Текст книги "Полет валькирий"

– Не надо, – сказал Родриго. – Представляю.

– Да? – Хид вскинул на него глаза и тут же снова отвел взгляд. – Впрочем, конечно. Ну а потом начали меня наизнанку выворачивать – медленно так, постепенно. Тут я сознание потерял, а когда в себя пришел, то понял, что бегу по лесу, и так мне страшно, как никогда в жизни не было. А ведь сроду к робкому десятку себя не относил. Затем провалы в памяти начались. Вынырну из такого провала – и оказывается, что сквозь колючки продираюсь. Снова провал… Теперь уже по какому-то склону качусь. После третьего – стою, обхватив руками дерево, и трясусь, как собачонка. А дальше вообще ничего не помню. Что же касается браслета… Может, действительно снял и выкинул. В таком состоянии, сами понимаете, можно и в лоб себе выстрелить.

Наступило молчание. Хид медленно спустил ноги с кровати и оказался лицом к лицу с Родриго.

– Вот я все вам и рассказал, командир. Не ожидали? Был тихонький, дисциплинированный Ричард Хид, а тут… Об этом думаете? И еще, наверное, дурак, мол, ты, никто тебя за язык не тянул, сказал бы, что башкой треснулся, вот и все. Угадал? Так вот, надоело мне притворяться паинькой. Ради чего корчил из себя идеального десантника? Ради командирских нашивок? Пропади они пропадом! Жить хочу, а не прикидываться невинной овечкой!

– Да, Рик! – Родриго покачал головой. – С одной стороны, лучше бы ты молчал. За одно только оставление оружия…

– Да знаю я! – Хид был возбужден. – Все равно вы не станете докладывать шефу. А если и доложите… Плевать мне теперь на все! – Он помолчал. – Думал, расскажу – душу очищу… А только наоборот, еще пакостнее стало. Ну, скажите что-нибудь. Назовите меня дерьмом, никудышным десантником. Что? Молчите? – В глазах Хида неожиданно вспыхнула злоба. Он резко поднялся и нервно заходил по изолятору. – Молчите, командир? Неспроста молчите! Ну, дерьмо я, дерьмо, согласен. А вы? Вы бы сами не побежали за ней? Нет? – Хид остановился, плюхнулся на кровать и раздельно, по слогам, проговорил: – Не ве-рю. Все мы одинаковые. Ангелов в десант не берут. И у вас, командир, я тоже крылышек не замечал. Подвернись такой лакомый кусочек, припустились бы за ним, да еще как припустились! Что? Неправда?

«Кретин, – подумал Родриго. – Вообразил, что весь мир сейчас показывает на него пальцем: вот какой он гад! Закомплексовал, заметался, захотел оправдаться: не я один, все мерзавцы, все. Но все-таки совесть есть, грызет».

– Успокойся, Рик. Ты же сам не веришь в то, что говоришь. Если тебя так уж заел комплекс вины, обратись к Гораку, пусть проведет пару гипносеансов. Мне нужны психически здоровые люди. А о том, любой бы поступил, как ты, или нет, поразмысли сам. Кстати, Эрикссону я и в самом деле докладывать не буду. Но если ты по окончании экспедиции принесешь мне рапорт об увольнении – отговаривать не стану. Вот так. Решать тебе.

– Благородно, – сказал Хид. – Бла-го-род-но. Я, в общем-то, иного от вас и не ожидал. А насчет того, чтобы поразмыслить… Размышлял уже. И знаете, что я вам скажу? Испытывает нас какая-то зараза, что в лесу прячется. Уж очень ей узнать захотелось – побежим или не побежим?

«Ух ты! – подумал Родриго. – А ведь так оно, похоже, и есть! Значит… Значит, и меня можно соблазнить чем-то таким, чтобы я, забыв, ради чего здесь нахожусь, начал совершать дикие поступки? И не только меня! Кем угодно можно управлять, дергая особые невидимые веревочки! Но почему же меня сегодня не подвергли искушению, только заморочили голову всякими чудесами? Или все еще впереди?»

Он посмотрел на Хида.

– Сам придумал?

– А для этого большого ума и не требуется. Откуда здесь женщине взяться? Ведь не привиделась она, держал я ее, этими самыми руками держал. Живая, теплая… Кожа нежная… – Его лицо внезапно перекосилось. – Сделали ее, командир, сделали! Слепили из атомов или, там, из кварков, не знаю.

– Кто слепил?

– Я не ученый, пусть они разбираются. А девушку эту нам подсунули: реакцию проверить. Да что вы на меня так смотрите? Все мы одинаковые, говорю вам! Никто бы на моем месте не устоял! Ни вы, ни Дзиро, ни Йорн. Даже сопляк Ренато побежал бы!

Родриго давно уже испытывал к Хиду легкую неприязнь, но сейчас, когда он с такой откровенностью выворачивал себя перед ним, хотелось просто встать и уйти.

И Родриго встал.

– Ну что ж, Рик, – сказал он, – тебе надо было перед кем-то выговориться, что ты и сделал. За информацию благодарю. А насчет остального… Знаешь, я сегодня тоже видел кое-что. Но мне в отличие от тебя не пришлось делать выбор. Так что спорить с тобой, читать мораль, приводить статьи устава я не буду. Возможно, эта планета еще каждого из нас заставит задуматься над тем, кто он есть.

– Заставит, – мрачно произнес Хид. – Еще как заставит. Знаете что? Нам не следовало прилетать сюда. Мы… Мы не готовы… к этому.

«Черт! – подумал Родриго. – А Рик-то совсем не глуп! Просто ему сейчас труднее всех, отсюда и эта угрюмость, озлобленность. Ведь пока ни с кем другим не случилось чего-то подобного, все они, по сравнению с ним, чистенькие! А я?.. Уверен ли я, что, когда придет мой черед, поведу себя мужественно и благородно?»

Ему не хотелось продолжать разговор.

– Поправляйся, Рик, – сказал он и вышел из изолятора.

Глава 12. Паршивая овца

—Добаи, вы не сдали зачет!

Упитанный Йожеф, кряхтя, поднялся с пола и с ненавистью посмотрел на сана, только что уложившего его на лопатки.

– Придется вам потренироваться самостоятельно, – продолжал Родриго. – Через четыре дня – повторный зачет.

Йожеф вздохнул и бросил красноречивый взгляд на Ренато: этот, мол, тоже не сдал!

«Опять! – подумал Родриго. – И когда только в оправдание своих промахов перестанут кивать на беднягу Ренато! Нашли козла отпущения! Хотя, надо признать, парень больше всех подходит для этой роли. Что тут поделаешь? Сам виноват: сунулся в десант, не имея ни малейшего представления о том, что это такое. А здесь уважают только профессионалов. Не сумел им стать – значит, грош тебе цена».

– Не коситесь на Джентари, – сказал Родриго. – С ним я буду заниматься отдельно. И вообще, какие могут быть сравнения? Вы в десанте три года, а у него это первый полет. Он, между прочим, еще заткнет вас за пояс!

Неизбежный в таких случаях гогот на этот раз был умеренным: слишком уж измотали всех зачетные поединки.

Проводя работу в группах, командиры вынуждены были обращаться к подчиненным официально: Эрикссон, которого просто корчило от любого проявления панибратства, мог в любой момент заявиться на занятие и остаться до конца. Приходилось как бы тренироваться перед приходом шефа. Родриго, конечно, не мог не признать безусловную правоту Эрикссона: дисциплина есть дисциплина. Устав не предусматривал ни прозвищ, ни бесцеремонного «ты». Он много чего не предусматривал.

– Полчаса отдыха, – сказал Родриго. – Затем – теоретическая подготовка.

Несмотря на то что «теорией» полагалось заниматься лишь дважды в неделю, десантники ее просто не переносили. Родриго хорошо понимал ребят. Необходимо, конечно, изредка освежать в памяти некоторые вещи, но убивать на постоянное повторение одного и того же столько времени… Гораздо рациональнее было бы отдать его физподготовке, тактическим занятиям или изучению систем оружия. Но с инструкцией не поспоришь.

В отличие от корабля специального учебного класса на Базе не было. Занятия приходилось проводить в «развлекалке», где командиры по очереди, в строго определенные часы, собирали свои группы.

– Диас! Ответьте мне, в чем разница между Силами Безопасности и армиями прошлого.

Фелипе Диас, длиннющий аргентинец, сверкнул нахальными черными глазами из-под шаровидной, неимоверной густоты, шевелюры и демонстративно прикрыл ладонью зевок.

– Командир, – произнес он, оставаясь сидеть, – объясните, ради пульсара, кому это нужно? Долбим одно и то же, как будто за усердие нам дополнительно заплатят. Лучше бы анекдоты сочиняли, а то весь запас кончился. Предлагаю такое начало: роботу надоело вкалывать без перерыва, и решил он устроить себе выходной. Приходит, значит, к хозяину и говорит…

– Диас! Я с удовольствием выслушаю ваш анекдот, когда занятия закончатся. А сейчас потрудитесь встать и ответить на вопрос, пока я не устроил вас на денек к нашему общему другу Ольшанцеву.

Конечно, Фелипе, несмотря на свое разгильдяйство, знал теорию назубок: четыре года службы – это четыре года службы. И Родриго знал, что Фелипе знал, и Фелипе знал, что Родриго знал, что он знал… Но программа подготовки десантников, составленная когда-то в заоблачных кабинетах высшего руководства СБ, предусматривала непрерывное закрепление пройденного. И нарушить ее означало развалить идеологическую работу.

Диас нехотя поднялся.

– Функция Сил Безопасности, – он говорил нарочито медленно, с чувством, отчего тон его воспринимался как откровенно издевательский, – заключается в защите свободы и достоинства граждан Объединенного государства Земля от угрозы воздействия дестабилизирующих факторов, как внешних, так и внутренних. – Тщательно выговаривая эту нескончаемую деревянную фразу, Фелипе как будто смаковал ее, давая понять, что он думает о производителях подобных синтаксических монстров. – Впервые мощь современного оружия была поставлена на службу всему человечеству. В отличие от СБ армии государств разобщенного мира не всегда служили только целям обороны, зачастую являясь инструментом проведения завоевательной политики. Таким образом…

– Отлично, Диас, садитесь, – сказал Родриго, с трудом подавляя собственное желание зевнуть. – Теперь вы, Джентари. Скажите мне, в чем состоит миссия десантников при покорении новых планет?

Ренато вскочил, открыл рот и замялся.

– Извините, – выдавил он, – я могу ответить, но… Но я не согласен с принятой формулировкой.

Родриго оторопел. Вот тебе раз! И когда этот Ренато станет человеком? Не согласен… Да кто его спрашивает? Завтра он начнет оспаривать приказы, послезавтра заявит, что отказывается брать в руки оружие… Свихнуться можно!

– В чем дело? – резко спросил Родриго.

– Понимаете… – Ренато слегка порозовел. – Я, конечно, мог бы не затевать дискуссию, но к слову «миссия» у меня особое отношение. Каждая планета – это самостоятельный, уникальный мир. Придя в этот мир, мы пытаемся решить за его счет собственные проблемы – демографические, экономические и так далее. Нам приходится стремиться в космос, потому что на Земле не хватает сырья, потому что ради сохранения ее природы необходимо возводить новые предприятия где-нибудь подальше. Но это – обыкновенная работа, мы преследуем чисто утилитарные цели. Вот если бы старались улучшить каждый из миров бескорыстно, ничего не требуя взамен, тогда… тогда можно было бы сказать, что мы выполняем некую высшую миссию. Мы не совсем правильно понимаем свое предназначение… или совсем неправильно, но стоит только задуматься над этим… Истина глубже, намного глубже!

Десантники открыли рты. Они знали, конечно, что молчаливый, замкнутый Ренато мог иногда выдать пару фраз, чрезвычайно мудреных и потому неизменно смешивших окружающих. Поняв это, итальянец обычно тут же замолкал. Но сегодня, похоже, его прорвало.

«Ну, философ! – подумал Родриго. – Чувствуется образование, чувствуется! И что он только делает у нас? Ему бы учебу продолжать, а не лезть на передний край. Вояки из него все равно не получится, а на Земле мог бы профессором стать. Такое загнул – я и половины не понял. Ну а теперь послушай меня. Я человек простой, на раскопки истины не претендую, а вот дурь из головы могу выбить».

– Значит, тебе кажется, что мы не миссию свою первопроходческую выполняем, не звездный путь прокладываем для человечества, а так, сырьишко промышляем? – Сам того не заметив, Родриго перешел на неуставное обращение. – Но тогда я не понимаю, зачем ты вступил в десант и какого черта теперь сам расхаживаешь по этому «самостоятельному, уникальному миру». Наверное, в отличие от нас, недалеких, понял свое предназначение? И в чем же оно? Бескорыстно превратить Оливию в рай для каких-нибудь здешних сусликов, а потом скромно отбыть восвояси? Так она, мне кажется, и так уже рай для всех, кто на ней обитает. Стоило ли нам прилетать?

При упоминании о сусликах десантники так и покатились. Только Йожеф, до сих пор недобро косившийся на Ренато, даже не улыбнулся.

– Я давно говорил, – процедил он сквозь зубы, – что в нашем стаде завелась паршивая овца. Истину ему подавай! Мы тут за него пахать будем, а он, сложив ручки, истину искать? И чего его к нам занесло? Шел бы к научникам – все больше толку!

Родриго бросил на Йожефа выразительный взгляд, и тот замолчал.

– Вы меня не поняли, – вновь заговорил Ренато. Вид у него был довольно жалкий. – То, что я в десанте… на это есть свои причины. Предназначение… Каждый видит его по-своему, я не собираюсь ничего проповедовать. Просто не могу согласиться с определением в учебнике. В чем действительно заключается наша миссия, не знаем на самом деле ни вы, ни я. Знают только те или тот, кто отвечает за вселенскую гармонию, кто видит последствия любого шага, кто имеет право решать…

«Какая каша у тебя в голове, парень! – подумал Родриго. Вселенская гармония… И кто же это, интересно, за нее отвечает? Старец с нимбом?»

– Садитесь, Джентари, – сухо сказал он. – Ответ неудовлетворительный. В сущности, это и не ответ, а так, рассуждения. – Родриго неопределенно покрутил рукой в воздухе. – Похоже, вы и здесь напрашиваетесь на индивидуальные занятия. Но учтите – мне может надоесть с вами возиться.

Ренато сидел, низко опустив голову. Казалось, ему только что надавали оплеух. Несмотря на убеждение Родриго, что наставник должен быть справедлив и строг, в нем шевельнулась жалость.

«Нет, птенец, – подумал он, – я тебя не брошу. Отступиться проще простого. Но тогда какой из меня, спрашивается, командир группы? У меня в подчинении такие субчики – с тобой не сравнить. Но до сих пор со всеми справлялся. Нет, сделаю я все-таки из тебя десантника! Сделаю!»

– Джентари, – сказал Родриго, – мы займемся с вами прямо завтра, если будет время. Для начала – физподготовка. Я видел, вы вчера самостоятельно работали с тренажерами, хотя имели полное право отдыхать. Это хорошо. Но отставание от других еще значительное.

Занятия подходили к концу. Проверив познания Дзиро (у того прямо от зубов отскакивало), Родриго отпустил группу.

Наконец-то он мог побыть один, чтобы как следует поразмыслить над всеми странностями последних дней. Больше всего ему не давало покоя отсутствие какой-либо системы. Информации было невероятно много, но она застряла в голове тяжеловесной угловатой глыбой, и этот спекшийся монолит упорно не хотел дробиться, раскладываться по полочкам. Кто такие «амебы»? Имеют ли они отношение к экспериментам, проведенным неведомыми силами над ним самим и Хидом? Почему экспериментаторы в одном случае создали реалистичный земной образ, а в другом подсунули, похоже, чьи-то ожившие галлюцинации? Которая из гипотез Ивана все-таки верна? Видимо, самая первая. Но разве только живое существо может покопаться в человеческом мозгу, что-то извлечь оттуда и материализовать? Пожалуй, с этим справится и достаточно сложная машина. Вот только зачем? Вопросам не было числа.

Взаперти думалось плохо. Родриго вышел на поляну. У тренажеров, как обычно, было много народу, и он медленно зашагал в противоположную сторону. Вдруг кто-то схватил его за ногу. Чертыхнувшись, Родриго нагнулся и стал отдирать от ботинка вцепившуюся в него мертвой хваткой плеть шипастого вьюна. Любой, увидев на поляне это злокозненное растение, считал своим долгом вырвать его с корнем. Однако вьюны, несмотря ни на что, не переводились. Наконец Родриго одолел ползучего разбойника. Отшвырнув растерзанный стебель, он выпрямился и шагах в двадцати от себя увидел немолодого грузного человека с белоснежной шевелюрой.

Глава 13. Иджертон

Это был Франклин Иджертон, научный руководитель экспедиции. Он считался начальником Базы, и формально воинство Эрикссона должно было бы ему подчиняться. Но фактически десантники представляли особую, независимую касту, и приказывать их шефу мог только командир оставшегося на орбите звездолета Сергей Козырев.

Иджертон довольно редко покидал здание Базы, да и на корабле не так уж часто попадался на глаза. Конечно, имея в распоряжении целый отряд знающих свое дело ученых, он мог и вовсе не показывать носа из кабинета. Информация поступала к шефу научников постоянно, оставалось только анализировать ее и давать указания. Родриго не знал, был ли Иджертон домоседом по натуре, добровольным затворником. Может, ему, человеку, заваленному неотложной работой, просто-напросто не всегда приходило в голову, что в какой-то момент надо плюнуть на все и выйти размяться? Что ж, в конце концов он так и поступил: плюнул и вышел.

Иджертон шел не спеша, заложив руки за спину, выражение лица у него было самое безмятежное. Слегка запрокинув голову вверх, он с видимым наслаждением втягивал раздувающимися ноздрями щедро напоенный ароматами воздух Оливии.

«Я проработал рядом с этим человеком лет восемь, – подумал Родриго, – а что мне о нем известно? Так, самая малость. Ему под шестьдесят, в звездных экспедициях участвует лет двадцать, имеет много научных трудов. Что еще? Специальность? Дай-ка вспомню… Ага! Ему чаще приходится иметь дело с природными объектами, но по образованию он технарь. Кажется, в свое время окончил Институт робототехники в Торонто. Постой-ка! Робототехники? – Родриго поднапряг память. – Ну конечно же, голова моя дырявая! Франклин Иджертон – да ведь на это имя нередко ссылались преподаватели в училище! Забавно! Всемирно признанный научный авторитет и шалопай-курсант, пренебрегавший изучением работ мэтра, оказались на одном корабле! Странно, что тогда, восемь лет назад, его фамилия не вызвала у меня никаких ассоциаций. А вот сейчас припомнил. Что же, очень хорошо. Пожалуй, Иджертон – тот самый человек, который сможет мне объяснить, почему плазменники проявили удивительную пассивность и дали так легко себя одолеть. В „конспекте“ этот вопрос остался без ответа, но выдающийся робототехник, даже сменивший специальность, должен был до тонкостей изучить все, связанное с Реконкистой».

Решив так, Родриго стал постепенно приближаться к Иджертону и вскоре как бы случайно поравнялся с ним.

– Извините, доктор Иджертон, – сказал он, – не поможете ли вы мне решить одну проблему? Я слышал, что вы видный специалист.

Иджертон остановился и с интересом оглядел Родриго. Просьба была, что и говорить, странноватой. Начальник Базы практически не общался с десантниками. Если возникала необходимость использовать их во славу науки, он решал такие вопросы непосредственно с Эрикссоном. Возможно, звездные воины казались Иджертону существами другого мира, вылепленными из более грубой субстанции, нежели ученые.

– С удовольствием, Кармона. – Он двинулся дальше и жестом предложил Родриго идти рядом. – Признаться, не ожидал, что когда-нибудь смогу оказаться вам полезным. Изложите суть проблемы.

– Понятно, – сказал Иджертон, выслушав Родриго. – Действительно, тут есть над чем задуматься. Я, конечно, когда-то занимался этим вопросом. Да и не я один – громких имен хватало. Но, сами понимаете… – Он развел руками. – Гипотез много, только чем подтвердить хотя бы одну из них? Удивительно, правда? Мы собственными руками создали плазменный мозг, и он же впоследствии оказался для нас «черным ящиком». В общем, окончательного ответа вам не даст никто, но с гипотезами, если хотите, я вас познакомлю.

Из-под его ноги, с треском развернув радужные крылья, выпрыгнул крупный кузнечик. Иджертон остановился и проследил взглядом внушительную дугу, описанную сверкающим тельцем.

– Скачут! – произнес он, даже не пытаясь скрыть зависть. – Никаких забот, а? Мне иногда, поверите ли, тоже хочется вот так попорхать. – Его одутловатое лицо неуловимо изменилось: заблестели глаза, разгладились мелкие морщинки, и даже багровых прожилок, покрывавших щеки, как будто стало меньше. – Не удивляйтесь, порхать – несбыточная мечта всех толстяков. Вообще забавно получается! Изучая какую-нибудь козявку, чувствуешь себя всемогущим богом. Зато она может расправить крылышки и полетать, а «бог» вынужден отдуваться, с трудом влача свои девяносто два килограмма.

Иджертон посмотрел на Родриго и по его вытянувшемуся лицу понял, что произвел на десантника слишком сильный эффект. Тот явно не ожидал подобной лирики от человека, которому полагается не бездумно любоваться жизнью, а препарировать ее.

– Я, кажется, отвлекся, – сказал Иджертон. – Вы ведь ждете ответа на свой вопрос. Значит, плазменники? Ну, первое предположение – самое банальное: роботы не нападали на людей, потому что не имели наступательной техники, и оборонительная стратегия казалась им наиболее верной. Однако я считаю, что такое объяснение не выдерживает критики. Любое разумное существо меняет стратегию и тактику в зависимости от обстоятельств, а создать нужные боевые устройства плазменникам, в общем-то, ничего не стоило. Согласны?

– Судя по тому, что я вычитал, – ответил Родриго, – роботы уже давно могли бы стереть нас в порошок. Мы, люди, обзавелись оружием в короткий срок, а плазменники соображали быстрее нас, так что могли придумать и что-нибудь поэффективнее аннигиляционной бомбы.

– Вот-вот! – Иджертон явно был ряд такому совпадению взглядов. – Теперь вторая версия, широко распространенная и, вероятно, известная вам. С ней знаком любой, кто хотя бы слегка интересовался историей Реконкисты. Приверженцы этой гипотезы утверждают, что плазменники, обогнав людей в умственном отношении, перестали обращать на них всякое внимание. Мы сделались для мудрых роботов чем-то вроде насекомых, копошащихся под ногами. Обидно, конечно, но в таких рассуждениях есть своя логика. Сами подумайте: мы-то не собираемся вступать в контакт… ну, например, с муравьями или термитами! Их слаженная, целенаправленная деятельность, грандиозные постройки – все это для нас не признак большого ума. Мы разработали целую систему критериев. Не отвечаешь им – значит, не наделен разумом, просто сумел хорошо приспособиться к тем или иным условиям жизни. Возможно, точно так же рассудили и плазменники. А что касается военных действий… Если, скажем, вас укусит случайный муравей, то вы сбросите его или раздавите, но вряд ли впадете в такое неистовство, что возьмете пульсатор и в отместку подожжете весь муравейник. Правильно?

– Да, любопытно… – Родриго задумался. – Эта теория неплохо все объясняет. Не дураки придумали…

– Она действительно правдоподобнее, чем предыдущая, хотя, чтобы ее признать, нужна определенная смелость мыслей. – Иджертон пригладил ладонью волосы. – Человек привык считать себя центром Вселенной. Нас можно уважать, боготворить, опасаться, ненавидеть, наконец! Но не замечать… Такой удар по самолюбию способен выдержать не каждый. Куда удобнее обвинить противника в слабости или трусости. Однако лично мне больше по душе третья гипотеза. Она предполагает наличие у плазменников определенных этических категорий.

– То есть? – не понял Родриго.

– Это очень просто и совершенно естественно! – Иджертон оживился, собираясь, очевидно, наконец-то вскочить на любимого конька. – Надо только отрешиться от известных стереотипов. Вы, наверное, замечали за собой: стоит даже мысленно произнести слово «машина» – и воображение рисует механическое чудовище, безукоризненно следующее логике и начисто лишенное эмоций. Увы, еще в двадцатом веке слово «робот» стало синонимом металлический болванки, которая если и поступает нестандартно, то исключительно из-за ошибки в схеме. Но к плазменникам, очевидно, нельзя подходить с общей меркой. Вряд ли их можно назвать машинами в обычном понимании, они скачком поднялись на более высокую ступень. Словосочетание «искусственный разум» перестало быть пустым звуком. Вы ведь не отрицаете, что наши… м-м… оппоненты были вполне разумны?

– Это бесспорно, доктор. Взять хотя бы книгу Хоппе…

– Верю, верю, что читали внимательно. Но даже Хоппе согласился лишь с тем, что плазменники превзошли нас интеллектуально. Он не осмелился признать за ними способность чувствовать, переживать, руководствоваться соображениями морали, создавать произведения искусства… К сожалению, большинство моих коллег заняло эту же позицию. Пусть роботы научились быстрее соображать, но в духовном плане мы заведомо превосходим «жестянок», и этот барьер – на вечные времена! Однако откуда у нас, спрашивается, такая уверенность? Не занимаемся ли мы самообманом? Ведь никто пока не может похвастаться, что постиг образ мышления плазменников.

– Извините, доктор, но чувствующий робот… Что же, по-вашему, они нас просто пожалели?

Иджертон аккуратно обошел возникший перед ним мясистый раздвоенный стебель, усыпанный мелкими лиловыми цветками.

– Я, конечно, не могу что-либо утверждать – для этого у меня нет фактов. Но вполне возможно, что в процессе своей головокружительной эволюции плазменники выработали некие нравственные нормы. И среди них такую: нельзя подвергнуть уничтожению чуждый разум, пусть даже враждебный.

– Но они же… Они же убивали людей! – вырвалось у Родриго.

– Да, убивали – по праву самообороны. Вы, полагаю, признаете это право не только за собой? Когда я говорю «разум», то имею в виду совокупность мыслящих существ, целую цивилизацию, такую, как наша. Так вот, заметьте: плазменники никогда не покушались на все человечество. Да и вообще не нападали первыми, хотя могли придумать множество оправданий любым свои акциям. Например – «отвоевание жизненного пространства». Между прочим, мы, люди, в многочисленных войнах обходились вовсе без оправданий. Уничтожались целые народы! Не исключено, кстати, что в дальнейшем плазменники могли выработать моральный кодекс, запрещающий убийство даже одного-единственного носителя разума. Ни при каких обстоятельствах, даже в целях самозащиты! Правда, это пока только мое предположение, но если судить по скорости прогресса плазменников…

– Знаете что? – невежливо перебил его Родриго. – Вы рассуждаете, как самый настоящий «разумник»!

– «Разумник»! – Иджертон поморщился. – Не очень удачное слово. Однако дело не в терминах. Ярлыки навешивают представители определенных группировок, чтобы заклеймить всех несогласных. Но я сам по себе. У меня есть мозг, и я привык полагаться на него, а не на мнение кучки лиц и возглавляемой ими толпы. Если каждого, кто попытается мыслить здраво, записывать в определенный лагерь… Вы не разделяете мою точку зрения, Кармона?

Родриго ответил не сразу.

– Знаете, доктор, у меня создалось впечатление, что вы отделяете себя от людей. Легко рассуждать о моральных принципах роботов и жестокости землян сейчас, когда опасность позади. Но кто знает, что у них действительно было на уме? Может, если бы мы тогда задержались с нанесением удара, от человечества не осталось бы даже воспоминаний? Что случилось, то случилось. Почему же вы, человек, пытаетесь защитить плазменников?

Иджертон остановился. Он сгорбился и сразу как будто потяжелел, широко расставленные ноги вросли в траву.

– Вы не правы, Кармона, – сказал он, помолчав. – Совершенно не правы. Как я могу отделять себя от людей? Это просто невозможно. Напрасно вы стараетесь представить меня в роли адвоката плазменников. Меня на это никто не уполномочивал, да они и не нуждаются в защите. Мы действительно не знаем, как все могло повернуться. Но нельзя безоговорочно осудить одну из сторон, не установив истину.

– Значит, истину узнать хотите? Неужели она дороже того факта, что в груди у вас сердце, а не атомная батарея? Оно вам не подсказывает, кто тогда был прав?

Иджертон вздохнул.

– Вы молоды, Кармона. Учитесь быть беспристрастным. Уверяю вас, это очень важное качество.

Любую информацию надо взвешивать на весах своего рассудка. Все беды человечества проистекали оттого, что в наиболее ответственные моменты истории весы находились не у самых лучших его представителей.

– Вы намекаете на Ларозьера, не так ли?

– Ларозьер… Да, это был сильный человек. Он умел вести за собой. Но силы не должно быть слишком много. Я могу назвать десяток деятелей, в руках которых находилась абсолютная, беспредельная власть над миллионами людей. Они создали гигантские империи, однако никто из них не принес подлинного блага человечеству. Их обожествляли, но приходило время, и люди начинали сомневаться в былых кумирах, приходило разочарование. Тогда, сто лет назад, можно было прийти совсем к другому решению.

И тут Родриго встал на дыбы.

– Не нам с вами судить, хорош или плох был Ларозьер, – с вызовом произнес он. – Пусть даже плох. Но если бы не он, вряд ли мы с вами могли бы сейчас беседовать. Смог бы кто-нибудь другой в те дни, когда все решалось, взять всю ответственность на себя? Смог?!

Иджертон посмотрел на распалившегося Родриго и понял, что продолжать спор не имеет смысла. Можно было бы подискутировать с коллегой, но покуситься на святое для всех десантников имя…

– Да, конечно, – пробормотал он и вяло махнул рукой. – Не будем об этом. Вы… Вы еще что-нибудь хотели узнать?

В воздухе повеяло холодком отчуждения. Родриго почувствовал себя неловко. Не стоило так горячиться: все-таки собеседник был вдвое старше его и имел громкое имя в научных кругах. Еще спасибо надо было сказать, что он согласился разговаривать с заурядным командиром двадцати вояк.

– Извините, – сказал Родриго, – я вовсе не хотел вас обидеть. Если вас не затруднит… Кажется, кроме этих трех, существуют и другие гипотезы?

Иджертон пожевал губами.

– Разумеется, существуют. Гипотез множество, но не ко всем можно относиться серьезно. Большинство из них – плод изощренной фантазии, хотя, в принципе, ни одну нельзя считать совершенно невероятной. Вот вам, например, такая теория: плазменники до поры до времени сохраняли человечество, потому что собирались произвести над ним некий глобальный эксперимент. Аппаратура для этого эксперимента и создавалась в технополисах. Таким образом, наши предки едва избежали участи подопытных кроликов. Каково? А вот еще одна версия: технополисы были на самом деле верфями гигантских звездолетов. Роботы собирались подыскать себе другую планету, с более подходящими для них физическими условиями, а Землю превратить в заповедник для вида Homo sapiens, куда в будущем можно будет прилетать с экскурсиями. Разумеется, чтобы живые экспонаты не попортили друг друга и не загадили заповедник, следовало предварительно отобрать у них все технические побрякушки, вернуть в каменный век.

Иронический тон Иджертона покоробил Родриго.