Текст книги "Сочинения. Том 1. Реформы и догмы. Государство и экономика в эпоху реформ и революций (1860–1920-е годы). В поисках планомерности. Экономические дискуссии 1930–1960-х годов"

Гибель 1 марта 1981 года Александра II привела к смене политического курса. На смену либеральным политическим реформам пришли контрреформы. Однако политические изменения касались больше формы правления, а не существа политической системы[36]36
  «Реформы Александра II решительно поставили Россию на обычный европейский путь культурного развития, превращения в буржуазное правовое государство. Царствование Александра III в самом существенном не свело, да и не могло свести страны с этого пути. Но, продолжая строить железные дороги, развивать промышленность, перестраивать натуральное народное хозяйство на меновое, правящие слои этого царствования все свои интеллектуальные силы отдали на создание фикции, будто на самом деле Россия продолжает оставаться старинной национальной монархией чуть ли не допетровского времени. Уже буржуазное по существу государство хотело казаться славянофильским по форме». (Изгоев А. П. А. Столыпин: очерк жизни и деятельности. М.: Изд-во К. Ф. Некрасова, 1912. С. 11.)


[Закрыть]. Но еще более важно то, что на смену экономической неопределенности пришел экономический рост. Последние два десятилетия XIX века знаменуют собой переход от доминирования в экономической идеологии либеральных идей к этатизму (дирижизму) с его верой в почти неограниченные возможности государства по регулированию экономического развития. Это не была специфически российская проблема – такой переход совершили тогда практически все ведущие страны мира. Одновременно проявилась и важная специфика России, в которой экономический этатизм практически всегда отождествляется с философией антизападничества.

Действительно, политическая философия правления Александра III была по сути антизападнической и антилиберальной. Власть не отрицала важности определенных политических преобразований, усиления внимания к голосу, идущему от народа. Однако возможные новые институты виделись как полная противоположность западной представительной демократии, к которой фактически вел курс Александр II, а формы народного участия смутно прорисовывались в виде каких-то соборных учреждений. На этой основе шел поиск «русской самобытной конституции, которой позавидовали бы в Европе и которая заставила бы умолкнуть наших псевдолибералов и нигилистов»[37]37
  Цит. по: Зайончковский П. А. Указ. соч. С. 459–460. (Курсив мой. – В. М.)


[Закрыть]. Хотя и эти идеи вскоре были отправлены в небытие[38]38
  Идеолог нового режима М. Н. Катков категорически отрицал необходимость какой бы то ни было конституции, даже «специфически российской». (Катков М. Н. Наша конституция // Московские ведомости. 1882. 11 мая.)


[Закрыть]. Правительство фактически отказалось от политических реформ – они были буквально вырваны у него либеральной буржуазией и бюрократией в условиях революционного взрыва 1905 года.

Отказ от политических реформ был тем более возможен, что экономическое развитие России получило заметное ускорение в последние два десятилетия XIX века. Свою роль сыграл комплекс факторов, соединившихся к этому времени и сформировавших оригинальную модель роста. Назовем некоторые из них.

Во-первых, политические реформы Александра II способствовали формированию слоя экономически активного населения, способного накапливать деньги и инвестировать. Какой бы половинчатой не была крестьянская реформа, как бы не ограничила она возможности для накопления и перераспределения ресурсов, она обеспечила заметное расширение круга предпринимателей и число наемных работников. А это было главное для начала широкомасштабной индустриализации.

Во-вторых, правовые реформы (прежде всего судебная) сыграли роль, в чем-то схожую с установлениями английской «Славной революции» (введение Habeas Corpus Act), подкрепив гарантии прав собственности возможностью защиты своих прав в состязательном судебном процессе. В этом же направлении действовала и существенно расширившаяся свобода слова (именно в 1860-е годы в России впервые появился термин «гласность» в его современном значении). Эти базовые права значат для экономического роста гораздо больше, чем политические права (избирать и быть избранным), поскольку именно они обеспечивают защиту жизни и частной собственности[39]39
  О важности «базовых прав» (на неприкосновенность жизни и собственности) подробнее см.: Импортированные институты в странах с переходной экономикой. М.: ИЭПП, 2003. С. 85 –86.


[Закрыть].

В-третьих, изменение экономической политики государства, которое перешло к прямым и активным мерам регулирования хозяйственной жизни в направлении ускоренной индустриализации. Это выразилось во введении покровительственного таможенного тарифа, в выкупе железных дорог в казну и переходе к их строительству за счет средств государственного бюджета, в существенном усилении контроля за деятельностью бирж и частных предприятий, в использовании государственных монополий.

Потребности индустриализации уже в 1880-е годы являлись доминантой при формировании концепции экономической политики. А ситуация была весьма противоречивой. Индустриализация, причем осуществляемая достаточно быстро, давала России шанс быть равноправным членом в группе великих держав. Этот путь был важен и для стабилизации внутреннего положения империи, для повышения благосостояния населения, для укрепления политического режима. Но при осуществлении курса на индустриализацию надо было преодолеть немало серьезных препятствий, чреватых социальными потрясениями.

Главными проблемами индустриализации России были относительная слабость частного предпринимательства, отсутствие значительных капитальных ресурсов, отсутствие действенной системы аккумулирования и межотраслевого перелива капитала (через банки и фондовые биржи). Нужда же в капиталах была огромная: рост национальной экономики требовал безотлагательного развертывания железнодорожного строительства и развития связанных с ним отраслей тяжелой промышленности. Последнее как раз и предопределяло исключительную роль государства в решении задач индустриализации.

Ключевой функцией, которую должно было взять на себя государство, являлось формирование капитала, необходимого для модернизации, в том числе частных фирм. Страна с исключительно низким по европейским масштабам уровнем средне-душевого ВВП не могла не сталкиваться с тремя проблемами в этой сфере. Во-первых, с физической нехваткой средств, остающихся на накопление, в связи с низким уровнем потребления основной массы населения. Во-вторых, с отсутствием надежных институтов перераспределения капитала в приоритетные отрасли промышленности. В-третьих, с отсутствием необходимых макроэкономических условий для обеспечения притока иностранного капитала. Государство взяло на себя ответственность по преодолению этих трех ограничителей на пути экономического роста.

Решая эти задачи, государство должно было обеспечивать мобилизацию денежного капитала через налоговую систему и перераспределять формируемые таким способом средства в пользу крупной промышленности, покровительствовать отечественной индустрии при помощи соответствующей внешнеэкономической политики, изыскивать валютные ресурсы для импорта машин и оборудования, создавать благоприятные условия для притока иностранного капитала, обеспечивать обслуживание внешних займов, к которым прибегало правительство в целях расширения финансовой базы индустриализации.

Каковы были основные компоненты экономической политики, которые должно было задействовать государство для решения стоящих перед ним задач индустриализации? Перечислим наиболее важные из них.

Первое – перераспределение капитала в пользу промышленности, прежде всего тяжелой. Для этого активно использовалась налоговая система, позволявшая при помощи прямых и косвенных налогов извлекать доходы, генерируемые в сельском хозяйстве. Ради осуществления индустриализации «правительство проводило строжайшую фискальную политику, основанную на косвенных налогах… которая позволяет перевести средства, израсходованные населением, т. е. прежде всего населением деревень, которое и без того вынуждено платить за фабричную продукцию запредельные цены, – в индустриальные инвестиции»[40]40
  Феретти М. Безмолвие памяти // Неприкосновенный запас. 2005. № 6. С. 7.


[Закрыть]. В условиях повышения экономической динамики правительство не могло более полагаться на налоги, не связанные с хозяйственной активностью. Была отменена по-душевая подать и стали вводиться налоги на различные доходы (например, на доходы с процентных бумаг, на имущество, получаемое безвозмездным путем, и др.), а также существенно увеличиваться косвенные налоги, ключевым элементом которых стало, разумеется, введение казенной монополии на водку.

Важную роль играли и прямые налоги. Именно с точки зрения фискальных интересов следует рассматривать и длительное сохранение общинного землепользования. Круговая порука, облегчавшая налоговое администрирование, была тем главным аргументом, который препятствовал отказу от общины и переходу к полноценной частной собственности на землю. Разумеется, было более или менее ясно, что разрушение общины должно будет привести к ускорению развития производительных сил и в конечном счете к росту собираемости налогов. Но это лишь в конечном счете. А в текущем периоде отказ от механизма круговой поруки представлялся опасным с точки зрения и без того весьма напряженного государственного бюджета. Высокие налоги, которые должны были платить крестьяне, перераспределялись, таким образом, в пользу индустриализации.

Второе – создание институциональных условий для мобилизации и перераспределения капитала. Фундаментальной проблемой России было отсутствие у экономических агентов кредитных историй (или их аналогов) и соответственно низкий уровень доверия экономических агентов друг другу. Банки, сыгравшие ключевую роль в финансовом обеспечении ускоренной модернизации Франции и Германии, были в России слабы и ненадежны, причем сказанное касалось не только немногочисленных частных, но и государственных банков. Эти функции на первоначальном этапе также должно было взять на себя государство[41]41
  «Скудность капитала в России была такова, что никакая банковская система, очевидно, не могла привлечь достаточных ресурсов для финансирования крупномасштабной индустриализации; стандарты деловой этики были гибельно низки; общее недоверие было так велико, что ни один банк не мог надеяться на привлечение даже имеющегося небольшого объема капитальных ресурсов или выдавать долгосрочные кредиты в условиях, когда мошенническое банкротство было возведено в ранг почти общей деловой практики». (Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective: A Book of Essays. P. 19 – 20.)


[Закрыть]. На это прямо указывали С. Ю. Витте и его ближайшие сотрудники, обосновывая появление новых функций Государственного банка тем, что «снабжение населения кредитом не может быть достигнуто не только в полной мере, но даже и в сколько-нибудь значительной степени через посредство частных кредитных учреждений»[42]42
  Цит. по: Кредит и банки в России до начала ХХ века: Санкт-Петербург и Москва. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2005. С. 204.


[Закрыть].

Действительно, ведущую роль по предоставлению финансовых ресурсов для роста должен был играть созданный еще в 1860 году Государственный банк. Этот институт сочетал функции сразу трех банковских учреждений, известных современной экономике: центрального банка, коммерческого банка и банка развития[43]43
  Сочетание в одном институте функций центрального банка, коммерческого банка и банка развития было уникальным для конца XIX века, равно как немыслимо и с позиций рубежа XX–XXI веков. «Центральные банки основных капиталистических стран… являлись исключительно организациями денежно-кредитной политики… Использование Государственного банка России… в целях общеэкономической политики и его непосредственное подчинение министру финансов являлись резким отклонением от статуса и основ деятельности современных ему центральных банков других стран». (Гиндин И. Ф. Указ. соч. С. 74.)
  В целях нашего исследования необходимо подчеркнуть, что подобная роль Госбанка станет определяющей характеристикой для советской экономической модели и вообще получит некоторое распространение в ХХ веке, когда многие страны будут решать задачи индустриальной модернизации в условиях централизации ресурсов и управления. В СССР наличие единого Государственного банка будет рассматриваться как неотъемлемая черта социалистической экономики. Хотя на самом деле универсальный Госбанк, как и ряд других институтов ускоренной модернизации, будет уходить корнями в экономическую модель второй половины XIX столетия. И только в последние годы существования СССР (с 1986 года) будут предприняты шаги по формальному разделению функций банков на два уровня.


[Закрыть] – феномен, нетипичный для развитых капиталистических экономик того времени. Естественно, такое положение Госбанка делало его объектом политического и коммерческого давления для получения дешевых («благотворительных», или «филантропических») денег, причем не только на производственные, но и на потребительские нужды[44]44
  Как писал современник, с самого начала существования Государственного банка «коммерческий мир ожидает от банка кредита, раздаваемого правительством торгующим лицам сообразно с видами не коммерческими, а государственными и филантропическими. Соответственно промотавшийся купец считает себя в праве на кредит в большей степени, чем состоятельный». (Безобразов В. П. О некоторых явлениях денежного обращения в России в связи с промышленностью, торговлей и кредитом. М., 1864. С. 56 –57.)


[Закрыть]. Но главная задача этого института состояла все-таки не в «благотворительности», а в предоставлении средств для реализации целей экономической политики правительства и конкретно Министерства финансов[45]45
  «Для банка, независимого от финансового ведомства, не существует отраслей промышленности, а только торговые и промышленные фирмы: он открывает кредит тем фирмам, которые нуждаются в кредите и представляют достаточно гарантий для целости выдаваемой ссуды», и ему нет дела до того, что «к нему явится лицо, желающее заняться известной отраслью промышленности, которая находится почему-то в фаворе у финансового ведомства». (Залшупин А. С. Наша банковская политика. СПб., 1896. С. 78.)


[Закрыть]. Причем происходило это как в легальной форме, так и в форме «неуставных ссуд» – операций, которые проводились по специальному докладу министра финансов и не соответствовали (или прямо противоречили) уставу банка[46]46
  См.: Вопросы государственного хозяйства и бюджетного права. СПб., 1907. С. 283–305.


[Закрыть].

Естественно, государственное участие не могло быть столь же эффективным, каким было обычное частное предпринимательство в странах – пионерах индустриализации. Но без этого решение задачи ускоренного экономического роста оказалось бы в тупике.

Третье – обеспечение валютных поступлений. Высокие налоги давали в руки правительства основной экспортный ресурс России – зерно, вывоз которого был особенно важен в целях привлечения иностранного капитала. Хорошо известен лозунг «Не доедим, а вывезем», сформулированный министром финансов И. А. Вышнеградским. Для решения этой задачи была организована и соответствующая инфраструктура: например, государственные элеваторы, на которых концентрировался экспортируемый хлеб, были непосредственно подчинены системе Государственного банка. Ведь зерно было основным источником поступлений валюты (драгоценного металла), столь необходимой для обеспечения макроэкономической стабильности – укрепления денежной системы и притока иностранного капитала.

Четвертое – отказ от принципов свободной торговли и переход к активной протекционистской политике. Это было время, когда соответствующий переход осуществили практически одновременно все ведущие мировые державы, так что Россия не стала в этом смысле исключением. Тем самым впервые в новейшей экономической истории было на практике зафиксировано то, что Ф. Лист предвосхищал в своей экономической теории, – решение задач индустриализации на определенном этапе должно отрицать принципы свободной торговли[47]47
  Об этом же писал и Д. И. Менделеев: «Фритредерский образ действий подходит к странам, уже укрепившим свою фабрично-заводскую промышленность. Протекционизм, как абсолютное учение, есть такой же рационалистический вздор, как и абсолютное фритредерство». (Менделеев Д. И. Толковый тариф или исследование о развитии промышленности России в связи с ее общим таможенным тарифом 1891 г. // Менделеев Д. И. Сочинения. Т. 19. М.; Л., 1950. С. 34 –35.)


[Закрыть]. Ограничение конкуренции стало важнейшей характеристикой нарождающейся индустриальной системы. Переход к покровительственной политике всегда предполагает усиление участия государства в экономике, поскольку здесь государство берет на себя ответственность за эффективность дальнейшего развития производства, за готовность экономических агентов ответить на защитные меры не всплеском цен и монополистическим шантажом, а развитием производства и повышением производительности труда.

Пятое – достижение и поддержание макроэкономической стабильности, что требовало оздоровления бюджета и денежной системы. Здоровый бюджет и здоровые деньги – таковы были две важнейшие задачи, которые должно было решить правительство (точнее, Министерство финансов) для обеспечения структурной модернизации и устойчивого экономического роста.

Покровительственная политика в совокупности со здоровой макроэкономикой обусловливали шестой элемент экономической политики государства – стимулирование притока прямых частных иностранных инвестиций. Они поступали в Россию в форме акционерного капитала и способствовали развитию новых отраслей промышленности, освоению новых промышленных регионов (например, южной угольно-металлургической базы) и несли, разумеется, новые технологии и связанное с ними повышение производительности труда. Важным фактором притока иностранного капитала была также длительная история политической стабильности страны, благодаря чему инвестиции в нее не казались рискованными.

Седьмое – железнодорожное строительство. Оно стало локомотивом развития экономики, предъявляя спрос на продукцию многих других отраслей. Для удовлетворения потребностей в железнодорожном строительстве и с учетом покровительственного таможенного тарифа в стране создавались новые предприятия.

Восьмое – принимались разнообразные меры прямого государственного воздействия на экономику. Среди них прямое участие государства в учреждении частных предприятий, выдача преференциальных заказов отечественным производителям (особенно военной продукции и железнодорожных материалов), поддержание высоких цен на покупаемые казной промышленные товары, избирательное кредитование предприятий (практика неуставных ссуд), имеющих «государственное значение», гарантирование прибыли новым промышленным предприятиям и даже нормирование производства сахара[48]48
  Яркая характеристика государственного регулирования частнопредпринимательской деятельности в целях индустриализации содержится в книге: Воронцов В. Судьба капитализма в России. СПб., 1882. С. 32–68.


[Закрыть]. Консервативные сторонники «русской самобытности» требовали преодоления «финансового космополитизма», олицетворявшегося Министерством финансов, включая выкуп в казну частных железных дорог, ужесточения государственного контроля над банками и промышленными предприятиями, они видели в поддержке частнопредпринимательской сферы далеко идущие политические последствия – утверждение чуждого для России конституционного строя[49]49
  Весьма показательной в этом отношении была брошюра товарища обер-прокурора Синода Н. П. Смирнова – естественно, близкого по взглядам К. П. Победоносцеву и М. Н. Каткову. (См.: Смирнов Н. П. Современное состояние наших финансов, причины упадка их и средства к улучшению нашего государственного хозяйства. СПб., 1885. С. 5.)


[Закрыть].

Более того, государство поддерживало появление первых синдикатов как инструментов обеспечения устойчивости хозяйственной деятельности и противодействия колебаниям спроса. Государство нередко выполняло функции собственника, инвестора, менеджера и контролера[50]50
  Shanin T. Russia as a «Developing Society». Basingstoke: Macmillan, 1985. Vol. 1. P. 184, 202; Henderson W. O. The Industrial Revolution on the Continent: Germany, France, Russia. 1800–1914. L.: Frank Cass, 1961. P. 202–204; Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective: A Book of Essays. P. 19; Беспалов С. Политика экономической модернизации России в дискуссиях конца XIX – начала XX века. Самара: Изд-во Самарского научного центра РАН, 2004. С. 31.


[Закрыть]. Естественно, это приводило к переплетению интересов государства и бизнеса, что отнюдь не способствовало развитию самостоятельного и ответственного предпринимательского класса[51]51
  «В России государственное вмешательство и финансирование… было направлено на создание железных дорог и пароходств, крупных промышленных предприятий и банков, на их укрепление и развитие. Оборотной стороной создания и укрепления капиталистических предприятий и банков являлось их спасение в случаях банкротства и в особенности их сохранение любыми средствами во время экономических кризисов». В частности, крупные машиностроительные предприятия в условиях спада спроса на их продукцию могли позволить себе работать на склад, понимая, что рано или поздно правительство все равно должно будет купить у них эту продукцию. (Гиндин И. Ф. Указ. соч. С. 20, 208.) Через 100 лет, в конце ХХ века, такая ситуация будет рассматриваться как фактор, стимулирующий принятие бизнесом безответственных (или недобросовестных) решений.


[Закрыть].

Вся тяжесть подобной политики ложилась, естественно, на крестьянство – оно было основным налогоплательщиком империи (80 % населения) и давало основные экспортные ресурсы. Высокие налоги существенно ограничивали покупательский спрос крестьянства на рынке промтоваров, а перераспределительная активность государства делала промышленность относительно независимой от спроса основной массы населения[52]52
  «Проблема крестьянского спроса потеряла свое первоначальное значение, и ее соотношение с индустриализацией было полностью пересмотрено… Сокращение крестьянского потребления означало расширение доли национального продукта, используемого для инвестирования. Это позволяло и расширять импорт». (Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective: A Book of Essays. P. 125; Nove A. An Economic History of the USSR: 1917 –1991. L.: Penguin, 1992. P. 9 –10.)


[Закрыть]. Экономические взаимоотношения между городом и деревней тем самым оказывались в значительной мере опосредованными государственной властью, что существенно влияло на сам механизм функционирования народного хозяйства. В стране быстро развивался единый всероссийский рынок, причем государство активно вмешивалось в его процессы, воздействуя на этот рынок и модифицируя его.

Таким образом, ключевыми элементами политики ускоренной модернизации последних двух десятилетий XIX века были активное государственное вмешательство в экономическую жизнь страны и последовательное оздоровление макроэкономической ситуации. Это были два фундаментальных условия, вокруг которых формировалась экономическая политика правительств Александра III и в значительной мере Николая II. Однако если государственный интервенционизм был достаточно характерен для истории экономической политики, то здоровая финансово-денежная система была для страны если и не абсолютно новым, то во всяком случае весьма редким феноменом. «Только люди, перешедшие 50-летний возраст, еще могут помнить то время, когда система денежного обращения была у нас в порядке; все же прочее население имеет об этом весьма смутное представление», – говорил С. Ю. Витте, представляя Государственному совету в 1895 году концепцию денежной реформы[53]53
  См.: Витте С. Ю. Собрание сочинений и документальных материалов. Т. 3. Кн. 1. М.: Наука, 2006. С. 107. По-видимому, это заявление произвело на современников весьма сильное впечатление. Во всяком случае Л. Н. Юровский более тридцати лет спустя, после эпохи войн и революций, начинает именно с этой цитаты свой главный экономический труд – «Денежная политика Советской власти (1917–1927)». М.: Начала-пресс, 1996. С. 32.


[Закрыть].

На необходимость обеспечения бюджетной сбалансированности решительно указывал еще И. А. Вышнеградский. «Деятельность нашей финансовой администрации в ближайшем будущем должна быть направлена главнейшим образом к устранению из нашего бюджета тяготеющего над ним дефицита», – писал он императору[54]54
  Цит. по.: Зайончковский П. А. Указ. соч. С. 142.


[Закрыть]. На особую важность «неуклонного соблюдения равновесия между государственными доходами и расходами», на необходимость «устранения из нашего бюджета дефицитов, иногда являющихся поводом к заключению самых опасных государственных займов» неоднократно указывал С. Ю. Витте[55]55
  См.: Витте С. Ю. Собрание сочинений и документальных материалов. Т. 2. Кн. 2. М.: Наука, 2003. С. 105, 115. В данном случае уместно привести обширную цитату из доклада министра финансов о государственном бюджете («государственной росписи доходов и расходов») на 1898 год: «Центральные ведомства, местные учреждения, общественные деятели – все, желая возможно больше облегчить бремя налогов, стремятся в то же время к самому полному удовлетворению постоянно расширяющихся прежних нужд и постоянно возникающих новых потребностей; все склонны считать Государственное казначейство неиссякаемым источником или же убежденно доказывать, что те или иные расходы производительны и не должны быть сокращаемы, так как от них надо ожидать выгод в будущем… Но если потребности не имеют границ, то средства для их удовлетворения ограничены». Там же. С. 115. (Курсив мой. – В. М.)


[Закрыть].

На волне ускорившегося экономического роста правительство смогло накопить значительные золотовалютные резервы (прежде всего благодаря экспортным поступлениям) и осуществить наконец фундаментальную реформу – ввести в 1897 году в России твердую, размениваемую на золото валюту, а также обеспечить неэмиссионное покрытие дефицита государственного бюджета. Денежная реформа имела несомненный успех – к этому времени в России уже выросло поколение людей, не знавших на практике феномена устойчивой национальной валюты. А вот ситуация с бюджетом оставалась достаточно напряженной. Он постоянно оставался дефицитным, но разница между расходами и доходами покрывалась теперь за счет внутренних и особенно внешних заимствований. Заимствования можно было себе позволить, так как экономика росла и имела хорошие перспективы. Однако рост этот оказывался уязвимым в связи с возрастающей зависимостью не только от состояния европейского рынка капитала, но и от колебаний внешнеполитической конъюнктуры – усиливалась зависимость страны от политики основных ее кредиторов (особенно от Франции)[56]56
  Помимо того что значительная часть новых русских займов осуществлялась во Франции (как правило, через банкирский дом парижских Ротшильдов), правительство проводило также конверсионные операции для перехода к долгу более длительному и под более низкие проценты. В результате конверсионных операций 1889–1891 годов значительная часть российского долга перешла с немецкого на французский денежный рынок. За этим вскоре последовало и оформление военно-политического союза с Францией.


[Закрыть].

Итак, принципиальной особенностью России является то, что с самого начала ускоренной индустриализации государство стало активным игроком в решении встающих здесь задач. Не могло быть и речи о том, что государство ограничит свою роль макроэкономическим регулированием (даже термина такого тогда еще не было) и обеспечением институциональных условий хозяйствования. Централизованная координация экономической жизни никак не была чужда российской власти, что будет неоднократно давать о себе знать в дальнейшем.

Потребности опирающейся на государство ускоренной индустриализации совпали с идеологическими установками Александра III и его окружения на усиление государственного регулирования экономики. Власти стремились обеспечить избирательную поддержку отраслей промышленности, которые представлялись им приоритетными, контролировать частнопредпринимательскую деятельность и биржевые операции, выкупить в казну железные дороги, использовать государственные монополии (например, на вино и табак) как источник пополнения казны.

С приходом на пост министра финансов И. А. Вышнеградского, а затем С. Ю. Витте государственное вмешательство в экономику неуклонно расширялось. Государство стало активно заниматься регулированием экономической жизни, используя для этого методы как прямого, так и косвенного воздействия, включая налоги, протекционистский тариф, государственные инвестиции.

С. Ю. Витте был глубоко, на идеологическом уровне, убежден, что дальнейшее устойчивое развитие промышленности высокими темпами может происходить только при развитии государственного хозяйства или же при прямой и активной поддержке государством приоритетных отраслей и предприятий. Усиление государственного регулирования Витте мотивировал рядом исторических и политических факторов. «В России по условиям жизни нашей страны потребовалось государственное вмешательство в самые разнообразные стороны общественной жизни, что коренным образом отличает ее от Англии, например, где все предоставлено частному почину и личной предприимчивости и где государство только регулирует частную деятельность… В Англии класс чиновников должен только направлять частную деятельность. В России же кроме направления частной деятельности он должен принимать непосредственное участие во многих отраслях общественно-хозяйственной деятельности»[57]57
  Цит. по: Дубенцов Б. Б. Попытки преобразования организации государственной службы в конце XIX в. (Из практики Министерства финансов) // Проблемы отечественной истории. Ч. 1. М.; Л.: Институт истории СССР АН СССР, 1976. С. 216 –217. Еще более решительно выглядит передовая статья в «Торгово-промышленной газете», издававшейся Министерством финансов: «… [В] России, в области содействия развитию национальной промышленности и торговли, правительство… не только должно заботиться о внешних условиях материального развития страны… но по своеобразным условиям русского быта оно должно деятельно войти в самую глубь интересов разнообразных отраслей нашего народного хозяйства и положительным воздействием возбуждать и поддерживать частную предприимчивость в желательном направлении». (Цит. по: Золотарева В. П. Об особенностях экономической модернизации России в пореформенный период // Историко-экономический альманах. Вып. 1. М.: Академический проспект, 2004. С. 299.)


[Закрыть]. Впрочем, эта позиция соответствовала и общей тенденции развития индустриальных производительных сил, и специфическим проблемам догоняющей индустриализации в условиях отсталой страны.

Индустриализация в этот период поддерживалась всеми доступными правительству ресурсами, включая налоговые льготы, прямые бюджетные субсидии, государственные заказы (особенно в военной промышленности), протекционистской таможенной политикой[58]58
  Henderson W. O. Op. cit. P. 202 –203.


[Закрыть]. Причем важнейшей особенностью ситуации рубежа веков стало то, что правительство перешло от политики точечной поддержки отраслей к поощрению развития промышленности вообще, что было более типично для капиталистических стран рассматриваемого периода[59]59
  См., например: Бовыкин В. И. Россия накануне великих свершений: К изучению социально-экономических предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции. М.: Наука, 1988. С. 66.


[Закрыть]. Сказанное, разумеется, не означает отказа от выделения приоритетных секторов, что является важнейшей характеристикой экономической политики индустриализации.

Впрочем, понимание того, чтó именно должно государство делать в экономической сфере, не составляло предмет элитного консенсуса. Ряд деятелей времен этого царствования активно лоббировали ослабление денежной политики и возврат к практике дешевых кредитов дворянам, что было затруднено банковской реформой 1860-х годов[60]60
  В частности, идею дешевых кредитов для дворян и сохранения бумажно-денежного (не размениваемого на металл) обращения активно продвигала группа М. Н. Каткова и К. П. Победоносцева, с которыми были связаны также И. Ф. Цион (впоследствии один из самых грубых критиков С. Ю. Витте), Н. П. Смирнов, А. Антонович, Н. Мец и некоторые другие. (См., например: Смирнов Н. П. Объяснения тайного советника Смирнова на замечания господина министра финансов, сделанные по поводу записки «Современное состояние наших финансов, причины упадка в них и средства к улучшению нашего государственного хозяйства». СПб., 1896.)


[Закрыть]. Другие высказывали серьезную озабоченность из-за отказа от создания нормальной рыночной экономики западного типа.

Усиление вмешательства государства в экономическую и политическую жизнь не прошло, естественно, незамеченным и стало предметом общественной дискуссии. Критические высказывания раздавались и из либерального лагеря, и со стороны последовательных консерваторов. Выделяется несколько направлений критики интервенционистского курса.

Во-первых, его отраслевая несбалансированность, когда промышленность развивается за счет стагнации сельского хозяйства. На это обращали внимание и либеральные критики, и народники, и представители помещичьего класса, которые тоже страдали от перекачки средств из деревни в город.

Во-вторых, ряд авторов видел опасность в усилении тенденций к бюрократической централизации. Это противоречило духу свободы капиталистических отношений и лишь усиливало позиции коррумпированной российской бюрократии.

В-третьих, наиболее дальновидные авторы видели в политике государственной модернизации предтечу государственного бюрократического социализма. В результате чего правые обвиняли Витте в попытках установления социализма, а левые – в стремлении псевдосоциалистическими реформами остановить торжество подлинного социализма[61]61
  См., например: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 457; Т. 6. С. 257–259.


[Закрыть].

Пожалуй, наиболее ярко складывающуюся систему государственного управления охарактеризовал Н. Х. Бунге, первый министр финансов Александра III. По его словам, сложности прошлых реформ привели к тому, «что люди благомыслящие начали снова вопить о надзоре и контроле со стороны государства и даже о замене государственною деятельностью частной. В этом направлении мы продолжаем преуспевать и теперь, когда хотят, чтобы государство занялось в обширных размерах торговлей хлебом и снабжением им многомиллионного населения… Кажется, невозможно идти далее, если не допустить, что государству следует пахать, сеять и жать, а затем издавать все газеты и журналы, писать повести и романы и подвизаться на поприще искусств и науки»[62]62
  Погребинский А. П. Финансовая политика царизма в 70 –80-х годах XIX в. // Исторический архив. 1960. № 2. С. 135–136. Любопытно обратить внимание, что в данном обсуждении для автора участие государства в литературном творчестве, в издании газет и журналов представляется более абсурдным, чем «пахать и сеять». Между тем, как показала отечественная история ХХ столетия, регулирование духовной жизни действительно стало приоритетом государственной власти – более важным, чем собственно хозяйственная деятельность.


[Закрыть]. Разумеется, это было преувеличение, хотя и исключительно дальновидное: в ХХ столетии ироническое пророчество Бунге исполнится практически буквально. Размышления либерального экономиста, естественно, вызывали острое неприятие сторонников политического консерватизма[63]63
  Н. Х. Бунге, которого высоко ценил Александр III и который стал первым министром финансов его царствования, действительно плохо вписывался в консервативный истеблишмент – хотя и пытался вписаться. Однако идеологи нового режима рассматривали его не иначе как «представителя проигравшей партии» и обвиняли в «непонимании условий русской жизни, доктринерстве, увлечении тлетворными западноевропейскими теориями» (См.: Катков М. Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей» за 1886 год. М., 1889. С. 117; Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. СПб., 1907. С. 416). И уж совсем политическим доносом являются следующие слова Каткова о министре финансов: «Сложилось странное положение – оппозиция правительству не вне его, а в нем самом, чего не бывает, по крайней мере не должно быть, ни в каком государстве, ни при каком образе правления» (Московские ведомости. 1886. 26 февраля).


[Закрыть] и экономического дирижизма.

Сам Н. Х. Бунге высказывался за преимущественно органичное развитие капиталистических отношений, предполагающее сбалансированное развитие промышленности и сельского хозяйства – двух столпов современной ему экономики. Фактически он формулировал программу развития в России «народного капитализма» и видел опасность в замене свободного частного хозяйства «принудительным хозяйством государственным или общественным»[64]64
  См.: Записка Н. Х. Бунге «Социализм и борьба с ним» (1890–1894) // Судьбы России. Проблемы экономического развития страны в XIX – начале XX в. СПб.: Спас – Лики России, 2007. С. 288.


[Закрыть]. По мнению некоторых российских исследователей, модель, предложенная Бунге, представляла собой альтернативный вариант модернизации по отношению к политике Витте[65]65
  См.: Власть и реформы. От самодержавной к советской России. С. 386.


[Закрыть]. С таким выводом можно согласиться лишь отчасти. Макроэкономическая модель Витте (здоровый бюджет и золотой стандарт) была полностью заимствована им у своего предшественника. Другое дело, что курс на модернизацию был однозначно ориентирован на развитие промышленности за счет аграрного сектора (что, кстати, тоже было заимствовано, но уже у другого предшественника – Остроградского). С точки зрения практической политики этот курс был совершенно естествен. Правительство хотело ускоренной индустриализации – и оно должно было за нее платить. А вот вопрос о том, можно ли было позволить себе проводить модернизацию более низкими темпами, выходит за рамки экономического анализа. Собственно, здесь впервые проявилась та проблема, которая еще острее даст о себе знать во второй половине 1920-х годов: на какие жертвы может идти правительство для решения задач догоняющей модернизации?

В литературе 1890-х годов можно найти и жесткую критику централистско-бюрократической модели модернизации с позиций экономического либерализма. Наиболее ярким и наиболее резким представителем либеральной точки зрения был И. Ф. Цион[66]66
  См.: Цион И. Ф. Куда временщик Витте ведет Россию? P., 1896. Любопытно, что по своим политическим взглядам этот автор был близок М. Н. Каткову и К. П. Победоносцеву и критиковал Витте за отступничество. Тем не менее с экономической точки зрения критика Циона была жестко либеральной. На это обратил внимание С. Беспалов: «Он умудрился совместить критику реформ Витте и с ультраконсервативных, и с либеральных позиций, причем многие аргументы против проводившегося курса, взятые в дальнейшем на вооружение либеральной оппозицией, были сформулированы впервые именно Ционом». (См.: Беспалов С. В. Политика экономической модернизации России в дискуссиях конца XIX – начала XX века. Самара: Издво Самарского научного центра РАН, 2004. С. 59.) Резкость этого автора привела к тому, что он был лишен российского подданства и продолжал критику программы Витте уже из Парижа.


[Закрыть], который, впрочем, относился к Витте с сильным элементом личной неприязни. Он, в частности, писал: «Широкий простор личной инициативе, законная гарантия против административного вмешательства и произвола, чуткое прислушивание к нуждам, вызываемые компетентными и заинтересованными лицами, а, пуще всего, воздержание от всякого фаворитизма между свободными конкурентами, – кто не знает, что без этих основных элементов невозможно не только процветание, но и существование какой бы то ни было торговли и промышленности?» Опирающаяся на растущий государственный интервенционизм индустриализация представлялась неэффективной и очень опасной, поскольку сопровождалась нарастанием бюрократического произвола и коррупции[67]67
  «Взяточничеству, казнокрадству и повальному грабежу несчастной публики открылись горизонты, о которых не мечталось нашим бюджетоедам даже в самые отдаленные эпохи нашей истории» (Цион И. Ф. Указ. соч. С. 69).


[Закрыть].

На эти же проблемы позднее указывали и видные представители бизнеса, объединившиеся в Совет съездов представителей промышленности и торговли. В частности, они писали: «Искусственность экономического развития в 90-е годы заключалась прежде всего в необычайном попрании народной самодеятельности. Все нити народного хозяйства сходились в кабинете министра финансов, без его соизволения и даже указания ничего нельзя было предпринять. Власть и вмешательство чиновника становились в экономической жизни стран все более невыносимыми»[68]68
  Цит. по: Петров Ю. А. Российская экономика в начале ХХ века // Россия в начале ХХ века. М.: Новый хронограф, 2002. С. 177.


[Закрыть].

По отношению лично к С. Ю. Витте подобная критика не вполне справедлива. Однако она очень важна, поскольку в значительной мере предвосхищает будущие проблемы и парадоксы централизованной экономики, которую тот же Цион открыто называет социалистической (обвиняя в склонности к социализму и самого министра финансов). Витте ставится в упрек стремление подчинить решению чиновника все, вплоть до количества сахара, который тот или иной завод может производить и продавать, не говоря уже о заказах на оборудование и материалы для железных дорог. Чрезмерная централизация, складывающаяся в России, ведет к «рутинной, самой злотворной канцелярщине, своим формализмом, своим произволом… убивающей всякую живую инициативу, всякое благое начинание, всякое проявление человеческой воли и мысли». Витте не просто заталкивает страну на путь социализма, но он подобрал для России самую опасную модель – «именно тот государственный социализм, который стремится превратить страну в обширную казарму, где армия чиновников заправляет деспотически всеми проявлениями общественной жизни, – где нет места ни личной свободе, ни оригинальной мысли, где все и все будут беспрекословно повиноваться палке капрала с зеленым околышком»[69]69
  Цион И. Ф. Указ. соч. С. 60, 69.


[Закрыть].

М. И. Боголепов со своей стороны обращал внимание на финансовые и микроэкономические риски подобной политики. По его мнению, она ведет к созданию предприятий, которые не умеют работать на открытом рынке, а ориентируются исключительно на государственный спрос. А перекачка средств из деревни в город будет сужать идущий из деревни спрос с негативными последствиями для промышленности[70]70
  См.: Боголепов М. И. Финансы, правительство и общественные интересы. СПб., 1907. С. 101, 107.


[Закрыть]. Обращалось также внимание на то, что, находясь под таможенной защитой, отечественные предприниматели никак не используют это время (время отсутствия серьезной конкуренции) для повышения конкурентоспособности производимых товаров и услуг. Таким образом, никак не стимулируются прогрессивные структурные сдвиги. Особенно отчетливо видно это на состоянии топливного баланса, в котором к началу ХХ века преобладали низкоэффективные виды топлива[71]71
  См.: Радциг А. О роли нашей промышленности // Народное хозяйство. 1900. № 2. С. 70–71, 87.


[Закрыть].

Анализируя политику расширения централизованного государственного регулирования вообще и покровительственной для промышленности тарифной политики в частности, необходимо избегать однозначных, прямолинейных оценок. Политика Витте действительно способствовала ускорению промышленного роста в России и тем самым решала стратегическую задачу модернизации страны. Тем более что этатизм, как и связанный с ним протекционизм, соответствовали технологическим тенденциям того времени, связанным с укрупнением и концентрацией производства. Однако эта политика, естественно, имела и свои побочные негативные последствия. Причем последствия эти не являются результатом ошибок властей, а имманентно присущи системе, основанной на централизованном государственном регулировании.

Во-первых, существенное влияние групп интересов при принятии крупных народнохозяйственных решений. Поскольку государство непосредственно вмешивается в хозяйственный процесс, устанавливает отраслевые приоритеты и обеспечивает их бюджетным финансированием, для бизнеса оказывается более привлекательным (и более дешевым) обеспечить принятие необходимого решения, чем работать над модернизацией производства и ростом производительности труда[72]72
  Сто лет спустя, в посткоммунистической России, эта практика будет отражена следующими словами: среди ценных бумаг самой ценной является постановление правительства.


[Закрыть]. Именно в этом состояла опасность точечной поддержки отдельных секторов промышленности (или даже отдельных групп предприятий), которая была характерна для российской практики[73]73
  В частности, видный либеральный экономист И. Х. Озеров предостерегал от чрезмерного влияния на правительство лоббистских группировок, которые предпочитают «слишком полагаться на субсидии и таможенные ставки» (Озеров И. Х. Экономическая Россия и ее финансовая политика на исходе XIX и в начале XX века. М., 1905. С. VII–VIII).


[Закрыть]. В связи с этим было даже введено понятие рациональный протекционизм, который «стремится к эксплуатации естественных сил природы при помощи усовершенствованной техники и повышения производительности труда», в отличие от охранительной системы, которая «усиливает эксплуатацию кармана потребителей, то есть, в конце концов, человеческого труда, при помощи высоких цен»[74]74
  Пажитнов К. А. Развитие каменноугольной и металлургической промышленности на юге России // Народное хозяйство. 1905. № 3. С. 32.


[Закрыть].