Электронная библиотека » Владимир Медведев » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 6 сентября 2017, 23:15


Автор книги: Владимир Медведев


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Престарелые соратники

На дачу в Завидове позвонил как-то Алексей Николаевич Косыгин. Брежнев в этот момент прогуливался, и дежурный офицер сообщил:

– Леонид Ильич вне связи.

Чуть позже Косыгин перезвонил и в шутливой форме рассказал о своей безуспешной попытке связаться. Получалось так, что вроде бы Генеральный секретарь не захотел разговаривать с премьер-министром.

Сразу после разговора Брежнев вызвал начальника охраны Рябенко и устроил разнос: почему вы сталкиваете меня с людьми, стоящими у руля государства? Ваше дело не только физическая безопасность, но и взаимоотношения внутри руководства. Что за дубы у вас там дежурят на телефоне?

Ну, и добавил еще матерком.

В тот же день под непосредственный контроль Рябенко и наш, его заместителей, на телефон был посажен офицер личной охраны. Нам было указано: если звонят премьер-министр Косыгин, председатель КГБ Андропов, министр обороны Устинов или секретарь ЦК, главный идеолог страны Суслов – соединять немедленно в любое время дня и ночи.

– Эти люди по пустякам звонить не будут, – сказал Брежнев.

Действительно, Алексей Николаевич Косыгин во время отдыха Брежнева звонил крайне редко. Между ними сложились непростые отношения. По своей бесстрастной натуре, по характеру сухаря Косыгин был далек от Брежнева, но Генеральный очень уважал и ценил премьера как специалиста, понимая, что тот в хозяйственно-экономических делах – настоящий профессионал. Если мы докладывали: «Косыгин у телефона’, Брежнев бросал другие дела и брал трубку. В крайнем случае, перезванивал потом сам. Отчетливо понимая, что уступает Косыгину в знании дел, Леонид Ильич вел себя с ним неуверенно-стеснительно. При разговоре казался раскованным, шутил, но чувствовалось напряжение, положив трубку, он как бы расслаблялся.

Косыгин знал себе цену, разговаривал всегда с достоинством, он, пожалуй, единственный из высокого окружения не пел здравиц Брежневу.

Алексей Николаевич очень любил гулять на воздухе. Нередко часть пути домой шел пешком – от Кремля до начала Ленинского проспекта. По дороге на улице Димитрова заходил в гастроном. После первого же его посещения в этот магазин стали завозить все продукты, он стал одним из лучших в Москве.

Еще Алексей Николаевич любил греблю. Однажды во время прогулки на байдарке-одиночке он перевернулся вместе с лодкой и оказался в холодной воде. Охрана сработала мгновенно, ребят потом наградили.

После смерти Косыгина улицу, на которой он жил, назвали его именем. А гастроном на улице Димитрова снова стал заурядным, как все.

Таким же точно Далеким по характеру от Брежнева был и Михаил Андреевич Суслов, к концу жизни Генерального практически второй человек в партии. Перестраховщик, педант, догматик – ив словах, и в поступках. К тому же очень упрямый человек. Его, главного идеолога партии, более всего опасалась передовая творческая интеллигенция.

В высоком же окружений характер и привычки этого человека вызывали иронию. Чего стоят одни галоши, с которыми он не расставался, кажется, даже в ясную погоду и которые стали чем-то вроде его визитной карточки, как, впрочем, и его старомодное пальто, которое он носил десятки лет. После шутливого предложения Брежнева членам Политбюро скинуться на пальто Суслову тот наконец приобрел себе обнову.

Выезжаем иногда на Можайское шоссе и плетемся со скоростью 60 километров в час: впереди – скопление машин. Леонид Ильич шутит:

– Михаил, наверное, едет!

Брежнев ко всем обращался на «ты» и если не на людях, не при всех, то по именам – Юра, Костя, Николай. Суслова он мог назвать по имени лишь заочно, обращался же к нему, как и к Косыгину, только по имени и отчеству. Видимо, потому что с Сусловым, как и с Косыгиным, Генеральный чувствовал себя менее уверенно, чем с другими, и тот и другой могли ему возразить. Бывало так, все «за», а Суслов – «против». И когда решался, скажем, вопрос о наградах или лауреатстве и все шло как по маслу, всегда кто-нибудь скажет: «Как еще Михаил Андреевич посмотрит…» – «А вы объясните ему… – говорил Брежнев и через паузу добавлял: – Ну, я сам с ним поговорю».

Самым близким к Брежневу человеком из высокого окружения был, несомненно, Юрий Владимирович Андропов. И чрезвычайно для него важным, ибо Андропов, возглавляя самое могущественное и практически никому не подконтрольное ведомство – КГБ, был в курсе всех дел в стране – не только коррупции, преступности, возможных заговоров, но и состояния экономики, межнациональных отношений, внешнеполитических дел, настроений в народе. Человек интеллигентнейший, образованный, совершенно бескорыстный, веривший в социалистические идеалы, он напоминал мне большевиков начала века. Имея рядом такого информированного и преданного человека, Брежнев был застрахован от всякого рода неприятных неожиданностей. Я слышал, что после смерти Суслова Брежнев готовил Юрия Владимировича на его место – место второго человека в партии, но что-то там сорвалось.

Андропов был в высшей степени деликатным, во всяком случае, по отношению к Брежневу. Без предупредительного звонка не являлся и вообще понапрасну Генерального не беспокоил ни звонками, ни тем более визитами. Звонит его помощник – Крючков, тоже, как и шеф, гражданский, оба обходительные, я отвечаю: «Владимир Александрович, у него сейчас люди». Он отвечает, если дело срочное: «Все равно доложите» или «Сразу же доложите, как освободится». Когда звонил сам Андропов, в первую очередь справлялся о самочувствии Леонида Ильича. У него сейчас тот-то, отвечал я, а потом будет тот-то. «Доложить ему сейчас?» – «Нет-нет, ни в коем случае, у меня не срочно. Как только он освободится, вы мне позвоните».

Черненко, Кириленко, Тихонов, ну еще, может, кто-то, звонили Брежневу напрямую, Андропов – только через нас или через секретаря. Кириленко мог тряхнуть Брежнева за плечи: «А-а, Леня…» Подгорный тоже вел себя панибратски: «Леонид, ты…» Андропов же всегда обращался к Генеральному подчеркнуто уважительно, по имени-отчеству.

Думаю, что Андропов для Генерального был приятным собеседником даже в сложных делах, потому что, задавая какой-то вопрос, Андропов сам же ненавязчиво, в форме совета, подсказывал и ответ, не заставляя Генерального ломать голову. Он как бы щадил Брежнева, вначале – учитывая его занятость, потом – болезнь. Эта манера разговора с вышестоящим руководством была в традициях органов безопасности. Даже на нашем уровне, если кто-то обращается, скажем, к генералу с каким-то вопросом, то должен заранее вникнуть в суть, проанализировать все «за» и «против» и держать в уме предполагаемый ответ начальства.

Мне неоднократно приходилось быть свидетелем разговора Брежнева с Андроповым. Юрий Владимирович входил – всегда спокойный, рассудительный: «У меня, Леонид Ильич, несколько вопросов». Задавал четко, кратко, при этом как бы извинялся за то, что вынужден отвлекать Генерального от других важных дел. Брежнев обычно задумывался, а Андропов аккуратно заполнял паузу: «Думаю, надо поступить таким образом, как вы считаете?»

Все вопросы решались как бы сами собой, на том беседа заканчивалась, если вдруг Брежнев не спрашивал:

– Ну, Юрий, скажи, что ты на ужин ешь? Как с весом борешься?

– Да никак не борюсь.

Но эти вопросы Леонид Ильич задавал чаще Тихонову, тот худенький был. Выслушает, потом вызывает Рябенко:

– Давайте мне на завтрак, обед и ужин то же, что Николай Александрович ест. Вон он сухой какой.

Виктория Петровна также очень уважала Андропова, его жену, которая, как и она сама, не интересовалась политикой и не вмешивалась в государственные дела мужа.

Подобная практика доверия соратникам приводила к тому, что Брежнев, к сожалению, часто не вникал в суть проблем, и теперь, спустя годы после его смерти, многое ему вышло боком. Ошибки или безответственность многих исполнителей легли пятном на Генерального. Все правильно: он руководил страной – он за все в ответе.

Именно в пору правления Брежнева вспыхнуло движение диссидентов, отказников, которые вынуждены были покидать Родину или которых просто выдворяли за границу, отправляли в ссылки и лагеря. Самое удивительное, что лично Брежнев относился к диссидентам спокойно. Но приходил Андропов, как истинный коммунист, стоящий на столбовом социалистическом пути, докладывал, сам же давал ответы на поставленные вопросы, и Брежнев отвечал:

– Ну и давай занимайся. Если комитет считает, что…

Сахаров, Солженицын, Галансков, Гинзбург, Даниэль, Синявский, Максимов, Буковский… Андропов докладывал Брежневу по каждому имени. По каждому!

Или взять войну в Афганистане. Я хорошо помню, как во время визита в одну из социалистических стран Леониду Ильичу позвонил из Москвы Андропов и доложил, что Амин уничтожил Тараки и взял власть. Брежнев был и взволнован, и возмущен, стал вдруг рассказывать о Тараки как о национальном поэте, писателе, просто как о человеке – вспомнил добром. Никакого разговора о вводе войск тогда не было и в помине.

Зато потом все члены Политбюро стали практически ежедневно собираться в Ореховой комнате. Это продолжалось несколько месяцев. Ю.Андропов, Д.Устинов, А.Громыко – руководитель госбезопасности, министр обороны и министр иностранных дел, – они внушали Брежневу мысли об опасности соседства войск стран Североатлантического блока на наших южных границах. Решили: введут «ограниченный контингент», и все встанет на свое место. И думать не думали, что война затянется на десять лет, что пятнадцать тысяч наших молодых ребят сложат там головы, что страна запятнает себя позором.

Собственно говоря, Брежневу ничего внушать уже было не нужно, в ту пору он уже мало что соображал.

Сейчас говорят, что именно Андропов повел решительную борьбу с преступностью, с коррупцией. Да, он – когда стал Генеральным секретарем. Но где же он был раньше? Вся информация находилась в его руках. Неужели бороться с преступниками нужно лишь на посту главы государства? (Кстати сказать, вся информация о Щелокове, Чурбанове, Галине также шла к нему, но он не решался довести ее до Брежнева.)

Некоторые робкие попытки, впрочем, были.

В один прекрасный день я находился в кабинете Леонида Ильича, когда ему позвонил Андропов. Связь переключили с телефонной трубки на микрофон, все было слышно. Я поднялся, чтобы выйти из кабинета, но Леонид Ильич взмахом руки попросил остаться. Юрий Владимирович докладывал о первом секретаре Краснодарского обкома партии Медунове, говорил о том, что следственные органы располагают неопровержимыми доказательствами того, что партийный лидер Кубани злоупотребляет властью, в крае процветает коррупция.

Как обычно, Брежнев ждал конкретного предложения.

– Что же делать?

– Возбуждать уголовное дело. Медунова арестовать и отдать под суд.

Брежнев, всегда соглашавшийся, долго не отвечал, потом, тяжело вздохнув, сказал:

– Юра, этого делать нельзя. Он – руководитель такой большой партийной организации, люди ему верили, шли за ним, а теперь мы его – под суд? У них и дела в крае пошли успешно. Мы одним недобросовестным человеком опоганим хороший край… Переведи его куда-нибудь на первый случай, а там посмотрим, что с ним делать.

– Куда его перевести, Леонид Ильич?

– Да куда-нибудь… Заместителем министра, что ли.

На этом разговор закончился. Он продолжался минут десять.

Леонид Ильич был очень огорчен: Медунов – его ставленник – подвел его. В том, что Андропов сказал правду, Брежнев не сомневался.

Медунов из обоймы руководителей не выпал еще и потому, видимо, чтобы не было разговоров, утечки информации.

Бывало и так, что Брежнев не хотел верить дурным донесениям. Ему, например, докладывали о первом секретаре ЦК Компартии Узбекистана и руководители КГБ, и Чурбанов, который ездил в республику и многое узнал от местных доброхотов. Леонид Ильич продолжал сохранять с Рашидовым дружбу. С жалобами на Шарафа Рашидовича приехала в Москву Насретдинова – Председатель Верховного Совета Узбекистана, но пробиться на прием к Брежневу не смогла. О ней самой говорили много нехорошего. Тут, видно, пошел клан на клан.

Много жалоб на местных партийных лидеров поступало во время поездок Генерального по стране. Но это никогда не имело никаких последствий – ни во времена Брежнева, ни во времена Горбачева. Помню многочисленные жалобы людей на Горячева – первого секретаря Новосибирского обкома партии, на Черного – первого секретаря Хабаровского крайкома партии, народ в глаза говорил все, что думал о них. Никакой реакции.

«Стабильность кадров – залог успеха», этот тезис выдвинул Суслов, а Брежнев подхватил его и осуществил на практике. Постоянство кадрового состава Генеральный считал одним из гарантов стабильности жизни государства и собственной устойчивости. Брежнев даже гордился тем, что в период его руководства все местные партийные лидеры прочно сидели в своих креслах, не было никакой чехарды.

Так создавался «застойный период». Многие на местах почувствовали себя неприкосновенными, стали грести под себя; от них, местных партийных лидеров, поползли по стране, как раковые метастазы, коррупция, взяточничество, воровство.

Первые секретари попадали на прием к Генеральному свободно. Во время партийных съездов, пленумов, конференций они собирались группами по 15–20 человек, Брежнев или помощник предлагали: заходите все вместе, а если у кого что-то личное – по одному. Заходили вместе, кому нужно было остаться в высоком кабинете – оставались. После таких встреч Генеральный пребывал в хорошем расположении: и людей повидал, и получил очередной заряд лести.

В рот ему смотрели все.

«Команда» формировалась по принципу личной преданности, другой системы подбора и отбора кадров просто не существовало. Конечно, и в демократических странах есть принцип, по которому в президентское окружение попадают люди, хорошо знакомые, но на первом месте здесь – деловые качества. У нас же всегда существовал, задолго до Брежнева, элемент клановости и даже сговора.

Попасть в орбиту Генерального, обратить на себя его высокое внимание становилось смыслом существования. Как-то, находясь в приемной, я услышал сигнал вызова Брежнева и быстро вошел в кабинет. Леонид Ильич сидел за столом и разговаривал с кем-то по телефону. Он поманил меня и молча с улыбкой протянул телефонную трубку. Я услышал голос И.В.Капитонова, который взахлеб докладывал Генеральному секретарю о своей замечательной встрече с избирателями, о том, что эта встреча еще раз подтвердила, как наш народ любит своего мудрого вождя Леонида Ильича Брежнева, волнуется за его здоровье, люди мечтают встретиться с ним и т. д. Несколько минут я слушал хвалебные словоизвержения, а когда поток лести стал иссякать, вернул трубку.

После разговора Брежнев, смеясь, кивнул на еще не остывший телефонный аппарат:

– Очень уж хочет быть кандидатом в члены Политбюро.

Кандидатом он так и не стал.

Кажется, я помню лишь единственный случай отказа от назначения. Точнее, попытки отказа.

Я находился в кабинете Леонида Ильича, когда к нему вошел секретарь ЦК КПСС Петр Нилович Демичев. Как это обычно бывало, я хотел выйти, но Брежнев знаком остановил меня. Политбюро должно было утверждать Демичева министром культуры. С чем обычно приходят в таких случаях? Поблагодарить Генерального за оказанное доверие, пообещать приложить все силы, чтобы оправдать… и т. д. Вместо этого Петр Нилович стал возражать: не может принять подобное предложение, не готов, не компетентен, что-то еще.

Брежнев не очень любил возражения на уровне секретарей ЦК. Ни гнева, ни даже раздражения этот отказ не вызвал, но Генеральный ответил жестко:

– Доводы считаю неубедительными. Вопрос сейчас будет решаться на Политбюро.

Брежнев сидел, Демичев стоял. Весь разговор занял минуты две-три. Петр Нилович уходил расстроенный.

Главное, и в Политбюро ни у кого не возникло сомнения в том, что человек, никогда прежде не занимавшийся вопросами культуры и сам откровенно признающийся в некомпетентности, может принести пользу на новом месте. Считалось, что деятель, попавший в обойму высоких партийных руководителей, может возглавлять любое дело.

Если речь шла о ближайшем окружении, то все вопросы – кого приблизить, а кого отодвинуть – Брежнев решал сам, кандидатуры менее значительные подбирали ему помощники. Если же говорить о первых секретарях обкомов и крайкомов, то при назначении каждого из них приводили в кабинет Генерального секретаря.

Система назначения и снятия сбоев не давала. Тем не менее случались моменты, когда Брежнев чувствовал себя не совсем уютно. Хорошо помню, как он волновался перед тем, как отправить на пенсию КМазурова – первого заместителя Председателя Совета Министров СССР. Член Политбюро, депутат Верховного Совета СССР, Герой Социалистического Труда – весь набор званий и наград. Он очень помог Брежневу, непосредственно занимаясь осуществлением пражской операции в августе 1968 года. Что уж там произошло на самом верху – не знаю. Когда мы ехали из Завидова после охоты, Леонид Ильич из машины позвонил Черненко:

– Костя, у меня предстоит разговор с Мазуровым. Об отставке… Как лучше – пригласить к себе или…

Генерального беспокоило: Мазуров – довольно немолодой, но энергичный, вдруг откажется уходить! В результате перед пленумом, прямо в зале заседаний, Брежнев побеседовал с Кириллом Трофимовичем, уговорил его обратиться в адрес пленума с просьбой об отставке. Как обычно, все прошло гладко.

А если бы не согласился? Это практически исключалось. У власти было много способов наказать неугодного или, наоборот, поощрить послушного, пусть даже снятого с высокой должности. То же назначение чрезвычайным и полномочным послом – оно могло быть и поощрением, и наказанием: смотря в какую страну. Или знаменитая инспекционная группа в Министерстве обороны, там многие безбедно доживали свой век, сохраняя важные льготы и практически ничего не делая.

Я не исключаю, что, по чьей-то подсказке убирая Мазурова, Леонид Ильич хотел с какой-то стороны обезопасить себя. Как бы он ни доверял, например, Андропову, как бы ни прислушивался к его мнению, а заместителем к нему все же приставил надежнейшего С.Цвигуна, которого знал давно, еще по работе в Молдавии. Цвигун баловался разного рода литературными сочинениями, главной темой которых была бдительность органов КГБ, пограничников. Брежнев просил меня:

– Соедини меня, Володь, с этим, как его…

– С кем?

– Ну, с писателем…

– С Цвигуном?

– Да, да.

А Цвигун ему в конце любого разговора, прощаясь, говорил с улыбкой:

– Леонид Ильич! Граница на замке!..

Такие были шуточки.

Одним из близких людей и соратников Брежнева являлся Константин Устинович Черненко, они работали вместе в Молдавии, и с тех пор Черненко сопровождал Леонида Ильича до конца его жизни. Я застал Константина Устиновича в ту пору, когда он заведовал общим отделом ЦК КПСС. Этим он занимался и в Молдавии, то есть всю жизнь был аппаратчиком. Обращаясь ко многим на «ты», Брежнев тем не менее на людях называл соратников по имени-отчеству, к Черненко же всегда и при всех: «Костя, ты…»

Аппаратная служба не требовала особого ума, знания, опыт – это главное. Однако при всей казенности участок работы был важный, общий отдел ЦК готовил все материалы к заседаниям Политбюро, Секретариату. Совещания, встречи, проводы делегаций, практически весь рабочий календарь для Генерального секретаря составлялся общим отделом, сотрудники его ежедневно засиживались до 11–12 часов вечера.

Конечно, Черненко дело свое знал и, пока был здоров, успевал переваривать огромный объем информации, отличался трудолюбием, добросовестностью, исполнительностью. Когда стал физически сдавать, начались проколы. Брежнев отчитывал его:

– Ну, что же ты, Костя? Забыл?

Или:

– Надо же думать, соображать!

Черненко выходил из кабинета жалкий: лицо красное, руки дрожат.

Из окружения Генерального нельзя не упомянуть Андрея Андреевича Громыко. Он был дипломатом не только по должности, но и по натуре, я не помню, чтобы он хоть раз в чем-то возразил Генеральному. Громыко, по-моему, был удобен для всех.

Устинов, Громыко, Андропов, Черненко, Тихонов, Кулаков, Кириленко – по праздникам они приезжали на дачу в Завидово. Иногда бывал Бугаев – бывший личный пилот Брежнева, а затем – министр гражданской авиации. Когда Леонид Ильич был помоложе, он сам встречал гостей внизу. Позже Виктория Петровна просила меня:

– Володя, помоги пальто снять.

Я помогал им раздеться, за женами они ухаживали сами. Когда все собирались, я поднимался наверх:

– Леонид Ильич, все в сборе.

Бывал на даче и Алиев, пару раз он приезжал по делу отдельно ото всех.

Я не могу никого из этих людей назвать товарищами. На таком уровне товарищей не бывает. Товарищи по партии – да, то есть коллеги, соратники.

Позволю себе утверждать: Брежнев в людях разбирался достаточно хорошо. Во всяком случае, никто его не предал, как это было до него с Хрущевым и после него – с Горбачевым. И в рамках той системы подбора и назначения руководителей, которая существовала, повторяю, задолго до него, кадры подобрались сильные – Косыгин, Андропов, Устинов были людьми просто незаурядными. Другое дело, что они старели, многие теряли не только работоспособность, но и разум. При этом, не желая покидать насиженные места, удерживали в кресле и самого Генерального секретаря, терявшего разум вместе с ними.

Подобострастие и поддакивание Черненко стали принимать форму пародий. Однажды в кабинете Леонид Ильич завел разговор о том, что у него очень плохой сон, на что Черненко ответил своей обычной, ставшей потом знаменитой, фразой: «Все хорошо, все хорошо». Брежнев повторил: Уснуть ночью никак не могу». Черненко, к тому времени сам принимавший большие дозы снотворного и тоже разваливающийся, как и Генеральный, снова ответил, будто не слыша или не понимая: «Все хорошо». Брежнев вскипел, выругался и громко крикнул:

– Что ж тут хорошего? Я спать не могу, а ты – «все хорошо»!

Черненко словно очнулся:

– А-а, это нехорошо!

Слушая нелепый диалог, я едва удержался, чтобы не рассмеяться, хотя тут больше грустного, чем смешного. Черненко был уже секретарем ЦК КПСС, однако Брежнев по-прежнему относился к нему как к сотруднику общего отдела. Печальное было зрелище, когда, выходя из кабинета Генерального секретаря, Черненко просил меня зайти в кабинет Леонида Ильича и дать ему дополнительную информацию о мероприятиях, которые они только что обсуждали вдвоем. ‘Уточни, он все перепутал…»

Я заходил и как можно деликатнее уточнял распорядок дня на завтра: подъем во столько-то… Брежнев взрывался:

– Только что Черненко называл другое время, на два часа позже.

Тут же приглашалась референт Галина Дорошина, и мы выясняли, кто из двух склеротичных стариков все перепутал.

Самое главное даже не в болезнях дряхлеющих руководителей, а в том, что они пытались их скрыть. У Черненко были очень слабые легкие, он задыхался, с трудом не только ходил, но и говорил, выходил больным на работу. Кто сочтет теперь, сколько дней, месяцев, а может быть, и лет жизни он сократил себе, выезжая на охоту с Генеральным и часами высиживая там на морозе. Боясь отказом от охоты вызвать неудовольствие шефа, скрывал недомогание… Поистине: кресло дороже жизни.

Они пытались скрыть то, что скрыть уже было невозможно.

Точно не помню, где это случилось, кажется, в Польше. Да, в Польше. После переговоров наша делегация спускалась по большой крутой лестнице. Я скорее почувствовал, чем услышал, шум. Оглянулся и увидел: Председатель Совета Министров СССР Николай Александрович Тихонов падает – как-то неуклюже, плечом вниз. То ли нога соскользнула со ступеньки, то ли оступился, но он беспомощно рухнул, покатился вниз боком по парадным ступеням и внизу, на полу, еще продолжал катиться, уткнувшись наконец в ноги Громыко. Брежнев с опозданием оглянулся:

– Что там?

– Николай Александрович «загремел», – ответил я.

– Пойдем-пойдем, не оборачивайся, – быстро сказал он.

Возле лежавшего Тихонова уже стояла охрана.

Хорошо, что нас не сопровождали ни журналисты, ни фотокорреспонденты.

Поднявшись, придя в себя, Тихонов спросил охранника, который, согласно инструкции, шел сзади: «Где ты был?!» По приезде в Москву на общем совещании 1-го отдела начальник 9-го управления КГБ сделал охраннику внушение за «упущение в работе», тем дело и кончилось. На работе его оставили. А за что, собственно, выгонять? За то, что Тихонов такой немощный? Не нападение же было – ноги подкосились.

К этому эпизоду Брежнев деликатно не возвращался.

Но если бы он был один, этот эпизод…

Уже после случившегося в Болгарии собрался Политический Консультативный Комитет стран Варшавского Договора. Работали и жили в Софии, в правительственном комплексе особняков. Вечером, перед ужином, наша делегация прогуливалась по аллее. Горели фонари, было светло. Громыко шел рядом с Брежневым, неожиданно на ровном месте споткнулся, у него заплелись ноги, и он упал, довольно сильно ободрал об асфальт руку. Хорошо, что Леонид Ильич успел как-то подцепить его, попридержать, последствия могли быть хуже. Старик поддержал старика.

С министром иностранных дел разного рода ЧП случались неоднократно. В конце семидесятых годов Брежневу вручали очередную Золотую Звезду Героя. Все соратники и единоверцы стояли на почтительном расстоянии, выходили по очереди к микрофону и дружно аплодировали каждому восхвалению своего вождя. Неожиданно Громыко стало плохо, он начал заваливаться. С одной стороны к нему прижался стоявший рядом Андропов, с другой притиснулся еще кто-то, и так, сжатого с двух сторон, Андрея Андреевича в полуобморочном состоянии вынесли из зала.

Был с ним и еще случай, точно такой же, его снова выносили из зала…

Раза два-три ко мне кидался охранник Ворошилова:

– Где мой дед? Не видел?

Ворошилова во время съездов и разных совещаний часто окружали его луганские знакомые и уводили подальше от всех, даже от охраны. Коллега мой волновался потому, что хорошо знал: Климент Ефремович мог ходить нормально, без поддержки, только по прямой, на поворотах же его заносило, мог завалиться и где-нибудь на лестнице. Таково было «рабочее» состояние бывшего командарма, который в народной памяти так и остался – могучий, лихой кавалерист.

Ноги не держали их.

Да только ли в ногах было дело…

Один из главных лидеров страны в перерыве большого всесоюзного совещания зашел в туалет, сел на унитаз и… заснул там. Охрана сорвала дверь, разбудила! Я не могу назвать его фамилию – стыдно. За страну стыдно, за великую державу.

Андрей Павлович Кириленко, который еще в 1950 году сменил Брежнева на посту первого секретаря обкома партии в Днепропетровской области, являлся фактически третьим лицом в партии, а значит, и в государстве. У него началась атрофия головного мозга, но он продолжал работать. Как-то в поликлинике мы встретили Андрея Павловича, и он сказал, что готовится на отдых.

– Куда отдыхать-то поедете? – спросил Е.И.Чазов.

– Да-а… – тот задумался, находясь, как мне показалось, в полной прострации. – Да-а… куда-то… на море.

Черт меня дернул за язык, я стоял рядом и «подсказал»:

– Да куда повезут, туда, наверное, и поедете.

Все рассмеялись, а Кириленко даже не отреагировал: то ли не услышал, то ли не понял.

Мне приходилось быть свидетелем телефонных разговоров Кириленко с Брежневым. Тот звонит:

– Леонид, здравствуй!

– Здравствуй.

– Это я, Андрей.

– Слушаю, слушаю тебя, Андрей.

– Ты знаешь… – вдруг замолкал.

Наступала длительная пауза. Леонид Ильич сидит, улыбается, ждет.

– Леонид, извини, вылетело из головы…

– Ну ничего. Вспомнишь – позвони.

Брежнев с улыбкой и с удовольствием передавал мне:

– Ну вот, хотел что-то сказать и забыл.

Леонид Ильич в эту пору уже сам заметно ослаб, и подобные звонки доставляли ему удовлетворение и вселяли оптимизм: вон они уже какие, а я, смотри, еще ничего. Рядом с такими безнадежно больными людьми он чувствовал себя вполне крепким и здоровым.

Как ни сложно это было, но Брежнев вынужден был отправлять Кириленко на пенсию. В одном из телефонных разговоров он деликатно завел разговор на эту тему, Андрей Павлович ответил, что еще полон сил и готов по-прежнему приносить пользу Родине.

– Отдыхай, Андрей. Ты хорошо поработал и заслужил право на отдых.

Кириленко написал Брежневу письмо с просьбой оставить его на работе.

На пенсию его отправили в первые лее дни после прихода к власти Андропова. Но практически вопрос был решен при Брежневе, незадолго до его смерти.

Многие из них, даже те, которые умирали, казалось бы, в результате каких-нибудь ЧП, на самом деле – оттого, что душа едва держалась в теле.

Косыгин не сумел восстановить здоровье до конца после того, как перевернулся на байдарке-одиночке, наглотался воды, его вытащили без сознания и он с трудом пришел в себя. Но ведь перевернулся он потому, что в оболочке мозга разорвался сосуд, нарушилось мозговое кровообращение и он потерял сознание, еще будучи в лодке.

Точно так же простудился в Крыму Генеральный секретарь Андропов, сменивший на этом посту Брежнева. В жаркий день он сел в тени на каменную скамью и сильно простудился. Была сделана операция, но здоровье не вернулось к нему. Можно сказать: где была охрана, врачи?! Но ведь тысячи людей ищут тень в жаркую погоду, отдыхают на скамейках, купаются и т. д. Просто у Андропова было больное сердце, с трудом работали почки, которые можно было легко застудить где угодно. Весь организм расшатан, Андропов готов был споткнуться на самом ровном месте.

В конце августа 1983 года Константин Устинович Черненко, ставший после смерти Андропова Генеральным секретарем ЦК КПСС, отдыхал в Крыму. Министр внутренних дел В.Федорчук, также отдыхавший в Крыму, поблизости, прислал в подарок Генеральному рыбу домашнего копчения. Обычно подобные подарки, от кого бы они ни исходили, тщательно проверяют в специальных лабораториях, которые есть и в Москве, и в Крыму. Даже безобидные сувениры, которые дарят Генеральному на отдыхе в Крыму, фельдъегери отвозят в Москву для проверки. Рыбу ту якобы не проверили (так, по крайней мере, утверждали потом руководители кремлевской медицины), она оказалась недоброкачественной. Черненко почувствовал себя плохо, резко сдали сердце и легкие. Константина Устиновича срочно отправили в Москву, где собрались лучшие врачи во главе с Чазовым. Спасти больного удалось, но восстановить здоровье оказалось невозможно.

Можно, конечно, опять винить охрану, которая проморгала лабораторных специалистов, мимо которых все это прошло. Но я думаю, главное в том, что ослабленный организм Черненко готов был к тому, чтобы где-то дать сбой. Я даже не уверен, что рыба оказалась недоброкачественной. Ее коптили в домашних условиях, ели ее наверняка и сам министр внутренних дел, и его родня, прочее окружение. Пострадал лишь тяжело больной Черненко, потому что его ветхий организм, как и в случае с Андроповым, готов был пострадать от чего угодно.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации