Текст книги "Возвращение мессира. Книга 1-я"

Граждане глянули на просящего. И не сразу, а поочерёдно и молча, покинули насиженные места. Спутники присели.

А в прежние времена, облаяли бы, – сказал Мессир, пытаясь отвлечь своего спутника от грустных мыслей, – а вы говорите, что нет перемен к лучшему.

Фонтан шумно струился, и от него повеяло влажной свежестью. Голицын закурил, глубоко затягиваясь дымом и облегчённо выдыхая его из себя».

@ @ @

Виталий оторвал глаза от текста и тоже закурил. Потом он встал, повертел головой в стороны, вверх, вниз. Размял шею. Пошёл на кухню, поставил чай. Заглянул в комнату матери, та лёжа читала какой-то очередной «бицелир». Эти бестселлеры поставляла ей соседка из дома напротив – запойная женщина, которой тоже кто-то давал почитать эти книги, когда запой её кончался до следующей пенсии. Виталий раскрыл двери пошире, вошёл и тогда только постучал, для вида:

Можно?

Стучишь, когда уже вошёл. Попробовала б я к тебе так, так ты бы уже заорал на меня.

Я так понял, что у тебя телефон работает?

У меня – работает. А он и работал.

Виталий подошёл к её старинному, ещё заводскому, чёрному телефонному аппарату, снял трубку, послушал – нормальный гудок.

Ма, надо бы Жорика позвать, – просительно проговорил он, кладя трубку на место.

Жорик был телефонным мастером и являлся родственником её близкого друга.

Ой, да неудобно уже – без конца Жорика зовём. Ладно, вечером позвоню ему домой.

Виталий вышел на кухню, заварил в чашке чай, поставил дымящуюся чашку на подоконник, собираясь попить чаю у раскрытого окна. Погода была хороша: хоть небо и

было покрыто тяжёлыми облаками, но солнышко часто выглядывало, играя лучами между листьями старых высоких тополей. Раздался надрывный рёв реактивного ТУ, упорно отрывающегося от земли.

Значит, ветер всё-таки дует – западный. «Морячка дует», сказал бы я прежде или «низовка». Да, уже и забыл, когда был на рыбалке. Блин! – он с силой ударил кулаком по подоконнику! – Но как же у меня всё это там получилось??!

Он схватил блюдце с чашкой и пошёл к себе.

Виталий сел за стол, и обжигая губы и горло горячим чаем, стал читать дальше:

4. Фонтан

@ @ @

«Голицын закурил, глубоко затягиваясь дымом, и облегчённо выдыхая его из себя.

Так он курил долго и молча, постепенно успокаиваясь, и безучастно глядя на всю эту пёструю панораму у фонтана, скульптура которого состояла из четырёх атлетов, держащих на своих руках вазу, из которой, собственно, и бил фонтан.

Первым заговорил Мессир:

Ну, что за архитектура, – указал ОН тростью на Театр-трактор и очертил его по воздуху.

Хо! – включился Голицын, – копия макета этого здания стоит в Англии, в каком-то

там музее мировой архитектуры.

В Англии, может, и стоит – копия. Смотрите, чтоб не рухнул у вас – оригинал.

Что вы, типун вам на язык.

Да хоть – десять типунов. А я – предупредил.

Он и так, уже горел. В Великую Отечественную войну, немцы на него бомбу сбросили. Кстати, Мессир, а кто должен ответить за ту войну??

Так уж ответили.

Кто?? – изумился Голицын.

Её жертвы, – холодно произнёс ТОТ.

Ка-ак?!

Так. А у вас есть другая валюта для таких платежей?

Голицын замолчал. Его передёрнула холодная дрожь. Он о чём-то глубоко задумался.

Мессир же – запел последний куплет вертинской песенки:

«Куда же вы ушли, мой маленький креольчик,

Мой смуглый принц с Антильских островов,

Мой маленький китайский колокольчик,

Капризный, как духи, как песенка без слов».

А когда ОН перестал петь, то спросил наивным манером:

Но как театр может быть трактором, спрашиваю я вас?

Может, – не выходя из угрюмой задумчивости, проговорил Голицын. – Задавил он много – создал мало. И вообще, это же Советская архитектура тридцатых годов двадцатого столетия. Коллективизация и всё такое.

И в это время Голицын поднял глаза, и увидел следующую картину: у бьющего струями фонтана, в окружении толпы зевак и свадебных процессий, ходил огромный кот, с сединой у носа, и выкрикивал голосом ярмарочных зазывал:

А вот кто ещё хочет сфотографироваться с настоящим котом гигантских размеров, занесённого, в пятницу тринадцатого, в книгу мировых рекордов Гиннесса – на счастье долгое и на вечную память! Плата по таксе – договорная, но деньги вперёд!

У Голицына выпучились глаза и с такими глазами, он повернул голову на Мессира, и, потеряв дар речи, долго смотрел на НЕГО с немым укором!

Мессир же, в свою очередь, улыбнулся ему во всю широту своей обаятельнейшей улыбки и по-дружески спросил:

Вы что, не помните своего любимого кота по имени Седя, которого вы похоронили, за домом, где когда-то счастливо жили со своей бывшей теперь уже, женой Любой и дочерью Анной, которая и дала имя этому замечательному коту. Но мы его зовём просто – Седой. Не обессудьте.

А до Седи, у нас ещё была, такая же чёрная, одноглазая хулиганка по имени Хунта, она там же похоронена – за домом, вы её сюда не привели? – смотря, скорей, на своё отражение в зеркальных очках Мессира, чем непосредственно на НЕГО, проговорил, как загипнотизированный, Голицын.

Нет. Хунту не привели. Женщин не берём.

Голицын, приходя в себя, стал наблюдать картину, разворачивающуюся у фонтана: кота окружили фотографы, которые «рвали его на части», суя ему в лапу бумажные купюры. От желающих сфотографироваться с таким правдоподобным котом не было отбоя.

Особенно отличалась в этом – слабая половина пола. Но были и групповые пожелания – кота ставили в центр компании или просили его лечь у их ног. И тогда он ложился, и возлежал, как хозяин положения, подперев морду передней лапой.

Не отрывая глаз от происходящего, Голицын воскликнул, обращаясь к Мессиру:

Да ведь они принимают его за артиста, напялившего на себя такую искусно-сработанную шкуру и маску! Сейчас по Ростову много таких разных кукол ходит!

Но дальше события развивались следующим образом: одна из участниц очередной свадебной процессии, по-видимому, чья-то кума – у неё через плечо была красная

перевязь, обняв нашего кота, разгорячённо, и очень громко просила своего, видимо мужа, заплатить деньги фотографу, чтобы сняться с котом. Она без конца повторяла своим базарным голосом: «Коля-а, ну, я хочу! Слышишь?! Я хочу! Ну, заплати им, Коля-а! Я хочу. Ко-ля-а!» Коля же бурчал что-то вроде: «Иди на. Отстань. Отстань, говорю, иди на».

Но та никак не отставала. И тогда Коля не выдержал и заорал во всё своё горло: «Да ты сама драная кошка, зачем тебе ещё и этот драный кот?! Дура!». И тут не выдержал кот. Он ловко высвободился из-под руки кумы, размахнулся правой лапой и влепил Коле такую оплеуху, что тот рухнул на руки окружающих. И тут, кто-то щёлкнул фотоаппаратом и

вспышка запечатлела классическую немую сцену из бессмертной комедии Гоголя «Ревизор». Первой, у кого прорезался голос, была сама кума. Она вдруг заорала истерическим голосом: «Ах, ты котяра с протухшими яйцами!.. Да я тебе за моего Николая – пасть твою поганую порву»! Но кот, не долго думая, развернулся и дал такую же оплеуху своей фотомодели. Тут уж выдохнула вся толпа, и кто-то крикнул: «Бей его, ребята»! А другой зычный голос добавил: «На казака Гниловской станицы руку подымать»! И толпа, с рёвом, кинулась на кота. Но не тут-то было – кот увернулся и побежал в ту сторону, где сидели Мессир с Голицыным. По пути, он оборачивался, дразня догонявших его, вызывающе крутя задом, и виляя хвостом. Этого толпа не могла перенести, среди неё отрезвели те, кто был под мухой, и она, рявкнув, с новой силой, бросилась вдогонку за котом, всерьёз. Кот прибавил в скорости, пробежал мимо своих хозяев, обдав их горячим ветром и самым настоящим кошачьим запахом, и побежал дальше – по свадебным авто, проломив своим нарочитым топотом – пару, тройку крыш самых крутых «тачек», в окнах, которых, треснули и посыпались стёкла. После чего он побежал дальше – через Театральную площадь. Разъярённая толпа не отставала.

Мессир резко встал и сказал Голицыну:

Бежим. Нам нельзя упускать его из виду. Он укажет нам дорогу.

Какую дорогу?! Куда бежим?! – но увлечённый своим спутником, он уже мчался среди пёстрой и разноликой толпы, среди перемешанных запахов духов, одеколонов, пота и перегара.

Но увлечён погоней был не только Голицын. Погоней было увлечено всё, что было в округе. Опустели: парк имени «Октябрьской Революции», сквер у фонтана, парк имени «Вити Черевичкина»; остановились машины, автобусы, троллейбусы, проезжавшие по площади, из них выскакивал народ, охваченный непонятным им самим весёлым любопытством, и тоже бежал в след бежавшим. Давно уже так спонтанно не оживлялся город. А главное, что всем было от чего-то – весело!

Толпа ринулась через Театральную площадь, и достигла противоположной её стороны, откуда открывалась широченная панорама низкобережного задонья, в голубой дымке летнего марева. Но прямо перед их глазами и ногами разлёгся и вырос бело-выложенный

комплекс – памятник, с высоченным монументом «Ники» – победительницы-освободительницы. К этой «Нике» вели ступеньки, по которым и сбежал злосчастный кот.

И тем, которые бежали непосредственно за ним, повезло. Но те же, кто не вписывался в центральную колонну бегущих, и бежал в боковых колоннах, думая, что ступеньки предусмотрены на всю ширину комплекса – со всего маха падали в каменную его пропасть, разбивая свои колени, локти; стёсывая животы и бока, и что там ещё?!

Голицын даже приостановился и оглянулся – на глухо падающие звуки со страшными воплями и многоэтажной матерщиной. Но ничего толком не увидев, он глянул перед собой, и понял, что стоит рядом с постаментом. Он резко поднял голову, увидел сияющую позолотой «Нику» в юбке, как бы летящую к Дону, на игле своего высоченного пьедестала, и ему стало не по себе. Ему показалось, что «Ника» довольно прилично качается, на фоне бездонного неба. Голова его закружилась, и он стал искать глазами фигуру Мессира.

Но ни что уже не могло остановить увлечённую бегом толпу.

И если бы кто взглянул сверху на это зрелище, то увидел бы пёстрое море людей, движущееся в сторону легендарной реки Дон. Но поскольку на пути этого движения стояла преграда в виде забора стального цвета, то море потекло вправо – по трамвайным путям. Затем, влево и опять вправо, следуя, почему-то, именно трамвайным рельсам. На встречу морю шёл красненький трамвай 1-го маршрута.

Голицын настиг своего спутника, и бешено дыша, спросил его:

Мессир, что-то вы давеча кличали меня – «маэстро»,.. вы не на «Берлиоза» намекали? Вот мы и по рельсам трамвайным бежим. А вон трамвайчик – навстречу.

А Аннушка – масло уже разлила?

Не каркайте, следите за котом.

Но за котом следила зорче всех всё та же кума. Она прямо вперила свои налитые кровью глаза, в его виляющий зад. И вообще – женский пол был впереди.

А кот всё бежал, играя в поддавки, пока перед ним не вырос, застывший в шоке, трамвай. Из трамвая же, уже успел выскочить мужчина-водитель, бросившийся, на всякий случай, наутёк от надвигающейся толпы, возглавляемой непонятным огромным чёрным

существом, крича при этом: «Помогите-е»! Пассажиры же трамвая ничего не успели предпринять, они обречённо замерли и ждали своей участи.

А кот, поравнявшись с трамваем, бахнул задней лапой в правый бок кабины, оставив на память приличную вмятину и, как бы, по инерции удара, свернул влево – в переулок, круто ведущий вниз – опять же – к Дону.

Поток догоняющих, так же круто изменил своё русло и побежал по переулку вниз. Но теперь, в этот бурный поток влился и ручеёк трамвайных пассажиров, воспрянувший чувством отмщения за свой напрасный и постыдный страх. Это же чувство настигло и убегающего водителя, шокированного и теперь уже физически оскорбленного трамвая!

Не останавливая своего бега, он развернулся на месте и помчался в след убегающему потоку, заключая собой массовое действо.

А там – в авангарде, на глазах у изумлённой кумы и других «боевых подруг», и некоторых «лыцарей», догоняемый ими объект, вдруг, сдулся, прямо на ходу, и превратился в обычного чёрного кота. Кот продолжительно мяукнул, фыркнул, юркнул в первую попавшуюся щель забора и скрылся с глаз. Толпа стала тормозить. Куме стало плохо А остальным стало непонятно.

Мессир придержал своего спутника и сказал:

Теперь можно не спешить

А что случилось, – спросил тот, перейдя на «бег на месте», тяжело дыша и несколько в зашоре.

Не знаю. Зададим этот вопрос даме, с алой лентой чемпиона на грудях.

И действительно – кумовская перевязь, в результате пылкого марафона, вся целиком переместилась на её разгорячённую грудь. Ей и, правда, было плохо – не по себе. Её взяли под руки и усадили на какой-то бордюр, в проулке.

Мессир пошёл сквозь толпу, дежурно проговаривая препятствующим:

Врача-психолога пропустите к больной. Пропустите психолога к пострадавшей. Дайте дорогу врачу. Дорогу доктору.

Голицын молча пробирался за НИМ. Мессир достиг бордюра с побледневшей кумой.

Что с нами сталось? – спросил ОН, беря её руку и щупая пульс.

Та посмотрела на НЕГО, как на Спасителя, и произнесла: «Он – кот».

А кто же он ещё? – сказал «доктор», тут же отпустив её руку. – Конечно – кот. А вы не обращайте на него внимания, и всё пройдёт. Была гроза, потом – солнце. Теперь, вот – свадьба. А вы как думали? Перегрузки. Сто пятьдесят грамм водки – и всё, как рукой снимет! – сказал «психолог», обращаясь к ней и ко всем окружающим.

Толпа весело оживилась. В её недрах раздался бутылочный звон и перед Мессиром возник стакан до верху наполненный водкой. Стакан держал тот самый Коля, умоляя «доктора» выпить за здоровье его жены.

Спасибо, не могу, – ответил «доктор», положа руку на сердце, – мне ещё работать.

И ОН двинулся обратно сквозь говорливую толпу народа, увлекая за собой молчаливого Голицына.

Когда они вышли из народа, Мессир, со знанием дела, сказал Голицыну, – нам сюда, – и указал тростью направление дальнейшего их движения.

Голицын же, в свою очередь, со знанием дела, поспешил разочаровать его, – там тупик.

Как – тупик?

Там – Дон.

А говорите – тупик. Дезинформируете. А Седой своё дело знает. У него – нюх. А что это за благословенный переулок такой, – стал ОН крутить головой, ища на домах и заборах табличку с названием переулка.

Да, Мессир, это действительно переулок – «Державинский» называется, – всё же проявив свои знания, сказал Голицын..

О! Это тот самый, как это: «… старик Державин нас заметил, и в гроб, сходя, благословил»?

О! Вы и это знаете?

А как же.

Но вряд ли это в честь того – пушкинского Державина. А впрочем – чем чёрт не шутит.

Мессир промолчал, и широко зашагал, изящно переставляя свою трость и стуча каблуками туфель по асфальтово-булыжной мостовой, ведущей к Дону. Голицын пожал плечами, глянул на непривычно-голубое небо, и последовал за своим непредсказуемым гостем».

@ @ @

5. Москва – Беслан

В тот день, на этом месте текста, Виталий выключил компьютер. Ему вновь стало не по себе. Он собрал стол, всё расставил по местам. Долго слонялся по квартире – из комнаты в кухню и обратно, и снова, и не находил себе места. И, поскольку, погода вроде распогодилась, решил поехать к своей, как теперь говорят, «гражданской жене», а заодно,

и пройтись по городу. Переодевшись, и помолясь на маленькую иконку Пресвятой Богородицы, он вышел в прихожую, надел туфли, и крикнул матери, что уходит.

Мать засуетилась, вышла из своей комнаты и спросила:

Куда?

Да что же ты всё кудакаешь! – взбеленился Виталий, – сколько ж можно тебе говорить?! Как учили ваши же родители – «далеко ли идёшь» или ещё как!

Фу, да ладно! Умничаешь!

Я к Ларисе.

Тю! А она разве не в школе – не на работе сейчас?

Ну и что, у меня же ключи есть.

Ну, езжай, я что. Ты ж её ещё не видел, как она с моря приехала.

Виталий доехал на маршрутке до центра города. Там пошёл пешком. Город жил: шли загоревшие барышни, уже вернувшиеся с курортов, и держащие у своих ушек – мобильники, шли такие же дамы, не желающие ни в чём уступать этим барышням; работали магазины и аптеки, размножившиеся, как кролики; кое-где появились био-туалеты, что для этого города было большим достижением. Стало больше кафе и ресторанов, много было столиков прямо на улице, был свой «Макдоналдс» – всё было. И всё это радовало его. Но всё это было чужим. Он не жил в этом – он наблюдал это.

«А вот и ещё один «алкающий в пустыне» – подумал Виталий, видя, как ему наперерез, от остановки на улице «Семашко», ринулся местный поэт – Грунько.

Привет, старик, – обрадовано произнёс тот на ходу, протягивая Виталию свою руку.

Привет, – ответил, улыбаясь, Виталий, и здороваясь с ним за руку.

Грунько, как всегда, был несвеже одет, и лицо его было несвеже. Таким он был до «Перестройки», во время неё и после. Так что Виталию нечему было удивляться. Но надо сказать, что Саша Грунько был знаменитый поэт. Его выделяли даже его коллеги поэты. В коммунистические времена – его, конечно же, не печатали. Нет, у него не было прямых антисоветских стихов, но то о чём он писал, и каков он был сам – не влезало ни в какие официальные рамки. Но во времена «Перестройки» кто-то издал сборник его стихов, о нём сделали фильм, по-моему – Петербургское телевидение, но теперь – о нём все забыли. О нём просто негде было помнить. Теперь – совсем не стало тех мест, где бы могли помнить поэтов.

Слушай, старик, – обратился Грунько к Виталию, своим распевным слогом, – выручай, а то умру.

Не надо умирать, – ответил тот, глядя ему в глаза.

Тогда, выручай, старик – дай десять рублей.

А что, сейчас на десять рублей можно выпить? – удивился Виталий, запуская руку в карман своих брюк.

Да-а, – со знанием дела, уверил его Грунько.

Виталий достал из кармана десятирублёвую бумажку, и отдал её просящему.

Старик, ты всегда был человеком. Спасибо тебе. Дай мне сигарету.

Виталий вытащил из пачки несколько штук «Примы», поделился с поэтом, и сказал ему:

Ну, что ты здесь делаешь – среди этих городских камней?! Ты же, с весны, всегда уезжал в Танаис, и прекрасно себя чувствовал. Зачем ты не в Танаисе?

Старик, у меня же сумасшедшая жена, – протянул он, – в прямом смысле слова, – уточнил он, – я сейчас с ней проживаю. Ладно, не хочу об этом. Ты же знаешь, Жорка Булатов умер, – обречённо заговорил он о другом поэте.

Знаю. Ты мне говорил.

Да? А ты – где сейчас?

Нигде. Я тебе уже говорил.

Как, вообще – нигде? – в который раз, при их встрече, на этом же месте, удивился Грунько. – Ну, как же так, старик? А твоя бывшая, слыхал я, депутат.

Да не депутат она. Сколько тебе можно говорить?! Начальник Управления она.

Ну, да. Старик, послушай стихи.

И Грунько прочитал несколько своих стихотворений.

Ну, как? – спросил он своего слушателя.

Хорошо, – уважительно ответил Виталий.

И ещё, за что Виталий уважал поэта Грунько – за то, что тот, с полным участием своей души, мог прочитать наизусть стихи многих и многих русских поэтов. Уважал, и завидовал этому его таланту.

Извини, Саня, но мне надо идти, – с некоторым неудобством проговорил Виталий.

И они распрощались.

Потом, Виталий вышел к «старому базару», повернулся в сторону Собора Рождества Пресвятой Богородицы, помолился Ей, взирая на позолоченный купол с крестом; сел в

другую маршрутку и поехал на «Западный». Но тут же, сразу за мостом через железную дорогу, попал в пробку – клали новый асфальт, улучшали дорогу. Движение остановилось

от памятника стачки рабочих железнодорожных мастерских «1902 года» и до стадиона «Локомотив»! Тут он проклял всё: и этот дурацкий памятник, перед глазами; и себя, что

решился на эту поездку; и этих добродетелей, что прокладывали новую дорогу, видимо, экономя на «ночных»! – Хорошо же они считать научились – «на говне – сливки

собирают»! В час пик-то! И солнце, как назло, разошлось – припекает фундаментально. Он повернулся к заднему стеклу – за ними стоял авто хвост, которому не было конца! – А вот, интересно, выдержит ли этот мост такую массу машин, ставших на нём одновременно

и на долго? Мост-то, по-моему, тоже аварийный. Рухнет мост, а под ним, вон – два состава стали, с нефтью. А тут вот и две заправочных: «ЮКОС» – с одной стороны дороги, и – с другой стороны. Три вокзала. А вон и стратегический железнодорожный мост через Дон, связывающий север и юг России. Да-а, в копеечку им вылетит такой ремонт. Не говоря уж о людских жертвах. Какой ужас!!

Ничего такого! не случилось. Но нервы были потрёпаны в очередной раз, очередным, казалось бы, банальным, случаем. Он открыл двери и вошёл в тихую безлюдную Ларисыну квартиру. Открыл настежь кухонное окно и балконную дверь. Разделся, вышел на балкон – ему тут было хорошо: большие тополя, берёзка внизу, кусты сирени, ещё какие-то деревья; а в воздухе ощущалась близость реки. На этом балконе – он был как на даче. Сюда он брал с собой нужную ему книжку. Здесь он перечитывал Историю запорожских казаков, Древнерусскую литературу, Карамзина и Соловьёва и ещё много чего. А когда темнело, он любил посидеть здесь – поразмышлять, до самой глубокой ночи. И просыпаясь ночью, он выходил сюда, наблюдал звёзды, засматривался на вышедшую из-за горизонта домов и деревьев, и быстро проходящую мимо – яркую Венеру. И так – до самой зимы.

Потом пришла с работы Лариса, загоревшая и обрадованная тому, что увидела открытые двери балкона и окна – значит, он пришёл! Она была пышной и, в принципе, очень жизнерадостной женщиной. Но за последние несколько лет – её подкосила – нет, не болезнь, а атмосфера теперешней школьной жизни. Она отдала школе всю жизнь. Он помнит её влюблённой в своё дело, помнит – с каким энтузиазмом она рассказывала об

обустройстве кабинета химии или о подготовке школьного Праздничного вечера. Об этом говорили и её сияющие глаза. Но теперь, в этих глазах поселилась печаль и боль, не говоря уже о разговорах и рассказах: о кипах ненужных бумаг, в которых потонуло всё!,об отчётах, и проверках, заседаниях и совещаниях. И когда она ему «плакалась в жилетку», то он, сравнивая её, в первые после перестроечные годы, с теперешней, говорил: «не долго музыка играла – не долго фраер танцевал».

Но к этому «горю», прибавилось ещё одно, о чём она сейчас ему и поведала: «операция антитеррор» – школу проверяли милиционеры с собакой, и что надо теперь готовить отчёты по безопасности школы, и о принятых мерах и т д. и т. п.

И всё ничего бы, всё понятно. Но он-то понимал, с горечью понимал – на чём зиждутся эти отчёты – не на действительной БЕЗОПАСНОСТИ, а на самом ОТЧЁТЕ! – почувствуйте разницу. Но в нашем театре – идёт такая постановка.

Потом она включила свой продвинутый телевизор, с плоским экраном и сочным цветом – хорошо, что снова «дают» в кредит. Из новостей он узнал, что в авиакатастрофе погибло не 89 человек, а 90, и что это был всё-таки – теракт, но расшифровать «чёрные ящики», найденные в целости, не представляется возможным. К нему вновь вернулось – то болезненное беспокойство и приторный привкус, который он запомнил на всю жизнь, с тех пор, когда он в пятилетнем возрасте лежал на операционном столе, под общим наркозом и сквозь приглушённую боль, и этот запах, ставший привкусом, видел одну и ту же картину: в бездне чёрного мрака – мчащийся белый мотоцикл, с белой люлькой, и он, сидящий в этой люльке, и тоже – белый, как негатив.

Затем, по телевизору, как обычно, пошли сплошные боевики и «менты», чего ни она, ни он не смотрели. Но у неё была целая видеотока из старых добрых фильмов, она и

«уходила» в них: «Свадьба с приданым», «Солдат Иван Бровкин», «Есения» и т. д. и т. п. Она на них выплакивалась, высмеивалась, и ей было хорошо. А он, всё выходил на балкон

и всё курил. Он, когда-то тоже любивший эти фильмы, до слёз и до покатывания со смеху – теперь, был холоден к ним душою, а иногда и раздражён – по отношению к ним.

На следующий день он вернулся домой. Мать с порога сообщила, что приходил Жорик, посмотреть телефон. И что она не успела и глазом моргнуть, как он куда-то там дотронулся и телефон заработал.

Виталий снял трубку – правда, телефон работал. И вдруг, во всём теле Виталия заиграл зуд нетерпения. Он, тут же, снова обулся, крикнув, матери: «Я сейчас вернусь»! И вышел вон.

Он примчался в магазин «ААА», купил карту для выхода в Интернет, заплатил за возврат своего почтового ящика «wellis» и тут же отправился обратно домой.

Приехав, домой, он, как обычно, переоделся. Выпил чашку чая, у раскрытого окна. Покурил. Он настраивался. Он решил выйти в Интернет. Но что он будет делать дальше – он решительно не знал: «Что делать? Зайти на Чат „Эхо Москвы“? Или есть для этого более подходящие Чаты»? Он не знал. Он не был к этому готов. Он даже не знал – как и о чем, он будет сообщать?!

Виталий вошёл в свою комнату, снял трубку телефона, послушал – работает. Разобрал стол. Помолясь, включил компьютер. Включил модем. Достал приобретённую карту. Осторожно – ноготком указательного пальца – соскоблил плёнку, закрывавшую пароль. Щёлкнул по значку телефона, на рабочем столе. Занёс пароль и всё остальное в открывшееся окно, щёлкнул – соединение. Затрещал модем, зазвенькал телефон. Через минуту открылся доступ в Интернет. И тут, он осознал, от чего был тот зуд. Этой ночью ему приснился «Благовест»: небо, на небе люди в белом, как облака, и большой колокол, звонящий «благовест». Виталий решил проверить свою почту, подумав – может быть, прибыл, откуда-то, ответ на его прежние Проекты. И он щёлкнул: «доставить». И оно доставило! Сразу десять сообщений, но все они были под одним именем: «EJENY». И от этого имени Виталию стало страшно! Письма были с вложением. Он долго сомневался.

Он пытался проверить их предысторию. И проверил, на свою голову. Там, среди прочего, был адрес: «tretiakov. ru» – это был электронный адрес Третьяковской галереи, куда он, Виталий, когда-то посылал письмо, с деловым предложением. И рука его дрогнула, и он открыл роковое послание! В нём, конечно же, ничего не было, и Виталий понял, что это – вирус. Какой силы и коварства этот вирус – он знать не мог, но интуитивно чувствовал, что он здорово попал. Он загрузил антивирус «Касперского», и тут началось! Нет,

«Касперский» начал проверку дисков и файлов, но происходило что-то необъяснимое. Что именно – он не мог бы объяснить никому, но он чувствовал, что происходило – неладное. Как выяснилось чуть позже – так оно и было. Этот злополучный вирус оседлал антивирус «Касперского» и сделал последнего своим помощником и разносчиком заразы по файлам и папкам. Но нет бы, Виталию срочно перенести, что только можно на дискеты и диски,

то есть, спасти уже произведённое на компьютере, в том числе и файл «ДИТЯ»! Но не тут-то было. Он зло и страстно возжелал уничтожить этот сучий вирус – здесь и сейчас, немедленно! Он решил выйти в Интернет, чтобы обновить антивирус «Касперского». Затрещал модем, затренькал телефон, он вышел в Интернет, но антивирус отказывался обновляться! С компьютером происходило что-то невероятное – стрелка наведения мышки прыгала, как бешеная, связь с Интернетом обрывалась. Снова трещал модем и тренькал телефон, Виталий снова входил в Глобальную сеть, но связь снова и снова обрывалась! Тогда он решил набрать адрес «Касперского», в «свойствах обозревателя», и выйти в Интернет Он щёлкнул по кнопке «пуск», «настройка», «панель управления». Но «панели управления» уже не было. Её уже не существовало – открылось пустое окно! Этот вирус знал, что надо делать в первую очередь. Он съел «панель управления» – уничтожил её. Виталий завёлся. Он достал с полки диск с различными антивирусами и стал один за другим загружать их в компьютер. Многие из них говорили о наличии хитрого вируса, который маскируется под уже существующие родные файлы данного компьютера. Но удалить его или исправить они отказывались и, в конце концов, выходили из строя. В компьютере творилось страшное – шла борьба не на жизнь, а на смерть. И когда Виталий поставил на компьютер антивирус, удаляющий, непонятных для него «троянов» – там произошёл, казалось, маленький взрыв, и экран монитора стал чёрным. Всё кончилось. Доступа в компьютер не было никакого! Виталий посидел, посидел ошеломлённый. И выключил компьютер.

Он закурил, вышел на кухню, глянул на небо, в раскрытое окно. Небо снова хмурилось. И даже погромыхивал гром – где-то за Доном.

Ему было ясно, что полетел винчестер. Единственной надеждой на реанимацию погибшего – был Вася. Может он сделает невозможное, и вернёт к жизни жёсткий диск – спасёт уже сделанное и написанное. Говорят же, что он делает чудеса. Надо звонить Васе. Гром раскатился уже совсем близко. Виталий пошёл в свою комнату, нашёл в записной книжке длиннющий номер Васиного мобильника. Снял трубку, набрал номер.

Да, я слушаю, – быстро проговорил в трубке Васин голос.

Здравствуйте, Василий, – неуверенно заговорил Виталий, не зная, как к нему лучше обращаться: на «ты» или на «вы», – это Виталий, от Бардина.

А-а. Перезвоните мне на мой рабочий телефон.

Минуту, а какой твой рабочий телефон?

Тот назвал шестизначный номер и выключил свой мобильник. Виталий быстро записал названный номер, чтобы не забыть его тут же. «Это экономный народ» – подумал он о Васином поступке. И набрал записанный номер.

Слушаю.

Вася, это опять я.

Да, да.

Вася, выручай.

А что случилось?

Полетел винчестер.

Почему полетел?

Вирус попал – жуткий. Наверно надо новый ставить, да? Я куплю, тогда позвоню.

Зачем новый? Надо посмотреть.

Да? А когда тебя ждать?

Так, сегодня я уже не смогу. Завтра. Как обычно – после шести.

И положил трубку. Вася был смуглый брюнет, с шикарными длинными волосами, зачёсанными назад и собранными на спине, у лопаток. Да, да. Он был, замкнут, предельно сосредоточен и внутренне динамичен. Он был дока в компьютерныж делах. Но, как успел понять Виталий, серьёзного спроса в этом городе не имел. Но имел семью, работал и

заочно учился в каком-то институте, на какую-то ненужную ему профессию, но нужную ему «корочку». Да – вся надежда была на Васю.

Но Вася не пришёл ни завтра, ни послезавтра, ни в понедельник, ни во вторник. А пришёл он, аж через неделю – в пятницу 3-го сентября.

Во всё это время, до прихода Василия, Виталий измаялся вконец! Он ждал его каждый вечер, разобрав стол и приготовив компьютер для проверки. Сам включал компьютер, надеясь на чудо, но чуда не происходило. В субботу, правда, Вася сообщил, что в воскресенье он придти не может – сидит с ребёнком, но в понедельник обещался быть. В субботу вечером Виталий поехал к Ларисе, но места там себе не находил. Лишь узнал там, в недельных новостях по REN TV, о кое-каких подробностях в деле двух

самолётов, что там и там обнаружены следы пластида, и что – там и там есть по одной женщине, за которыми не обратились родственники, и которых некому было опознать. А

в Ростове расклеили везде, где только можно, фото роботы двух разыскиваемых женщин. В понедельник Виталий вернулся домой, и всё началось сначала – с ожиданиями. Во