я не боец, – Эд делает глубокий вдох. – Я алхимик.

Джек молчит. Сол больше не чувствует его дыхания – монстр отступил в глубь комнаты. Эд вздрагивает – в голове, словно вспышка, рождается озарение.

– Ты ведь знаешь, – говорит он, – что я пришел из другого мира?

– «Сквозь стену сна, в кошмаров край и грез, – рычание Рипперджека звучит гипнотически, бархатно, – где мысли обретают плоть, навеки пойманы». Строки Рива де Лиша, поэта и еретика.

– И ты знаешь, что я не первый?

– Не первый, – рокочущим эхом откликается голос, затем после секунд молчания раздается: – Клокочет ад в душе, навеки неразлучный; ад вокруг и ад внутри. Нельзя уйти от ада, как нельзя с самим собой расстаться.

– Тоже Рив де Лиш? – Сола смущает странная, выбивающаяся из разговора фраза.

– Нет.

– Тогда ответь на мой вопрос. Девушка. Алина. Ты встречал ее? – После этих слов Эд замирает. Ответ может многое изменить для него. Но монстр не торопится.

– Девушка, – утробно ворчит он наконец. – Я не видел ее. Но слышал. Недавно.

– Ты расскажешь мне? – Собственная дерзость мало беспокоит Сола. Тяжелый, угрожающий рык заставляет его вздрогнуть и отступить.

– Я не помогаю людям. – После этих слов повисает тишина, такая глубокая, что стук собственного сердца кажется Эду оглушительным. Он боится, что Рипперджек не произнесет больше ни слова. Но проходит несколько мучительно долгих мгновений… – Но я заключаю сделки.

Слышится странный шорох, словно кто-то расправляет кожаный плащ.

– Ты будешь делать для меня бомбы. Я найду твою девушку. Ты исполнишь для меня одно особое дело – и тогда я укажу тебе, где она.

– Что за дело? – Эд знает, что его согласия не требуется. Независимо от его желаний, сделка уже заключена. Сильные не терпят условий. И все же он спрашивает. Предупрежден – значит вооружен.

– Узнаешь, когда придет время, – еще один предсказуемый ответ. Сол кивает, не сомневаясь, что темнота не мешает Джеку его видеть. – Этот разговор окончен, – заключает монстр. – Уходи. Об остальном тебе расскажут наверху.

* * *

Эд устало стягивает перчатки и бросает их в таз под ногами. Настроение у него – так себе. Уже больше недели он бьется над получением фенола из каменноугольной смолы – единственный способ, для которого не требуется промышленного оборудования и сложных веществ в качестве сырья. Достаточно простой процесс имеет всего один недостаток – фенол получается очень грязный, с большим количеством примесей, а очистить его пока не удается.

Широко распахнув окно, алхимик Гвардии филина наконец позволяет себе снять маску. Фенол – не самое полезное вещество на свете, особенно когда в качестве фильтра используешь простую тряпку. Бросить все к черту – эта мысль все отчетливее вырисовывается в его голове. Вот уже месяц прошел с его появления здесь – и что хорошего произошло с ним за это время? Туманное обещание Рипперджека указать на след Алины? Кто знает, может быть, он врет и ничего о ней не слышал! Конечно, была в этом вопросе и иная, отрезвляющая, сторона. Бежать от филинов и Рипперджека нереально, к тому же за дверями дома на Мэдчестер-стрит, куда поселили Эда, его наверняка поджидали чичестеры и мясники.

Фенол был нужен Солу для получения пикриловой кислоты, более известной в народе как шимоза или мелинит. Этой взрывчаткой Эд планировал заменить более простой, но и более капризный пироксилин, которым сейчас снабжал Гвардию филина. Дело в том, что с него требовали не столько мин, сколько патронов, а пироксилин в качестве ружейного пороха был слишком ненадежным. Пара стволов уже взорвалась в руках гангстеров, куда больше патронов не сработали или сработали плохо из-за сырости или пересушивания. Нужна была альтернатива. Для патронов шимоза была нелучшим выбором, но, занимаясь фенолом, Эд убивал сразу двух зайцев. Каменноугольная смола была побочным продуктом сжигания кокса, так что, покупая ее, Сол заодно пробил возможность отлива из чугуна сферических корпусов. Штамп для литья он сделал сам, из гипса. В итоге в его распоряжении оказался десяток чугунных шариков, полых внутри, – будущих гранат. В качестве детонатора Эд предполагал использовать гремучую ртуть – получить ее достаточно легко, к тому же необходимым компонентом реакции был этанол, что несколько скрашивало серые будни – дистиллировал его Эд из местного виски.

Пока не будет фенола, не будет и шимозы. Для пробы Эд сделал одну гранату с пироксилином, но особых иллюзий на ее счет не питал. Так, проверить работу детонатора.

В дверь осторожно стучат. Надев маску, Сол подходит к дверям. За порогом лаборатории – Спичка. Вид у него взбудораженный.

Все прошедшие недели мальчик жил с ним в одном доме, выполняя мелкие поручения и бегая в качестве посыльного. Они с Эдом были не единственными обитателями дома – были еще двое филинов охраны и скрюченная пополам старуха, которую Спичка и филины звали Бабуля Таттерс, судя по всему – домовладелица. Гангстеры целыми днями просиживали на кухне, играя в кости и подворовывая продукты. Старуха днем где-то пропадала, готовила и убирала по ночам. Пару раз Эд сталкивался с ней – бабуля бормотала что-то невразумительное, делала странные жесты и жутко воняла. На Эда она смотрела с недоверием и интересом, вопросов не задавала, только бормотала что-то про «старые добрые деньки». Надо сказать, что и Спичка, и гангстеры боялись ее как огня, упорно не желая назвать Эду причины своего страха.

– Что там? – сухо интересуется Эд.

Спичка вытирает со лба пот грязной клетчатой кепкой, явно сшитой из обрывка ворованного тоскского пледа.

– Эдди, там такое! Война!

– С кем?

– Не знаю, – пожимает плечами мальчик. – Кажется, с канфрами. Сейчас на Рыбной площади читали королевский приказ. Будет конскрипция. Говорят, вербовщики уже договариваются со стражей. Рейды, рейды, рейды – тут к гадалке не ходи!

Эд прокашливается. От Спичкиной болтовни у него в ушах зазвенит.

– Погоди, малый, – он кладет руку на плечо мальчика. – Ты же помнишь, что я тут человек новый. Расскажи толком, что случилось, и чем это нам грозит.

Спичка вздыхает:

– Ну ты совсем… иностранец, – заявляет он с досадой. – Что такое конскрипция, знаешь?

– Это когда в солдаты забирают? – на всякий случай уточняет Сол.

Спичка кивает:

– Ну да. По нынешнему приказу – каждый десятый мужчина от четырнадцати до сорока лет. Понятное дело, можно откупиться: пять сотен паундов и ты снова вольный парень. Только за пятьсот паундов можно дом на восточном краю купить. Ну ладно, на восточном нельзя. А вот на западном – очень даже можно.

– А разве сыновья богатых не идут в офицеры?

– Ну ты сказал! В офицеры идут только благородные. Конторщикам и фабрикантам дороги в армию нет. Только рядовыми, если кому жить надоело.

– Добро, – кивает Сол. – А что за рейды?

– Вербовщики, – заявляет Спичка со значительным видом. – Добровольцами в армию мало кто идет. А уж во флот – так тем более. Поэтому для пополнения рядов у короля есть специальные люди. Ходят по домам, обычно ночью, вышибают двери, ищут подходящих в солдаты мужчин. И тогда, если ты не безрукий, безногий или сплепой на оба глаза – считай, что тебя уже забрили. Ребята серьезные, драться не дураки. Даже банды от них откупаются – дают рекрутов, сколько те попросят.

Эд задумчиво чешет бороду. Если Спичка не привирает, то дело, конечно, дрянь.

– Что, и филины тоже?

– Не, – Спичка трясет головой. – Филины на время призыва собираются в Старой Пивоварне. Туда вербовщики не суются. А что это у тебя?

Он пытается проскользнуть мимо Эда в комнату, но тот перекрывает ему дорогу.

– Не лезь. Отравишься.

– Ты же не травишься! – возмущается мальчишка, отступая.

– Я маску ношу. Лучше скажи – нам что, тоже в Пивоварне прятаться придется?

Спичка пожимает плечами, смешно выпятив нижнюю губу.

– Не знаю. Будем ждать.

Ждать долго не пришлось. К закату к охране Эда прибавляется еще пятеро угрюмых парней, окна закрываются ставнями, а обе двери основательно баррикадируют. Когда Сол спускается на шум, долговязый мужик с длинными рыжими бакенбардами и уродливо перебитым носом вручает ему увесистую дубину с удобной, обмотанной кожаным ремнем рукоятью.

– Возьми-ка. И держи при себе.

Этой ночью на Мэдчестер-стрит шумно. Слышно, как чем-то тяжелым колотят в двери, как визжат женщины и бранятся мужчины. В щелях закрытых ставен мелькают рыжие отсветы открытого пламени, несет горелым дегтем. Эд не спит – чутье подсказывает, что и его дом не обойдут вниманием.

В двери стучат.

– Чужак, открывай, – это голос одного из филинов. Эд отодвигает щеколду. Дубина у него наготове. В дверях – гангстер с перебитым носом.

– Собирай что нужно. – Времени на предисловия он не тратит. – Старшие сказали забрать все твои причиндалы.

– Что случилось? – хмуро осведомляется Эд. Этого носатого он не знает и доверять ему не спешит. В этом городе у него друзей нет. Разве что Спичка… Хотя и Спичку еще надо проверить.

– Бунт, – гангстер задирает верхнюю губу, показывая ряд гнилых, щербатых зубов. – Весь западный край полыхает. Говорят, началось с того, что Райтарк и Трок сдали вербовщикам своих тоскских и диларнийских работников. Чертовы дикари устроили настоящую резню, отправив к праотцам целый отряд вербовщиков, да так разгулялись, что пошли громить все, на что взгляд упал. Святоша Уолзи бросил на усмирение бунтовщиков своих черных мундиров. Сейчас на Адмиральском мосту такая драка, что слышно на милю вокруг.

Рыжий опасливо оглядывается через плечо, словно бунтовщики с гвардейцами уже стоят за его спиной.

– Лучше нам убраться, и поскорее, чужак.

На улице в этот момент кто-то долго и протяжно кричит – такого страшного вопля Эду еще не приходилось слышать.

– Спичка! – кричит он.

Мальчишка тут же выскакивает из-за спины гангстера – видать ждал. Эд оглядывает спальню, прикидывая, что можно забрать, а что стоит оставить.

– Мне нужны ящики. Чем больше, тем лучше. У старухи найдутся?

– Дьявол ее знает, – бросает Спичка. – Только я спрашивать не буду.

Эд коротко матерится. Спичка повторяет пару слов, довольно кивая, – до новых ругательств этот шкет всегда охоч.

– Не стой, как столб! – прикрикивает на парня Эд. – Снимай с кроватей простыни, одеяла, тащи все тряпки, какие найдешь.

Они спускаются в лабораторию. Прежде всего нужно забрать посуду и дистиллятор – эти штуки дорого стоят и долго делаются. Эд заворачивает пробирки и реторты в тряпье, которое ворохом приволок Спичка. Дальше – реагенты. Гремучая ртуть в небольшом пузырьке идет Эду в карман. В соседний он сует «пробную» гранату. Стеклянная бутыль с азотной кислотой заворачивается в одеяло и обматывается бечевой.

– Понесешь ты, – Сол тычет пальцем в грудь носатому. – Смотри, если разобьешь – она сожжет твою кожу и выест парами нутро.

– Я не понесу, – тут же отпихивает руку Эда гангстер. – В руки эту колдовскую дрянь не возьму.

– Возьмешь, – Эд уже вернулся к сборам и на носатого даже не смотрит. – Или будешь сам объясняться с Джеком.

В ответ слышатся невнятные, очень тихие ругательства. Аргумент с упоминанием Джека оказывается более чем весомым. С серной кислотой дело обстоит сложнее. Эд хранит ее в свинцовой бочке. Сам по себе сосуд надежный, но адски тяжелый.

– Спичка, нам нужна тачка, – заявляет Сол, – или носилки. Что-то, на чем можно отнести эту дуру. Один не ходи, возьми с собой кого-то из парней.

Парень кивает и пулей вылетает из комнаты.

– Если тачка будет большая, туда же погрузим и эту, – указывает на бутыль с азотной кислотой Эд.

Остальные реагенты занимают куда меньше места. Перемотав банки и кувшины тряпками, Сол складывает их в простыню и собирает в узел. Крики снаружи не утихают, а запах гари становится все более ощутимым.

– Тебя как зовут? – спрашивает Эд у гангстера, тревожно прислушивающегося к звукам с улицы.

– Накнад. В банде кличут Красной Шапкой.

– Это еще почему?

– Говорят, что, как нос перебили, больно стал на гоблина похож, – криво усмехается гангстер.

Эд улыбается в ответ.

– Много они в гоблинах понимают. Сами-то хоть одного видели?

Накнад смотрит на Сола непонимающе.

– Да почитай половина болотных ангелов – гоблины или полукровки. Кто еще согласится в канализации жить? Наши с ними каждый божий день дерутся, кроме только святого воскресенья.

Эд вскидывает бровь, про себя отмечая еще один момент, не описанный в дневнике жены.

– Алина, Алина, – бормочет он по-русски, – как же мало ты знаешь про этот треклятый город!

Вбегает Спичка, весь в саже.

– Нашли, – задыхаясь, выпаливает он. – Быстрее… Там такой пожар!..

– Нехорошо, – замечает Эд, подхватывая узел с реагентами. – Накнад, зови парней. Давай грузиться и сматываться.

Тачка стоит на заднем дворе – обычная одноосная, плоская. Наверное, Спичка утащил ее у какого-то лоточника, торгующего овощами. Гангстеры с бранью и кряхтеньем громоздят на нее свинцовую бочку, докидывают остальные пожитки, хватают оглобли.

Эдвард как завороженный смотрит поверх крыши их дома. Небо со стороны Мэдчестер-стрит сплошь залито грязно-рыжим заревом. Похоже, горит не один десяток домов.

– Давай, чужак, не стой столбом, – окликают его недовольно. Они волокут тачку по подворотням, двигаясь в сторону пивоварни. Хлопья сажи кружатся в воздухе, налипают на кожу, забиваются в нос. Воздух горчит и оседает в горле смолистой пленкой.

– Стоять! – Эд резко останавливается. – Нельзя нам в пивоварню.

– Какого черта?! – Накнад набычивается, разминая челюсть. Похоже, он готов пару раз приложить строптивого алхимика.

– Сам посмотри, Красная Шапка! – Эд подхватывает дубину и обводит ею вокруг, поверх крыш. – Весь квартал в огне! Твоя пивоварня загорится если не сейчас, так через минуту. Ты как хочешь, а я не желаю оказаться там, когда вашу братию начнет запекать в углях, как рябчиков.

Слова эти заставляют гангстеров замереть на месте. Сомнения явственно проступают на их грубых лицах. Старая пивоварня всегда была им защитой, но сумеет ли она защитить от огня?

– И куда нам тогда? – неуверенно спрашивает Накнад.

– Подальше отсюда, – Эд указывает в сторону, где нет зарева. – Пока огонь нас в кольцо не взял. Лучше всего к реке.

– На реке хозяева – Рассветные и Причальные Крысы. Нам вскроют животы раньше, чем «мама» сказать успеем.

– Останемся тут – сгорим.

Гангстеры колеблются. Первым преодолевает сомнения Спичка.

– Эдди дело говорит, – заявляет он неожиданно веско. – Надо к реке. Там угоним лодку и на ней пожар переждем. Или вообще за город поплывем.

Неожиданная решимость мальчишки побеждает сомнения филинов. Они подхватывают тачку и поворачивают к югу. Отсюда до берега Зетмы не больше километра по прямой, но идти по Мэдчестер или другой крупной улице никто не собирается.

– Оставим бочку здесь, – решает Сол. – С ней мы далеко не уйдем.

Гангстеров упрашивать не надо – они резво снимают емкость с кислотой, ставят ее у стены. Теперь беглецы перемещаются почти бегом, с трудом вписываясь в многочисленные повороты узких проходов между домами. Не проходит и пяти минут, как огонь преграждает им путь. Он движется поверх, перебрасываясь с крыши на крышу. Искры и угли падают сверху, заставляя повернуть. Ветер приносит дым, дышать становится тяжело.

– Кто там?! А ну стой!

Суровый окрик звучит слева от бегущих. Эд оборачивается и видит, как в подворотню один за другим вбегают солдаты в незнакомых черных мундирах с белым шитьем. В руках хищно поблескивают короткие шпаги и темнеют пистоли. «Епископальная стража», – вспоминается Эду. Алина описала их довольно подробно. В народе они зовутся «черные мундиры» – что-то среднее между испанской инквизицией и гвардейцами Ришелье.

– Вот дьявол! – шепотом ругается Спичка.

Накнад дает ему подзатыльник.

– За угол! – орет Эд, выхватывая из кармана гранату. Времени поджигать фитиль нет, остается надеяться, что от удара гремучая ртуть детонирует. Со всего размаху Эд запускает гранату в стену над головами гвардейцев. Те бросаются в стороны, филины, оставив тачку, прячутся за поворотом.

Граната глухо ударяется о доски. Ничего не происходит.

Эд бросается за угол – уже не от взрыва, а от пуль. Граната в этот момент падает на землю. Слышится тупой удар чугуна о камень.

От взрыва у Эда закладывает уши. Свист осколков и крики раненых он слышит словно сквозь вату.

– Дальше, дальше, дальше! – вопит он, не прекращая движения. Сейчас ему наплевать, идут за ним или нет. Только через минуту дружный топот за спиной пробивает стоящий в ушах звон. Они пробегают так еще несколько домов, пересекают небольшую улочку, снова ныряют в подворотни, поворачивают…

Наконец, после целой вечности отчаянного бегства, Эда жестко хватают за плечо.

– Стой, чужак. А то в воду свалишься.

Эд с удивлением видит, что стоит почти у края выложенной камнем набережной. Внизу, метрах в трех, плещется вода.

– Спичка, – слышится голос Накнада. – Найди нам лодку. Живо!

* * *

Вода в Зетме больше похожа на нефть – жирная, остро пахнущая, с радужными разводами на поверхности. Сол рассматривает ее меланхолично – сил не осталось даже удивляться. Левый берег раскрашен оранжевым. Огонь распространился на несколько кварталов – тушить его уже нет смысла, нужно рушить здания на его пути, не дать распространиться дальше. Лодок на реке, должно быть, сотни – крупных и мелких, до отказа набитых людьми.

– Я не я буду, если речные банды не решат откусить от этого пирожка, – бормочет Накнад. – Смотрите в оба, парни.

– Может, пристанем к тому берегу? – осторожно спрашивает Спичка, показывая на правый берег, свободный от пожара. Эду такая идея кажется логичной.

– Черта с два! – презрительно отрезает Красная Шапка. – Смотри внимательней, коротышка. У всех пирсов дежурят кожаноголовые. Это чтобы беженцы не устроили на правом берегу еще один бунт. Сунемся – отведаем дубинки или даже пули. Я считаю так – болтаемся пока тут. Все равно идти нам некуда. Будем ждать, когда пожар кончится.

– Ты тут неделю собрался плавать? – интересуется Эд. – Этот пожар быстро не утихнет. Разве если дождь пойдет.

– Пойдет, – уверенно заявляет Накнад. – Есть кому постараться. Как бы не пыжился Архиепископ, но всякая тля на Овощном рынке знает, что тайных колдунов при дворе Его Величества – хоть отбавляй. Зуб даю, часа не пройдет, как задождит.

– Задождит, если огонь до Герцогства дойдет, – бурчит один из филинов. – А до западного края ни королю, ни колдунам дела нет.

Эд отворачивается, созерцая плывущий мимо город. Огненное зарево резко очерчивает его, делая контрастнее, четче. Нет, не таким он представлял его со слов Алины. Олднон был… еще более странным. В нем причудливо смешивались самые разные эпохи: даже в архитектуре здесь можно увидеть особняки в стиле барокко, соседствующие с безликими многоквартирными строениями, больше подходящими утилитарному Нью-Йорку начала девятнадцатого века. Дома деревянные, дома каменные, Высокие шпили церквей, еще более высокие трубы фабрик, каменные стены в человеческий рост и лабиринты приземистых лачуг. Город похож на лоскутное одеяло, небрежно брошенное на землю.

Основную массу лодок медленно сносит течением к старым докам, где реку уже перекрывает ряд из крупных парусников, освещенных и со множеством людей на палубах.

– Правь к берегу, – бросает сидящим на веслах парням Накнад. – У меня нет желания попадаться страже. Эти крысы уже наверняка решают, как поделят пожитки погорельцев. Увидят наши – начнутся глупые вопросы.

Они швартуются у пустого причала, окруженного высокими глухими стенами каких-то складов. Эду это место не нравится – ему здесь неуютно, словно кто-то большой и недружелюбный следит за ним из темноты. Спичка разделяет его беспокойство, старается держаться поближе. Остальные спокойны – пожар отсюда далеко, даже дым несет не с берега, а от воды. Филины разгружают лодку, попутно обмениваясь скабрезными шутками и рассуждая о том, пострадала ли от огня Старая Пивоварня:

– Думаю, старушке таки пришел конец. Не могла она уберечься – вокруг все горело, помнишь?

– Думаешь, Джек даст ей так просто сгореть?

– Хочешь пари?

– Иди к дьяволу со своими пари. У меня есть на что тратить свои кровные.

– Кровные? И когда ты кровь успел пролить? Когда разбил стакан виски, хлопнув им по столу?

Ощущение чужого взгляда не пропадает. Эд поднимает голову. На краю крыши, прямо над головой, вне всяких законов архитектуры висит статуя горгульи – с расправленными крыльями, из тех, что устанавливают на готических храмах. Сол зажмуривается, пытаясь прогнать наваждение, но, когда он открывает глаза, статуя вдруг оживает, сложив и снова расправив крылья. Как завороженный, алхимик наблюдает ее полет. Сделав нисходящий круг, горгулья садится на невысокий каменный бортик, идущий вдоль набережной. В темноте ее черты трудно разглядеть, но отчетливо видны широкие кожистые крылья, длинный лоснящийся хвост и массивная голова с желтыми кошачьими глазами. Передние конечности у этого зверя, как у гориллы, заметно длиннее задних, так что за бортик он держится всеми четырьмя, лишь слегка согнув ноги в коленях. Остальные только теперь замечают его. Филины замирают, а один падает на колени, подняв руки в жесте не то подчинения, не то восхищения.