Текст книги "Хороший братец – мертвый братец"

Кажется, она сама в ту сторону двинулась. Боюсь, до психушки недалеко. Жаль подругу до слез. Я ей напрямую сказала:

– Это не жизнь. Ты его мучаешь и сама мучаешься. Разойдитесь. Давно надо было, но раз тогда не успела, то сегодня-то зачем тянуть?

– А его я куда дену?

– Помнится, кто-то хотел кого-то в унитаз слить.

Она перепугалась:

– Ты что! На мужеубийство толкаешь. Я хоть вдовой и побывала, но, по крайней мере, не черной.

Я подумала немного.

– У тебя ведь какая цель была? Рассчитаться с ним, типа отомстить. Вот и отомсти. Приведи не попугая, а настоящего мужика. Пусть этот ревнует, пусть терзается в своем аквариуме. Да и ты, как говорится, будешь не в убытке…

Она оскорбилась:

– За кого меня принимаешь?! Я не шалава, чтоб от живого мужа гулять.

– Разведись. Что за счастье лаяться с нелюбимым. Особо если с ним и не полаешься по-настоящему.

– Как себе это представляешь? Приношу его в загс в полиэтиленовом пакете… Расторгните, пожалуйста, брак. А без развода, соломенной вдовушкой, жить не хочу. Спасибо, побывала уже во вдовах.

Я сама, кажется, не заметила, как втянулась в обсуждение Полинкиных семейных проблем. Хотя ее платоническое осьминожество не то что семейными делами, даже скотоложеством не назовешь. Наполовину в шутку, наполовину всерьез я предложила:

– Раз так, начните заново. Забудьте обиды, раздоры, старые счеты… Считайте, что смерть как бы обнулила все ваши прежние отношения. Можно сказать, очистила…

– А если я не хочу? Если я его разлюбила…

Я не стала ей говорить, что нечего тогда было тащить его домой. Оставила бы его в магазине, может, нашел бы он себе какую-нибудь осьминожицу… Такой совет она бы мне не простила. Ревнивица страшная. Сама не ам и другим не дам. И тут мне в голову пришел наконец-то довод, бюрократический, но здравый:

– Так вы уже в разводе. После Фимкиной смерти должны были автоматически развести. Штамп в паспорт поставили?

Она замотала головой. Нет, мол, не до того было.

– Ну так сходи поставь. И все дела.

– Подумаю.

Думала она долго. Потом однажды позвонила:

– Можешь завтра к двум часам заскочить? Только не опаздывай.

Я пришла тютелька в тютельку. Полина сидит мрачная, напряженная, почему-то в черном платье. Фимка, как всегда, из аквариума тупо на нас таращится.

– Случилось что-нибудь? – спрашиваю. – В чем вообще дело?

– Увидишь.

Сидим. Ждем. Звонок в дверь. Полина пошла открывать.

Вошли два здоровенных киргиза в синих робах.

– Чего нести?

Полина указала на Фимку, который, шевеля щупальцами, скорчился на дне своего стеклянного жилища. Неужто испугался чужих людей? Или печалился о разлуке? Хотя какая может быть печаль у головоногого! Киргизы подвели под дно аквариума широкие ремни, накинули концы ремней на плечи, поднатужились, приподняли прозрачный гроб с осьминогом и потащили к выходу.

– Ну наконец-то! – воскликнула я.

Полина не откликнулась. Она смотрела вслед Фимке, уплывающему из ее жизни, со странным выражением. Нет, радости я не ожидала, но она, похоже, не чувствовала даже облегчения. Растеряна? Да. Огорчена?! Поверить невозможно. Полина была не просто огорчена, а будто покойника провожала.

Передний носильщик уже скрылся за дверью, задний враскоряку тащился за ним и был уже на пороге, когда Полина вдруг завопила что было мочи:

– Постойте!

Киргизы остановились.

– Несите, несите! – замахала я руками.

Ведомый киргиз неуверенно топтался на месте. Неподъемный аквариум покачивался на постромках.

– Людей пожалей, – сказала я. – Видишь, тяжесть какая. Раньше надо было решать.

– Хозяйка, делать чего?! – крикнул из соседней комнаты передний киргиз.

– Уносите! – приказала я.

– Тащите обратно! – крикнула Полина.

– Э-э-э-э, – неодобрительно крикнул передний. – Пусть одна скажет.

Полина погрозила мне кулаком (клянусь, она бы меня реально ударила, скажи я хоть слово) и скомандовала:

– Назад!

Задний мужик неуклюже развернулся и оказался ведущим, вслед за ним из дверного проема показался второй, они поднесли аквариум к постаменту, поднатужились и поставили его на прежнее место. Полина молча выдала им полную плату. Вряд ли они ушли огорченные.

Я с тяжелым сердцем готовилась к упрекам. Эх, не стоило влезать в чужие отношения! Полина – девушка мстительная, за вмешательство отыграется на мне по полной…

Напрасно боялась. Никогда не видела Полину такой… не знаю, как описать… она будто сбросила с плеч стопудовый груз. Или выздоровела от тяжелой болезни. И голос у нее стал другой, глубокий какой-то. Искренний.

– Мариночка, ты сама видела – я ведь чуть его не лишилась. Решила, дура несчастная, – баста, больше видеть его не могу! А когда увидела, как его от меня уносят, навсегда уносят, сердце защемило, да так, что сил не было терпеть. Словно еще одного хороню. И разом вся злость отступила, как ее не было. Я ведь тогда, еще в прошлой жизни, думала: ну хоть раз промолчал бы, хоть бы раз не огрызнулся, все бы ему простила… Этот ни разу не огрызнулся, а я не понимала, не ценила…

Неизвестно, что об этом думал Фимка. Во всяком случае, не возражал. Пучился, как всегда, и шевелил щупальцами.

А я что? То ли смеяться, то ли умиляться такому обороту. Зажила с тех пор моя подруга со своим прошедшим реновацию супругом в любви и согласии. Попугая она отдала моему Митьке, но ухаживать за птицей пришлось, естественно, сами понимаете кому. Малолетний спиногрыз ничем, кроме телефона и компьютера, не интересуется.

Молельная вновь превратилась в супружескую спальню. Полина поставила в ней кушетку и перенесла туда большой плазменный телевизор. По вечерам они вместе смотрят душещипательные сериалы с хорошим концом, что, думаю, аккомпанирует их семейным отношениям. Полина обнаружила, что Фимка, как и все осьминоги, ведет активный ночной образ жизни. Теперь она часто просыпается по ночам, чтобы пообщаться с бодрствующим супругом и вновь счастливо уснуть. Днем она бросает в аквариум мячики и цветные детские игрушки, чтобы драгоценный Фимочка не скучал, пока она на работе…

Некоторые осуждают Полину и говорят, что баба рехнулась. Я ее понимаю. Есть у меня знакомая бездетная пара, которая своего песика считает сыночком. Вроде как всерьез… Ну ладно, скажем так: они реально относятся к кобельку как к своему ребенку и называют его сынулей. Вот я и спрашиваю – почему приравнивать собаку к человеческому дитяти простительно и даже трогательно, а считать осьминога мужем зазорно? Чем одна иллюзия лучше другой?

А разве я сама не жила с иллюзией? Ванька, мой бывший, представлялся мне самым замечательным на свете человеком, а в действительности оказался полным уродом. Да таким, что уж лучше бы в осьминога или крокодила превратился – и то было бы легче… Даже вспоминать не хочу. Но шут с ним, проехали и забыли!

А за подругу я рада, раз она счастлива. Вот только наука говорит, век осьминожий недолог.

Мыло

Дедушка у Маши был неласковый. Со странностями. Прямо сказать, человек нелюдимый. Когда Маша была маленькой, ее возили к дедушке, а повзрослев, она навещала его реже и реже. Выйдя замуж, привезла мужа напоказ в старый дом на окраине маленького городка, но дедушка был нелюбезен, неразговорчив, и муж сказал, что больше он к старику ни ногой. Да и Маша последний раз была у дедушки года два, наверное, назад.

Но недавно позвонил отец и сказал, что дедушка просит ее приехать к нему. Маша собралась и поехала.

Дедушка встретил ее необычно приветливо.

– Вот умница, – сказал он. – А я давно о тебе думаю. Помирать собрался, вот и хочу оставить тебе хозяйство.

Они стояли во дворе, и дед обвел рукой ветхий дом с большой пристройкой, широкий двор. Собственно, особо показывать было нечего.

– Пойдем покажу тебе мыловарню. Она ведь тоже тебе достанется.

Мыловарню Маша помнила с детства. Странное помещение в высокой пристройке, где стояла большая печь, над которой высился громадный цилиндрический котел, дочерна закопченный, поленница дров, разделочный стол, обитый оцинкованной жестью… Девочке это напоминало ад, где в котле варят грешников… Об этом рассказала ей другая бабушка, не бабушка Маша, которая давно умерла, а Таисия, мамина мама, которая жива-живехонька.

Маша знала, что мыловарня осталась дедушке от его отца, а тому – от его отца, древнее производство, которое в войну и революцию помогало семье выжить. Война войной, а мыло необходимо всегда.

В мыловарне ничего не изменилось. Маша оглядела ее безо всякого интереса и решила про себя, что придется отсюда выкинуть и котел, и печь и вообще привести помещение в порядок, покрасить и так далее перед продажей. Жить в дедовском доме она не собиралась.

– Ты погляди, какая техника, – похвастался дедушка. – Древняя, сто лет ей, а работает как часы.

– Варите? – спросила Маша.

– Нет, давно уж не варим. А зачем? Нам с Василием хватает. У меня пенсия, у него пенсия… А варить – одни хлопоты.

– Очень модное сейчас занятие, – сказала Маша. – В интернете много советов, как варить домашнее мыло. Туалетное, конечно, с разными ароматами, для богатых дам…

И тут ей пришло в голову, что не стоит продавать дом с мыловарней, а лучше открыть современное производство дорогого эксквизитного мыла. И она в знак приятия коснулась рукой закопченного бока котла.

– Ну, пошли в дом, – сказал дедушка.

– А я запачкалась, – пожаловалась Маша.

В доме дедушка отвел ее в ванную комнату. «А дом-то с удобствами, – подумала Маша. – Вода проведена, газ. Очень хорошо. Варить можно будет на газе, а не на дровах».

Ванная вполне приличная. Сбоку от ванны к стене приделана раковина, над ней большое зеркало и полочка. Дедушка встал позади с полотенцем наготове.

Маша открыла воду, потянулась было к флакону жидкого мыла, стоящему на раковине, но тут заметила, что на полочке в розовой мыльнице лежит розовый обмылок. Наверняка старинного дедовского производства. Ей подумалось, что дедушке будет приятно, если она пустит в ход не зарубежную мыльную жижу, а его мыло. Она потянулась к обмылку…

– Не трогай это мыло! – крикнул дедушка за ее спиной.

Маша вздрогнула, мыльце выскользнуло у нее из пальцев, упало на пол и отскочило под ванну.

– Ох ты господи! – охнул дедушка. – Беда-то какая!

– Ничего, я достану.

Маша опустилась на колени и заглянула под ванну. Ванна, старинная, широкая, на ножках, стояла достаточно высоко, чтоб засунуть под нее руку. Маша потянулась к мыльцу, но ухватить не сумела, а только отодвинула его дальше к стене. Она изловчилась, чтобы сунуть руку поглубже, но лишь вновь толкнула обмылок, он скользнул вперед и вдруг исчез.

– Куда-то завалилось, – сообщила Маша. – Нужен фонарик.

– Не нужен! – почти простонал дедушка. – Там щель. Пол провалился, от стены отошел… Теперь никак не достать.

Он ушел в комнату, сел на стул у стола и пригорюнился, повесив голову.

– Дедушка, извини, я нечаянно… – Маша не понимала, отчего такие страсти из-за какого-то обмылка.

Вошел Василий, мрачный старик – дедушкин работник, компаньон и старинный друг.

– Вася, Машино мыло пропало, – глухо проговорил дедушка. – В щель под ванной закатилось…

– Ох ты господи! – пригорюнился Василий. – Теперь только фундамент разбирать.

Дедушка безнадежно махнул рукой.

– А толку-то? Что упало, то пропало.

Маша, по-прежнему не понимая, в чем дело, сказала:

– Мне так жаль, дедушка. А что же, другого нет мыла?

– Последний кусочек был, – тоскливо выговорил дедушка. – Это ведь бабушки твоей мыло. Ты-то ее не знала, а она такая была чистюля… Давно это случилось, мы еще мыло тогда варили… А бабка-то твоя зашла с утра в мыловарню, а у нее там все блестело… Ты вот сажей перепачкалась, а при ней котел снаружи почище был, чем у иной хозяйки на кухне. Так вот, зашла она, а что дальше было – можно только гадать. Видать, заметила паутину в углу под потолком, над котлом, полезла обметать, оступилась – и в котел… И ведь никого не было рядом. Днем я хватился: где Маша? А Василий говорит: она, мол, в мыловарню пошла. Я туда – нет ее. Куда могла уйти? Искали, искали, а потом догадались в котел заглянуть. А у нее уже мясо от костей отстает. Так и пришлось голый костяк в закрытом гробу хоронить. Отец Михаил долго сомневался, можно ли в таком виде отпевать, но уговорили, отпел…

– Понимаю, – сказала Маша печально, – а мыло это, значит, последнее, которое она варила…

– Нет, внученька, не понимаешь, – сказал дедушка. – Она ведь в котле вытопилась, а женщина была пышная… И вот что тогда было делать? Вылить никак невозможно! Чтоб я собственную жену, будто какие-то помои, выплеснул?! И хранить невозможно. Жир со временем разлагаться начнет, не уберечь. Один был способ Машу сохранить – мыло сварить. Ну мы с Васей и сварили. С лавандовой отдушкой. Целый ящик вышел. Я всякий раз, как мылся, чувствовал, будто Маша меня гладит, обнимает. И вот последний кусочек остался, последний обмылочек. Я его хранил, чтоб меня им перед гробом обмыли…

– Ой, дедушка, что же делать?! – воскликнула Маша.

– Теперь-то ничего уже не поделаешь, – сказал дедушка. – Разве что… Пойдем-ка.

Он встал, и Маша вслед за ним поплелась в ванную. Дедушка открыл шкафчик, в котором стояли на полке две коробки. Одна размером с обувную, другая побольше. Дедушка снял крышку с большой. Коробку наполняли плотно уложенные бруски мыла.

– Трезор, – сказал дедушка. – Хорошая была собачка. Теперь вот храню. А в той, маленькой, – Пушок. Ласковый был котик. Я прежде ими не мылся, просто как память держал, но теперь, видать, придется. Трудно жить без ласки…

– Оно и верно, – произнес Василий, стоявший в дверях и слышавший их разговор.

– Помру, возьмешь моих дружков себе, – сказал дедушка.

Когда Маша уезжала, старик обнял ее на прощание, чего никогда прежде не делал. Маша ощутила исходящий от него слабый аромат лимона. Она знала, что означает этот запах. Бабушка Таисия объяснила ей, что в старости человек начинает неприятно пахнуть и с этим невозможно ничего поделать – какие-то химические реакции в организме. Чем ни прыскайся, запах не заглушить. Единственное, что помогает, – лимонное масло. Маше стало очень грустно.

Дома она пересказала странную историю мужу. Он не стал ее комментировать, только покрутил пальцем у виска.

– А ты стал бы мной мыться? – спросила Маша.

Муж понимал: она хоть и кокетничает, но, как ни ответь, ей не понравится, а потому как мог выкрутился:

– Ты же знаешь, я вообще не моюсь.

Отчасти это было правдой. Мыться он не любил и душ принимал только раз в неделю, ссылаясь на какие-то научные исследования о том, что мытье вредит коже.

Надо сказать, что история с бабушкиным мылом расхолодила Машино желание заняться эксквизитным мыловарением, и она за заботами даже не вспоминала о визите к дедушке.

В один прекрасный день, в субботу, когда все были дома, в дверь позвонили. Маша пошла открывать. За дверью стоял Василий, дедушкин друг и работник.

– Павел Степанович отдал Богу душу, – сказал он. – Перед смертью наказывал, чтоб вам не сообщали. Чтобы вы, значит, на похороны не приезжали. Ни к чему… А это вам от него.

Михаил указал на коробку среднего размера, стоящую у его ног.

– Ну, прощайте, – он повернулся и поплелся к лестнице.

– Куда же вы?! – крикнула вслед Маша. – Зайдите, хоть чайку попейте.

Но Василий даже не обернулся.

Маша внесла коробку в квартиру, поставила на сиденье стула и распаковала. В коробку были плотно уложены бруски мыла, от которых исходил слабый лимонный запах. Маша поняла, почему Василий сказал, что ни к чему было приезжать на похороны. Подошел муж и спросил:

– Что это у тебя?

Заглянул в коробку, усмехнулся:

– Будешь использовать по назначению?

Маша воскликнула:

– Мыться дедушкой?! Никогда в жизни.

Ящик поставили на антресоль и забыли о нем.

Нет, не забыли. Что-то разладилось в их жизни – Маша начала ссориться с мужем, сделалась раздражительной, ее пугали громкие звуки, ей снились тревожные сны и постоянно казалось, что кто-то стоит за спиной… Она и мужа заразила неврозом, который у него принял агрессивную форму. Как знать, может, они даже разошлись бы, но однажды Маша поняла причину разлада. Сама того не сознавая, она постоянно думала о спрятанной над их головами страшной коробке с переработанным трупом. То, что это останки родного дедушки, ничего не меняло. Она никогда не была по-настоящему близка с ним, а труп есть труп.

– Да выброси эту парфюмерию к бесу, – посоветовал муж.

– Дедушку на помойку?! – воскликнула Маша. – Никогда в жизни.

– Табу? – иронически спросил муж. – Хорошо, не хочешь выбрасывать – похорони. Хотя не вижу особой разницы, в любом случае мыло окажется в земле.

– А что ты предлагаешь? Завести здесь у нас вторую могилу? Одна-то уже есть в Корнеевке. Я уверена, что Василий кости захоронил.

Муж усмехнулся:

– Ну и добавь к ним, так сказать, тело. Прах к праху.

В Бога Маша не верила, но ей не понравилась ирония непонятно по какому поводу. Сама идея, правда, была хорошей, а потому Маша поморщилась, но предложение одобрила и сказала холодно:

– Давай съездим в Корнеевку в ближайшие выходные. Заодно посмотрим, в каком состоянии дом. Надо бы подремонтировать и продать.

Муж заинтересовался:

– А мыловарня? Он ведь тебе ее оставил?

– Предлагал, но я отказалась.

– Машка! – гневно вскричал муж. – Ты же знала, как я мечтаю завести собственное дело. А тут само в руки шло. На халяву!

Машу покоробило мерзкое слово. Она представить не могла, что услышит его от мужа.

– Ну вот сам поезжай и узнай, кто теперь владелец, – бросила она раздраженно. – Василия, может, уже нет в живых. А если мыловарня моя, а ты непременно хочешь стать буржуем, перепишу ее на тебя. Только занимайся бумажками сам.

Обещание было несколько опрометчивым и недальновидным, но, в конце концов, подумала Маша, какая разница, на кого оформлены документы, – семья-то одна.

Взять с собой дедушкино мыло муж отказался.

– Будет недосуг, да и хоронить наспех нельзя. Надо торжественно, а не абы как…

Из Корнеевки он вернулся окрыленный. Василий был жив-здоров, но мыловарню дедушка отписал Маше. Чтобы самой не возиться с нудной канителью, она вручила мужу генеральную доверенность – если захочет, пусть оформит собственность на себя.

Муж погрузился в деловую активность. Теперь все его разговоры были только об одном – о мыловарении. Дело дошло до того, что Маша приходила в бешенство при одном только слове «мыло». Но муж не унимался, его распирало от идей и необходимо было с кем-нибудь поделиться. Однажды он сказал:

– Я тут прочитал на днях, оказывается, еще совсем недавно, в семнадцатом веке и даже в восемнадцатом, в Европе делали лекарства из костей, крови и жира покойников.

– Фу, какая гадость! – воскликнула Маша, довольная тем не менее, что речь идет об отвлеченном предмете, а не о ненавистном продукте. – Уверена, ты это сам только что выдумал.

– Исторический факт, – отозвался муж.

– Не верю. Никогда б не подумала, что у тебя такая больная фантазия.

– А ты почитай сама. Такие зелья считались чуть ли не панацеей. От ста болезней. Даже кровь пили, ради здоровья. Правда, из живых людей. А у кого не было денег на донора, те приходили на казни с чашками.

– Прекрати сейчас же! Мне аж дурно стало.

– Так то в Европе было, – с сожалением сказал муж. – В нашем богоспасаемом отечестве до такой фармации не доросли. Ни тогда, ни сейчас.

Маша заподозрила неладное.

– Ты к чему это рассказываешь?

– Видишь ли… У меня тут одна мыслишка возникла… Мы так до сих пор и не отвезли в Корнеевку…

– Даже не думай! – отрезала Маша.

– Маша, ну чего ты… Все равно зря пропадает.

– Не зря. Просто руки не дошли похоронить.

– Это как деньги в землю зарывать.

– Нет, нет и нет! Тема закрыта.

Через пару дней муж сделал вторую попытку.

– Маша, мы можем поговорить серьезно? Как взрослые люди.

– Не уверена. Но давай попробуем…

Она заранее знала, о чем он заговорит, и не ошиблась.

– Выслушай, пожалуйста, спокойно, не перебивай. Я прекрасно понимаю, родственные чувства и прочее… Ты чтишь память покойного прародителя, и это хорошо, это естественно. Более того, это правильно. На таких чувствах зиждется не только семья, но и общество, страна…

Впервые он был так велеречив. Только послушайте: «прародитель», «зиждется»… Маше стало неловко за мужа, но она решила выслушать до конца, чтобы поставить окончательную точку и больше никогда не возвращаться к неприятной теме. Муж продолжал:

– Но скажи, что ты лично сделала для своего дедушки?

– Это ты о чем?

– О том, что не хочешь помочь ему жить долго-долго.

Маша возмутилась:

– Не болтай глупостей! Он же умер.

– Да, умер. А ты собираешься уничтожить память о нем.

– Ну хватит! – вспылила Маша. – Разговор окончен. Слушать не желаю этот бред.

И тут он ее огорошил. Спросил вкрадчиво:

– А как ты думаешь, дорогая, почему он прислал тебе свое мыло?

Маша только плечами пожала. О таких вещах она старалась не думать.

– Не понимаешь? – спросил муж еще вкрадчивее. – Да он же хотел, чтобы ты им мылась. Как думаешь, зачем?

Машу передернуло от отвращения.

– Прекрати сейчас же!

Но если честно, она хотела услышать объяснение. Самой было страшно углубляться в мрачные танатологические глубины, однако загадка продолжала ее мучить, несмотря на то что долгое соседство ужасного ящика с хламом, скопившимся на антресолях, постепенно превратило дедушкину посылку во всего лишь еще одну пыльную картонную коробку. И Маша, как бы уступая мужу, небрежно проговорила:

– Ну хорошо, скажи. Так зачем же?

Муж воодушевился.

– Да по той простой и очевидной причине, что мыться мылом из усопшего – это реальный тесный контакт с ним. Говорят, покойные живы, пока о них кто-нибудь помнит. Но такая жизнь в воспоминаниях – это фикция, условность, иллюзия. А когда ты намыливаешься дедушкиным мылом, то это подлинное физическое соприкосновение. Дедушка будто берет тебя за руку, обнимает, будто ласкает любимую внучку.

Машу содрогнулась. А муж словно не замечал.

– Возможен ли более материальный контакт? Только каннибализм. Но ты вряд ли согласишься засолить дедушку, раз отказываешь ему в естественных и гигиенических объятиях.

Маша ответила кратко:

– Ни за что и никогда!

– Ладно, согласен, – сказал муж. – Твой дед, твое решение. Но зачем же держать дедушку взаперти? Зачем лишать его общения с другими людьми? Он ведь был мужик компанейский?

– Не знаю. Наверное, не слишком.

Маша действительно мало что знала о дедушке.

– Тебе, конечно, не понравится сравнение с собакой на сене, – продолжал муж, – но ты уж извини, скажу прямо: получается, сама не мылюсь и другим не дам.

– Пустить дедушку по рукам предлагаешь?

– Поделиться. А еще лучше продать.

Машу так ошарашила нелепость идеи, что мысль ее из области этической перескочила в экономическую:

– И ты всерьез думаешь, кто-либо захочет мыться чужим дедушкой?

Она встала и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Через полчаса на вотсап пришло сообщение:

Любимая, отвечаю на твой последний вопрос. Считай это коммерческим предложением. Предлагаю тебе участие в гуманитарном проекте «Дедушкино мыло», направленном на оздоровление общества. Ты спросила, кто купит мыло твоего дедушки, и, наверное, не отдаешь себе отчет в том, что существует немало людей, страдающих парафилиями, то есть непреодолимыми нетрадиционными влечениями. Наш проект поможет этим несчастным сублимировать свою нездоровую страсть, заменив физические контакты – психогигиеническими, и это естественно поспособствует санации и увеличению безопасности социума.

Уверен, наше мыло будет пользоваться большим спросом как натуральный и аутентичный продукт. Лабораторные исследования позволяют отличить человеческий жир от животного даже в переработанном виде, так что каждая упаковка «Дедушкиного мыла» для скрытых геронтофилов (часть продукта для скрытых некрофилов получит коммерческое название «Вечный покой») будет снабжена сертификатом. Распространение? Нет ничего проще – даркнет. Причем, в отличие от криминальных товаров, которые там продаются, наша продукция абсолютно легальна. Активным извращенцам наш сублимат не нужен, а наши покупатели чисты перед законом – даркнет всего лишь обеспечивает им анонимность.

Решай и решайся! Проект не только высокорентабелен, но, главное, по-настоящему гуманистичен. А дедушка получит широкий круг общения с неординарными людьми.

Маша ответила:

И не мечтай. В публичный дом дедушку не отдам.

А сама подумала, что муж, как всегда, витает в облаках. Строить проект, имея один-единственный ящик мыла! Ну, предположим, распродаст он весь запас до последнего брикета. А дальше что?

Как бы то ни было, она перестала реагировать на попытки мужа заговорить с ней, а на ночь заперла дверь спальни, благо дверная ручка была с запором. Утром, когда она проснулась, мужа дома не было. Не вернулся он и к вечеру. И на следующее утро. На звонки не отвечал. Маша заподозрила неладное и полезла на антресоль. Ящик с дедушкиным мылом пропал. Потеряв мужа и дедушкины останки, она пережила все стадии горя в соответствии со шкалой Кюблер-Росс, а потом махнула рукой, решила: «И черт с ним» – и почти успокоилась. Раз он оказался таким предателем, то даже хорошо, что она от него избавилась, а заодно и от отвратительного ящика.

Через некоторое время она попробовала отозваться на ухаживания одного разведенного коллеги, но, прежде чем откликнуться окончательно, устроила ему проверку – рассказала про мыльную эпопею. Коллега рассмеялся.

– Слышал я что-то в этом роде – один ушлый перец в Германии тоже продает мыло из человеческих, так сказать, субпродуктов. Но только варит не из покойников, а из того жира, что откачивают при липосакции.

– Фу, какая гадость! – воскликнула Маша. – А ты что думаешь по этому поводу?

– По какому? – осторожно спросил коллега.

– Ну… о мыле из покойников.

– Думаю, что твой муж дурак, если сменял такую замечательную женщину на сомнительный бизнес.

Машу проверка удовлетворила, она начала подумывать о замужестве и стала выяснять, можно ли развестись с супругом, который несколько лет не подает о себе никаких вестей и вообще находится неизвестно где.

Однажды она пошла в ближайший сетевой супермаркет для плебса с издевательским названием «Сенатор» за продуктами и чтобы прикупить кое-что из домашней химии. Дело в том, что после известных событий у Маши образовался небольшой пунктик. Не фобия, конечно, но… Она категорически не выносила никакого твердого мыла. А из жидких сортов терпела только те, что имели химическое происхождение.

А надо сказать, у «Сенатора», помимо близости к Машиному дому, имелось одно важное преимущество – цены были ниже, чем у конкурентов. Правда, преимущество уравновешивалось неудобствами. Одно из них – товары не имели постоянной прописки и часто переставлялись из одного конца торгового зала в другой. Согласно хитрому замыслу, перестановки выбивают покупателя из привычной колеи, и тот, вынужденный блуждать по магазину, прикупает то, чего брать прежде не собирался, – на видных местах выставлялись соблазнительные приманки: вкусняшки и товары со скидкой…

Маша никогда не заглатывала этот крючок и считала практику возмутительной. Вот и на этот раз, не обнаружив химического мыла на прежнем месте, она, раздраженная, отправилась на поиски. Взгляд ее скользил по полкам, она мысленно вела гневный диалог с администрацией «Сенатора» и тут вдруг в шоке застыла на полушаге. Почудилось? Прямо перед ней открыто, у всех на виду лежали аккуратные брикеты с надписью на упаковке «Дедовское мыло».

Она в глубине души ожидала чего-то подобного. Но почему здесь, в обычном супермаркете?! Почему не в страшных глубинах даркнета? Может, муж выставил мыло ей назло, зная, что она часто бывает именно в «Сенаторе» и даже называет его «мой магазин»? Но ведь это значит, что мыться недорогой тошнотворной продукцией будут не извращенцы, а ничего не подозревающие обычные люди. «Стоп! – приказала она себе. – Не надо сходить с ума». Муж – бывший! бывший! – умрет, а не отдаст по дешевке то, что можно продать дорого. Здесь что-то другое. Притом дедушкино мыло давно должно было закончиться. Неужели он использует в качестве сырья чужих стариков?! Маша даже подумать не отваживалась о том, где он их добывает. Мысли перекинулись на вопрос менее травмирующий: какой коварный бизнес-план ее бывшего скрывается за появлением мыла в супермаркете.

С немалым трудом Маша заставила себя вглядеться в бруски в незатейливой упаковке. И с ужасом обнаружила, что первый беглый взгляд, как иногда случается, обманул ее. Она неверно прочитала надпись на этикетке. «Дедовское» вместо «Детское». Господи, да ведь это еще хуже! Мыло для скрытых педофилов!

Зачем ему понадобилось выбрасывать деньги на ветер и маскировать криминальную продукцию под банальный бытовой товар? Объяснить Маша была не в силах. Пусть головоломку распутывают специалисты.

Маша сходила к овощным полкам, оторвала от рулона полиэтиленовый пакет, сунула в него руку, словно в варежку, как делала обычно, выбирая немытые овощи, вернулась в парфюмерный отдел и взяла с полки один брусок. Держа пакет с мылом наотлет, она поспешила в опорный пункт полиции, расположенный поблизости.

В опорном пункте полицейский тыкал пальцем в компьютерную клавиатуру, поднимая голову и вглядываясь в монитор при каждом тычке. Маша выложила мыло перед ним на стол.

– Что это? – спросил полицейский.

– Улика.

Полицейский едва глянул на вещественное доказательство.

– С жалобами на качество – в Роспотребнадзор, не в полицию.

– Это улика, – повторила Маша.

Полицейский еще раз посмотрел на мыло.

– Предположим. А в чем состоит преступление?

– В мыле! – воскликнула Маша. – Оно сварено из детей!

На этот раз полицейский внимательно посмотрел на Машу.

– Почему вы так решили?

– Вы же видите надпись «Детское мыло».

– Естественно, – сказал полицейский. – Как еще назвать, если оно специальное? В смысле, изготовлено специально для детей.

Он взял брикет в руки и внимательно изучил надписи на упаковке.

– Не вижу нарушений. Изготовитель указан, адрес, ГОСТ…

– Он надписи подделал! – закричала Маша.

– Кто? – спросил полицейский.

– Мой муж.

– Уверены? – спросил полицейский.

– Абсолютно! Я своего мужа знаю.

Во взгляде полицейского появилось выражение, отдаленно напоминающее участие.

– Давно выписались?

Маша не поняла:

– Откуда?

Он будто не слышал ее вопроса.

– Лекарства принимаете?

– Отправьте мыло на анализ. Я не сумасшедшая! – закричала Маша.

– Предположим. Где вы взяли эту «улику»?

– Купила в магазине.

– А при чем тут ваш муж?

– Бывший, – уточнила Маша. – Понимаете, он варит мыло…

– Ясно. Из детей? – иронически уточнил полицейский.

Пришлось выложить ему мыльную историю от начала до конца.

– Хм, – сказал полицейский, – богатое у вас воображение… Вот что, женщина, возвращайтесь спокойно домой, а мы сами разберемся. Оставьте, кстати, ваш адресок.