Электронная библиотека » Владимир Лопухин » » онлайн чтение - страница 11


  • Текст добавлен: 10 ноября 2017, 13:00


Автор книги: Владимир Лопухин


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Шрифт:
- 100% +

За концертным балом в Зимнем дворце последовал раут у министра иностранных дел графа В. Н. Ламздорфа. Приглашения были разосланы, помимо дипломатического корпуса, сановного, придворного Петербурга и петербургской знати, также и всем чинам министерства. Поэтому в число приглашенных довелось попасть и мне. Квартира министра в крайнем левом крыле обращенного фасадом к Зимнему дворцу большого полуциркульного здания Главного штаба, с серединною аркою на Большую Морскую улицу, выходила окнами и парадным подъездом на площадку перед Певческим мостом, имея напротив левую сторону Штаба войск гвардии и Петербургского военного округа, обращенного лицом на Дворцовую площадь, а другою, правою стороною – на Миллионную улицу. Квартира представляла ряд обширных зал изящной архитектуры, богато убранных стильною мебелью, великолепною бронзою и редкими картинами из Императорского Эрмитажа. Залы различались цветом обивки мебели и портьер. Первый, направо от входа, украшенный легкими мраморными колоннами, был убран в желтый цвет и назывался Желтым. За ним и по другую сторону от него следовали залы, убранные в другие цвета, едва ли не до исчерпания основных цветов спектра. Анфиладу зал отделял от внутренних комнат квартиры министра длинный и широкий коридор, представлявший собою сплошную галерею писаных масляными красками портретов, в массивных золоченых рамах, канцлеров, вице-канцлеров, министров иностранных дел и других высших сановников, начиная от эпохи императора Александра I. В аванзале, выходящем на парадную лестницу, встречал гостей неизбежный Савинский. Во внутренних покоях небольшого роста, с зачесанными волосами над полыселым лбом, маленькими усиками под тонким классической формы носом, приветливо улыбавшийся граф Ламздорф переходил от одной группы гостей к другой и из одной залы в другую. Задерживался в короткой беседе с наиболее значительными лицами. Не упускал, однако, подарить крепким рукопожатием и ласковою, почти радостною улыбкою каждого и из нас, своих многочисленных сослуживцев. Вот его «друг» – массивный, огромный, нескладный Сергей Юльевич Витте, с холодным блеском громадной силы гипнотизирующих глаз над искалеченным луесом носом, в овале лица, удлиненного трепаною русскою бородкою. Сергей Юльевич и гр<аф> Ламздорф – «друзья», друзья настолько, что и всю официальную переписку на имя министра финансов от имени министра иностранных дел было предписано начинать, вместо стереотипного титула «Милостивый государь», ласково дружеским обращением «Дорогой Сергей Юльевич!» Рядом с Сергеем Юльевичем его супруга Матильда Ивановна, шавельская еврейка, обладавшая в молодости, по свидетельству современников, привлекательною красотою, умело ею использованною в блестяще завершенном восхождении со ступени на ступень по лестнице больших успехов. К ней протягивалось много рук с предложением опереться на них на подъемах. Она выбирала сильнейшие. Числом же их не смущалась. От прежнего своего мужа Лисаневича вышла за Сергея Юльевича только после получения им первого его министерского портфеля – путейского ведомства. Из известных мне лиц была близка двоюродному брату моего отца князю Николаю Дмитриевичу Оболенскому. Казалось, всего достигла. Одного добиться не удалось, несмотря на настойчивое желание, это быть принятою ко двору. Ей одной из всех жен министров упорно в этом отказывалось. Матильда Ивановна была женщина незаурядного ума. И при всем выдающемся уме Сергея Юльевича в значительной мере влияла на него. Занялась его воспитанием. У Сергея Юльевича совершенно не было так называвшихся манер. И он любил сквернословить, не стесняясь соответственно «выражаться» в официальной служебной обстановке. Сергей Юльевич не знал языков. Матильда Ивановна настояла на воздержании супруга от «красочных» народных выражений, обучила Сергея Юльевича, насколько умела, языкам. Он стал их понимать. И хоть кое-как, с плачевным акцентом, но мог все-таки связать по несколько слов по-французски и по-немецки. Лишь после этого ему представилась возможность официальных больших, по его роли и значению, выездов в Европу. А манеры? Не успел Ламздорф отойти от четы Витте, как, наблюдая за происходившею беседою друзей, я вижу огромного, тяжелого Сергея Юльевича согнувшимся над оброненным дамским платочком. Вот он его поднял и, склонившись, протягивает обронившей его даме. Ни дать ни взять, французский маркиз эпохи королевского Версаля. Поодаль – военная группа. В центре популярный умница – генерал М. И. Драгомиров, киевский генерал-губернатор и командующий войсками Киевского военного округа. Большой рост. Широкая, коренастая фигура. Некрасивое, умное лицо, скуластое, монгольского типа. В соседнем зале беседуют небольшого роста мужичок в генерал-адъютантской форме, со спутанными волосами и бородкою, и большой, длинный франт в штатском, очень холеный, с лысою яйцеобразною головою, обладающий большим, скошенным набок носом. Это министры: военный – Куропаткин и внутренних дел – Сипягин. В стороне, в окружении составившейся из неведомых мне лиц небольшой аудитории, о чем-то разглагольствует издатель «Гражданина»[173]173
  «Гражданин» – политическая и литературная газета-журнал. Издавался в 1872–1879 и 1882–1914 гг. в Петербурге. Выходил в 1872–1879, 1883–1884 и 1911–1914 гг. еженедельно, в 1882, 1885–1886 и 1897–1909 гг. – 2 раза, в 1887 г. – 3 раза в неделю, в 1888–1895 гг. – ежедневно. Основатель, издатель и главный автор – князь В. П. Мещерский. Редакторы – Г. К. Градовский (1872), Ф. М. Достоевский (1873–1874), В. Ф. Пуцыкович (1874–1879), В. П. Мещерский (1882–1906) и М. Н. Назаров (1906–1914). Первоначально издавался на частные пожертвования при поддержке наследника престола великого князя Александра Александровича (будущего императора Александра III). В 1876–1878 гг., в связи с критикой внешней политики правительства Александра II, «Гражданин» получил несколько предостережений и неоднократно приостанавливался, в 1879 г. его издание было прекращено. С 1882 по 1895 г. по повелению Александра III В. П. Мещерский на издание «Гражданина» ежегодно получал 80 000–100 000 рублей, по другим данным – 36 000, а с 1888 г. – 62 000 рублей (РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 450. Л. 10. Письмо В. П. Мещерского С. Ю. Витте, 14 мая 1895 г.). По вступлении на престол, в октябре 1894, Николая II он не только отверг просьбу В. П. Мещерского о повышении ежегодной субсидии до 90 000 рублей, но и решил вообще прекратить финансирование «Гражданина». По совету С. Ю. Витте царь согласился выдать В. П. Мещерскому 80 000 рублей, но велел министру финансов предупредить князя, что деньги выдаются ему в последний раз. В 1895 г. В. П. Мещерский через С. Ю. Витте ходатайствовал перед императором о получении 66 000 рублей (30 000 от Минфина, 36 000 – от МВД), но Николай II отказал опять (ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1204. Л. 3–5. Письмо С. Ю. Витте Николаю II, 17 мая 1904 г.). С 1902 г., по инициативе министра внутренних дел Д. С. Сипягина, одобренной царем, В. П. Мещерский начал получать от С. Ю. Витте по 18 000 рублей в год, причем при следующих министрах финансов размер этой субсидии оставался неизменным.


[Закрыть]
кн<язь> Мещерский, высокий старик отталкивающей внешности и отменно плохой репутации. «Гражданина» мало читают, но читает его царь. А потому издатель «Гражданина» делает политику и имеет влияние. Он клеветник. Его били. Он не укрывающийся гомосексуалист. Любовников проталкивает в карьеру. Иностранный дипломатический корпус представлен полным составом посольств и миссий до молодых секретарей и атташе включительно в сопровождении дипломатических дам – супруг и дочерей дипломатов. Своеобразную группу представляет китайское посольство в национальных костюмах. Иностранцы флиртуют со своими и с русскими дамами. Кое-где играют в бридж на расставленных в нескольких залах карточных столиках. Лакеи разносят чай со сладостями, бокалы шампанского. В колонном зале роскошный буфет со всевозможными холодными блюдами, кондитерскими тортами, печеньем, конфектами, мороженым, разнообразными фруктами и шампанским, льющимся рекою. В залы вливается новый поток приглашенных. Прибыли запоздавшие гости из театров и концертов. Становится настолько многолюдно, что, несмотря на обширность помещения, ощущается теснота. Царит полная непринужденность. Сходятся группами лица, давно и хорошо знакомые друг с другом. Поэтому им весело. И чувствуют они себя на этом дипломатическом рауте как у себя дома. Играет прекрасный оркестр. Музыка еще поднимает настроение. Курить собираемся в крайнем зале, в конце анфилады, примыкающей к служебным помещениям министерства и обычно служащем приемною перед кабинетом министра. Курим и в коридоре, со стен которого на нас явно неодобрительно смотрят высокомерно-строгие лики александрийских вельмож. Расходимся неохотно. Но оркестр умолк. Шампанское иссякло. Залы наполовину опустели.

Глава 8. 1902 год

Я попал в тупик. Незаметно прошло четыре с половиною года, как я исключительно сосредоточился на издании «Сборника консульских донесений». Дело это представлялось настолько оторванным от общей ведомственной работы министерства, что надо было либо совершенно отказаться от перспектив другой, более широкой и интересной деятельности, связывавшейся и с лучшим служебным положением, и безнадежно застрять на этом в достаточной степени однообразном и по своей рутинности уже порядочно наскучившем мне деле, либо уйти от него. В центральном ведомстве мне не находилось вакансий. Приходилось выставить кандидатуру на какую-нибудь должность в консульский корпус. Представлялась возможность добиться назначением вице-консулом в Гаммерфест на севере Норвегии. Пост мне улыбался в том отношении, что летнее полугодие консульская работа в Гаммерфесте была оживленная в связи с рыбными промыслами наших поморов, на зимнее же полугодие жизнь по условиям крайнего Севера замирала. Наступала бесконечно долгая полярная ночь. Состав консульства прикомандировывался до весны на усиление центрального ведомства в Петербурге. О своем намерении проситься в Гаммерфест я предупредил мою мать, о которой не переставал заботиться со смерти моего отца, ведя ее дела и оказывая ей всяческую моральную поддержку, в которой она нуждалась, не успев свыкнуться с постигшей ее тяжелою утратою. Мать моя всячески меня отговаривала от заграничной службы, считая, что она нас разлучит навсегда. Гаммерфест, связываемый с зимовкою в Петербурге, наверное, вскоре мне будет заменен другою резиденциею. А тогда я буду совершенно отрезан от родных. Я настаивал на невозможности продолжать загнавшую меня в тупик службу по редактированию «Сборника консульских донесений». Мы приняли совершенно неожиданное решение. Мать будет просить Вячеслава Константиновича Плеве, бывшего в ту пору государственным секретарем, перевести меня на службу к себе в Государственную канцелярию. Мать знала Плеве еще с девичьих своих лет по Владимиру, где Плеве начал службу по судебному ведомству. Впоследствии мои родители с ним встретились и часто виделись в Варшаве, где Плеве был прокурором судебной палаты, а мой отец прокурором окружного суда. Отношения поддерживались в течение и последующих лет. Плеве навещал время от времени мою мать.

Она ему написала. Не прошло недели, как я получил повестку, приглашавшую меня на следующий день явиться к Плеве на его казенную квартиру к 9 час<ам> утра. На Плеве было недавно перед тем возложено совмещение должности государственного секретаря с должностью статс-секретаря по делам «Великого княжества Финляндского», и он переехал из занимавшейся квартиры по первой должности на Литейном пр<оспекте>, против Симеоновской ул<ицы>, в представлявшуюся ему более удобною квартиру финляндского статс-секретаря на Екатерингофском пр<оспекте>, на углу ул<ицы> Глинки, напротив Николы Морского[174]174
  Имеется в виду Никольский собор в Петербурге, до сих пор являющийся главным храмом Военно-морского флота России.


[Закрыть]
.

К назначенному часу, не опаздывая ни на минуту, в вице-мундирном фраке с белым галстухом я входил к Плеве. Солидный, украшенный медалями пожилой курьер провел меня в кабинет Вячеслава Константиновича. Плеве уже сидел за письменным столом и прочитывал бумаги. Есть люди, при взгляде на которых, порою смутно, порою странно отчетливо, возникает перед вами образ того или иного представителя животного царства. Передо мною в глубоком кресле за министерским столом сидел лев. Крепко посаженная на широкие плечи голова, львиная грива, топорщащиеся усы под прямым коротким носом, бритый подбородок, обнажающий крепость челюстей и яркую выпяченность чувственного плотоядного рта. Немигающий взор подлинно львиных, величаво спокойных, умных глаз, потоком изливающих лучи непреклонной покоряющей воли. Высокий рост. Большое, крепкое тело. Мимо такого человека, не заметив его, не пройти, даже если бы он не был носителем власти.

– Садитесь. Матушка ваша мне писала. Я разделяю ее соображения о том, что вам лучше остаться здесь. И позаботился об осуществлении ее желания. Вы назначены делопроизводителем в отделение Государственной канцелярии, обслуживающее Департамент промышленности, наук и торговли Государственного совета. Благоволите, не откладывая, представиться статс-секретарю, заведующему этим отделением, Сергею Константиновичу Тецнеру. Поезжайте к нему на квартиру. Он введет вас в круг ваших обязанностей. Желаю успеха.

Я поблагодарил и уехал. Государственная канцелярия! Попасть в нее считалось большою удачею. А еще сразу на штатную должность – исключительным счастьем. Аспиранты, принимавшиеся на службу лишь в качестве причисленных без жалованья, выжидали назначения на первую штатную должность по несколько лет. Немногие могли позволить себе роскошь столь длительного выжидания. При отсутствии жалованья требовалось наличие порядочных собственных средств. Принадлежностью к высшему в империи государственному установлению служба в Государственной канцелярии обязывала известным представительством. Служба была интересная и обставлена исключительно приятными условиями. Интерес заключался в том, что служащие являлись свидетелями, а работою своею и участниками совершавшихся важнейших государственных актов. Перед ними в заседаниях Государственного совета проходили все министры. Обсуждались все требовавшие законодательной санкции мероприятия правительства. Сессия Государственного совета ежегодно прерывалась на лето в конце мая – начале июня до 1 октября. На это время распускались и служащие Государственной канцелярии. Им, таким образом, ежегодно предоставлялся четырехмесячный вакант. Ни одна другая служба такого преимущества не давала. По самому своему характеру служба ничего общего с обычными бюрократическими ее формами не имела. Не приходилось бессмысленно отсиживать положенное число часов за столом в присутственном месте – есть работа или нет. Работа сводилась к составлению журналов по каждому делу, слушавшемуся Государственным советом. Каждый департамент совета заседал по одному разу в неделю. На каждое заседание заблаговременно составлялся статс-секретарем список подлежавших рассмотрению дел. Дела распределялись между служащими канцелярии. Каждому поручалось, в зависимости от сложности, одно или несколько дел для изучения, проверки соответствия с общим законодательством, обсуждения с точки зрения необходимых поправок и последующего составления журнала. Нужным, а следовательно, обязательным для служащих являлось, таким образом, присутствие в составе канцелярии на данном заседании департамента. За два дня перед заседанием служащие еще собирались в канцелярии для доклада результатов изучения порученных дел статс-секретарю. Доклад был совместный с другими служащими, носил чисто товарищеский характер. Дела докладывались по списку. Доклад каждого служащего подвергался обсуждению сослуживцев. Каждый мог вносить, и это было желательно, свои дополнительные замечания к законопроекту. Статс-секретарь резюмировал замечания, со своей стороны дополняя их для передоклада на следующий день, накануне заседания, председателю департамента. После заседания служащие еще собирались для обсуждения по каждому делу плана составления журнала. Самые журналы писались на дому. Как видно, прикованности к определенному столу, отсиживания за ним обязательных часов по самому существу дела не требовалось. Служащие приходили в канцелярию вне дней докладов и заседаний, когда им вздумается, повидаться с товарищами, побеседовать, проверить печатные корректуры журналов, выпить чашку чая, порыться в законах, зачастую подолгу разыскивая понадобившийся законодательный материал. На дому работа была зато большая[175]175
  Вписано вместо: «прямо зверская».


[Закрыть]
. В зависимости от объема дела приходилось писать порою ночами. На большие дела, занимавшие несколько заседаний департамента, требовался месяц и более работы. Легкая в стенах прелестного Мариинского дворца, работа переходила на дому в тяжелую и страдную. Но насколько все-таки приятнее было проделывать такую специфически кабинетную работу именно на дому. Служащие канцелярии представляли очень сплоченную товарищескую среду. Традиция смешивала ранги. Статс-секретарь был не столько начальником, сколько старшим товарищем. На Олимпе восседал один государственный секретарь. Помощники статс-секретаря, старшие и младшие делопроизводители, причисленные различались только классами должностей и окладами содержания. Но в отношениях к ним со стороны начальства никакого различия не проводилось. К тому же и дела, мелкие и большие, сложные и попроще, распределялись между служащими не по рангам, а по способностям. Вполне естественно, что при таких привлекательных условиях службы в Государственной канцелярии по сравнению со службою в других учреждениях всякая открывавшаяся вакансия на штатную должность являлась предметом вожделения многих лиц, в конце концов, целого хвоста аспирантов. Назначение со стороны не могло быть встречено иначе, как неприязненно. При наличии исключительной сплоченности, характеризовавшей отношения служащих Государственной канцелярии, требовались особые старания со стороны вторгшегося в их среду чужака, чтобы не быть встреченным враждебно.

Мало было явиться по приказанию государственного секретаря статс-секретарю Тецнеру. Надо было подготовить почву, чтобы быть без гнева принятым будущими сослуживцами, нанести предварительно каждому традиционный визит и лишь после этого вступить в должность. Предстояло и проститься и откланяться в Министерстве иностранных дел.

Тецнер жил в собственном доме на Кирочной между Знаменской и Преображенской. Видный, красивый мужчина. Лицо знакомое. Я его раньше встречал. Не знал только, кто именно он такой и что собою представляет. Тецнер – богатый, счастливо одаренный, очень неглупый. Муж будущей жены будущего министра юстиции, позже председателя Государственного совета Ивана Григорьевича Щегловитова. Мария Федоровна Тецнер интересная дама, окруженная сановными поклонниками. За нею ухаживают и Щегловитов, и Коковцов, и другие. Мать интересных дочерей. Тецнер принял меня сухо. Можно было подумать, что не младшим его сослуживцам, а ему самому я перебежал дорогу. С другой стороны, Тецнер – чиновник Государственной канцелярии с первых шагов службы. Традиции и особенно школу учреждения ставит чрезвычайно высоко. Убежден, и правильно, что, не пройдя этой школы, журналов писать нельзя. Ему, по-видимому, досадно, что придется меня заново всему учить. А дела у него и без того достаточно. Работу все-таки дать мне надо, направил меня Плеве. А я – Тецнер в этом уверен – буду работу гадить. Ему придется ее исправлять. Он откровенно, не без раздражения заявляет: «Вам многому придется подучиться. Нашею работою сразу овладеть нельзя. Я вам пошлю дела на дом. Ознакомьтесь с ними, а потом зайдете в канцелярию. Поговорим».

По спискам Государственной канцелярии, помещенным в адрес-календаре[176]176
  Речь идет о следующем издании: Адрес-календарь. Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц по всем управлениям в Российской империи на … [1765–1796, 1802–1916] г. СПб.; Пг., 1765–1916. Адрес-календарь издавался ежегодно и состоял из двух частей, первая из которых содержала информацию о высшем и центральном, а вторая – о провинциальном чиновничестве.


[Закрыть]
, в составе отделения, куда я определен, значится И. И. Шидловский. Я его знаю по университету. Он на один выпуск старше меня. Очень снобистый парень и хотя немного наглый, но не дурной. Студентами мы в свое время вместе выступали «в свете». Не опереться ли на него? Я засылаю общего друга, чиновника канцелярии Комитета министров, впоследствии новороссийского губернатора А. А. Березникова. Он настраивает Шидловского в мою пользу. Шидловский, являющийся среди сослуживцев лидером отделения, милостиво соглашается меня поддержать. «Пусть только объедет товарищей. А я их обработаю».

Объехал, начиная с самого Ивана Иллиодоровича Шидловского. Все, кого застал, приняли меня любезно. Лед еще не сломан. Но быть поднятым на рогатину мне все-таки уже не предстоит.

В министерстве Николай Андреевич Малевский-Малевич меня «понял». И «благословил». Мало того, спекулируя на «Сборнике консульских донесений», каждый выпуск которого преподносился царю, и не желая перелаживать налаженное уже дело передачею в другие руки, он предложил мне продолжать издание частным образом. Меня это во всех отношениях устраивало. Не прерывалась связь с министерством, с которым я все-таки свыкся и которым дорожил.

С другой стороны, обеспечивался приработок к совершенно скромному моему содержанию по Государственной канцелярии.

Откланялся графу Ламздорфу. «Мы не расстаемся», – сказал он мне, имея в виду мое приватное продолжение «Сборника». К «дядюшке» Валериану Сергеевичу Оболенскому я не пошел.

С первых же шагов моей службы в Государственной канцелярии мне пришлось очень серьезно приналечь не только на работу, но, по специфическим ее особенностям, и на самообучение новому ремеслу. Первый же мой журнал – помню, по делу о частичном пересмотре устава Военной медицинской академии[177]177
  О пересмотре Устава Военно-медицинской академии в 1902 г. см.: Скориченко Г. Г. Императорская Военно-медицинская (медико-хирургическая) академия: Ист. очерк. Ч. 2. СПб., 1910.


[Закрыть]
– мне доказал потребовавшимися многочисленными исправлениями Тецнера, что я абсолютно не умею писать. Признанный недурным редактором в министерствах финансов и иностранных дел, я оказался мальчишкою и щенком в Государственной канцелярии. Да, там и только там, путем постепенного, со времен Сперанского, усовершенствования форм делового изложения, выработались традиционно передаваемые от поколения к поколению приемы казенного писания и канцелярский стиль, поистине образцовые. Богатство содержания в немногих словах. Преимущественно короткие предложения. Всяческое воздержание от мало-мальски длинных периодов. Много точек. Мало запятых. Умелые переходы от одной мысли к другой. И умение связывать отдельные абзацы в непрерывной текучести изложения. Тщательная всесторонняя разработка основной темы, краткая, но сильная аргументация деталей. Стиль достойный, строгий, но простой, отнюдь не выспренний, не архаический, не смешной, как бывала смешна канцелярская бумага. Воздержание от повторения в близких предложениях одних и тех же слов. Строгость, убедительность и в то же время образность слова. Умение привести в стройную систему правила редактируемого закона и формулировать каждое правило настолько ясно, чтобы не могло возникнуть сомнений в его понимании и толковании. Писание, основанное на тщательном изучении прецедентов, опирающееся на солидное знакомство со всем действующим законодательством. Я раздобыл комплекты журналов Государственного совета от времен великого мастера казенного стиля статс-секретаря Железнова до работ последних художников письма Государственной канцелярии. И я вчитывался в их труды, стараясь уловить приемы составителей, приводивших к созданию того безукоризненно стройного и стильно-красивого целого, которое выливалось из-под их пера. Постепенно систему я прозревал, шаг за шагом расшифровывая и проходя трудную школу письма. Эта работа меня надолго поглотила. Теория была распознана. Но предстояла еще практика. Она, однако, выдвигалась текущею работою. Составление каждого нового журнала являлось для меня упражнением в практическом применении уловленных теорий. Журналы мои становились лучше. И Тецнер их все меньше исправлял. Прошло, однако, еще много времени, пока я не овладел работой окончательно.

Весенняя сессия не выдвинула по нашему департаменту особо интересных дел. Проходили преимущественно дела финансового ведомства по еще не выделенным от него в ту пору вопросам промышленности и торговли и, в частности, торгового мореплавания. По этим вопросам в Государственном совете выступал в качестве товарища министра финансов Владимир Иванович Ковалевский. Рассматривались дела и Министерства народного просвещения. Объяснения давали товарищи генерала Ванновского Зенгер и Мещанинов. Были случайные дела и других ведомств, но все второстепенные. Министры по этим делам в департамент не ходили, а посылали товарищей.

Председателем департамента был совсем уже старый бывший морской министр адмирал Н. М. Чихачев, седой как лунь, с гробовым скрипучим голосом, по-видимому, совершенно не вникавший ни в одно из рассматривавшихся дел. Он ограничивался тем, что открывал заседания и, когда у него просили слова, то в знак согласия кивал головой, наклоняя ее при этом с таким видом, будто собирался бодаться. Члены департамента были также малодеятельные. Припоминаю бывшего начальника военно-учебных заведений, круглолицего, молчаливого, за несколько лет присутствования в Государственном совете ни разу не открывшего рта генерала Махотина, далее жадного даже на односложные реплики старого бывшего иркутского генерал-губернатора генерала А. Д. Горемыкина. Позже в департамент вступили: обер-прокурор Первого департамента Сената князь Александр Дмитриевич Оболенский и упоминавшиеся уже в настоящих запис ках Виктор Васильевич Калачов и Сергей Владимирович Марков. По делам, затрагивавшим компетенцию других департаментов – государственной экономии, законов, гражданских и духовных дел – созывались, помимо нашего департамента, и эти последние департаменты – все три, или один или два, в зависимости от содержания дела. Устраивались заседания «соединенных департаментов». Из участвовавших в них членов Государственного совета от других департаментов помимо нашего назову председателя Департамента законов Эдуарда Васильевича Фриша, далее умного и дельного, бывшего короткое время управляющим Министерством народного просвещения Андрея Александровича Сабурова, не умного брата его, бывшего посла Петра Александровича Сабурова, далее выдающегося умницу, исключительного знатока гражданского права Ивана Яковлевича Голубева, бывшего товарища министра юстиции Ивана Ивановича Шамшина, бывшего киевского генерал-губернатора графа Алексея Павловича Игнатьева, Сергея Сергеевича Гончарова, Владимира Владимировича Верховского, бывшего члена Совета министра финансов, потом директора Публичной библиотеки Дмитрия Фомича Кобеко, бывшего товарища министра финансов Тернера, бывшего товарища государственного контролера Владимира Павловича Череванского. Следует иметь в виду, что далеко не все члены Государственного совета назначались к присутствованию в департаментах. Многие входили лишь в общее собрание совета. С другой стороны, заседания соединенных департаментов, устраивавшиеся данным департаментом, посещались не всем составом других департаментов, а только некоторыми членами. Департаменты заседали в большом зале Мариинского дворца, выходящем окнами на Мариинскую площадь в бель этаже, с обширным балконом, увенчивающим большой крытый подъезд дворца. Общие же собрания происходили в круглом колонном зале, представленном на известной картине Репина, изображающей торжественное заседание Государственного совета по случаю столетнего его юбилея[178]178
  Подразумевается написанная в 1903 г. картина И. Е. Репина «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 г., в день столетнего юбилея со дня его учреждения». В написании этой картины, хранящейся в Государственном русском музее, И. Е. Репину помогали его ученики – И. С. Куликов (левая часть) и Б. М. Кустодиев (правая часть) (Государственный русский музей. Живопись. XVIII – начало XX в. Каталог. Л., 1980. С. 251–253).


[Закрыть]
. Впоследствии, с реформою Государственного совета пополнением имевшегося состава по назначению членами по выборам, круглый зал оказался тесен[179]179
  Реформирование Государственного совета произошло в феврале 1906 г., после чего, с апреля этого года до февраля 1917, он функционировал как верхняя палата законодательного народного представительства, причем одна половина его членов назначалась императором, а другая – выбиралась отдельными корпорациями.


[Закрыть]
. Это совершенно выдающееся произведение архитектурного искусства было уничтожено. Освободившаяся площадь соединена с площадью примыкавших помещений. И построен новый зал, увенчанный обширным стеклянным куполом.

* * *

Государственным советом и обслуживавшею его Государственною канцеляриею была занята центральная часть Мариинского дворца. В левом крыле помещалась Комиссия прошений, а в правом – Комитет министров и его канцелярия. Мы, следовательно, работали с комитетчиками под одною кровлею.

Войдя однажды (раннею весною 1902 г.) в помещение своего отделения Государственной канцелярии через ворота Мариинского дворца, выходящие на Новый переулок, т. е. в ближайшем соседстве с Комитетом министров, я застал во дворце переполох, всеобщие взволнованность и растерянность. Оказалось, только что был убит в вестибюле комитета министр внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин[180]180
  Д. С. Сипягин был смертельно ранен 2 апреля 1902 г.


[Закрыть]
. Несколько моих товарищей собрались на месте катастрофы тотчас после того, как она произошла. Видели и убитого, и убийцу. Передавали подробности. Происходило заседание комитета, на котором присутствовал Сипягин. К подъезду на извозчике подъехал офицер, вошел в вестибюль и, обратившись к швейцарам, просил вызвать по срочному делу министра внутренних дел. Офицер добавил, что ему поручено передать министру непременно из рук в руки привезенный исключительной важности служебный пакет. Сипягину доложили. Недоумевающий министр вышел. Подходит к офицеру. Последний быстро выхватил револьвер и произвел в министра несколько выстрелов в упор. Пораженный насмерть, Сипягин упал. Его перевезли в соседнюю Максимилиановскую больницу, где, не приходя в сознание, он почти тотчас скончался. После выстрелов офицер, растерявшись, даже не пытался скрыться. Но растерялись и все присутствовавшие, и все сбежавшиеся на звуки выстрелов. Прошло несколько минут, пока люди бросились к убийце и схватили его. Тут только обнаружилось, что убийца, назвавший себя спрашивавшему его Петру Семеновичу Ванновскому Балмашовым, каковым впоследствии он действительно и оказался, вовсе не офицер, а плохо, не по форме перерядившийся в офицера студент. Это признали и швейцары, бывшие все в свое время солдатами. Но люди задним умом крепки. На неправильности обмундирования, на взволнованность прибывшего молодого офицера, на необычность его требования обращено внимания не было. Не проявил необходимой осторожности и почивший министр, бывший более чем кто-либо в курсе возобновившейся деятельности террористов, жертвою которых уже пал Боголепов и от которых лишь совершенно случайно спасся Победоносцев. А кому надо было особенно беречься, как не министру внутренних дел, да еще такого реакционного направления, как Сипягин.

Преемником ему был назначен Вячеслав Константинович Плеве, а на место последнего государственным секретарем – Владимир Николаевич Коковцов.

Возглавление ведомства внутренних дел после Д. С. Сипягина министром Плеве знаменовало усиление реакции, поскольку взятый на нее курс, отвечавший направлению обоих министров, перешел от ограниченного и бестемпераментного предшественника к умному и обладавшему железною волею преемнику. Вместе с тем обострялась борьба с прогрессивными реформистскими течениями в среде правительства, проще говоря, персонально с Сергеем Юльевичем Витте. В лице Плеве последний впервые встретил в составе правительства противника, не уступавшего ему в волевой энергии и силе темперамента. При различии политических программ будущее должно было принадлежать кому-нибудь одному. Неприязнь царя и оппозиция к министру финансов, творившаяся как в правительственных и придворных кругах, так и в Государственном совете, ослабляли позицию Витте. Перевес сил заранее склонялся на сторону Плеве. Близкое падение Витте стало неизбежным.

Его, как говорили люди, близкие к придворным кругам, органически не переваривал царь, вообще не терпевший лиц, подавлявших его своим превосходством. Одним из первых объектов завистливой ненависти Николая II явился германский император Вильгельм II. Витте своим блестящим управлением также подавлял царя. Поднятие на высоту, по тому времени небывалую, финансов России, производительных ее сил и хозяйства справедливо приписывалось общественным мнением не мудрости верховной власти, а личным качествам популярного министра. Царь это прекрасно знал. И не прощал этого Витте. Своею беспощадною логикою, неотразимою настойчивостью Витте подавлял царя и в собственном кабинете Николая II во время мучительных для него докладов несимпатичного ему главы финансового ведомства. Хотя и упрямый, но слабовольный царь все-таки не решался по собственной инициативе лишить Витте его портфеля. Оппозиция же министру финансов, бездарная, а потому неубедительная, нейтрализовалась находившимися благоразумными голосами. Они предостерегали царя от риска устранения даровитого государственного деятеля. Чтобы побудить царя решиться на этот шаг, требовалось усиление враждебных министру влияний. Они и нарождались вокруг царя. Как доказали последовавшие события, роковая и в ее происхождении неразгаданная особенность в характере Николая II с каждым годом все более властно подчиняла его темным влияниям. В данное время царем овладевала становившаяся вторым его правительством, внушавшим ему больше доверия, нежели официальное правительство, преступная «безобразовская» шайка. Ее разбойничья политика, недвусмысленно преследовавшая личные цели возвеличения и обогащения, сразу выдвинув эвентуальность войны с Япониею, не могла не вызывать противодействия со стороны Витте. Считаясь с обстановкою, а потому мягко и осторожно, он стал это противодействие проявлять. Шайка не замедлила ответить штурмовою интригою перед царем против Витте. И хотя безобразовцы интриговали и против не поддававшегося им Куропаткина, последний также стал интриговать против Витте. Таким образом, с момента вручения Плеве портфеля министра внутренних дел равновесие влияний за и против Витте было уже нарушено перевесом сил, противных министру финансов. Плеве приходилось Витте уже не ломать, а доламывать.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации