Текст книги "Полет валькирий"

– Но это же страшно, – сказал он. – Чудовищно! Даже самая безумная гипотеза может оказаться единственно верной. И тогда… – Родриго вздрогнул, словно от прикосновения холодной скользкой гадины. – А вы еще говорите о каких-то «других решениях»! Да если бы Реконкиста не увенчалась успехом…

– Если бы… – Иджертон вытер ладонью вспотевший лоб. – Кто знает, что ожидало Землю, если бы… В истории полно развилок. Дойдя до узлового пункта, цивилизация выбирает один из путей. Но всегда ли он самый лучший? Да, мы сейчас могущественны… и одиноки. До сих пор одиноки. Стоит ли гордиться исключительностью своего разума? Исключительность ведет к застою и деградации.

– Вы хотите сказать – нам не с кем соревноваться?

– Даже не то чтобы соревноваться. Нам не с кем себя сравнить. Мы должны время от времени смотреться, как в зеркало, в другой разум, чтобы понимать, чего мы стоим во Вселенной.

«Исторические развилки, зеркало для человечества… – подумал Родриго. – Еще немного – и я перестану его понимать. Но раз уж мне удалось завязать с ним разговор, надо удовлетворить свое любопытство в полной степени».

– Извините, доктор, – сказал он, – давайте все-таки оставим прошлое историкам. Как бы то ни было, сто лет назад люди сделали свой выбор, и тут уже ничего не изменить. Но меня интересуют не только плазменники. Скажите, я вам еще не очень надоел?

Иджертон улыбнулся.

– Вы не представляете себе, Кармона, что значит быть научным руководителем. Мне надоедают ежедневно, ежечасно. У меня в подчинении десятки ученых, и все считают себя гениями. Однажды кому-нибудь из них приходит в голову сногсшибательная теория. Он начинает излагать се мне и очень удивляется, когда я, выслушав все, не падаю ниц перед новым Эйнштейном. Я начинаю отыскивать слабые места, он защищается – и пошло-поехало, день пролетел впустую! Только не примите это на свой счет. Вы человек несколько другого круга, и я искренне рад, что нас, оказывается, волнуют одни и те же проблемы. Ведь десантники, откровенно говоря, не очень-то жалуют науку. Правда, мне давно известно, что вы приятели с Ольшанцевым. Так чем еще могу быть полезен?

– Дело в том, что… – Родриго замялся. – Вам не кажется, что эта планета какая-то не такая? Слишком много странностей. «Амебы», нервный срыв Хида. Хотелось бы знать, что по этому поводу думает наука. Вы говорите, у вас много мастеров разрабатывать гипотезы. Так, может быть, уже есть идеи?

– Как вам сказать? Действительно, странности есть, и мы над ними размышляем, но на голом месте даже простенькую теорию не построишь. Те, с которыми меня знакомили, я отмел, а для более серьезной пока не хватает материала. Придется подождать.

«Вот как, – подумал Родриго. – Не хватает материала. Да если я сейчас расскажу о своем кошмаре, о видении Хида, вы все с ума посходите! А может, спросить в лоб об искусственных существах, о пришельцах? Да нет, глупо. Подведу Ивана, только и всего. Ему ведь наверняка велели до поры до времени держать язык за зубами».

– Что ж, подождем, – сказал он. – Тогда… Можно, я в последний раз вернусь к плазменникам? Видите ли, я читал о них только книгу Фридриха Хоппе, да и то в виде «конспекта». Так вот. Там полная информация или есть любопытные детали, которые можно узнать только из других книг? Почему-то у меня возник интерес в этим роботам. Сам удивляюсь.

– «Конспект»… – Иджертон усмехнулся. – Немного же вы, наверное, из него почерпнули. Если вам действительно интересно, вы должны были иметь дело с первоисточником. Ну да ладно. Что я могу сказать? Книга Хоппе – достаточно серьезный труд. Однако и она не всеобъемлюща. Вы не ошиблись – я могу добавить кое-что к вашим… гм… конспективным познаниям. Дело в том, что мне доводилось работать с архивами Института робототехники. Старик Хоппе тоже как-то рылся в них, но, видимо, использовал не все. Скажите, Кармона, вам известно что-нибудь о проекте «Персей»?

– Ну… слышал кое-что. Это была одна из древних фотонных громадин. Мы в училище заучивали их названия наизусть. Ее запустили в экспериментальный полет. Кажется, испытывалась новая система двигателя. Но что-то разладилось, связь прекратилась. Так ракета и сгинула. Вот, кажется, и все.

– Это были не испытания двигателя. Вот что, Кармона. Сейчас я иду к себе. Погулял – пора и честь знать; у меня уйма работы. А вас, если, конечно, интерес не остынет, прошу зайти ко мне завтра после обеда. Договорились?

Глава 14. Испытание

Родриго уже четверть часа сидел на прежнем «пятачке». Какое-то время он разглядывал букашек, деловито снующих среди травы, потом заинтересовался светло-коричневым плодом, угнездившимся в развилке между двумя выпирающими из земли корнями. Большой, продолговатый, он напоминал дыню, только в отличие от нее зародился и нагулял бока высоко на дереве. Позавчера его здесь не было – значит, упал недавно.

«Да, не очень-то приятно бродить по лесу, где на голову может свалиться этакий дар природы», – подумал Родриго, поднимая плод. Его жесткая, блестящая, словно отполированная, оболочка оказалась надтреснутой, и Родриго стал маленькими кусочками отколупывать ее. Под скорлупой обнаружилась упругая, как пробка, серая масса, собранная в складки, напоминающие извилины человеческого мозга.

Родриго хмыкнул.

«А может, это и есть один из местных жителей, устроивших недавнее представление? Лежит, притворившись безобидным, подглядывает, подслушивает мысли, а потом начнет тебя пугать да в узел завязывать. Может, подкинуть эту гипотезу Иджертону – для коллекции? А что, не хуже других. Мыслитель-телепат, состоящий из одной головы, его „руки“ – энергетические щупальца. Идеальный носитель разума! – Он размахнулся и забросил плод в заросли. – Ладно, посмеялись, и будет. Скоро мне, наверное, станет не до смеха. И чего ОНИ тянут? Начинали бы уж».

Этим утром Эрикссон наконец-то собрал у себя командиров групп.

– Ученые за что-то зацепились, – сказал он, – но им нужно время. Просят подождать минимум день-два, максимум – пять. Так что наше безделье продолжается. – Эрикссон хмуро взглянул на лежащий перед ним листок, брезгливо взял его двумя пальцами за уголок и присоединил к остальным бумагам. – Скажу честно, я мало что понял из записки Иджертона. Сплошные научные термины. Когда я попросил изложить суть дела попроще, он вместо этого еще больше напустил туману. Хромосомы, рибосомы… Нестандартные реакции, парадоксальная энергетика… Мы, дескать, все это распутаем, только вы уж, пожалуйста, посидите спокойно, не дергайтесь…

– Но хоть что-то он объяснил по-человечески? – спросил Ахвен. – Иначе мы оказываемся просто в дурацком положении.

– Я понял только одно: ученые собираются полностью изменить наше представление об Оливии. Якобы близится разгадка какой-то потрясающей тайны. Придется ждать. Но мы и так уже давно бездействуем, поэтому я хочу узнать от вас, какое настроение в группах.

– Настроение так себе, – сказал Ермолаев. – Ничегонеделание всем осточертело. Ребята мечтают о новой операции.

– Скучают, это точно, – подтвердил Родриго.

– Присоединяюсь, – лаконично, как всегда, ответил Сайто, а Ахвен и вовсе промолчал – вид его был красноречивее любых слов.

– Я так и думал. – Эрикссон потер подбородок и покосился на записку шефа научников. – Ваша задача – сделать все возможное, чтобы это ничегонеделание не привело к расхлябанности. Если ваши подчиненные будут уповать на то, что в ближайшее время их услуги не понадобятся, они могут со скуки заняться черт знает чем. Внушите им, что открытие, к которому близки научники, потребует от десанта максимальной готовности и напряжения всех сил.

– А это действительно так? – оживился Ермолаев. – Действительно потребует?

– Я так думаю, – твердо произнес Эрикссон. – Больше вопросов нет? Вы свободны.

«Что ж, – подумал Родриго, выходя, – слова Ивана подтверждаются. Иджертон, правда, еще не раскрыл всех карт, но очень скоро наш шеф узнает об искусственных формах жизни на Оливии. Как он поступит? Наверное, сочтет такой поворот дел знаком судьбы и разовьет бурную деятельность. Наш старик честолюбив. Он десятилетиями создавал себе репутацию „железного Лейфа“, а тут такая потрясающая возможность окончательно упрочить ее. Более того – прославить свое имя, попасть в историю. Ведь именно от его действий будет зависеть, чем завершится первая встреча человечества с инопланетным разумом!»

Оказавшись в своей комнате, Родриго возбужденно заходил из угла в угол. Ему не давало покоя предчувствие близкой беды. Надо было что-то придумать.

«Да, шеф сделает все, чтобы его не обвинили в мягкотелости, чтобы чеканный образ „железного Лейфа“ оставался незыблемым. Чужой разум может быть только соперником или проявлять к землянам безразличие – события Реконкисты это доказали. Союзником, благодетелем он не станет никогда – в такое способны поверить лишь розовые оптимисты. Значит, у нас два пути – либо оставить планету в покос, либо продемонстрировать свое превосходство над ее владыками. Эрикссон, безусловно, выберет второе, но при этом он может допустить оплошность и даже совершить трагическую ошибку. Ведь старик не будет знать, с какой силой имеет дело. Через ЭТО прошли пока только мы с Хидом. Да и то, вероятно, инопланетяне лишь слегка задели нас мизинчиком. А может, все не так серьезно? Может, наоборот, сил у них хватает лишь на то, чтобы вызвать галлюцинации у двух особо внушаемых объектов? Нет, бегать кругами и самого себя вгонять в дрожь – последнее дело! Надо повторить вылазку, добыть новую информацию, понять, чего же от нас хотят невидимые существа. Может, удастся наконец вступить в настоящий контакт? Тогда можно будет и Эрикссону открыться – надо думать, простит грехи новому герою Земли? Простит, куда денется, победителей не судят. А я его отговорю от безрассудных действий. Вот все и кончится благополучно. Решайся, дон Родриго!»

Доном его называла Софи. Услышав это старомодное обращение в первый раз, он фыркнул, но признал, что звучит красиво и благородно. Ему даже почудился звон рыцарских доспехов. Произнесут ли еще когда-нибудь женские губы его имя с этой коротенькой приставкой?

Ноги сами привели Родриго к той самой пирамидке, с которой началось позавчера его удивительное приключение. Он немного полежал на травке, разглядывая окрестности Базы. Наконец убедившись, что его никто не видит, повторил известные манипуляции и нырнул в кусты.

На этот раз ждать чудес пришлось еще дольше. Лишь после того, как Родриго «пообщался» с «умным» орехом, хозяева волшебного балаганчика соизволили раздернуть занавес.

Переход от привычной, устоявшейся реальности к зыбкости фантастического, непредсказуемого мира был неуловимым. Из-за стволов деревьев, вырастая и разгораясь, выплыли клинья малинового света. Наклонясь к центру «пятачка», они скрестились в одной точке, и над головой Родриго вспыхнуло второе солнце – крошечное, но злое, обжигающее сетчатку иглами неподвижно растопыренных, как у морского ежа, лучей. Родриго зажмурился, затем, поняв, что это не помогает, плотно прикрыл глаза ладонями. Тут что-то мягко подкатилось ему под ноги, толкнуло, и он полетел в пропасть, внезапно разверзшуюся у него за спиной.

– Вста-а-ать! – лениво, растягивая звуки, произнес кто-то над ним.

Родриго открыл глаза. Он лежал, прижавшись щекой к прохладному серому пластику, самому что ни на есть вульгарнейшему пластику, каким покрывают полы казенных учреждений. Взгляд уперся в пару широко расставленных десантных ботинок.

«Это уже что-то новенькое, – подумал Родриго. – Похоже, экспериментаторы кое-чему научились и на этот раз решили не прибегать к абстракциям. Но все-таки Хиду повезло больше. Как бы там ни было, в любом случае приятнее лицезреть обнаженную красотку, чем ноги собрата по оружию».

Он встал и оказался лицом к лицу с красномордым крепышом в форме Эдинбургского десантного училища. Родриго вгляделся в его маленькие, полуприкрытые, как у сытого кота, глазки, в массивный, словно вытесанный из булыжника, подбородок. Перед ним стоял сержант Кэнби, далеко не самый приятный человек в заведении, где Родриго четыре года постигал премудрости выбранной профессии. Как ни странно, этот выходец из прошлого ничуть не изменился. Он как будто только что выбрался из консерванта, чтобы предстать перед одной из своих былых жертв в наилучшем виде.

– Ле-е-ечь, – так же лениво процедил Кэнби.

– Что-о?! – Родриго взбесился. Неужели это неведомо откуда возникшее ничтожество, от которого он столько натерпелся в училище, воображает, будто все еще имеет над ним власть? Ну, сейчас он вправит негодяю мозги! Родриго представил себе, как он наносит сержанту мощный удар в челюсть, от которого тот отлетает метра на три. Он уже мысленно начертил траекторию этого удара, и…

…И ничего не произошло. Родриго неожиданно ощутил, что его переполняет страх. Обыкновенный страх за свою шкуру, нелепый о точки зрения закаленного в испытаниях командира десантной группы, но вполне уместный для юнца, успевшего лишь вызубрить Устав и несколько инструкций да разучить с грехом пополам пару-тройку простейших приемов. И даже это негодующее «что-о?!» так и не вырвалось наружу, не превратилось в коротенький набор звуков, задавленное в гортани исключительно развившимся инстинктом самосохранения. Да, протест был только мысленным, иначе Кэнби вряд ли остался бы стоять с той же самодовольной рожей.

Слегка наклонив голову, Родриго оглядел себя и убедился в том, что его кошмарная догадка верна. На нем был не спецкостюм с терморегуляцией и встроенными датчиками, а повседневный комбинезон курсанта. На правом рукаве, над красивой голубой эмблемой ЭДУ, сиротливо желтел маленький квадратик. Первый год обучения!..

Итак, его загадочным образом перебросили в прошлое, заставляя вновь пережить один из самых тягостных эпизодов курсантской жизни. Кому понадобилось ворошить его воспоминания? Не ахти какая ценность! Почему нельзя просто появиться, ткнуть себя пальцем (щупальцем, копытом?) в грудь, произнести свое имя – и пошло-поехало? До чего же скрытны эти любители читать в чужом мозгу!

Но размышлять об особенностях контакта с инопланетянами не было никакой возможности, пока перед лицом маячила ненавистная физиономия Кэнби.

– Ну что ты застыл, как мумия? – вопросил сержант тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Уже переутомился? Лечь!

И тут Родриго вспомнил, что именно он ответил Кэнби тринадцать лет назад. Да, как раз тогда он предпринял первую, робкую, еще обреченную на неудачу, попытку отстоять свое достоинство, освободиться от страха, пропитавшего, подобно дурно пахнущей маслянистой жидкости, все поры тела.

– Не буду, – тихо произнес Родриго.

Если бы он мог наблюдать эту сцену со стороны, из безопасного уголка, то, несомненно, посмеялся бы, глядя, как отвисает квадратная челюсть сержанта. Но, изобразив даже подобие улыбки, он был бы избит немедленно. Отсрочить расправу хоть на несколько минут можно было, только продолжая стоять по струнке. И он получил эту отсрочку.

– Не буде-е-еш-шь? – с каким-то садистским смакованием шипящей на конце протянул Кэнби. – Отлично. Иди за мной. – Он резко повернулся – куда делась лень избалованного послушанием господина? – и зашагал в конец коридора, туда, где неярко светилась зеленоватая дверь душевой комнаты.

Официально, разумеется, неуставных отношений в природе не существовало. Должностных лиц СБ от этих двух слов коробило. Они неустанно подчеркивали, что всеобщая декларация прав человека не только провозглашает, но и, безусловно, гарантирует будущим воинам полную неприкосновенность. Однако от заверений «шишек», висящих слишком высоко над головой, у курсантов оптимизма не прибавлялось. В ЭДУ, как, пожалуй, и в любом другом училище, сложилась весьма жесткая система взаимоотношений между младшими командирами, новичками и теми, кто за два—три года уже поднаторел в искусстве постоять за себя. Слабакам эта система предоставляла слишком мало шансов избежать издевательств.

Такой порядок вещей существовал давно. Ему способствовало то, что СБ всегда были замкнутой организацией, почти не контролируемой обществом. На особом положении Сил Безопасности в свое время настоял сам Ларозьер. «Военным – военное, гражданским – гражданское», – любил говорить спаситель человечества. Как известно, он терпеть не мог хлюпиков и считал, что настоящим воином-защитником можно стать, лишь пройдя через тяжелые испытания.

Против испытаний Родриго ничего не имел, но самодурство «наставников» попортило ему немало крови. Впрочем, эта проблема волновала тем меньше, чем ближе он продвигался к получению долгожданного офицерского звания. Возмужав, он уже не давал обидчикам спуску и в то же время не третировал «молодняк», позволял ему дышать более или менее свободно.

Однако сейчас, когда Родриго только-только перешагнул свой маленький Рубикон, все испытания были впереди.

Душевая сверкала перламутром самоочищающегося пластика. Человеку, зашедшему сюда впервые, могло показаться, что он попал внутрь огромной раковины-жемчужницы.

– Итак, сынок, – сказал Кэнби, раскачиваясь на носках, – ты действительно что-то вякнул или у меня расстройство слуха?

– Я сказал, что больше не бу…

Страшный удар в скулу отшвырнул Родриго к стене. Он медленно сполз по ней и скорчился на полу, держась за раскалывающуюся челюсть.

Кэнби теребил значок у себя на груди.

– Ну, так что же ты еще хочешь мне сказать? Наверное, поблагодарить за науку?

Родриго устремил на него ненавидящий взгляд снизу вверх.

– Сволочь, – пробормотал он. – Проклятая сволочь!

Лицо Кэнби окаменело.

– Вот как? – Он поднял правый кулак и стал рассматривать костяшки пальцев. – Это уже серьезно. Насколько я понимаю, ты осмелился бросить мне вызов. Видишь ли, сынок, у здешней жизни очень простые законы. Никогда не надо рыпаться до тех пор, пока у тебя не отрастут зубки. По крайней мере первые два года. Ну а если кому-то кажется, что он уже стал супергероем и вполне созрел для серьезных разборок… Что ж, такое допускается. Только сначала надо доказать, что ты действительно можешь кому-то здесь предъявлять свои права. Ну-ка, встань!

Родриго с трудом поднялся. Его шатало.

– Подожди меня здесь, – бросил Кэнби и вышел. Минуты через полторы он вернулся в сопровождении двух других сержантов. Оглядев Родриго с головы до ног, один из них презрительно хмыкнул, а другой даже плюнул с досады: вот, мол, отвлекли от важного дела, привели посмотреть на какого-то молокососа.

– Слушай внимательно, парень, – сказал Кэнби. – Вызов нельзя игнорировать, даже если он поступил от родного папы. Так что сейчас между нами будет поединок. Честный поединок, по всем правилам десантной науки. Вот эти ребята проследят за тем, чтобы не было никаких нарушений.

Сержанты осклабились. Происходящее явно их забавляло.

– Побьешь меня, – продолжал Кэнби, – можешь качать права. Ограниченные, конечно. По крайней мере среди своих будешь ходить королем. А не побьешь… Тогда станешь последней шестеркой. Лично об этом позабочусь. Каждый должен знать свое место, не так ли? Ну что, идет?

Родриго помертвел. Кэнби измочалит его, это совершенно ясно. Сначала будет куражиться, уворачиваться от ударов, не нанося ответных. И лишь потом, когда игра ему надоест, он на глазах сержантов, держащихся за животы от смеха, начнет его бить. Жестоко, профессионально, стремясь причинить как можно больше боли. А потом, когда Родриго свалится, вытрет об его щеку подошву своего ботинка. Как о падаль. Ему уже доводилось видеть подобные сцены.

Он попытался припомнить боевые приемы, которыми, даже по словам скупого на похвалы Эрикссона, владел почти в совершенстве. Бесполезно! Жестокосердные экспериментаторы убрали из памяти практически все, что относилось к «рукопашке». Видно, им очень хотелось посмотреть, отважится ли вступить в поединок кобра, лишенная ядовитых зубов.

– Так как? – вновь спросил Кэнби.

И тут в сознании Родриго всплыли последующие события. Он так и будет стоять, не решаясь вступить в бой с этой прекрасно отлаженной, привыкшей побеждать, живой машиной, пока Кэнби не скажет: «Дерьмо ты, парень, дерьмом и останешься». И он облапит его лицо ладонью и оттолкнет прочь, как паршивого щенка, а потом один из сержантов подойдет и ударит Родриго ногой в живот, и тот согнется от невыносимой боли, а другой сержант возьмет его за шиворот, швырнет в ближайшее душевое отделение и включит воду, и они все трое будут ржать, глядя, как он стоит под хлещущими со всех сторон струями и не решается выйти, чтобы не попасть под удары тяжелых ботинок.

Родриго опустил голову. «Нет! – истерически завизжал кто-то у него внутри. – Это не может повториться! Нет!»

– Я жду, – угрожающе произнес Кэнби и сдунул с запястья несуществующую пылинку.

И вдруг Родриго понял: экспериментаторам ни в коем случае не нужно, чтобы он поступил точно так же, как тринадцать лет назад. Какой смысл ставить опыт, если результат заранее известен? Нет, инопланетяне дали ему возможность кое-что подправить в своей судьбе. И в самом деле, совсем необязательно стоять этаким деревянным болванчиком, покорно дожидаясь расправы! Можно попытаться завязать с Кэнби разговор в смутной надежде вызвать к себе уважение и заставить сержанта отказаться от своего замысла. Можно просто повернуться и убежать. Можно… Какие еще варианты у него в запасе? Не дано только одного: вспомнить давным-давно освоенные приемы, восстановить мощь накачанного на тренажерах тела. Увы, сейчас он всего лишь семнадцатилетний сопляк. Можно, конечно, дать сержанту в морду – по-простому, без хитростей. Но этот удар дорого обойдется Родриго: если в прошлой жизни Кэнби просто оттолкнул его, то теперь изобьет до полусмерти. Что же выбрать? Что?!

Кэнби развел руками, что должно было означать: «Твое время истекло, парень!» – и подошел поближе.

«Сейчас, – подумал Родриго. – Сейчас».

И изо всей силы ударил сержанта в лицо. Кэнби, у которого и в мыслях не было, что этот заморыш решится на отпор, не успел защититься. Он грохнулся на пол так, что ноги взлетели выше головы. Родриго еще успел увидеть одного из дружков поверженного врага, взвившегося в боевом прыжке, успел понять, что увернуться не удастся, что боль будет чудовищной… В следующее мгновение между ними скрестились знакомые малиновые лучи…