Текст книги "Сочинения. Том 1. Реформы и догмы. Государство и экономика в эпоху реформ и революций (1860–1920-е годы). В поисках планомерности. Экономические дискуссии 1930–1960-х годов"

Конкретные представления о допустимых масштабах, формах и методах государственного регулирования экономической жизни не были однозначны в предпринимательских кругах. В конечном счете все сводилось к комбинации из регулирования цен, распределения продукции и введения государственной монополии в отдельных отраслях народного хозяйства. Огосударствление распределительного процесса и введение твердых цен рассматривались в предпринимательских кругах как меры, более предпочтительные по сравнению с учреждением госмонополий, поскольку, как представлялось, Российское государство не было способно справиться с решением названного вопроса самостоятельно.

«Когда речь идет относительно того, что мы должны сорганизовать взамен свободной торговли, я скажу, что сорганизовать – это значит установить твердые цены». К последним предполагалось добавить и стройную систему государственных органов распределения продуктов. То есть твердые цены в совокупности с административным регулированием движения товаров оценивались как наиболее целесообразный путь замены затухающей конкуренции[197]197
  Первый Всероссийский торгово-промышленный съезд. С. 95. «Необходимо признать распределение, а не свободную торговлю, – настаивает здесь же представитель клинского продовольственного совещания от торговцев. и добавляет: – Надо, чтобы цены были нормированы на все продукты». (Там же. С. 96 –97.)


[Закрыть].

В социалистических кругах настойчиво проводилась идея «планомерной организации народного хозяйства и труда» ради подчинения интересов всех классов и социальных групп интересам общегосударственным. Именно народнохозяйственная планомерность выдвигалась здесь на первое место в перечне приоритетов экономической политики и подчеркивалась необходимость регулирования сразу всех сторон хозяйственной жизни (чего не было среди лозунгов правых партий). Эта тема остро прозвучала уже в конце марта на Всероссийском совещании Советов, которое потребовало от правительства «планомерно регулировать всю хозяйственную жизнь страны, организовав производство, обмен, передвижение и потребление под непосредственным контролем государства»[198]198
  Всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов: стенографический отчет. М.; Л.: ГИЗ, 1927. С. 203.


[Закрыть].

Естественно, предложения социалистов были более широки по масштабам и, как казалось, более детально проработаны. В концентрированном виде они получили воплощение в носившей программный характер резолюции Исполнительного комитета Петроградского Совета от 16 мая 1917 года об экономической политике правительства в связи с вхождением в него министров-социалистов. Речь шла о том, что народное хозяйство России созрело для централизованного планирования и регулирования и дело в настоящее время упирается в принятие соответствующих организационных решений.

Во-первых, предлагалось определиться с характером регулирующих органов. Социалисты полагали, что целесообразно было бы иметь структуры двух типов: для выяснения хозяйственного положения во всем его целом и для практического осуществления задачи регулирования.

Во-вторых, признавая целесообразность применения мер государственного воздействия ко всем отраслям российской экономики, резолюция проводила разграничения между ними по степени их готовности быть вовлеченными в те или иные конкретные механизмы государственного хозяйствования. «Для многих отраслей промышленности назрело время для торговой государственной монополии (хлеб, мясо, соль, спички), для других условия созрели для образования регулируемых государственных трестов (добыча угля и нефти, производство металла, сахара, бумаги), и, наконец, почти для всех отраслей промышленности современные условия требуют регулирующего участия государства в распределении сырья и вырабатываемых продуктов, а также фиксации цен»[199]199
  Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов: протоколы заседаний Исполнительного комитета и бюро ИК. М.; Л.: ГИЗ, 1925. С. 150; Известия Петроградского Совета. 1917. 17 марта.


[Закрыть].

Среди идеологов планового хозяйствования в то время особо выделялись В. Г. Громан и Ф. А. Череванин. Первый получил известность как один из самых непреклонных адептов макроэкономического планирования, вдохновитель и страстный пропагандист идеи немедленной разработки «единого хозяйственного плана» как основы всей экономической политики государственной власти в России, а также экономического центра, способного стать «экономическим мозгом» всей страны[200]200
  См.: Борьба с экономической разрухой // Известия. 1917. 19 мая.


[Закрыть]. Кстати, позиция В. Г. Громана несла явные черты фанатизма. Так, например, будучи ответственным за распределение потребительских товаров между жителями Петрограда, он заявил следующее: «Я не распределю ни единой пары обуви до тех пор, пока не будет урегулировано народное хозяйство в целом»[201]201
  Ясный Н. Советские экономисты 1920-х годов. Долг памяти. М.: Дело, 2012. С. 159.


[Закрыть]. Это, конечно, была крайность, но крайность, весьма ярко отражающая общие настроения в среде значительной части влиятельных экономистов[202]202
  Фанатические приверженцы идеи планирования обозначились тогда отнюдь не на крайне левом фланге, как этого можно было бы ожидать. Большевики, которые впоследствии станут главными проводниками централизованной модели, в 1917 году мало интересовались идеей «единого хозяйственного плана», сосредоточившись на борьбе за захват политической власти. Плановое хозяйство в условиях существования буржуазного или даже социалистического, но не большевистского правительства было им ни к чему.


[Закрыть].

По мере усиления социалистических партий во Временном правительстве подобная идеология все более проникала в его документы. Хотя этого нельзя сказать о практических шагах, где доминировала осторожность, нередко переходившая в нерешительность, и следование за событиями вместо того, чтобы пытаться направлять их.

Каковы были наиболее важные характеристики избранного новым руководством страны курса? Во-первых, постановка в качестве одной из центральных проблемы налаживания устойчивых взаимоотношений городской промышленности и аграрного сектора при доминировании продовольственной проблемы. Во-вторых, осознание себя как демократической, народной власти, призванной выражать интересы всех слоев населения и якобы могущей рассчитывать на понимание и поддержку всеми проводимого курса. Наконец, в-третьих, принципиальная готовность к активному использованию антирыночных (административных) рычагов для стабилизации положения в стране. Отсюда следует и еще одна черта – несмотря на кризис кредитно-денежной системы, вопросы ее функционирования в качестве первоочередных не выдвигались и фактически оказывались производными от решения задач организации производства и обмена товаров.

Среди основных мероприятий, которые попыталось реализовать Временное правительство для преодоления хозяйственной разрухи, мы выделим следующие.

Во-первых, формирование сколько-нибудь упорядоченной, целостной организационной системы регулирования во главе с единым планово-распределительным органом. Как известно, в наследие от царского режима осталась множественность регулирующих органов (отраслевых и региональных, государственных, общественных, предпринимательских), деятельность которых не была четко отрегулирована.

Во-вторых, введение государственных монополий на производство или (и) продажу важнейших товаров народного потребления или военно-технического назначения.

В-третьих, проведение мероприятий по принудительному синдицированию или трестированию в отдельных отраслях производства. То есть имелось в виду ускорить и искусственно стимулировать процессы объединения частных предприятий и монополизацию рынков. Послефевральское российское руководство вставало на путь, противоположный тому, каким следовало тогда, например, правительство Соединенных Штатов. Вместо борьбы с монополизмом и воссоздания конкурентных начал (антитрестовское законодательство) здесь попытались поставить частные монополии под контроль государства. А для повышения эффективности такого контроля надо было минимизировать количество субъектов частного хозяйствования.

В-четвертых, предполагалось в той или иной форме обеспечить контроль за ценами.

В-пятых, было признано необходимым добиваться контроля за движением рабочей силы, планомерного распределения труда, борьбы с тунеядством.

В-шестых, усиление контроля за воспроизводственными процессами, для чего предлагалось аккумулировать в госбюджете через налоговую систему подавляющую часть предпринимательской прибыли.

Стремясь к упорядочению организационной системы регулирования хозяйства, Временное правительства пошло по пути реорганизации созданных до революции институтов (особых совещаний), создания ряда новых, специализированных регулирующих организаций, привлечения к регулированию предпринимательских и общественных организаций. Была предпринята попытка создания центрального планового учреждения – Экономического совета и при нем рабочего исполнительного органа (Главного экономического комитета).

Наиболее отчетливо, в концентрированном виде сущность складывавшейся системы хозяйствования можно проследить, анализируя материалы Высшего экономического совета, открывшегося в июле 1917 года и функционировавшего более или менее интенсивно в течение двух летних месяцев. О значении, которое придавалось деятельности этого органа, свидетельствует председательствование в нем одного из ведущих деятелей Кабинета – министра торговли и промышленности С. Н. Прокоповича. В работе Совета, призванного объединять представителей различных демократических политических сил (включая большевиков), участвовали многие видные экономисты и хозяйственные деятели: П. И. Пальчинский, В. Г. Громан, Н. Д. Кондратьев, П. Б. Струве, П. П. Маслов, С. А. Лозовский, В. А. Базаров, Л. Б. Кафенгауз, Д. Б. Рязанов, Г. В. Цыперович и другие.

По словам выступавшего при открытии заседаний Совета министра-председателя А. Ф. Керенского, на этот орган возлагались две взаимосвязанные задачи: во-первых, выработка плана и постепенное регулирование жизни страны в общегосударственных интересах и, во-вторых, осуществление экспертизы всех разрабатываемых хозяйственных мероприятий для обеспечения целостности проводимой экономической политики. Тем самым предполагалось достичь главной цели экономической политики Временного правительства, продекларированной в речи премьера, – «строгого, серьезного и определенного регулирования всех сторон финансово-экономической жизни государства», достигаемого в конечном счете «подчинением всех классовых и групповых интересов, каковы бы они ни были, кем бы они ни диктовались, интересам государства»[203]203
  Заседания Экономического совета при Временном правительстве: стенографический отчет. 1917. № 1. С. 1.


[Закрыть].

Как же представлял себе Экономический совет укрепление плановых начал в народном хозяйстве, обеспечение приоритета общегосударственных интересов? Ответ тем более интересен, что Совет был, с одной стороны, связан с правительством, а с другой – мог стать своеобразным зеркалом, отражающим понимание этой ключевой проблемы многими (если не большинством) экономистами, исследовавшими социально-экономические процессы развития России.

Короткий ответ здесь прост и после всего изложенного выше неоригинален. Речь шла о целесообразности широкомасштабного вмешательства политической власти в хозяйственную жизнь при помощи прямых административных методов воздействия на отдельные производственные единицы и целые отрасли. Суть регулирования видели в возможности и необходимости изъятия в централизованный фонд производимой на предприятиях продукции и перераспределения ее в соответствии с установленными государством приоритетами. Тщательному учету должны были подвергнуться как производимая продукция (включая потенциал железнодорожного транспорта), так и запасы продукции на складах, чтобы максимум ее был вовлечен в орбиту государственного перераспределения.

Хотя говорилось о необходимости государственного вмешательства и в производство, и в распределение продукта, акцент, безусловно, делался на проблему распределения. В этом отношении здесь тоже не было ничего оригинального. Правда, в связи с этим выдвигался ряд далеко идущих идей, практическая реализация которых означала бы глубокие изменения в характере организации и функционирования общественного производства, что и будет в скором времени сделано большевиками.

Одной из излюбленных тем экономистов в связи с этим был тезис об «обезличивании» производимой продукции как условии ее планового, централизованного распределения. То есть предполагалось при помощи государственного посредничества так организовать движение товарных масс, чтобы обеспечить «совершенное обезличение этих продуктов, обезличение как по производителям, так и по потребителям, принятие их в руки одного органа или одного распорядителя, кем бы он ни был, всей массы продуктов, которые производятся». Это важнейший момент логики формирующейся системы, выраженный с предельной ясностью. А само высказывание принадлежит П. И. Пальчинскому, товарищу министра торговли и промышленности – одному из наиболее ярких представителей буржуазных кругов, организатору народного хозяйства на протяжении большей части 1917 года. В этом тезисе нашла концентрированное выражение логика, которая вскоре будет положена в основу теоретического обоснования «военного коммунизма». Это служит важным дополнительным свидетельством существования общей объективной тенденции развития самой экономической среды и формулируемой на ее базе идеологии экономической политики, – тенденции, постоянно напоминающей о себе и влияющей на представления политиков и экономистов совершенно различной идейно-политической ориентации.

Следующим моментом концепции государственного регулирования, тесно связанным с предыдущим, было признание целесообразности принудительного распределения продукции «не по желанию потребителей, а по тому, как представляется наиболее рациональным»[204]204
  Заседания Экономического совета при Временном правительстве: стенографический отчет. 1917. № 2. С. 11– 12.


[Закрыть]. Вывод же о рациональности должны делать, разумеется, государственные органы. Сюда же естественно примыкает неизбежность принудительных заказов и, конечно, право на секвестр отдельных предприятий, «которое тесно связано с регулированием экономической жизни страны»[205]205
  Заседания Экономического совета при Временном правительстве: стенографический отчет. 1917. № 7. С. 15, 30.


[Закрыть].

Использование принуждения здесь мыслилось вообще в широких масштабах, хотя и связывалось большинством экономистов с обстановкой военного времени. Этот принцип в организации производства предлагалось распространить не только на промышленность, но и на сельское хозяйство. Предполагалось выработать перспективный план сельского хозяйства, который исходил бы из принудительного перераспределения производительных сил (земли, техники, труда) так, чтобы дать возможность наиболее полно использовать их для роста продукции[206]206
  См.: Ясный Н. М. Продовольственный кризис и хлебная монополия. С. 12, 19.


[Закрыть].

Принуждение проявлялось и в государственном регулировании (а фактически в установлении) цен, заработной платы, в формировании потребления. Принудительная организация производства и обращения не могла оставить в стороне и проблемы труда. Участники Экономического совет ставили вопрос о введении трудовой повинности[207]207
  Заседания Экономического совета при Временном правительстве: стенографический отчет. № 6. С. 28. Так, уже весной 1917 года Н. М. Ясный предлагал: «Должны быть образованы рабочие команды из тыловых частей для откомандирования на сельскохозяйственные работы. Последние должны поступить в распоряжение уездных и волостных продовольственных комитетов. Наконец, должны быть более рационально, чем прежде, использованы военнопленные» (Ясный Н. М. Продовольственный кризис и хлебная монополия). Очевидно, что идея трудармий, практическое создание которых связывается с деятельностью Л. Д. Троцкого, появилась несколько ранее и в кругах хотя и социалистических, но никак не симпатизирующих большевикам.


[Закрыть], что сделало бы систему государственного регулирования вполне целостной, охватывающей все производственные факторы адекватными инструментами воздействия.

Авторы подобных предложений рассчитывали не только добиться большей четкости и слаженности работы предприятий в рамках «единого народнохозяйственного организма», но и довести до логического конца процесс, уже начатый, по их мнению, монополистическим капитализмом: заместить деятельностью правительственных и общественных организаций конкуренцию (и «параллелизм в работе»), создающую «колоссальные трения, которые… уменьшают намного коэффициент использования полезного действия наших предприятий» (из выступления Ф. А. Череванина в Экономическом совете Временного правительства).

Названные мероприятия не получили при Временном правительстве практического воплощения. Однако уже в дискуссии вокруг них отразились некоторые экономические феномены, неизбежно сопровождающие попытки претворения в жизнь подобной программы. Вот как рассуждал, например, представитель Московского военно-промышленного комитета С. Вейцман: «Если государственный орган найдет, что частный завод лучше оборудован, лучше использует орудия производства, правильнее сделает, скорее и точнее, то он может предложить тому же самому военно-промышленному комитету или тому же самому интендантству: будьте любезны, выдайте заказ на повозки по такой-то цене, на таких-то условиях»[208]208
  Заседания Экономического совета при Временном правительстве: стенографический отчет. № 7. С. 16.


[Закрыть]. В логике нормального капиталистического хозяйствования, когда предприятие (предприниматель) имеет право отказаться от заказа, выдаваемого властью, в такой системе нет особых опасностей для предприятия (хотя с народнохозяйственной точки зрения заказ может оказаться невыгодным). Поэтому государственный заказ, гарантирующий сбыт продукции и поступление денег на счет предприятия, является делом достаточно привлекательным.

Но иная ситуация была характерна для складывавшейся системы всеобщего принуждения. Здесь уже вероятной становится искаженная логика, когда предприятию нецелесообразно демонстрировать качественную, эффективную работу, поскольку за этим неизбежно последует госзаказ. И неизвестно, будут ли его условия приемлемыми для предприятия, а отказаться от него будет нельзя.

Опыт централизованного регулирования народного хозяйства за восемь месяцев существования Временного правительства интересен и дает немалую пищу для размышлений. Хотя основные мероприятия, намечавшиеся правительством (главным среди которых являются введение ряда государственных монополий и построение вертикальной системы органов планового регулирования), так и не были последовательно реализованы в тот период на практике. И этот результат был совершенно закономерен, когда революция еще только разворачивалась, когда борьба различных социальных сил и политических группировок шла по нарастающей, когда решающее влияние на положение дел в обществе и в экономике оказывали политическое противостояние, борьба за обладание политической властью, логике и интересам которой были подчинены все остальные задачи, в том числе экономические. Сказанное, однако, не должно вести к недооценке деятельности и опыта хозяйственной политики Временного правительства, разворачивавшихся по этому поводу политических и научных дискуссий. Все имевшие тогда место события оказали большое влияние на последующее развитие России, а в ряде пунктов представляют немалый интерес и поныне.

На первом месте среди обсуждавшихся и реализовавшихся с марта 1917 года мер экономической политики стоят вопросы организации государственных монополий на ряд важнейших продуктов.

Нетрудно догадаться, что именно с продовольственной проблемы начало Временное правительство свою деятельность по регулированию и упорядочению хозяйственной жизни. Здесь переплетались основные линии развития и основные противоречия российской экономики. Поэтому данный вопрос мы рассмотрим подробно.

Взаимоотношения города и деревни были всегда для России чрезвычайно существенны. Однако, явно недооценивая макроэкономический аспект этой проблемы, Временное правительство свело ее к продовольственной, а точнее – к снабжению горожан и солдат хлебом по умеренным ценам. Ведь политические катаклизмы происходят в России тогда, когда резко ухудшается снабжение продовольствием крупных городов (и особенно столиц), что еще раз подтвердили февральские события самого же 1917 года. А страх перед голодом продолжал в народе сохраняться, что являлось опасным дестабилизирующим фактором.

Новая власть пошла по тому же пути, на который пыталось вступить царское правительство. Желая как можно быстрее и эффективнее решить вопрос обеспечения населения хлебом, Временное правительство уже 25 марта 1917 года объявило о введении хлебной монополии. Закон назывался «О передаче хлеба в распоряжение государства» и вместе с рядом сопутствующих нормативных правовых актов определял порядок изъятия хлеба государством, институциональные формы и административные санкции. Государство получало по закону исключительное право закупать по твердым ценам все зерно и крупы сверх продовольственных и хозяйственных нужд производителя. Для этого предполагалось учитывать все конкретные условия деятельности данного производителя – при помощи каких орудий он сеет (при использовании более совершенных машин меньше требуется зерна для засева), какой скот содержит, сколько работников (их надо кормить) и на какой срок нанимает.

За нарушение Закона предусматривалась реквизиция укрываемых запасов с оплатой их по цене, уменьшенной вдвое. Понятно, что реализация этих намерений была неотделима от формирования мощного административного механизма, обеспечивающего тотальный учет и рациональное движение хлеба по всей стране в соответствии с единым планом. Укреплялась разветвленная сеть продовольственных органов (от волостных до общегосударственных), в состав которых должны были входить представители различных «демократических организаций» (профсоюзов, советов и т. д.), местных органов, а также представители населения данного региона. Не менее половины членов продовольственных комитетов должны были составлять представители рабочих и крестьянских союзов и кооперативов. Эти органы, выступая от имени государства, были уполномочены решать многочисленные конкретные вопросы отчуждения и перераспределения зерна, доходя до каждого крестьянского двора. Предполагалось также, что справедливое решение неизбежно возникающих в столь тонком деле проблем будет обеспечено формированием всего этого аппарата из людей, «которые понимают дело и о которых известно, что это люди честные и положительные»[209]209
  Каррик В. В. О хлебной монополии. Пг., 1917. С. 14–15.


[Закрыть]. Справедливые продовольственные комитеты и честные хлебозаготовители – с этим, пожалуй, и связывались в основном надежды на эффективность создаваемого механизма.

За всем этим стояли два крупных заблуждения, о которых выше уже говорилось. Считая себя народным и демократическим, отражающим коренные интересы всего (или почти всего) населения страны, революционное правительство склонно действовать так, как будто оно имеет возможность игнорировать интересы реальных производителей, приносить интересы последних в жертву решению общих экономических проблем[210]210
  «Новая продовольственная политика вдохновлялась… идеей мощи демократического государства. Под влиянием этой идеи мысль о возможности столкновения мероприятий государства с экономическими интересами тех или иных слоев народа, о возможной необходимости стать на путь резкого принуждения и крушения всей политики затемнялась, создавалась психология фанатической доброй веры в мероприятия государства и развитие государственного регулирования рассматривалось даже как некоторое завоевание революции». (Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. С. 207.)


[Закрыть]. Впрочем, желая как-то привлечь на свою сторону крестьянство, власти обещали со временем ввести твердые цены и на изделия промышленности, поступающие в деревню. А некоторые правительственные эксперты предлагали и совсем уж экзотические решения вроде выдачи крестьянам сертификатов с обязательством доплатить им за изъятое зерно позднее – когда выяснится, какая же цена является на данный момент справедливой.

Другая иллюзия проявилась в намерении Временного правительства проводить антирыночную, административно-принудительную по существу своему политику посредством демократических норм и процедур. Ведь реализация провозглашавшихся мероприятий возлагалась на выборных от самого же крестьянского населения. В особенно щекотливом положении оказывались первичные (волостные) продовольственные комитеты, избираемые самими же земледельцами и прежде всего ответственные за учет наличного хлеба и организацию сбора (а фактически изъятия) его у своих же односельчан. Предположение, что избранными окажутся наиболее честные и грамотные, пользующиеся уважением люди, не могло, разумеется, дать сколько-нибудь удовлетворительного решения проблемы.

Дальнейшее развитие событий быстро подтвердило ущербность подобных политических расчетов. Деревня отказывалась сдавать хлеб, и бесполезными оставались заклинания правительства, будто бы тем самым трудящиеся крестьяне укрепляют позиции помещиков, кулаков и торговцев. Не имея встречного потока промышленных товаров или вынужденные покупать их втридорога, крестьяне не видели смысла сдавать хлеб по монопольно низкой цене. Местные продовольственные комитеты или солидаризировались с крестьянами, или оказывались переизбранными, причем в этом случае возникает опасность распада страны на обособленные друг от друга «продовольственные республики».

Демократическая власть лихорадочно искала выход из создавшегося положения. Видя в себе выразительницу интересов всего народа, она настойчиво пыталась объяснить это людям, надеясь убедить их принять предлагаемые меры во имя высших интересов революции и свободы. «Неужели мы дадим повод реакционерам утверждать, что хлеб и свобода в России несовместимы?!» – сентенции такого рода нередко можно встретить на страницах правительственных и околоправительственных изданий.

Решение хозяйственных проблем в этой ситуации власти видели прежде всего в государственном плане, связывающем производителей с потребителями, город с деревней и в конечном счете способном обеспечить реалистичную и, главное, справедливую схему товарообмена на территории страны. Иными словами, единственный стимул, который предусматривался (точнее, намечался) властью для подкрепления госзакупок хлеба, состоял в намерении распространить этот же механизм на все народное хозяйство. Пропагандисты государственной монополии настойчиво убеждали крестьян в выгодности для них вводимого порядка, поскольку твердые цены на хлеб непременно будут дополнены твердыми ценами на необходимые деревне промышленные товары, попытки введения которых действительно предпринимались на протяжении 1917 года – хотя и безуспешно.

В обстановке революции и кризиса дело не пошло дальше разговоров о плане. Не имея серьезной концепции реформ и лишь настойчиво повторяя заклинания о своей приверженности демократическому выбору, Временное правительство проводило на практике весьма противоречивый курс, в котором экономические (рыночные) стимулы переплетались с угрозами и попытками административного принуждения. Экономическая эффективность этих шагов была, как правило, нулевой, а политическая и вовсе отрицательной, поскольку подрывала в народе авторитет демократического режима.

Так, осенью 1917 года заготовка хлеба была передана в руки губернских продовольственных комитетов (в которых доминирующие позиции занимали потребители сельскохозяйственной продукции) и уполномоченных Министерства продовольствия, что лишь обострило напряженность в отношениях между городом и деревней. Территориальным органам управления было вменено в обязанность контролировать ход сельскохозяйственных работ (уборки урожая и посева озимых). Было также решено привлекать к этим работам некоторые воинские части и военнопленных.

Наконец, правительство после многочисленных заявлений о нерушимости хлебных цен, установленных в марте, приняло в августе решение об их удвоении. Высокие цены в условиях общего товарного дефицита не только не стимулировали продажу зерна государству, но дали обратный результат: минимально необходимую сумму денег крестьяне теперь могли выручить, реализуя меньшее количество своей продукции. Кроме того, это решение создало прецедент и крестьянство получило дополнительный стимул придерживать хлеб, ожидая дальнейшего пересмотра цен, а фактически шантажируя тем самым правительство.

Среди других продовольственных товаров госмонополистическая практика последовательно реализовывалась в сахарной промышленности. Впрочем, как известно, здесь централизованное регулирование в России имело уже определенные исторические корни. Временное правительство национализировало синдикат сахарозаводчиков, взяв себе все 100 % торговли сахаром. Но и эта монополия оставалась по сути торговой, поскольку правительство не решилось взять в свои руки и организацию производства сахара. После различных дискуссий 14 сентября было принято решение о введении ее с 1 ноября. Весь производимый на отечественных предприятиях сахар должен был закупаться казной по твердым ценам, причем Министерство продовольствия во избежание злоупотреблений могло лишь составлять распределительные планы по сахару, а руководство сахарной монополией возлагалось на Министерство финансов.

Еще одной сферой, привлекавшей особое внимание сторонников осуществления госмонополий, стали отрасли топливно-энергетического комплекса.

В апреле 1917 года правительством был предложен проект положения об угольной монополии, причем одновременно был опубликован и проект рабочих организаций Донбасса. 16 июля Особым совещанием по топливу было утверждено Положение о передаче донецкого топлива в распоряжение государства и о государственной монополии торговли донецким углем[211]211
  См.: Торгово-промышленная газета. 1917. 2 мая; Собрание узаконений и распоряжений Временного правительства. 1917. № 200. Ст. 1237.


[Закрыть]. Правительство предприняло попытку совместить угольную монополию с сохранением частнопредпринимательских стимулов в сфере собственно производства. Оно стремилось стимулировать добычу угля посредством установления «справедливых цен» – централизованно рассчитанных, но базирующихся на калькуляциях предприятий. Казна брала на себя убытки, образовавшиеся у угольных предприятий ранее, а также гарантии по их обеспечению нормальной прибылью.

В апреле же были начаты обсуждения вопросов нефтяной монополии. Первоначально речь шла даже о полной госмонополии, включающей национализацию нефтепромыслов путем их выкупа у предпринимателей в казну.

На этой стадии развития революционного процесса в правящих кругах еще воспринимались аргументы, основанные на экономическом расчете, а идеологизация хотя и нарастала, но не успела стать главным движущим принципом экономической политики. Министерство финансов вместе с Министерством торговли и промышленности после соответствующего анализа пришли к выводу о неприемлемости на данном этапе перехода в руки казны «одной торговли нефтяными товарами», поскольку монополизация из-за опасности понижения доходности (а нефтяное дело традиционно было весьма прибыльным и привлекательным, несмотря на свою капиталоемкость) оттолкнет от отрасли отечественные и иностранные капиталы и устранит «главный стимул к напряженности работы во всех отраслях нефтяного дела»[212]212
  См.: Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Ч. 2. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1957. С. 429 –430.


[Закрыть].

Вместо установления госмонополии власти ограничились некоторым расширением прав административных органов, ведающих нефтеснабжением, а также была сделана попытка централизации транспортировки нефти, начато государственное регулирование потребления нефтепродуктов (бензина, керосина, масел).

Показателен пример сельскохозяйственного машиностроения, где Временное правительство стремилось осуществить жесткий контроль за использованием и распределением основной массы изделий, а в 1918 году собиралось установить монополию на торговлю изделиями отрасли. Интересна реакция промышленников, полностью поддержавших подобные меры. Имея узкий внутренний рынок и почти не способные конкурировать с иностранными образцами сельскохозяйственной техники, российские промышленники поставили вопрос о необходимости государственной поддержки спроса на их продукцию. Причем они ждали от власти не просто кредитов и иной помощи для своих потенциальных потребителей – крестьянских хозяйств, а прямой закупки сельхозтехники государственными организациями на бюджетные средства. «Заказы и закупку сельскохозяйственных машин и орудий, как изготовленных, так и имеющих быть изготовленными для обеспечения земледельческого населения… должно принять на себя государство. Все производство и наличность сельхозмашин считается собственностью государства, и распределение их производится государственными органами…»[213]213
  Промышленность и торговля. 1917. № 16– 17. С. 325.


[Закрыть] Позиция разделялась самими предпринимателями – производителями сельскохозяйственной техники. Вот как представлял себе ближайшие перспективы отрасли состоявшийся в апреле в Москве их съезд: «Государство принимает на себя заботу о планомерном и непрерывном снабжении заводов сельхозмашин сырьем, топливом и полуфабрикатами, оказывая в то же время содействие для достижения наивысшей производительности заводами». К последнему пункту могло относиться как обеспечение непрерывности сбыта, так и поддержка в борьбе со стихийными (или антипредпринимательскими) выступлениями рабочих[214]214
  См. там же. С. 324– 325.


[Закрыть].