Текст книги "Хороший братец – мертвый братец"

– Ежели насчет бухалова… нельзя ли все же как-нибудь сообразить?

– Легко.

– Да ну?! – возликовал Матвей. – Ты ж вроде говорил, что на дом нельзя.

– Не доставляем, – уточнил Магардон. – Предоставить – это без проблем. Только тебе тоже придется постараться.

Восторга у Матвея поубавилось.

– Самый чуток, – успокоил его Магардон. – Просто возжелай бухла ближнего своего.

– И все?

– Ты хоть с этим справься.

Матвей возжелал без особых затруднений.

– Дальше-то что?

– Иди и пей сколько душе угодно.

Ближним Матвея был Андрон Мурылов, сосед слева, по прозвищу Бугай. Мужик могучей комплекции и буйного нрава. Трудно поверить, что такой отдаст свое бухло любому, кто б ни возжелал, пусть даже черту с рогами, но испытать на практике бесовские обещания все-таки стоило. Пусть даже с риском для здоровья. Бесы вновь уложили Бориса Николаевича отдыхать, а Матвей отпер ворота и вышел во двор. Поверх забора он увидел, что Бугай стоит на крыльце своего дома с ведрами в обеих руках.

– Сколько тебя ждать?! – заорал он, почти приплясывая на месте от нетерпения. – Забирай в темпе свое пойло, только бесов окороти!

Как ни терзала Матвея похмельная сушь, он решил довести испытание до конца.

– Сюда неси.

Кто бы в Березовке поверил, что Бугай подчинится наглому приказу! Так ведь не пикнул. Спустился с крыльца, просеменил по двору, вышел на улицу и остановился возле Матвеевой калитки.

– Войти-то можно?

– Входи.

Бугай все тем же семенящим шагом обогнул грязевую лужу и поставил ведра перед Матвеем.

– Бражка? – спросил тот строго.

– Она самая. Тару потом вернешь. Ну что, без обиды?

– Не боись, – сказал Матвей. – Ты, главное, не жмотничай, тогда они тебя не тронут.

Бугай помялся немного, потом спросил нерешительно:

– Сосед, а как насчет жены? Может, и ее заберешь? До кучи…

Матвей не соизволил ответить.

– Ну как знаешь, – вздохнул Бугай. – Если передумаешь, я завсегда.

Матвей занес ведра в дом, зачерпнул дармовой бражки, нашел, что она неплоха, и отправился в хлев к бесам. Потрепал Бориса Николаевича по мохнатой спине.

– Сосед.

– Ну чего тебе опять? – сонно отозвался Магардон.

– Насчет бражки. Это акция была или как?

– От тебя зависит.

Именно это тревожило Матвея. Он боялся, что выставят ему требования, которые он не отважится выполнить. Или, напротив, исполнит, а потом до конца жизни себе не простит.

– Плата какая? – спросил он. – Душу отдать или что?

– Эх, деревня, – вздохнул Магардон. – В каком веке живешь? Души теперь по пятаку за мешок идут. Насчет платы не парься. Главное – чтоб пожелания были правильными. Тогда не ты на нас, а мы на тебя станем работать.

«Давно бы так, – подумал Матвей. – Но поди знай, что ларчик так просто открывается».

Несмотря на два ведра дармовой браги (одно из которых придется отдать Магардону), радости он не испытывал. Наоборот, как бы опечалился. Он не знал, чего пожелать. Кроме того, предвидел столько новых хлопот, что тошно становилось. С лихвой хватало старых.

Однако именно печаль подсказала ему решение проблемы, которую сама же вызывала. Это ж надо быть таким дураком, чтоб умирать от жажды над ручьем! Хлопоты? Да он теперь способен переложить все свои заботы на кого угодно. Припахать всех жителей Березовки разом. Всех, пожалуй, не всех, а вот взять в батраки Мишку Дьякова – с нашим удовольствием. Чтоб впредь не насмехался.

Дьяк был подлюгой с пеленок. Они учились вместе с первого класса. Однажды Матвей чисто по-дружески, для шутки, подложил ему на сиденье парты канцелярскую кнопку. Дьяк сел, взвился, завопил: «Кто?!» Танька Лушникова, язва, ябеда, в каждой бочке затычка, выскочила: «Вот он, Коростыль». Дьяк ни за что засветил Матвею в ухо. Шуток дурак не понимал, всякий раз лез в драку. Сунешь ему стекловату за шиворот – он тебя мордой в грязь. И так всю дорогу.

Вспомнив прежнее, Матвей хотел уж было бежать к Мишке, но образумился. Пришел срок об авторитете подумать. Самому идти западло, надлежит послать кого-нибудь. Открыл калитку, вышел на улицу. Как назло, ни единой живой души поблизости. Матвей угнездился на скамейке у ворот – дело не горит, можно и подождать. Дождался. На той стороне улицы, наискосок от Матвеева дома, со двора Калашниковых выскользнул подросток Сенька и побрел куда-то, загребая пыль ногами. Наверняка замышлял, как обычно, какое-нибудь паскудство.

– Сеня, подь сюда, – позвал Матвей.

Сенька оглянулся, подумал и не спеша подвалил к Матвею.

– Сеня, не в службу, сгоняй к Дьяку, – попросил Матвей. – Передай, чтоб в темпе шел ко мне.

– Что дашь? – спросил отрок.

– Ничего.

– За так не пойду, – дерзко выпалил Сенька.

У самого глазенки бегают – трусит, а наглеет.

– Не боишься, что в лягушку превращу?

– Не-а, в лягву не хочу. Лучше в черепаху, у нее спина костяная.

Матвей встал, повернулся к калитке, притворившись, что уходит. Равнодушно бросил через плечо:

– Как знаешь, в черепаху так в черепаху.

– Дядь Моть, – завопил Сенька, – пошутил я! Бегу…

«Интересно, станет Мишка чваниться или прилетит как бегемот с ракетой в заднице?» – подумал Матвей.

Дьяк прискакал минут через двадцать. Покосился на кабана, отдыхавшего в луже.

– Чего звал?

– Здорóво, Дьяк. Дела-то у тебя как? Работу нашел? Или по-прежнему груши околачиваешь?

Вопрос был скрыто издевательским. Все рабочие места в Березовке плотно забиты, а новых не намечалось. Дьяк сверкнул глазами, однако дерзить духу не хватило.

– Я тебе занятие нашел, – сказал Матвей.

– С какой радости?

– По дружбе.

– Ага! Скажи еще, из симпатии.

«Пора окоротить», – подумал Матвей.

– Короче, так, будешь за кабаном ходить.

– Забурел, что ли? – спросил Дьяк. – Сколько будешь платить?

– Ни хрена и столько же премиальных.

– А гвоздей жареных не хочешь?

Сявкнул и пошел. Вот ведь сволочь!

Когда Дьяк отбыл, Матвей подошел к луже, чтоб пожаловаться. На его зов Борис Николаевич открыл один глаз.

– Слышал? – спросил Матвей, еще не зная, к которому из бесов обращается.

Ответил Елизарка:

– Не обламывайся. Устряпаем ему козью морду.

Пацан сказал, пацан сделал. Через несколько дней Мишка Дьяков полез на крышу – жена пристала: «Почини да почини, пока погода сухая», – свалился оттуда, треснулся башкой и двинул копыта. Кто виноват? Баба и виновата, нечего было мужа на крышу гнать…

Но вдова даже не думала каяться. Кого хочешь спроси, любой скажет, что Дашка Дьякова – женщина вздорная, скандальная. На Мишкиных похоронах у открытого гроба начала кликушествовать:

– Это алкаш поганый, чтоб он сдох, Мишу погубил. Хотел, чтоб на него бесплатно работали. Миша отказался, так он на Мишу своих чертей натравил.

Сам-то «алкаш поганый» на кладбище не пошел, ему Вован Дашкины проклятия пересказал. Матвей выслушал и спросил:

– Ну хоть заткнул ее кто?

– Молчали.

– Одобряли? Поверили ей?

– Я не опрашивал.

Кое-кто, вероятно, несправедливо обвинит Матвея в злопамятности и мстительности. Но кто, скажите, оказавшись на его месте и заполучив такое мощное орудие, как бесы, отказался бы отплатить оком за око?

Однако, как бы то ни было, без работника не обойтись.

– Вован, – попросил Матвей, – домой пойдешь, заскочи по пути к Климу. Пусть ко мне заглянет.

– За коим он тебе?

– Хочу в работники взять.

– Однорукого?

– Я бы безрукого взял, они лучше одноруких, да нет таких в деревне. Как-то по ящику показывали, за бугром девка одними ногами с любой работой управляется, даже дочку с ложечки кормит. Мне бы такую, так ведь не поедет в нашу глухомань.

– Пижонишь, – сказал Вован, – ох, пижонишь.

– Прикинь, с моей ли харей двурукого запрягать? – с напускным смирением вздохнул Матвей.

Клим, однорукий, разумеется, не посмел отказаться. А Вован зачастил к Матвею. В этот раз начал издалека.

– Здорово.

– И тебе не хворать, – осторожно ответил Матвей, надеясь оттянуть неприятные объяснения, а если не удастся, то соврать: мол, Магардон над твоей просьбой еще думает.

– Слыхал новость?

– Откуда? Никто ко мне не заходит, и я никуда.

– Боятся.

– С чего бы? Мои никого не обижают. Кроме меня, конечно.

– Разве? Ивана Иванова с Иваном Никифоровым кто поссорил? Они теперь как собаки грызутся.

Здесь необходимо пояснить: оба упомянутых Ивана проживали по соседству, на улице Коммунаров (впрочем, название не имеет значения для повествования и никак не объясняет описываемые события). Были они одногодками и друзьями не разлей вода с младых ногтей. Да и в зрелые годы оставались чуть ли не крестовыми братьями, как Илья Муромец с Добрыней Никитичем, как Ахилл с Патроклом. Вместе на рыбалку, вместе в баню, вместе за праздничный стол… Единственное, что их разделяло, – забор между дворами, который достался им от покойных родителей, и они не захотели его рушить, чтобы «все оставалось как при предках». Да и жены не разрешили бы: они меж собой не особо ладили. Теперь и мужья расплевались. Злейшие враги.

– При чем здесь бесы? – усомнился Матвей. – Люди и без них ссорятся.

– Бывает, – согласился Вован. – Но тут еще коза Ивана Никифорова замешалась. Бесовская была тварь. Не зря Занозой назвали.

И он поведал, как поссорились два Ивана.

Забор между соседскими дворами был чисто символической преградой: давно обветшал, доски рассохлись, а кое-где сгнили, так что брешей в нем образовалось немало. В одну прекрасную ночь, а точнее под утро, когда начало рассветать, Заноза выбралась из своего загончика в хлеву и проломилась через одну из лазеек в огород Ивана Иванова. Зачем ей понадобилось лезть в чужой огород, когда под носом имелся хозяйский? Э-э-э, нет… Там она однажды побывала, и хозяин на понятном всем живым существам языке прочитал ей поленом лекцию о священном праве частной собственности. Умная Заноза принцип усвоила безо всяких конспектов и прекрасно поняла разницу между хозяйским и чужим, то есть, по сути, ничьим. Пробравшись на ничейную территорию, учинила там то, что обычно творят козы в огородах – полный разгром: что смогла, то съела, остальное погрызла, а что не сумела погрызть, то вытоптала. Причем все это она сотворила безо всякого бесовского наущения, а просто следуя своей природе, за что была наказана самой судьбой. На ютубе такая скорая расплата ошибочно именуется «мгновенной кармой».

Учинив разгром, Заноза усмотрела на рыхлой земле соблазнительную репку величиной чуть поболее шарика для пинг-понга, которую, очевидно, сама же выдернула из почвы. Заноза с жадностью потянулась к этому светившемуся, как золотой шарик, корнеплоду, не жуя глотнула и, как на беду, поперхнулась. Репка застряла поперек горла. Такое случается с козами, правда очень редко. Будь знающий человек рядом, Занозу, вернее всего, спасли бы. Но люди спали в своих домах, не зная, что рядом погибает зловредное, но несчастное животное.

Утром Таисия, жена Ивана Никифорова, проснулась, пошла покормить скотину, обнаружила с досадой, что ворота хлева отворены, ругнула мужа за беспечность и установила: корова на месте, а козы в загончике нет. Куда спряталась чертова тварь? Во дворе затаиться негде. Неужто к соседу пролезла? Подошла к забору, заглянула на ту сторону и ужаснулась: огород разорен, истоптан, а посреди этого кромешного ада прилегла Заноза. Недвижимая. По всему видно – неживая. Обожралась, знать, оттого и подохла.

– Ваня! – возопила Таисия.

Муж замешкался, а на соседском крыльце появился Иван Иванов. Решил, вероятно, что это его позвала соседка. Но та уставилась не на него, а куда-то в сторону, мимо дома, будто узрела там нечто кошмарное. Заинтригованный Иванов, спустился с крыльца, обогнул дом и… Надо ли продолжать?

В это время подоспел Иван Никифоров. Встал рядом с женой, и первое, что бросилось ему в глаза, – умерщвленная Заноза, над трупом которой застыл Иван Иванов, одетый только в пижамные штаны.

– Ваня, – крикнул Иван Никифоров, – на хрена ты мою козочку замочил?

– Следить за своей скотиной надо. Глянь, чего она сотворила!

– Так у нее мозгов нет. Огрел бы по хребту, а ты сразу высшую меру.

Одним словом, разговор начинался мирно.

– Не трогал я ее, вот те крест. Вышел, а она лежит.

– А вот врать, Ваня, не надо, – сказал Иван Никифоров. – Признайся, что не хотел, но со зла долбанул, я пойму. Друзья как-никак.

– Ваня, не тебе меня учить, – сказал Иван Иванов слегка раздраженно, – твоя скотинка мой огород разорила, а ты мне предъявляешь.

– Привел бы ко мне, вместе б разобрались…

– Глухой ты, что ли? – рассердился Иван Иванов. – Говорю же: вышел, а она лежит дохлая.

– Ваня, он… – вмешалась в разговор Таисия, обращаясь к мужу.

– Помолчи, – окоротил жену Иван Никифоров. – Вот чудеса! Козы у него сами собой дохнут, а он не при делах.

В это время из дома вышла Мария, жена Ивана Иванова.

– Ваня, что случилось?

Огорода она еще не видела.

– Помолчи, – бросил Иван Иванов, а затем свирепо обратился к соседу: – Я без овоща остался, сколько труда зря ушло, а ты как дятел твердишь: коза, коза. Натягивал ты ее, что ли, козолюб?

Иван Никифоров аж задохнулся от обиды и злобы.

– На хрена мне коза? Я Машку, твою жену, дрючил.

Иван Иванов бросился к нему, повалил забор, и они сцепились, как бойцы ММА в среднем весе. Дубасят один другого руками, ногами, душат, таскают за волосы. Жены прибежали, стали разнимать. Таисия, жена Ивана Никифорова, догадалась, набрала ведро воды, окатила. Соседи сбежались, кое-как растащили.

Спасибо, в это утро в Березовку вызывали из Дубняков ветеринара Федора Михайловича к заболевшей корове, и он еще не успел уехать. Мария, жена Ивана Иванова, сбегала, привела его на место происшествия. Ветеринар осмотрел козий труп, пощупал горло, открыл ей рот, заглянул туда, затем достал из сумки зонд, потыкал им в горло усопшей и вынес заключение: асфиксия. В трахее застрял какой-то фрукт или овощ. Можно было сказать, что справедливость восторжествовала, Заноза сама себя наказала, Иван Иванов реабилитирован. Но былая соседская дружба раскололась вдребезги.

Назавтра каждый из Иванов смотался на лесопилку, приволок досок, и оба, не сговариваясь, принялись сколачивать забор с разных концов, а когда встретились посередине, Иван Иванов пообещал:

– Я тебе хвост прижму.

Однако пока не прижал. Ждет, пока месть остынет, чтобы подать ее холодной? Может, сболтнул, чтоб попугать.

На этом Вован закончил рассказ. Матвей спросил:

– Ну и при чем здесь мои бесы?

– Ладно, проехали, – сказал Вован. – Я к тебе по делу. Как там наша проблема? Что решили?

– Думают, – соврал Матвей.

– Ништяк, – успокоил его Вован. – Пусть пока кумекают. Заказ от другой стороны поступил. Короче, Прохоров ко мне подвалил. Вы, говорит, с Матвеем Коростылевым приятели, поговори с ним, пусть на Афанасия своих бесов натравит. Убивать не надо, пусть порчу какую-нибудь напустят. Афонька мне дорогу перебежал, задумал, гнида, Станцию на халяву приватизировать. Нам варягов из Района не надо. Я и здесь, у нас, и в управлении кого надо подмазал, так он, сукин кот, перебить хочет. Пусть Коростылев постарается, я в долгу не останусь. И знаешь, говорит, если Афоньку того, то есть с концами, – это даже лучше получится. Скажем, молнией убьет или мост под ним провалится. Природные явления, никого не заподозрят, никто не виноват.

Матвей, желая понаблюдать, как Вован будет выкручиваться, притворно усомнился:

– Ты вроде другому обещал, Афанасию.

– Оба денег дали, – Вован и не думал юлить. – По мне, так все они идут лесом, буржуи гребаные.

– Ладно, придумаю что-нибудь, – пообещал Матвей.

– Так как насчет Нинки?

– Здесь облом, братан. Ты на ней жениться хочешь, а они на это никогда не пойдут. – Матвей даже не заикался Магардону о просьбе Вована, но точно знал, что бес ответил бы. – Вот если б хотел поиграть, а потом бросить, тогда – пожалуйста, помогли бы с удовольствием. Ты уж сам добивайся…

С тем Вован и удалился, опечаленный. «Не так-то ты крут», – решил Матвей.

Оба заказа он передал бесам, давно перестав стесняться просить у них помощи. Магардон инициативу одобрил.

– Растешь на глазах. Одному только не научился: для себя не просишь.

– Зачем? Сам справляюсь, – похвалился Матвей. – Брагу ближнего возжелал и получил. Батрака взял в услужение. Надоели картоха да консерва, пусть он горячий харч варит…

– Эх, люди, – вздохнул Магардон. – Века за веками проходят, а вам все чечевичную похлебку дай, едва жрать захотите. Да ты вокруг оглянись!

Матвей понял совет буквально и обозрел двор. Малоприглядно. Бурьян, хлам повсюду, ворота хлева настежь распахнуты, калитка на одной петле висит.

– Вот именно, – сказал Матвей. – Беспорядок. Батрак приберет.

У Магардона на такую тупость слов не нашлось. Захрюкал, а потом соизволил перевести на русский:

– Пошире, пошире гляди!

– Не получится – улица-то узкая. На хрена зря зенки таращить? Мильон раз видел.

– Окрест посмотри…

Матвей осмотрел окрестности.

– Наша улица, Советская, а там, дальше, – другая улица, потом сельсовет, почта, универсам.

– А ты пошире.

– Не пойму я тебя. Всю Березовку, что ли?

– Именно, – подтвердил Магардон.

– Ну и чего? Открытие сделал. Я без тебя знал, где живу. О чем вообще базар?

Бес оставил укоризненный тон и заговорил торжественно. Чудно было слышать звучный, глубокий голос, прорезавшийся у свиньи:

– Дам тебе власть над всей деревней сей и над славой ее.

Матвей оторопел:

– Власть еще туды-сюды. Слава-то на кой?

– Без нее нельзя. Какая же это власть, если без славы. Вот о тебе, скажем, какая слава идет?

Матвей смутился, но ответил честно:

– Известно какая: лодырь, пьяница, никчемный человек.

– Хотел бы другую иметь?

– Не вопрос. Завсегда! Как?

– Силу надо иметь.

– Кое-какая силенка есть, – сказал Матвей. – Но один против всех не выстою. Возьми хоть Бугая, этот с одного удара завалит.

– Ну тогда богатство добудь. Это, конечно, не сама власть, но близко к тому. Полная власть – это когда никаких нет для тебя ограничений. Власть – это свобода…

– Я и так свободен. Куда хочу – иду. Что хочу, то и делаю.

Магардон иронически хрюкнул.

– Любой тебе в рожу плюнет, а ты только утрешься. Причем, обрати внимание, по собственному желанию, как свободный человек. Притом еще извинишься: простите, мол, что обеспокоил.

Горько стало Матвею. Правду говорит бес. Может, потому и пил беспутный бобыль, чтоб забыть все тычки и плевки. Ум и память глушил, чтоб не вспоминать. Если голову высоко нести не сумел, одно остается – глубже в тину погрузиться.

Матвей ждал, что еще скажет Магардон, каким словом добьет, однако тот замолчал, отошел к луже и плюхнулся в грязь. Дескать, я свое сказал, а ты думай.

Остаток дня думал Матвей, всю ночь без сна ворочался, а едва рассвело, отправился в хлев. Борис Николаевич спал на боку.

– Я подумал, – сказал Матвей.

Откликнулся Елизарка:

– Молодец. Смотри подтереться не забудь. Мамка небось учила.

Раньше Матвей страшно обиделся бы, а сейчас бросил безразлично:

– Старшого позови.

– Я старшой, – нагло заявил Елизар. – Говори, что хотел.

Нет, не зря Матвей мучился ночными думами, теперь его нахальством не возьмешь. Не стушевался, не побрел прочь, жуя сопли, – ответил резко:

– Мал еще со взрослыми беседовать. Ты хоть таблицу умножения знаешь?

– А то.

– Сколько будет восемью девять?

Бесенок надолго задумался. Видать, плохо там у них поставлено начальное образование.

– Много будет, – догадался наконец Елизарка. – Так нечестно. Таких чисел вообще нет, ты их сам придумал. Настоящие загадывай.

– Можно и настоящие, – согласился Матвей. – Дважды два.

На этот раз бесенок ответил мгновенно, но по голосу было слышно, что сильно сомневается в ответе:

– Мало будет. Что, опять не попал?

– Иди, зови старшого, – распорядился Матвей.

Униженный юнец не огрызнулся, как обычно, лишь буркнул, чтобы последнее слово осталось за ним:

– Некуда идти, здесь он.

И тут же послышался голос Магардона:

– По какому вопросу, гражданин?

– Понимаешь, сосед, – сказал Матвей, – я бы рад, но, чувствую, не потяну.

– Что тянуть собрался?

– Ну это… власть и славу.

Магардон насмешливо захрюкал. Мог бы посмеяться сам, без посредства свиного артикуляционного аппарата, но хрюканье было обиднее.

– Я и не рассчитывал, что потянешь, – не из того теста слеплен. Из таких, как ты, не выходят ни бандюки, ни владыки. К власти не тянетесь, совестью болеете, злости в вас нет настоящей, других людей жалеете. Слабые людишки. Но это ничего, и слабаки власть получают, если им посодействовать. Не трусь, поможем, воспитаем.

– Я не против, коли так, – сказал Матвей. – Но как подступиться? Кто же мне ее, власть эту, даст?!

– Один умный человек сказал: власть не дают, власть берут.

– Слишком для меня мудрено, – сказал Матвей. – По-простому скажи, с чего начать.

– Сам как думаешь? Первым делом чужой собственностью завладей, – подсказал Магардон.

– Может, магазином? – неуверенно спросил Матвей.

– Для начала неплохо, – одобрил бес. – А там посмотрим.

Итак, Матвей возжелал супермаркет ближнего своего, которым владел некто Чурбанов, образовавший от своей фамилии название магазина – «Чурочка». Естественно, деревенские алкаши с ходу переименовали его в «Чарочку». К сожалению, чарочкой сей Матвея постоянно обносили – Чурбанов коршуном летал по торговому залу и зорко следил, чтоб продавщица винного отдела Лариса в долг не отпускала. Бдительность его была показной. Лариса алкашей ненавидела и презирала: натерпелась от мужа, который тем не менее был не алкоголиком, а просто сильно пьющим, хотя кто может сказать, чем один отличается от другого… Матвея она по неизвестной причине особо выделяла среди прочих. Можно лишь предположить, что неизменная печать виноватости на его физиономии вызывала подозрение в особо мерзких деяниях.

Однако отныне будет восстановлена не только моральная, но и социальная справедливость. Особенно привлекало Матвея то, что винный отдел станет полной его собственностью. Со временем он отдел расширит, а потом и полностью превратит магазин в винный супермаркет. Матвей, не откладывая, начал придумывать название. Ничего путного в голову не приходило. Разве что совсем простенькое «Вина и водка». На первый случай сойдет.

Приятные думы перебил Вован, явившийся некстати и задавший неприятный вопрос:

– Как отнимать будешь?

– Легко, – ответил Матвей. – Бесы помогут.

Не тут-то было. Нечистые вдруг ни с того ни с сего заартачились: пора, мол, взрослеть. Отнимай сам.

Матвей никогда ничего в жизни не отнимал и не знал, как подступиться к задаче, которая казалась ему невыполнимой. Выручил Вован.

– Рейдеров надо звать. Они все обстряпают. Обещай пятьдесят процентов – половины тебе хватит.

Где их искать, рейдеров этих? А главное, кто они такие? Спасибо, опять Вован помог.

– Поезжай в Район, найди улицу Краснобогатырскую, на ней дом, ты сразу поймешь – тот, который нужен, весь облеплен вывесками, а среди них одна неприметная «Нотариус». Как войдешь, сворачивай направо, иди до конца коридора, там на двери табличка: «Корней Трофимович Савельев, нотариус», входи смело, там помогут. Скажешь, что от Владимира Кирилловича.

– Кто такой? – спросил Матвей.

– Догадайся.

Матвей догадался. Ух ты! Не знал, что приятель так высоко летает. Он подивился, откуда у Вована такие знания, но все указания выполнил, постучался и робко протиснулся в кабинет нотариуса, где за большим письменным столом сидел маленький старичок, который встретил посетителя приветливым взглядом. Матвея одолела такая застенчивость, что он вместо приветствия промямлил:

– Я насчет рейдеров.

– Жалобу принесли? – осведомился старичок. – Так вам в полицию надо.

Матвей пришел в себя и объяснил, кто его рекомендует, будучи почти уверен, что его пошлют к черту вместе с рекомендатором. Напрасно тревожился. Старичок спросил:

– Давно виделись с Владимиром Кирилловичем?

– Утром сегодня.

– Как он? Рука не болит? Вы ведь знаете, у него недавно полруки отняли. От самого локтя. Теперь приходится к протезу привыкать. Только все забываю, на правой протез или на левой? – старичок вопросительно уставился на посетителя.

– У него обе руки родные, – сердито сказал Матвей. – Вы с кем-то путаете.

– Ах да, – спохватился старичок. – Старость, знаете ли… Я его с Кириллом Владимировичем перепутал, это у него протез. У Владимира Кирилловича зрение слабое, без очков ничего не видит…

– И жабры у него без воды пересыхают, – подхватил Матвей. Догадался, что его проверяют.

– Не гневайтесь, – сказал старичок. – Сами понимаете, разные приходят. Так что у вас за беда?

Матвей рассказал.

– Постараемся помочь, – пообещал старичок.

Однако выполнять обещание не спешил. День прошел, два, три, неделя, другая, а Чурбанов по-прежнему жировал, похаживал по торговому залу, высказывал строгие замечания кассирам и продавцам.

Настал все-таки день, когда подкатили к «Чурочке» большие черные машины, из которых вышли мужчины в черных костюмах при галстуках и с папками в руках, вошли в магазин. Что там происходило, никому не ведомо, потому что покупателей и рядовых работников выпроводили на улицу, а на дверях вывесили табличку «Закрыто на переучет». Вскоре из магазина вышел и побрел невесть куда Чурбанов, по виду которого толпившиеся у «Чурочки» сельчане поняли, что владелец он бывший. Народ безмолвствовал.

Переучет произвели мгновенно. На следующее утро персонал «Чурочки» явился, как обычно, на работу. Охранник Серега с распухшей губой и синяком под глазом впустил всех в магазин и велел не расходиться по рабочим местам, а собраться возле касс.

Вышла к ним незнакомая дама, похожая на депутата Государственной думы: средних лет, в теле, с высокой прической и властным взглядом. Представилась Кларой Филимоновной и сообщила, что новые владельцы супермаркета назначили ее директором магазина, который отныне будет называться «Респект». В остальном все останется по-прежнему. Работу никто не потеряет.

Через час «Респект» открылся. Хлынувшие в него покупатели придирчиво обследовали все отделы в поисках катастрофических изменений, с облегчением убедились, что смена хозяина пока не повлияла ни на ассортимент, ни на цены.

Наведался в «Респект» и Матвей. Планов перестройки торгового предприятия у него не было, он хотел лишь на правах совладельца затариться выпивкой и кой-какой закуской. Много не взял – как-никак свое, экономить надо. На выходе его с тележкой тормознул охранник Серега.

– Куда? Платить кто будет?

– Ты и заплати, – надменно посоветовал Матвей.

– Совсем алкаши оборзели, – пожаловался Серега, – мало того что товар внаглую тырят, так еще и залупаются. Придется к начальству тащить.

– Не трудись, я и есть начальство, – скромно сказал Матвей.

– Совсем мозги пропили, – отозвался Серега.

Несмотря на обобщенность Серегиного замечания, было понятно, что оно относится лично к Матвею, а он не любил, когда его незаслуженно упрекали в недостатках, свойственных алкашам. Он слегка рассердился и пригрозил:

– За базаром следи. Уволю. Мне такие работники не нужны.

– Вот, етит твою, времена пошли: всякая блоха из себя царя зверей строит, – философски заметил Серега и потащил Матвея с тележкой куда-то вглубь магазина, радуясь случаю продемонстрировать бдительность и рвение.

По пути Матвей с хозяйским удовлетворением отметил, что товаров в помещениях, по которым его вели, много. Серега втолкнул его в небольшой кабинет с табличкой на двери «Заведующий». Надпись была не совсем точной, потому что заведующим оказалась женщина. Ее внешность Матвей тоже по-хозяйски одобрил: хорошо одета, представительная, в теле. Правда, шея очень короткая – можно сказать, совсем ее нет, руки и ноги тоже коротковаты, зато грудь пышная, что, по мнению Матвея, компенсировало недостаточную длину членов.

– Что за дела? – начал он возмущенно. – Кто же так владельца встречает?!

– Он здесь? – встревожилась заведующая. – Почему меня не предупредили?

– Здесь, здесь, – подтвердил Матвей. – Хотя если по уму, то не полный владелец, а половина, пятьдесят процентов.

Заведующая, глядя сквозь него, вперила грозный взгляд в Серегу.

– Ты кого ко мне приволок? Еще раз психа приведешь, уволю. А сейчас сам разберись.

Серега отобрал у Матвея тележку, а несостоявшегося владельца вытолкал взашей на улицу. Оскорбленный Матвей бросился в Район.

Старичок-нотариус притворился, что видит его впервые.

– Вы, собственно, по какому вопросу?

Последовал долгий и малоприятный разговор, в ходе которого выяснилось, что у Матвея нет никаких оснований получить хоть сотую долю недружественно поглощенного предприятия. С какой стати? Матвей спорить не стал – мошенники не знали, с кем связались, – и отправился восвояси.

На следующий день в «Респекте» разом перегорели все электрические приборы и устройства: освещение, кассы, сигнализация и, главное, холодильники. Ремонт затянулся надолго, так что успели протухнуть сыры, рыба, колбаса, мясо. По случайности, по странному стечению обстоятельств чудовищный бросок напряжения затронул только «Респект». Матвей планировал также прорыв канализации с затоплением запасов круп и прочих сыпучих продуктов, затем серию небольших возгораний, а также…

– Охренел? – осадил его Вован. – Масла в голове нет, что свое добро мечтаешь погубить?

Матвею плевать было, свое добро или чужое. Он рвался отомстить за обман, за несправедливость. Да и бесов разрушения потешат больше, чем погоня за выгодой.

– Ну и чего добьешься? Закроют магазин, а здание продадут, – урезонивал его Вован.

– Так делать-то что?

– Возьми меня в долю, я твои пятьдесят процентов отобью, а чуть погодя все себе заберем.

Матвей подумал, что такая месть даже слаще глупого разрушения, да и бесов не придется лишний раз беспокоить. Скоро выяснилось, что Вован компаньон незаменимый. Половину «Респекта» он вскоре отбил, как и обещал. Как именно это удалось, Матвей не вникал. Его также не заботило, каким образом они с Вованом наложили оброк на хозяина лесопилки, затем на братьев-фермеров Василевских и вообще на любого в Березовке, кто получал какой-либо доход.

– Скажи своим, чтоб позаботились о таком-то, – говорил обычно Вован.

Матвей передавал бесам заказ, а дальше уж действовал компаньон.

– Эх, Мотька, не в коня корм, – упрекал его Вован. – Мне бы твоих бесов в собственность, я бы всю Россию под себя подмял. Да, видать, только дуракам счастье.

– На хрена тебе в собственность? – фальшиво удивлялся Матвей. – Ты и так вертишь ими как хочешь.

Он-то знал, что Вован мечтает от него избавиться – несколько раз подваливал к Магардону и пытался его убедить, что принесет намного больше пользы, то есть вреда, чем Матвей. Бес всякий раз отвечал кратко:

– Пошел к черту.

Причину отказа не объяснял. Матвею было любопытно, чем вызвана неожиданная верность. Однажды решился, прямо спросил.

Магардон охотно объяснил:

– Он и без нас много пакостей наделает. Это тебя постоянно приходится подталкивать. К тому же зазорно мне было бы попасть в услужение к такой мелюзге, как твой дружок.