Текст книги "Сочинения. Том 1. Реформы и догмы. Государство и экономика в эпоху реформ и революций (1860–1920-е годы). В поисках планомерности. Экономические дискуссии 1930–1960-х годов"

Параллельно с ростом монополистических объединений, естественно, активизируется и критика частнохозяйственных монополий в экономической печати. Антимонополистические настроения стали быстро крепнуть не только среди части экономистов и политиков России, но и в предпринимательской среде[93]93
  Так, состоявшийся в 1905 году Всероссийский съезд торговли и промышленности встал в решительную оппозицию к практике создания промышленных синдикатов и высказался за сохранение свободной торговли. (Gatrell P. Op. cit. P. 112.)


[Закрыть]. Однако критики частномонополистического регулирования не представляли идеологического единства. Они были разделены на два лагеря: сторонников поддержания режима свободной торговли и сторонников вытеснения частных монополий экономической монополией государства. Причем последние были гораздо более активны, и эта точка зрения среди критиков частных монополий явно доминировала.

На основе апелляции к различным экономическим расчетам утверждалось, что рост цен в высокомонополизированных базовых отраслях отечественной промышленности (нефтяной, угольной, металлургической) является чрезмерным сравнительно с темпами их роста. В этом видели важнейшее препятствие для дальнейшего поступательного и устойчивого развития страны по пути индустриализации. Экономисты и политики, выступавшие тогда под антимонополистическими лозунгами, решительно отвергали аргументы идеологов частных монополий, и особенно ссылки последних на позитивный опыт передовых капиталистических стран, где экономический рост сопровождается концентрацией капитала. Аргументы здесь были по преимуществу политического характера: за рубежом тресты не только благополучно развиваются, но и встречают резкое противодействие со стороны как общественных организаций, так и демократического государства, то есть тех институтов, которых в России не существует или почти не существует.

В качестве яркого примера растущего могущества частных монополистических союзов приводился быстрый рост цен в нефтяной промышленности. В связи с этим активно обсуждались вопросы тайного сговора промышленников – владельцев нефтяных предприятий, включая «тайный нефтяной синдикат», наличие которого официально не признавалось, но на который списывали многие беды отечественного хозяйства.

В феврале 1913 года запрос о нефтяных синдикатах был даже принят к рассмотрению IV Государственной думой, депутаты которой признали его спешным. На это же неоднократно жаловались земства, а подчас даже выступали с требованиями проведения прокурорского расследования в порядке надзора, ссылаясь на соответствующие статьи Уголовного уложения Российской империи. Любопытно отметить, что руководители Казанского земства сравнивали диктат нефтяной промышленности с татарским игом, утверждая, что Россия поделена между нефтепромышленниками на зоны влияния[94]94
  Поиск заговоров не является чем-то новым при объяснении трудностей экономической жизни. Возможно, нефтепромышленники на самом деле координировали свои действия. Однако, оценивая ситуацию в этой отрасли, надо помнить о той мощной поддержке, которую государство оказывало угледобыче и особенно Донбассу в отличие от нефтяной отрасли. Более того, государство, являвшееся собственником нефтеносных земель на Апшероне, перестало с 1900 года предоставлять их для бурения скважин, ожидая принятия соответствующего законодательства. В результате торги на новые нефтеносные земли не проводились в течение 12 лет. Такая политика искусственно сдерживала предложение нефти, что естественным образом сказывалось на ценах. (См.: Иголкин А. А. Отечественная нефтяная политика в первой трети ХХ века // Историко-экономический альманах. Вып. 1. М.: Академический проспект, 2004. С. 261 – 262.) Иными словами, нефтяная отрасль фактически подталкивалась к монополистическому поведению самими действиями государственной власти.


[Закрыть].

Кроме этого шло обсуждение возможных сговоров по углю, чугуну, железу.

При обсуждении конкретных механизмов антимонопольной политики выявились два принципиально разных подхода. Несмотря на их идеологическую противоположность, в то время они еще не воспринимались как альтернативы, а рассматривались, скорее, как взаимно дополняющие. Оба они предполагали, разумеется, заметную активизацию государственного вмешательства в хозяйственный процесс, хотя и с использованием совершенно различных механизмов.

Один подход был предложен Государственной думой при обсуждении проблемы монополизации нефтяной промышленности. Здесь акцент был сделан на меры экономического регулирования производства и рынка жидкого топлива в России. Для этого правительству было предложено активизировать разведку и включение в экономический оборот новых нефтеносных земель; развивать казенное производство нефти, реализуя ее по более низким ценам; решить вопрос о беспошлинном ввозе в страну иностранной нефти и керосина для стимулирования тем самым конкуренции на внутреннем рынке; прекратить стимулирование вывоза нефти и керосина, отменив льготный железнодорожный тариф на их перевозку по Закавказской железной дороге, и, наконец, провести расследование деятельности «нефтяного синдиката», а также лиц и учреждений, причастных к его образованию.

Примерно в то же время сформировалась иная концепция борьбы с частномополистической практикой крупнейших российских предпринимателей. Наиболее яркое и последовательное выражение она нашла на страницах журналов «Экономист России» и «Новый экономист» (последний издавался под редакцией весьма популярного в то время «экономиста-государственника» П. П. Мигулина). Развивавшиеся и пропагандировавшиеся на страницах этих изданий взгляды можно определить как «буржуазно-государственнические» или государственно-монополистические. Именно эти позиции мы рассмотрим теперь более подробно, поскольку они являются очень показательными и важными с точки зрения их влияния на идеологию экономической политики России уже недалекого будущего.

В основе концепции П. П. Мигулина и его коллег лежал тезис о быстром исчезновении практически всех атрибутов свободного рынка как в России, так и в других европейских государствах. «Как будто издеваясь над самыми именитыми экономистами, наш век с успехом доказал, что “железный закон” спроса и предложения сделан из какого-то легкоплавкого металла, не имеющего ничего общего с железом… Но теперь времена изменились: осталась только одна стихия, а именно “спрос”… что же касается “предложения”, то здесь коммерческая мысль извернулась и дала миру новое понятие “синдикат”, который регулирует количество поступающих на рынок продуктов согласно своим интересам, низводя таким путем былую стихию до простой бухгалтерии»[95]95
  Б. Н. Д. Народное бедствие // Новый экономист. 1913. № 24. С. 1. Впрочем, рассматриваемые экономисты не отвергали безоговорочно рецепты, предлагавшиеся Государственной думой. Но они полагали, что расширение круга производителей, рост производства и тому подобное может сказаться на ценах лишь в некоторой, в лучшем случае среднесрочной, перспективе. С ростом же цен следовало бороться немедленно, чтобы избавить страну от «ига монополий». Кроме того, сторонники рассматриваемой точки зрения видели в монополизации тенденцию поистине мирового масштаба, а потому предостерегали против переоценки значения стимулирования экспорта как средства поощрения конкуренции – ведь всем известно, утверждали они, что существует тайное международное синдикатское соглашение нефтепромышленников.


[Закрыть]. То есть в исходном пункте отрицаются все основополагающие постулаты традиционной экономической теории и, следовательно, ставится вопрос: какие механизмы экономической политики должны прийти на смену традиционным?

Элиминирование закона спроса и предложения позволяло построить новую логическую цепочку. Не стремление производителей к прибыли в ходе конкурентной борьбы обусловливает теперь экономический рост, а, напротив, задаче быстрого развития производительных сил следует подчинить деятельность производителей, во всяком случае тех из них, кто уже перерос рамки свободного рынка. «Давно пора оставить нелепую с государственной точки зрения формулировку “laissez faire, laissez passer” в вопросах обеспечения производительных сил страны», – замечал П. П. Мигулин. Подчеркивая принципиальные особенности современной экономической ситуации, он писал весной 1913 года: «Для всех ясно, что “цены не Бог строит”, а нормирует их соглашение производителей. Старый закон спроса и предложения формулировался экономической наукой, когда о картелях, трестах и синдикатах никто еще не имел никакого представления. Хаос старого рынка начинает исчезать, в Америке давно уже все цены регулируются синдикатами, то же явление переносится в Западную Европу, не новость оно и у нас. А мы все еще беспомощно разводим руками перед “неотвратимыми” якобы экономическими “законами”»[96]96
  Мигулин П. Нефтяной вопрос в Государственной думе // Новый экономист. 1913. № 15. С. 2.


[Закрыть].

Наиболее эффективным средством борьбы с частномонополистической эксплуатацией национальной экономики авторы «Экономиста России» и «Нового экономиста» считали установление прямого и жесткого государственного контроля за функционированием основных ресурсных отраслей страны – угле– и нефтедобычи, лесным хозяйством, водной энергией («водной силой»), а также при необходимости и за распределением важнейших продовольственных товаров (хлеба, сахара). Идеальный вариант виделся в установлении государственной монополии на названные ресурсы и продукты или, по крайней мере, в таком положении дел, когда, например, лесное хозяйство, водные силы, каменноугольные копи, нефтяные площадки находились бы в руках государства, которое обеспечивало бы и регулирование производства в соответствующих частных предприятиях.

Впрочем, подобные требования нередко раздавались и из лагеря консервативных политиков. Приведем только одно весьма характерное и яркое высказывание. «Громадные казенные богатства: лесные, угольные, нефтяные и т. п. – или совсем не разрабатываются, или отдаются в аренду хищным акулам промышленности. Вот в этом мы видим основную ошибку нашего финансового управления. Надо поскорее браться за благое дело казенного хозяйства. Необходим целый ряд казенных монополий. Эти монополии нужно как можно скорее учредить, дабы скорее получить необходимые средства», – подчеркивал тогда известный своими консервативными взглядами депутат Государственной думы Н. Е. Марков 2-й.

Разумеется, реализация идеи государственных монополий – дело весьма сложное. А потому в качестве промежуточной меры на путях борьбы с самоуправством частных корпораций сторонники рассматриваемой экономической доктрины выдвигали идеи нормирования производства и цен, причем при установлении последних государством предполагалось ориентироваться «на уровень затрат». Ведь, строго говоря, главное – это даже не преодоление диктата частнохозяйственных монополий, а ослабление и преодоление стихийности экономического развития страны, к чему и должно стремиться правительство[97]97
  См.: Мигулин П. Хлебный кризис // Экономист России. 1910. № 22. С. 3.


[Закрыть]. Ведь, развивая эту аргументацию дальше, «если государство не берет на себя регулирование цен таких предметов широкого народного потребления, производство и торговля которыми может быть синдикатизирована, то это регулирование берет на себя частный капитал, роль государства играют частные лица и организации»[98]98
  Мигулин П. Нефтяная промышленность // Новый экономист. 1913. № 10. С. 2– 3.


[Закрыть].

Итак, в качестве основных пунктов становления новой не-конкурентной системы хозяйствования здесь предлагалось нормирование производства базовых отраслей промышленности; государственное установление цен на выпускаемую ими продукцию; введение монополии на оптовую торговлю основными товарами данного производства и, наконец, введение монополии на производство данной продукции.

Рассмотренная концепция с идеологической точки зрения имеет достаточно законченный вид. Она базируется на определенном представлении о характере и тенденциях развития производительных сил и производственных отношений, включает преобразование как организационной системы управления народным хозяйством, так и самих отношений собственности. Достаточно подробно проработаны практические шаги реализации этой этатистской модели хозяйствования.

Правда, здесь еще отсутствует какое бы то ни было представление о политических предпосылках и последствиях претворения в жизнь этой заманчивой и масштабной программы. Создается впечатление, что перейти к государственному монополизму в столь значительном масштабе можно, оставаясь в старой, полудемократической системе координат или даже внедряя на российской почве ценности западноевропейской демократии[99]99
  Впоследствии исследователи этой эпохи отмечали сомнительную возможность успешной экономической модернизации без адекватных политических преобразований, без изменения модели государственной организации и функционирования общества. Так, по мнению Т. Лауэ, если форсированная индустриализация и требовала определенных форм авторитаризма, то в условиях автаркического режима, каким выступало правление Николая II, успешное осуществление этой политики не представлялось возможным. (Laue von T. H. Problems of Industrialization // Russia under the Last Tsar. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1969. P. 141.)


[Закрыть].

Вся эта доктрина в основе своей имеет, как нам представляется, философию общественного договора или, можно сказать, «нейтрального государства», – государства, которое обладает знанием общественной пользы и стремится в процессе своей деятельности к реализации этой всеобщей пользы. Недаром здесь мы сталкиваемся со своеобразной и в общем-то довольно редкой доктриной чистого этатизма, когда государственный монополизм напрямую обосновывается требованиями экономической целесообразности, не сопряженными с теми или иными аргументами идеологического или социально-политического характера (достижение социального равенства, построение самоуправленческой негосударственной системы, бесклассового общества и тому подобного). Именно поэтому тенденция экономического поиска, пришедшаяся на большую часть ХХ столетия, получила в рассмотренных журналах наиболее концентрированное для начального этапа воплощение.

Теперь рассмотрим несколько более подробно реакцию на активность частнокапиталистических монополий со стороны институтов государственной власти – как органов царской администрации, так и представительных учреждений, каким являлась тогда Государственная дума.

Настороженное отношение Думы к предпринимателям-промышленникам и к их объединениям вполне может быть объяснено сословным характером народного представительства, что обеспечивало доминирование в нем аграрного (дворянского и крестьянского) большинства. Уже сам этот факт делал, по мнению промышленников, обсуждение здесь экономических вопросов по меньшей мере ущербным.

Думские фракции активно обсуждали вопросы функционирования частнокапиталистических предприятий, настойчиво требуя от правительства принятия решительных мер для недопущения доминирования «частных интересов» над «государственными». Думу чрезвычайно беспокоили перспективы формирования промышленных синдикатов и вообще тенденции промышленников к объединению. (Н. Е. Марков 2-й даже заявил, что подпольным синдикатом нефтепромышленников, поиски которого, как было отмечено выше, настойчиво велись в 1911–1913 годах, является не более и не менее, как сам Совет съездов промышленности[100]100
  См.: Государственная дума и экономические вопросы // Промышленность и торговля. 1913. № 8. С. 350, 351.


[Закрыть].)

В 1910 году была создана специальная комиссия для изучения вопросов о синдикатах[101]101
  См.: Лурье Е. К. Совещание о синдикатах // Экономист России. 1910. № 3. С. 13.


[Закрыть]. Дума стала предпринимать попытки выработать законодательные меры для регулирования деятельности предпринимательских организаций, а также законодательства о синдикатах[102]102
  См.: Гофштетер И. Синдикаты и интересы потребителей // Экономист России. 1910. № 8. С. 6; Лурье Е. С. К синдикатскому вопросу // Новый экономист. 1914. № 43. С. 11.


[Закрыть].

Естественно, что особое внимание депутаты уделяли организации аграрного производства. И здесь характерно, что на протяжении 1909–1913 годов предпринимались неоднократные попытки внести в Думу законодательные предложения о монополизации государством хлебной торговли (предложение М. Д. Челышева в III Думе, епископа Никона в IV Думе и др.). В апреле 1912 года 82 депутата внесли законодательное предложение «О мерах по упорядочению хлебной торговли» аналогичной направленности. Проводились совещания по соответствующей тематике относительно возможности усиления государственного регулирования внешней торговли зерном[103]103
  «Нельзя сомневаться, что бюрократическое начало приведет хлебную торговлю к упадку… – писала тогда же газета П. П. Рябушинского “Утро России”. – Нетрудно предугадать, в какое тяжелое положение будет поставлен хлебороб, когда на рынке будет представлен только один покупатель – монополист-чиновник. От государственной заботливой опеки, пожалуй, мужику не поздоровится». (Утро России. 1914. 15 апр.)


[Закрыть].

Позиции же правительства по этому комплексу вопросов были неоднозначны и в конечном счете определялись борьбой различных группировок, отражавших те или иные интересы правящих классов российского общества. В 1905 году на волне революции было создано Министерство торговли и промышленности, которое возглавил В. И. Тимирязев, известный своими симпатиями по отношению к бизнесу. Однако пост этот он занимал недолго (хотя и дважды – в 1905–1906 и 1909 годах) и особого влияния на правительственные решения не имел. Он высказал ряд радикальных для своего положения идей (например, о создании коллегии при своем министерстве из представителей бизнеса), которые, естественно, не были реализованы. Его преемники И. П. Шипов и С. И. Тимашев гордились своей удаленностью от бизнеса и признавались в слабом знании торговли и промышленности[104]104
  «У нового министерства было гораздо меньше авторитета и власти, чем у других правительственных ведомств, и это серьезно ослабляло возможности предпринимателей влиять на промышленную политику правительства… В Совете министров Министерство торговли и промышленности не играло большой роли. Именно поэтому российские промышленники существовали в неблагоприятной ситуации». (Gatrell P. Op. cit. P. 111; см. на эту тему: Горфейн Г. М. Из истории образования Министерства торговли и промышленности // Очерки по истории экономики и классовых отношений в России конца XIX – начала XX века. М.; Л.: Наука, 1964. С. 161 –179.)


[Закрыть].

Общая позиция властей по поводу тенденций и характера организации российской индустрии была, пожалуй, наиболее четко изложена в бюджетном документе Совета министров на 1913 год – «Объяснительной записке министра финансов к проекту Государственной росписи на 1913 г.», представленной в Думу. Исходный пункт здесь – констатация быстрого роста производительных сил вместе с расширением емкости внутреннего рынка. Причем рост этот так велик, что в народном хозяйстве образуются «узкие места» – в дефиците оказываются чугун, железо, топливо, ряд других важнейших производственных ресурсов. Однако из этой посылки делается весьма характерный вывод: «Очевидные факты доказывают, что успешному удовлетворению внутреннего спроса мешают не только недостаток у промышленных предприятий нужных средств, но и те течения, которые зародились в самой промышленной среде. Такие организации, как синдикаты, не останавливаются нередко перед искусственным понижением предложения товаров, на которые имеется растущий спрос, – поднимают цены и приводят к необходимости открытия границы для иностранного ввоза. Нет сомнения, что подобное положение дел побуждает к принятию решительных мер для борьбы с вредными для всего государства явлениями»[105]105
  Объяснительная записка министра финансов к проекту Государственной росписи на 1913 г. СПб., 1912. С. 245.


[Закрыть].

Словом, при попытках выработки более четких политических установок, более определенного политического курса правительству приходилось сталкиваться с противоборством различных подходов уже внутри себя, подходов, отражавших интересы различных хозяйственно-политических группировок российского общества.

Так, связанный с предпринимательскими кругами министр торговли и промышленности В. И. Тимирязев, отмечая в Государственной думе (выступление 13 марта 1909 года) роль «разнообразных торгово-предпринимательских организаций в виде периодических съездов с постоянным советом и комитетом», рассчитывал, что они и должны будут заниматься «реальным удовлетворением коллективных потребностей объединяемых ими видов производства и труда на основах самодеятельности и самопомощи». Хотя, разумеется, он и критиковал такие соглашения между производством и торговлей, «в основе которых лежит устройство собственного благополучия за счет потребителей или предприятий, не примкнувших к соглашениям. Насколько разумные и объединенные усилия, клонящиеся к урегулированию и усовершенствованию производства и сбыта, к познанию условий рынка и размеров спроса, к повышению технической оборудованности дела и сокращению административных расходов, заслуживают поддержки, настолько же стремление к устранению естественной конкуренции, к искусственному повышению цен, к монополизации производства и к созданию других стеснений для получения предметов потребления должно быть, по-моему, рассмотрено и трактуемо как пагубное для народного благосостояния явление»[106]106
  Тимирязев В. И. Программная речь министра торговли и промышленности // Промышленность и торговля. 1909. № 6. С. 361 – 362.


[Закрыть]. Здесь сформулировано довольно типичное пожелание, основанное на недооценке реального противоречия хозяйственного развития: министр ставит задачу сохранения достоинств крупного, концентрированного производства, не допуская, однако, естественных для такого производства монополистических тенденций и проявлений. Одной из дальнейших тенденций развития экономической теории и экономической политики станет поиск компромисса между этими двумя тенденциями. Этот поиск будет вестись, хотя и совершенно по-разному, и в западных демократиях, и в России, и в Германии.

Параллельно в правительстве заявляли о себе сторонники принятия жестких мер к частномонополистической практике. Например, в конце апреля 1913 года в газеты просочилось сообщение о наличии некоего секретного законопроекта, представленного в Совет министров и посвященного вопросам урегулирования деятельности синдикатов, трестов и тому подобных предпринимательских структур[107]107
  C м.: Борьба с синдикатами и таможенное покровительство // Промышленность и торговля. 1913. № 9. С. 395–396.


[Закрыть]. В этом документе, который приписывали министру торговли и промышленности С. И. Тимашеву, содержались весьма решительные заявления: «В опасной или вредной для государственных интересов деятельности предпринимательских объединений, выражающейся в значительном, не оправданном условиями производства и сбыта повышении или понижении цен на массовые продукты, в коих производство или торговля составляет предмет деятельности объединений, могут быть принимаемы и утверждаемы Советом министров нижеследующие меры:

а) повышение или понижение железнодорожных тарифов,

б) понижение, повышение или отмена таможенных пошлин и

в) введение ввозных пошлин».

С. И. Тимашев был выходцем из Министерства финансов, и доминирование фискального подхода в приведенной цитате не может вызывать удивления. Здесь четко прослеживаются элементы жесткого государственного вмешательства, причем при крайней неопределенности формулировок, что позднее будет характерно для правительственных документов, регулирующих экономику тоталитарного государства. Так, например, остается неясным, как определять «значительное» повышение цен, вызывающее соответствующие последствия. Интересна и показательна готовность преследовать производителя со стороны государственных органов за любое изменение цен (за понижение, а не только за их повышение). В годы Первой мировой войны царское правительство попытается ввести за такие нарушения уголовное наказание[108]108
  Особые журналы Совета министров Российской империи. 1909– 1917 гг.: 1916 год. М.: РОССПЭН, 2008. С. 377– 379.


[Закрыть], а для советской системы такие наказания будут естественными и необходимыми.

В результате подобных противоречий позиций различных правительственных деятелей практические шаги правительства были достаточно осторожными и вместе с тем характерными с точки зрения формирования основ для будущего построения советского государственного хозяйства.

С одной стороны, правительство стремилось динамизировать казенную промышленность и железнодорожный транспорт, выдвинув тезис о переводе их на коммерческие основания. Последнее предполагало снабжение казенных (государственных) предприятий оборотным капиталом при предоставлении им «возможно более полной хозяйственной автономии». Словом, за несколько лет до Первой мировой войны в России была выдвинута концепция коммерциализации государственной промышленности. Тем самым закладывались идеологические и теоретические основы столь популярного начиная с 1920-х годов «хозяйственного расчета государственных предприятий», функционирующих, правда, уже в условиях огосударствленной советской экономики.

С другой стороны, государство стремилось использовать свои предприятия для борьбы на рынке с частником, и особенно с частными монополиями. Так, правительство приняло решение получать рентные платежи от нефтяных компаний не в денежной форме, а в натуральной, чтобы использовать эти ресурсы для продажи по заниженным ценам. Или, например, в хозяйственное ведение казенных железных дорог передавались угольные копи, чтобы ослабить зависимость транспорта от угледобывающих предприятий и через снижение транспортных издержек воздействовать на уровень цен в других отраслях народного хозяйства[109]109
  С этой точки зрения показателен пример борьбы казны с синдикатом «Кровля», стремившимся монополизировать производство дефицитного кровельного железа на Урале. По требованию Государственного контролера Министерство торговли и промышленности сориентировало производство уральских казенных заводов на выпуск аналогичной продукции, что позволило сбить цены на внутреннем рынке. Естественно, такие действия вызвали резкий протест со стороны частных предпринимателей, которые квалифицировали действия властей как «государственный социализм» и даже уподобили казенные предприятия «цепным псам», которых правительство натравливает на синдикаты. (См.: Карницкий Д. Казенные горные заводы // Промышленность и торговля. 1909. № 19. С. 332– 334; Надеждин К. О синдикате «Кровля» // Промышленность и торговля. 1909. № 22. С. 3– 4.)


[Закрыть].

В принципе российские власти имели некоторый опыт прямого государственного вмешательства в хозяйственную деятельность частного бизнеса, относящегося не к давним годам отечественного абсолютизма, а к сравнительно недавнему прошлому. Подобные действия мотивировались необходимостью недопущения частномонополистического контроля за целыми отраслями отечественной промышленности. Так, в 1895 году правительство взяло в свои руки нормирование сахарного производства и цен на сахар, упразднив уже образованный с аналогичными целями частный синдикат. Опасения по поводу возможности возникновения частного синдиката в винокуренной промышленности стали одной из причин введения казенной продажи питий.

Не могли власти не реагировать и на постоянные требования общественности об урегулировании хлебной торговли, и особенно экспорта хлеба. Аграрные идеологи настойчиво подчеркивали, что распыленность сельскохозяйственного производства по миллионам крестьянских хозяйств вкупе с множественностью заготовителей, кредиторов и экспортеров хлеба ведет к тенденции снижения хлебных цен. Они требовали от государства организовывать, координировать и контролировать эти процессы путем регулирования условий закупки, хранения и транспортировки зерна. А «надежнейшим средством для достижения этого является учреждение по хлебородной России целой сети зернохранилищ – элеваторов с передачей управления их в руки особого учреждения, стоящего своим характером между государственными учреждениями и частными коммерческими обществами»[110]110
  См.: Вурцингер Э. О., Венекинк А. Э. О регулировании хлеба в России // Всероссийский торгово-промышленный съезд 1896 г. в Нижнем Новгороде. Секция IX. 1896. № 9. С. 2.


[Закрыть].

На протяжении ряда лет после Первой русской революции обсуждались механизмы организационного решения этой проблемы. Предлагалось задействовать земства, центральные правительственные институты, а также Госбанк или создаваемый под его эгидой Хлебный банк. В конечном счете в 1912 году было принято решение о строительстве Госбанком сети собственных элеваторов, для которых был утвержден специальный «Наказ» Министерства финансов. Согласно этому документу, данные элеваторы рассматривались не только как способ «обеспечения производства ссудой под хлебные операции», им также вменялись в качестве главной цели «правильная постановка означенной операции и улучшение общих условий внутренней и внешней торговли хлебом»[111]111
  См.: Современные проблемы // Новый экономист. 1913. № 1 – 2. С. 3– 6.


[Закрыть].

Наконец, отражая распространенные в обществе настроения относительно введения экономической жизни в русло организованности и упорядоченности, в различных политических и хозяйственных кругах России (и в Государственной думе, и в экономической печати) в 1911–1913 годах все шире раздавались призывы к правительству разработать перспективный план своей деятельности и поставить его на обсуждение общественности. Поэтому вскоре после созыва IV Государственной думы подобный план (или программа) основных направлений деятельности правительства в декабре 1912 года был представлен депутатам председателем Совета министров и министром финансов В. Н. Коковцовым.

План был среднесрочный и охватывал примерно пятилетие. То есть фактически уже был задан ставший позднее классическим период перспективного (среднесрочного) государственного планирования экономической и социальной жизни страны (хотя, разумеется, «плану Коковцова» было далеко еще до советских пятилеток). Поставив в качестве общей задачи деятельности российских властей обеспечение «хозяйственного преуспеяния населения», этот план особо выделял задачи аграрной политики, торговли хлебом, дорожного строительства, орошения и ряд других.

Однако многие из этих начинаний были остановлены Первой мировой войной.